Неточные совпадения
Что разрешить? на что пролить свет? этого ни один провинциал никогда не пробует себе уяснить, а просто-напросто,
с бессознательною уверенностью твердит себе: вот ужо, съезжу в Петербург, и тогда…
Тут были: и Петр Иваныч, и Тертий Семеныч, и сам представитель «высшего в империи сословия», Александр Прокофьич (он же «Прокоп Ляпунов»)
с супругой, на лице которой читается только одна мысль: «Alexandre! у тебя опять галстух набок съехал!» Это была ужаснейшая для меня минута.
Все они были налицо
с своими жирными затылками,
с своими клинообразными кадыками, в фуражках
с красными околышами и
с кокардой над козырьком.
Кайданов удостоверяет, что древние авгуры не могли удерживаться от смеха, встречаясь друг
с другом.
Скажите, можно ли без злобы ежеминутно встречаться
с человеком, которого видишь насквозь, со всем его нутром!
С этою же мыслью я очутился утром на дебаркадере Николаевской железной дороги.
— Да-с, был-с. Только уж и ходьба!
— Да как сказать? — покуда еще никакого! Ведь здесь, батюшка, не губерния! чтобы слово-то ему сказать, чтобы глазком-то его увидеть, надо
с месяц места побегать! Здесь ведь все дела делаются так!
Там бросил словечко, там глазком глянул, туда забежал, там
с швейцаром покалякал — на вид оно пустяки, ан смотришь, в результате оно самое и есть!
— Смотри, как бы тебя
с «полезнейшим-то предприятием» не продернули! ведь это тоже народ теплый!
— Ну, каким же образом после того вы концессию получить хотите! Где же вы
с настоящими дельцами встретитесь, как не у Елисеева или у Эрбера? Ведь там все! Всех там увидите!
На столах валяются фуражки
с красными околышами и кокардами.
Там и сям мелькают какие-то оливковые личности, не то греки, не то евреи, не то армяне, словом, какие-то иконописные люди, которым удалось сбежать
с кипарисной деки и отгуляться на воле у Дюссо и у Бореля.
Они и сидят за своими столами как-то не прямо, а вполоборота к нему, и говорят друг
с другом, словно не друг
с другом, а обращаясь к третьему лицу, которое нельзя беспокоить прямо, но без мнения которого обойтись немыслимо.
— Да; если целовек
с умом… это тоцно!.. — замечает Аристид Фемистоклыч.
— А какая доброта-то! — продолжает хвастаться кадык, — так-таки просто и говорит: приезжай, говорит, я тебя
с женой познакомлю, а потом и об дорожке потолкуем! Я, говорит, знаю, что твое дело верное!
— Да ведь вы
с ним даже не говорили!
А
с устья Печоры, в свою очередь, тоже мчится поезд, и несется на нем господин Латкин
с свежею печорскою семгою и кедровой шишкой в руках, как доказательство крайней необходимости дороги в этот кишащий естественными богатствами край.
— Спите, батюшка, спите! — говорит он мне укоризненно, — а я, покуда вы тут спите, у Дюссо
с таким человечком знакомство свел!
—
С каким еще человечком? — спрашиваю я, насилу продирая глаза.
— Да уж
с таким человечком, что, ежели через неделю мое дело не будет слажено и покончено, назовите меня в глаза подлецом!
Без них нельзя обойтись, потому что они дают одним — прекраснейшие должности
с прекраснейшим содержанием; другим, не нуждающимся в содержаниях, прекраснейшие общественные положения.
Никакое полезное предприятие немыслимо, если оно, время от времени, не освежается обедом
с шампанским и устрицами.
Следуя общему примеру, и я отправился на поиски «жизни» и
с этою целию посетил товарищей моих по школе.
— Да, душа моя, —
с невозмутимою важностью отвечает мой бывший товарищ, — не могу пожаловаться, начальство ценит-таки труды мои!
— Насчет видов — это покамест еще секрет. Но, конечно,
с божьею помощью…
Я слушаю и краснею. В самом деле, что делал я в течение целых двух недель? Я беседовал
с Прокопом, я наслаждался лицезрением иконописного Аристида Фемистоклыча — и чего не видел! не видел Шнейдер!
И точно, за обедом мы пьем сравнительно довольно мало, так что, когда я, руководясь бывшими примерами, налил себе перед закуской большую (железнодорожную) рюмку водки, то на меня оглянулись
с некоторым беспокойством. Затем: по рюмке хересу, по стакану доброго лафита и по бутылке шампанского на человека — и только.
— Je vous demande un peu, si ce n'est pas la une grande actrice! [Скажите, разве это не великая актриса!] — вторит коллежский советник и
с какою-то ненавистью озирается по сторонам, как будто вызывает дерзновенного, который осмелился бы выразить противоположное мнение.
Но зала составлена слишком хорошо; никто и не думает усомниться в гениальности m-lle Шнейдер. Во время пения все благоговейно слушают; после пения все неистово хлопают. Мы,
с своей стороны, хлопаем и вызываем до тех пор, покуда зала окончательно пустеет.
Потом следуют еще четыре бутылки, потом еще четыре бутылки… желудок отказывается вмещать, в груди чувствуется стеснение. Я возвращаюсь домой в пять часов ночи, усталый и настолько отуманенный, что едва успеваю лечь в постель, как тотчас же засыпаю. Но я не без гордости сознаю, что сего числа я был истинно пьян не
с пяти часов пополудни, а только
с пяти часов пополуночи.
— Вчера,
с старыми товарищами были.
Я
с намерением говорю: «чтоб ты видел», потому что это мало слышать, это именно видеть надо!
— Ну-с, что скажете, любезный провинциал?
Затем еще шесть бутылок, еще шесть бутылок и еще… Я вновь возвращаюсь домой в пять часов ночи, но на сей раз уже
с меньшею гордостью сознаю, что хотя и не
с пяти часов пополудни, но все-таки другой день сряду ложусь в постель усталый и
с отягченной винными парами головой.
Таким образом проходит десять дней. Утром вставанье и потягиванье до трех часов; потом посещение старых товарищей и обед
с умеренной выпивкой; потом Шнейдерша и ужин
с выпивкой неумеренной. На одиннадцатый день я подхожу к зеркалу и удостоверяюсь, что глаза у меня налитые и совсем круглые. Значит, опять в самую точку попал.
Я исполнил «buvons» — ибо ни одного дня не ложился спать трезвым; я исполнил «chantons et dansons» — ибо стоически выдержал целых десять представлений «avec le concours de m-lle Schneider», [
с участием м-ль Шнейдер.] наконец, я не могу сказать, чтобы не было в продолжение этого времени кое-чего и по части «aimons»…
Провести остальные десять дней в обществе действительных статских кокодессов, лицом к лицу
с несомненнейшею чепухой, в виде «Le Sabre de mon pere»,
с чепухой без начала, без конца, без середки, разве это не одиночное заключение?
Это было не общество в действительном значении этого слова, а именно одиночное заключение, в которое, вследствие упущения начальства, ворвалось шампанское
с устрицами,
с пением и танцами.
Очевидно, тут было от чего ошалеть самому крепкому организму, но старик возвращался домой не только без всяких признаков пресыщения, но
с явным намерением выпить до пропасти и за обедом.
Там его ожидали сенные девушки,
с девкой Палашкой во главе, и начиналось неперестающее потрясание бедрами, все в одном и том же тоне,
с одними и теми же прибаутками, нынче как вчера.
За ужином он вел пристойный разговор
с гостями, если таковые наезжали, или
с домашними, если гостей не было, и выпивал
с таким расчетом, чтобы иметь возможность сейчас же заснуть и отнюдь не видеть никаких снов.
И расчет никогда не обманывал его: он безмятежно засыпал вплоть до утра,
с наступлением которого вновь повторялся вчерашний день
с тою же выпивкой,
с тем же отъезжим полем и теми же потрясаниями.
Вопросы эти как-то невольно пришли мне на мысль во время моего вытрезвления от похождений
с действительными статскими кокодессами. А так как, впредь до окончательного приведения в порядок желудка, делать мне решительно было нечего, то они заняли меня до такой степени, что я целый вечер лежал на диване и все думал, все думал. И должен сознаться, что результаты этих дум были не особенно для меня лестны.
Он сознавал себя представителем своего права, и по случаю этого права предавался всякого рода необузданностям,
с полною уверенностью, что они пройдут для него безнаказанно.
Известно, что наши предводители дворянства считали своим долгом пикироваться
с губернаторами и даже, по временам, подставлять им ножки.
Что может быть глупее, как сдернуть скатерть
с вполне сервированного стола, и, тем не менее, для человека, занимающегося подобными делами, это не просто глупость, а молодечество и даже, в некотором роде, рыцарский подвиг, в основе которого лежит убеждение: другие мимо этого самого стола пробираются боком, а я подхожу и прямо сдергиваю
с него скатерть!
Таким образом, натешившись вдоволь в губернии, то есть огласивши неслыханным криком собрание и неслыханным пьянством гостиницы, напикировавшись
с губернатором и кинувши подачку прочим чинам, наши пращуры возвращались в свои дворянские гнезда и предавались там дворянским удовольствиям.
Он сам сознавал себя твердыней, и кратковременные капризы его
с губернатором были не больше как обоюдное развлечение двух твердынь.