Неточные совпадения
Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизной плеч, глянцем волос и бриллиантов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо,
не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой,
по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с
собою блеск бала, подошла к Анне Павловне.
Кроме того, он видел
по ее приемам, что она одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв
себе что-нибудь в голову,
не отстанут до тех пор, пока
не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены.
— А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но, я
по крайней мере, за
себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я
не считаю
себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего
не будем просить и
не примем от него.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости
не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и
не молчать, чтобы показать, что они нисколько
не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между
собой. Гости
по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще
не поспело.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо
себе,
Что некто есть еще на свете
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к
себе, зовет тебя!
Еще день — два, и рай настанет…
Но ах! твой друг
не доживет!
Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх
по слабо-освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и
не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти
по задней лестнице, но, судя
по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про
себя, что это было необходимо нужно.
Он принял молча перчатку [от] адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично-выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про
себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы
не потеряться и
не наделать глупостей,
не следует действовать
по своим соображениям, а надобно предоставить
себя вполне на волю тех, которые руководили им.
У него постоянно, смотря
по обстоятельствам,
по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам
не отдавал
себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни.
Он
не говорил
себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить
себе выдачу единовременного пособия», или он
не говорил
себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления,
по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Князь никогда прямо
не решался задавать
себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы
по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни.
«Первый встречный показался — и отец и всё забыто, и бежит к верху, причесывается и хвостом виляет, и сама на
себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я
не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть
не для
себя, коли нет гордости, так для меня,
по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван о ней и
не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это…»
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он
по гордости никогда
не принял бы для
себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к
себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков!» И Ростов, для того, чтобы живо представить
себе свою любовь и преданность государю, представлял
себе врага или обманщика-немца, которого он с наслаждением
не только убивал, но
по щекам бил в глазах государя.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него,
не слыша сло́ва одушевления от высших начальников, с распространившимся
по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане
не видя ничего впереди и кругом
себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались,
не получая во́-время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили
по туману в незнакомой местности,
не находя своих частей войск.
— Посмотрите, посмотрите, — говорил этот адъютант, глядя
не на дальнее войско, а вниз
по горе перед
собой. — Это французы!
На правом фланге у Багратиона в 9 часов дело еще
не начиналось.
Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от
себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что,
по расстоянию почти 10-ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели
не убьют того, кого пошлют (чтó было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, чтó было весьма трудно, посланный
не успеет вернуться раньше вечера.
Сначала он ехал
по линии багратионовых войск, еще
не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди
себя.
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед
собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг
по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов,
не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы
не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал
по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди
себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак
не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
Французы, переставшие стрелять
по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого
не было, увидав едущего
по нем адъютанта, навёли на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к
себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Чтó бы она почувствовала, — подумал он, — коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В начале 1806-го года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с
собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги,
не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который,
по мере приближения к Москве, приходил всё более и более в нетерпение.
— Р…аз! Два! Три!… — сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли
по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно,
не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на
себе подобие улыбки.
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что-то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она
по лицу отца,
не грустному,
не убитому, но злому и неестественно над
собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще
не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
— Куда я
не поеду
по приказанию графини! — сказал Денисов, шутливо поставивший
себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, — pas de châle [танец с шалью] готов танцовать.
— Я
не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но
по более важным причинам. — Он помолчал,
не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле
себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
Долго после его отъезда Пьер,
не ложась спать и
не спрашивая лошадей, ходил
по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя
себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко.
Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал
по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за
собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера
не было, обратился к нему...
Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она — хотя и
не понимая его значения —
по свойственному ей такту, усвоила
себе.
Он вполне усвоил
себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию,
по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и
по которой, для успеха на службе, были нужны
не усилия,
не труды,
не храбрость,
не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, — и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли
не понимать этого.
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью
по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что
не всегда князь Андрей чувствовал
себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем бо́льшую часть времени.
— А любовь к ближнему, а самопожертвование? — заговорил Пьер. — Нет, я с вами
не могу согласиться! Жить только так, чтобы
не делать зла, чтоб
не раскаиваться, этого мало. Я жил так, я жил для
себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу,
по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я
не соглашусь с вами, да и вы
не думаете того, что́ вы говорите. — Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
— Может быть, ты прав для
себя, — продолжал он, помолчав немного; — но каждый живет
по своему: ты жил для
себя и говоришь, что этим чуть
не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других.
Князь Андрей, молча, глядя перед
собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он,
не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова.
По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и
по его молчанию Пьер видел, что слова его
не напрасны, что князь Андрей
не перебьет его и
не будет смеяться над его словами.
—
Не могу, генерал, и потому
не могу, что закон сильнее меня, — сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом
по улице. Ростов,
не помня
себя от восторга, с толпою побежал зa ним.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия
по имениям, которые затеял у
себя Пьер и
не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
— Я вас знаю давно: во-первых,
по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во-вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые
не сочли
себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
Пьер начинал чувствовать
себя неудовлетворенным своею деятельностью. Масонство,
по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и
не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло
по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения
себя в высшие тайны ордена.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить
по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну — тихостью, медлением, 2) похоть — воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но
не отлучать
себя от a) государственных дел службы, b) от забот семейных, c) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
— Это
не годится, душа моя.
Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел
себе партию
по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
— Переймешь что-нибудь, можешь попросить о чем-нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал
не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но
по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное уменьем выбирать свои знакомства. Само
собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным.
Вера, судя
по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только
себе разум, а вместе с тем ничего
не понимают, горды и эгоисты.
— Одно только, чтоб у нас
не было так скоро детей, — сказал он
по бессознательной для
себя филиации идей.
«Что об этом думать много и так хорошо», сказала она
себе и стала взад и вперед ходить
по зале, ступая
не простыми шагами
по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванию носка.
— Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачиха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачиха Николушки будет — она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтобы без мачихи
не быть! Только одно, в моем доме больше баб
не нужно; пускай женится, сам
по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? — обратился он к княжне Марье: — с Богом,
по морозцу,
по морозцу…
по морозцу!…
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами
по странице, — думал он. — Еще от угла на шесть кушей я понимал когда-то, но
по странице транспорт — ничего
не понимаю», сказал он сам
себе и с тех пор более
не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к
себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи, и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
Граф Илья Андреич, хотя и
не охотник
по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя
себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед
собой вдаль
по перемычке и,
не нюхая, держал в руке табакерку.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадною дворней, как только он увидал — проехав
по городу — эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего
не желающих и никуда
не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и московский Английский клуб, — он почувствовал
себя, до́ма, в тихом пристанище.
— «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой-то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, тою стихийною силой, против которой
не властен человек, были приведены туда же, куда и я», — говорил он
себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он
не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и
себя, своих
по судьбе товарищей.
Что́ такое творится на свете?» — спрашивал он
себя с недоумением
по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти
не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.