Неточные совпадения
Но вот долетают до вас звуки колоколов, зовущих ко всенощной; вы еще далеко от города, и звуки касаются слуха вашего безразлично, в виде общего гула, как будто весь воздух полон чудной музыки, как будто все вокруг вас живет и дышит; и если вы когда-нибудь
были ребенком, если у вас
было детство, оно с изумительною подробностью встанет перед вами; и внезапно воскреснет в вашем сердце вся его свежесть, вся его впечатлительность, все верованья, вся эта милая слепота, которую впоследствии рассеял опыт и которая
так долго и
так всецело утешала ваше существование.
Да, я люблю тебя, далекий, никем не тронутый край! Мне мил твой простор и простодушие твоих обитателей! И если перо мое нередко коснется
таких струн твоего организма, которые издают неприятный и фальшивый звук, то это не от недостатка горячего сочувствия к тебе, а потому собственно, что эти звуки грустно и болезненно отдаются в моей душе. Много
есть путей служить общему делу; но смею думать, что обнаружение зла, лжи и порока также не бесполезно, тем более что предполагает полное сочувствие к добру и истине.
«…Нет, нынче не то, что
было в прежнее время; в прежнее время народ как-то проще, любовнее
был. Служил я, теперича, в земском суде заседателем, триста рублей бумажками получал, семейством угнетен
был, а не хуже людей жил. Прежде знали, что чиновнику тоже пить-есть надо, ну, и место давали
так, чтоб прокормиться
было чем… А отчего? оттого, что простота во всем
была, начальственное снисхождение
было — вот что!
И все это ласковым словом, не то чтоб по зубам да за волосы: „Я, дескать, взяток не беру,
так вы у меня знай, каков я
есть окружной!“ — нет, этак лаской да жаленьем, чтоб насквозь его, сударь, прошибло!
Министром ему
быть настоящее место по уму; один грех
был: к напитку имел не то что пристрастие, а
так — какое-то остервенение.
— Я еще как ребенком
был, — говорит, бывало, —
так мамка меня с ложечки водкой
поила, чтобы не ревел, а семи лет
так уж и родитель по стаканчику на день отпущать стал.
Да и времена
были тогда другие: нынче об
таких случаях и дел заводить не велено, а в те поры всякое мертвое тело
есть мертвое тело.
А то
была у нас и
такая манера: заведешь, бывало, следствие, примерно хоть по конокрадству; облупишь мошенника, да и пустишь на волю.
Слово за словом, купец видит, что шутки тут плохие, хочь и впрямь пруд спущай, заплатил три тысячи, ну, и дело покончили. После мы по пруду-то маленько поездили, крючьями в воде потыкали, и тела, разумеется, никакого не нашли. Только, я вам скажу, на угощенье, когда уж
были мы все
выпивши, и расскажи Иван Петрович купцу, как все дело
было; верите ли,
так обозлилась борода, что даже закоченел весь!
Приедет, бывало, в расправу и разложит все эти аппараты: токарный станок,
пилы разные, подпилки, сверла, наковальни, ножи
такие страшнейшие, что хоть быка ими резать; как соберет на другой день баб с ребятами — и пошла вся эта фабрика в действие: ножи точат, станок гремит, ребята ревут, бабы стонут, хоть святых вон понеси.
Такие случаи, доложу вам, самые
были для него выгодные, и он смеючись набор своим сенокосом звал.
На ту пору
был начальником губернии
такой зверь, что у!!! (и в старину
такие скареды прорывались).
Вот и вздумал он поймать Ивана Петровича, и научи же он мещанинишку: „Поди, мол, ты к лекарю, объясни, что вот
так и
так, состою на рекрутской очереди не по сущей справедливости, семейство большое: не
будет ли отеческой милости?“ И прилагательным снабдили, да
таким, знаете, все полуимперьялами,
так, чтоб у лекаря нутро разгорелось, а за оградой и свидетели, и все как следует устроено: погиб Иван Петрович, да и все тут.
И не то чтоб денег у него не
было, а
так, сквалыга
был, расстаться с ними жаль.
— Ты, говорит, думаешь, что я и впрямь с ума спятил,
так нет же, все это
была штука. Подавай, говорю, деньги, или прощайся с жизнью; меня, говорит, на покаянье пошлют, потому что я не в своем уме — свидетели
есть, что не в своем уме, — а ты в могилке лежать
будешь.
Ну, конечно-с, тут разговаривать нечего: хочь и ругнул его тесть, может и чести коснулся, а деньги все-таки отдал. На другой же день Иван Петрович, как ни в чем не бывало. И долго от нас таился, да уж после, за пуншиком, всю историю рассказал, как она
была.
А он, по счастью,
был на ту пору в уезде, на следствии, как раз с Иваном Петровичем. Вот и дали мы им знать, что
будут завтра у них их сиятельство,
так имели бы это в предмете, потому что вот
так и
так, такие-то, мол, их сиятельство речи держит. Струсил наш заседатель, сконфузился
так, что и желудком слабеть начал.
Убьют они это зайца, шкуру с него сдерут, да
так, не потроша, и кидают в котел варить, а котел-то не чищен, как сделан; одно слово, смрад нестерпимый, а они ничего,
едят всё это месиво с аппетитом.
Ну, это, я вам доложу, точно грех живую душу
таким родом губить. А по прочему по всему чудовый
был человек, и прегостеприимный — после, как умер, нечем похоронить
было: все, что ни нажил, все прогулял! Жена до сих пор по миру ходит, а дочки — уж бог их знает! — кажись, по ярмонкам ездят: из себя очень красивы.
Так вот-с какие люди бывали в наше время, господа; это не то что грубые взяточники или с большой дороги грабители; нет, всё народ-аматёр
был. Нам и денег, бывало, не надобно, коли сами в карман лезут; нет, ты подумай да прожект составь, а потом и пользуйся.
А на ту пору у нас губернатор —
такая ли собака
был, и теперь еще его помню, чтоб ему пусто
было.
Напишут это из губернии — рыбу непременно к именинам надо, да
такая чтоб
была рыба, кит не кит, а около того.
Мечется Фейер как угорелый, мечется и день и другой —
есть рыба, да все не
такая, как надо: то с рыла вся в именинника вышла, скажут: личность; то молок мало, то пером не выходит, величественности настоящей не имеет.
И являлась рыба, и
такая именно, как
быть следует, во всех статьях.
Или, бывало, желательно губернии перед начальством отличиться. Пишут Фейеру из губернии,
был чтоб бродяга, и
такой бродяга, чтобы в нос бросилось. Вот и начнет Фейер по городу рыскать, и все нюхает, к огонькам присматривается, нет ли где сборища.
Повлекут раба божия в острог, а на другой день и идет в губернию пространное донесение, что вот
так и
так, „имея неусыпное попечение о благоустройстве города“ — и пошла писать. И чего не напишет! И „изуверство“, и „деятельные сношения с единомышленниками“, и „плевелы“, и „жатва“ — все тут
есть.
Как подходишь, где всему происшествию
быть следует,
так не то чтоб прямо, а бочком да ползком пробирешься, и сердце-то у тебя словно упадет, и в роту сушить станет.
Смолоду, однако, жизнь его совсем не
такая была.
Глаза у ней
были голубые, да
такие мягкие да ласковые, что, кажется, зверь лютый — и тот бы не выдержал — укротился.
Прислан
был к нам Фейер из другого города за отличие, потому что наш город торговый и на реке судоходной стоит. Перед ним
был городничий, старик, и
такой слабый да добрый. Оседлали его здешние граждане. Вот приехал Фейер на городничество, и сзывает всех заводчиков (а у нас их не мало, до пятидесяти штук в городе-то).
Тот
было уж и в ноги, нельзя ли поменьше,
так куда тебе, и слушать не хочет.
Приходит он к городничему и рассказывает, что вот
так и
так, „желает, дескать, борода в землю в мундире лечь, по закону же не имеет на то ни малейшего права;
так не угодно ли вам
будет, Густав Карлыч, принять это обстоятельство к соображению?“
А купчину тем временем и в церковь уж вынесли… Ну-с и взяли они тут, сколько
было желательно, а купца
так в парате и схоронили…
—
Так я уж
буду в надежде-с…
По свойственной человечеству слабости, его высокородие не прочь
был иногда задать головомойку и вообще учинить
такое невежество, от которого затряслись бы поджилки у подчиненного.
Так было и в настоящем случае по делу о пожарных лошадях.
Алексей Дмитрич очень хорошо сознавал, что на месте Желвакова он бы и не
так еще упарил лошадей, но порядок службы громко вопиял о мыле и щелоке, и мыло и щелок
были употреблены в дело.
— Ну
так то-то же! — сказал Дмитрий Борисыч и хотел
было погрозить пальцем, по подобию его высокородия, но, должно
быть, не изловчился, потому что Алексеев засмеялся.
И в самом деле, чего тут «тово», когда уж «грязь
так грязь и
есть» и «всё от бога».
Ну, если да они скажут, что «я, дескать, с
такими канальями хлеба
есть не хочу!» — а этому ведь бывали примеры.
— Да ты попробуй прежде,
есть ли сахар, — сказал его высокородие, — а то намеднись, в Окове, стряпчий у меня целых два стакана без сахару
выпил… после уж Кшецынский мне это рассказал…
Такой, право, чудак!.. А благонравный! Я, знаешь, не люблю этих вот, что звезды-то с неба хватают; у меня главное, чтоб
был человек благонравен и предан… Да ты, братец, не торопись, однако ж, а не то ведь язык обожжешь!
Между тем для Дмитрия Борисыча питие чая составляло действительную пытку. Во-первых, он
пил его стоя; во-вторых, чай действительно оказывался самый горячий, а продлить эту операцию значило бы сневежничать перед его высокородием, потому что если их высокородие и припускают,
так сказать, к своей высокой особе, то это еще не значит, чтоб позволительно
было утомлять их зрение исполнением обязанностей, до дел службы не относящихся.
—
Так я
буду в надежде-с, ваше высокородие! — говорит Дмитрий Борисыч, в последний раз обжигая губы и удаляясь с стаканом в переднюю.
— Как же это? надо, брат, надо отыскать голову… Голова, братец, это при следствии главное… Ну, сам ты согласись, не
будь, например, у нас с тобой головы, что ж бы это
такое вышло! Надо, надо голову отыскать!
— Ну, то-то же! Впрочем, ты у меня молодец! Ты знаешь, что вот я завтра от вас выеду, и мне все эта голова показываться
будет…
так ты меня успокой!
И хоть бы доподлинно эта голова
была, думал он, тысячный раз проклиная себя, а то ведь и происшествия-то никакого не
было!
Так, сдуру ляпнул, чтоб похвастаться перед начальством деятельностью!
— Но я, однако, принял свои меры! Я сказал Маремьянкину, что знать ничего не хочу, чтоб
была отыскана голова! Это меня очень-очень огорчило! Ça ma bouleversé! [Это меня потрясло! (франц.)] Я, знаете, тружусь, забочусь… и вдруг
такая неприятность! Головы найти не могут! Да ведь где же нибудь она спрятана, эта голова! Признаюсь, я начинаю колебаться в мнении о Маремьянкине; я думал, что он усердный, — и что ж!
Дорога уже испортилась; черная, исковерканная полоса ее безобразным горбом выступает из осевшего по сторонам снега; лошади беспрестанно преступаются, и потому вы волею-неволею должны ехать шагом; сверх того, местами попадаются
так называемые зажоры, которые могут заставить вас простоять на месте часов шесть и более, покуда собьют окольный народ, и с помощью его ваша кибитка
будет перевезена или, правильнее, перенесена на руках по ту сторону колодца, образовавшегося посреди дороги.
Разумеется, первое дело самовар, и затем уже является на стол посильная, зачерствевшая от времени закуска, и прилаживается складная железная кровать, без которой в Крутогорской губернии путешествовать
так же невозможно, как невозможно
быть станционному дому без клопов и тараканов.
Мы рассуждаем в этом случае
так: губерния Крутогорская хоть куда; мы тоже люди хорошие и, к тому же, приладились к губернии
так, что она нам словно жена; и климат, и все, то
есть и то и другое,
так хорошо и прекрасно, и
так все это славно, что вчуже даже мило смотреть на нас, а нам-то, пожалуй, и умирать не надо!