Неточные совпадения
Была пятница, и в столовой часовщик Немец заводил часы. Степан Аркадьич вспомнил свою шутку
об этом аккуратном плешивом часовщике, что Немец «сам был заведен на всю жизнь, чтобы заводить часы», — и улыбнулся. Степан Аркадьич любил хорошую шутку. «А может быть, и образуется! Хорошо словечко: образуется,
подумал он. Это надо рассказать».
И он рад был, что сказал ей это, что она знает теперь это и
думает об этом.
— Вот именно, — подхватила Бетси, — надо ошибиться и поправиться. Как вы
об этом
думаете? — обратилась она к Анне, которая с чуть заметною твердою улыбкой на губах молча слушала этот разговор.
— Я часто
думаю, что мужчины не понимают того, что неблагородно, а всегда говорят
об этом, — сказала Анна, не отвечая ему. — Я давно хотела сказать вам, — прибавила она и, перейдя несколько шагов, села у углового стола с альбомами.
Каждый раз, как он начинал
думать об этом, он чувствовал, что нужно попытаться еще раз, что добротою, нежностью, убеждением еще есть надежда спасти ее, заставить опомниться, и он каждый день сбирался говорить с ней.
Она говорила себе: «Нет, теперь я не могу
об этом
думать; после, когда я буду спокойнее». Но это спокойствие для мыслей никогда не наступало; каждый paз, как являлась ей мысль о том, что она сделала, и что с ней будет, и что она должна сделать, на нее находил ужас, и она отгоняла от себя эти мысли.
Он
думал об одном, что сейчас увидит ее не в одном воображении, но живую, всю, какая она есть в действительности.
Когда бы, в какую минуту ни спросили бы ее, о чем она
думала, она без ошибки могла ответить:
об одном, о своем счастьи и о своем несчастьи.
— Никогда. Предоставь мне. Всю низость, весь ужас своего положения я знаю; но это не так легко решить, как ты
думаешь. И предоставь мне, и слушайся меня. Никогда со мной не говори
об этом. Обещаешь ты мне?… Нет, нет, обещай!…
Алексей Александрович ничего не хотел
думать о поведении и чувствах своей жены, и действительно он
об этом ничего не
думал.
Он не позволял себе
думать об этом и не
думал; но вместе с тем он в глубине своей души никогда не высказывая этого самому себе и не имея на то никаких не только доказательств, но и подозрений, знал несомненно, что он был обманутый муж, и был от этого глубоко несчастлив.
Но дочь ничего ей не отвечала; она только
думала в душе, что нельзя говорить
об излишестве в деле христианства.
Боль была странная и страшная, но теперь она прошла; он чувствовал, что может опять жить и
думать не
об одной жене.
Он
думал не о жене, но
об одном возникшем в последнее время усложнении в его государственной деятельности, которое в это время составляло главный интерес его службы.
— Ты никогда не любил, — тихо сказал Вронский, глядя пред собой и
думая об Анне.
Прочтя письмо, он поднял на нее глаза, и во взгляде его не было твердости. Она поняла тотчас же, что он уже сам с собой прежде
думал об этом. Она знала, что, что бы он ни сказал ей, он скажет не всё, что он
думает. И она поняла, что последняя надежда ее была обманута. Это было не то, чего она ждала.
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас же
подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие виды на него Свияжского есть только его ни на чем не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
А что такое была эта неизбежная смерть, он не только не знал, не только никогда и не
думал об этом, но не умел и не смел
думать об этом.
— Да что же, я не перестаю
думать о смерти, — сказал Левин. Правда, что умирать пора. И что всё это вздор. Я по правде тебе скажу: я мыслью своею и работой ужасно дорожу, но в сущности — ты
подумай об этом: ведь весь этот мир наш — это маленькая плесень, которая наросла на крошечной планете. А мы
думаем, что у нас может быть что-нибудь великое, — мысли, дела! Всё это песчинки.
— Я
думаю, надо иметь большую силу для охоты на медведей, — сказал Алексей Александрович, имевший самые туманные понятия
об охоте, намазывая сыр и прорывая тоненький, как паутина, мякиш хлеба.
Сколько раз она
думала об этом, вспоминая о своей заграничной приятельнице Вареньке, о ее тяжелой зависимости, сколько раз
думала про себя, что с ней самой будет, если она не выйдет замуж, и сколько раз спорила
об этом с сестрою!
Он почти ничего не ел за обедом, отказался от чая и ужина у Свияжских, но не мог
подумать об ужине.
«Впрочем, это дело кончено, нечего
думать об этом», сказал себе Алексей Александрович. И,
думая только о предстоящем отъезде и деле ревизии, он вошел в свой нумер и спросил у провожавшего швейцара, где его лакей; швейцар сказал, что лакей только что вышел. Алексей Александрович велел себе подать чаю, сел к столу и, взяв Фрума, стал соображать маршрут путешествия.
Он не мог
думать об этом, потому что, представляя себе то, что будет, он не мог отогнать предположения о том, что смерть ее развяжет сразу всю трудность его положения.
Он мог спокойно
думать теперь
об Алексее Александровиче.
— Да, — краснея за священника, отвечал Левин. «К чему ему нужно спрашивать
об этом на исповеди?»
подумал он.
Об удовольствиях холостой жизни, которые в прежние поездки за границу занимали Вронского, нельзя было и
думать, так как одна попытка такого рода произвела неожиданное и несоответствующее позднему ужину с знакомыми уныние в Анне.
Он знал тоже, что многие мужские большие умы, мысли которых
об этом он читал,
думали об этом и не знали одной сотой того, что знала
об этом его жена и Агафья Михайловна.
— Я не
думал об этом, — сказал Алексей Александрович, очевидно соглашаясь.
Сережа испуганным взглядом смотрел на отца и
думал только
об одном: заставит или нет отец повторить то, что он сказал, как это иногда бывало.
Она поехала в игрушечную лавку, накупила игрушек и обдумала план действий. Она приедет рано утром, в 8 часов, когда Алексей Александрович еще, верно, не вставал. Она будет иметь в руках деньги, которые даст швейцару и лакею, с тем чтоб они пустили ее, и, не поднимая вуаля, скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она не приготовила только тех слов, которые она скажет сыну. Сколько она ни
думала об этом, она ничего не могла придумать.
Мать отстранила его от себя, чтобы понять, то ли он
думает, что говорит, и в испуганном выражении его лица она прочла, что он не только говорил
об отце, но как бы спрашивал ее, как ему надо
об отце
думать.
— Что за охота про это говорить, — с досадой сказала Кити, — я
об этом не
думаю и не хочу
думать… И не хочу
думать, — повторила она, прислушиваясь к знакомым шагам мужа по лестнице террасы.
— И о Сергее Иваныче и Вареньке. Ты заметил?… Я очень желаю этого, — продолжала она. — Как ты
об этом
думаешь? — И она заглянула ему в лицо.
— Оно в самом деле. За что мы едим, пьем, охотимся, ничего не делаем, а он вечно, вечно в труде? — сказал Васенька Весловский, очевидно в первый раз в жизни ясно
подумав об этом и потому вполне искренно.
Васенька Весловский, ее муж и даже Свияжский и много людей, которых она знала, никогда не
думали об этом и верили на слово тому, что всякий порядочный хозяин желает дать почувствовать своим гостям, именно, что всё, что так хорошо у него устроено, не стоило ему, хозяину, никакого труда, а сделалось само собой.
— Не может быть! — широко открыв глаза, сказала Долли. Для нее это было одно из тех открытий, следствия и выводы которых так огромны, что в первую минуту только чувствуется, что сообразить всего нельзя, но что
об этом много и много придется
думать.
Ты говоришь выйти замуж за Алексея и что я не
думаю об этом.
Я не
думаю об этом!! — повторила она, и краска выступила ей на лицо.
Нет дня и часа, когда бы я не
думала и не упрекала себя за то, что
думаю… потому что мысли
об этом могут с ума свести.
— Когда я
думаю об этом, то я уже не засыпаю без морфина.
— Нет, ничего не будет, и не
думай. Я поеду с папа гулять на бульвар. Мы заедем к Долли. Пред обедом тебя жду. Ах, да! Ты знаешь, что положение Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег у нее нет. Мы вчера говорили с мама и с Арсением (так она звала мужа сестры Львовой) и решили тебя с ним напустить на Стиву. Это решительно невозможно. С папа нельзя говорить
об этом… Но если бы ты и он…
И это-то на минуту, когда Кити напомнила о деньгах, расстроило его; но ему некогда было
думать об этом.
― Да, очень хороша, ― сказал он и начал, так как ему совершенно было всё равно, что о нем
подумают, повторять то, что сотни раз слышал
об особенности таланта певицы.
Не переставая
думать об Анне, о всех тех самых простых разговорах, которые были с нею, и вспоминая при этом все подробности выражения ее лица, всё более и более входя в ее положение и чувствуя к ней жалость, Левин приехал домой.
И он вспомнил то робкое, жалостное выражение, с которым Анна, отпуская его, сказала: «Всё-таки ты увидишь его. Узнай подробно, где он, кто при нем. И Стива… если бы возможно! Ведь возможно?» Степан Аркадьич понял, что означало это: «если бы возможно» — если бы возможно сделать развод так, чтоб отдать ей сына… Теперь Степан Аркадьич видел, что
об этом и
думать нечего, но всё-таки рад был увидеть племянника.
— Ты не поверишь, как мне опостылели эти комнаты, — сказала она, садясь подле него к своему кофею. — Ничего нет ужаснее этих chambres garnies. [меблированных комнат.] Нет выражения лица в них, нет души. Эти часы, гардины, главное, обои — кошмар. Я
думаю о Воздвиженском, как
об обетованной земле. Ты не отсылаешь еще лошадей?
— Нет, — сказала она, раздражаясь тем, что он так очевидно этой переменой разговора показывал ей, что она раздражена, — почему же ты
думаешь, что это известие так интересует меня, что надо даже скрывать? Я сказала, что не хочу
об этом
думать, и желала бы, чтобы ты этим так же мало интересовался, как и я.
Он не мог признать, что он тогда знал правду, а теперь ошибается, потому что, как только он начинал
думать спокойно
об этом, всё распадалось вдребезги; не мог и признать того, что он тогда ошибался, потому что дорожил тогдашним душевным настроением, а признавая его данью слабости, он бы осквернял те минуты. Он был в мучительном разладе с самим собою и напрягал все душевные силы, чтобы выйти из него.
Когда Левин
думал о том, что он такое и для чего он живет, он не находил ответа и приходил в отчаянье; но когда он переставал спрашивать себя
об этом, он как будто знал и что он такое и для чего он живет, потому что твердо и определенно действовал и жил; даже в это последнее время он гораздо тверже и определеннее жил, чем прежде.