Неточные совпадения
— Философствовать лучше, чем делать что-нибудь другое!.. — начала Елена и вряд ли не хотела сказать какую-нибудь еще более резкую вещь, но
в это время раздался звонок. Елена побледнела при
этом. — Марфуша, Марфуша! — крикнула она почти задыхающимся голосом. — Он войдет и
в самом деле даст нам на дрова.
Самого князя не было
в это время дома, но камердинер его показал барону приготовленное для него помещение, которым тот остался очень доволен: оно выходило
в сад; перед глазами было много зелени, цветов. Часа
в два, наконец, явился князь домой; услыхав о приезде гостя, он прямо прошел к нему. Барон перед тем только разложился с своим измявшимся от дороги гардеробом. Войдя к нему, князь не утерпел и ахнул. Он увидел по крайней мере до сорока цветных штанов барона.
Вы вообразите себе какого-нибудь верного, по долгу, супруга, которому вдруг жена его разонравилась, ну, положим, хоть тем, что растолстела очень, и он все-таки идет к ней, целует ее ножку, ручку, а
самого его
в это время претит, тошнит; согласитесь, что подобное зрелище безнравственно даже!..
После описанной нами прогулки княгиня
в самом деле видно расхворалась не на шутку, потому что дня два даже не выходила из своей комнаты.
В продолжение всего
этого времени князь ни разу не зашел к ней; на третье утро, наконец, княгиня
сама прислала к нему свою горничную.
В это время они были уже около
самой дачи Жиглинских.
Прочие гости тоже все ушли
в сад гулять, и
в зале остался только Елпидифор Мартыныч, который, впрочем, нашел чем себя занять: он подошел к официанту, стоявшему за буфетом, и стал с ним о том, о сем толковать, а
сам в это время таскал с ваз фрукты и конфеты и клал их
в шляпу свою.
Она девушка, а между тем делается матерью, —
это, вероятно, распространится по всей Москве, и ей очень трудно будет оставить Елену начальницей женского учебного заведения; но
в то же
время она ни за что не хотела отпустить от себя Елену, так как та ей очень нравилась и казалась необыкновенной умницей. «Ничего, как-нибудь уговорю, успокою
этих старикашек; они
сами все очень развратны!» — подумала про себя Анна Юрьевна.
— Я тут ничего не говорю о князе и объясняю только различие между своими словами и чужими, — отвечал Миклаков, а
сам с собой
в это время думал: «Женщине если только намекнуть, что какой-нибудь мужчина не умен, так она через неделю убедит себя, что он дурак набитейший». — Ну, а как вы думаете насчет честности князя? — продолжал он допрашивать княгиню.
Все
эти подозрения и намеки, высказанные маленьким обществом Григоровых барону, имели некоторое основание
в действительности: у него
в самом деле кое-что начиналось с Анной Юрьевной; после того неприятного ужина
в Немецком клубе барон дал себе слово не ухаживать больше за княгиней; он так же хорошо, как и она, понял, что князь начудил все из ревности, а потому подвергать себя по
этому поводу новым неприятностям барон вовсе не желал, тем более, что черт знает из-за чего и переносить все
это было, так как он далеко не был уверен, что когда-нибудь увенчаются успехом его искания перед княгиней; но
в то же
время переменить с ней сразу тактику и начать обращаться холодно и церемонно барону не хотелось, потому что
это прямо значило показать себя
в глазах ее трусом, чего он тоже не желал.
Подмастерье некоторое
время недоумевал; он вряд ли не начинал подозревать
в Миклакове мошенника, который хочет выслать его из комнаты, а
сам в это время и стянет что-нибудь.
Глаза Миклакова
в это время совершенно уже посоловели, и он был заметно пьян.
В эту же
самую минуту вышла акушерка с шампанским.
Г-жа Петицкая, разумеется, повиновалась ей, но вместе с тем сгорала сильным нетерпением узнать, объяснился ли Миклаков с княгиней или нет, и для
этой цели она изобретала разные способы: пригласив гостей после чаю сесть играть
в карты, она приняла вид, что как будто бы совершенно погружена была
в игру, а
в это время одним глазом подсматривала, что переглядываются ли княгиня и Миклаков, и замечала, что они переглядывались; потом, по окончании пульки, Петицкая, как бы забыв приказание княгини, опять ушла из гостиной и сильнейшим образом хлопнула дверью
в своей комнате, желая тем показать, что она затворилась там, между тем
сама, спустя некоторое
время, влезла на свою кровать и стала глядеть
в нарочно сделанную
в стене щелочку, из которой все было видно, что происходило
в гостиной.
Петицкая некоторое
время недоумевала: сказать ли ему свое решение
в маскараде и потом
самой уехать, оставя Николя одного?.. Но как
в этом случае можно было понадеяться на мужчину: пожалуй, он тут же пойдет, увлечется какой-нибудь маской и сейчас же забудет ее! Гораздо было вернее зазвать его
в свой уединенный уголок, увлечь его там и тогда сказать ему: finita la commedia! [представление окончено! (итал.).]
Горничную
эту г-жа Петицкая тоже считала весьма недалекою, но
в сущности вряд ли
это было так: горничная действительно имела рожу наподобие пряничной формы и при
этом какой-то огромный, глупый нос, которым она вдобавок еще постоянно храпела и сопела; но
в то же
время она очень искусно успела уверить барыню, что во вчерашнем происшествии будто бы
сама очень испугалась и поэтому ничего не слыхала, что происходило
в спальне.
Княгиня при
этом покраснела даже немного
в лице. Она
сама уже несколько
времени замечала, что у Петицкой что-то такое происходит с Николя Оглоблиным, но всегда старалась отогнать от себя подобное подозрение, потому что считала Николя ниже внимания всякой порядочной женщины.
Положение ее,
в самом деле, было некрасивое: после несчастной истории с Николя Оглоблиным она просто боялась показаться на божий свет из опасения, что все об
этом знают, и вместе с тем она очень хорошо понимала, что
в целой Москве, между всеми ее знакомыми, одна только княгиня все ей простит, что бы про нее ни услышала, и не даст, наконец, ей умереть с голоду, чего г-жа Петицкая тоже опасалась, так как последнее
время прожилась окончательно.
Подчиняясь суровой воле мужа, который, видимо, отталкивал ее от себя, княгиня хоть и решилась уехать за границу и при
этом очень желала не расставаться с Миклаковым, тем не менее, много думая и размышляя последнее
время о
самой себе и о своем положении, она твердо убедилась, что никогда и никого вне брака вполне любить не может, и мечты ее
в настоящее
время состояли
в том, что Миклаков ей будет преданнейшим другом и, пожалуй, тайным обожателем ее, но и только.
Князь
в это время шел по направлению к квартире Елены, с которой не видался с
самого того
времени, как рассорился с нею.
Мы видим, что
в это ж
самое время листья дерева делаются больше, ветви становятся раскидистее; цветы ж только то тут, то там еще показываются; но все ж вы говорите, что дерево
в периоде цветения; так и наше
время: мы явно находимся
в периоде социального зацветания!
«
В таком случае он сумасшедший и невыносимый по характеру человек!» — почти воскликнула
сама с собой Елена, сознавая
в душе, что она
в помыслах даже ничем не виновата перед князем, но
в то же
время приносить
в жертву его капризам все свои симпатии и антипатии к другим людям Елена никак не хотела, а потому решилась, сколько бы ни противодействовал
этому князь, что бы он ни выделывал, сблизиться с Жуквичем, подружиться даже с ним и содействовать его планам, которые он тут будет иметь, а что Жуквич, хоть и сосланный, не станет сидеть сложа руки,
в этом Елена почти не сомневалась, зная по слухам, какого несокрушимого закала польские патриоты.
На другой же день к вечеру Жуквич прислал с своим человеком к князю полученную им из Парижа ответную телеграмму, которую Жуквич даже не распечатал
сам. Лакей его, бравый из себя малый, с длинными усищами, с глазами навыкате и тоже, должно быть, поляк, никак не хотел телеграммы
этой отдать
в руки людям князя и требовал, чтобы его допустили до
самого пана. Те провели его
в кабинет к князю, где
в то
время сидела и Елена.
«Положим даже, — рассуждал он, — что и
в Елене
этот польский патриотизм прирожденное ей чувство, спавшее и дремавшее
в ней до
времени; но почему же она не хочет уважить
этого чувства
в другом и, действуя
сама как полька, возмущается, когда князь поступает как русский».
Эти пятнадцать тысяч ему следовало бы подарить!» — решил князь мысленно; но
в то же
время у него
в голове сейчас явилось новое противоречие тому: «
Этими пятнадцатью тысячами дело никак бы не кончилось, — думал он, — Елена, подстрекаемая Жуквичем, вероятно, пойдет по
этому пути все дальше и дальше и, чего доброго, вступит
в какой-нибудь польский заговор!» Князь был не трус, готов был стать
в самую отчаянную и рискованную оппозицию и даже с удовольствием бы принял всякое политическое наказание, но он хотел, чтоб
это последовало над ним за какое-нибудь дорогое и близкое сердцу его дело.
Жуквич посидел еще некоторое
время, и если б Елена повнимательней наблюдала за ним, то заметила бы, что он был как на иголках; наконец, он поднялся и стал прощаться с Еленой; но деньги все еще не клал
в карман, а держал только их
в своей руке и таким образом пошел; но, выйдя
в сени, немедля всю пачку засунул
в свой совершенно пустой бумажник; потом
этот бумажник положил
в боковой карман своего сюртука, а
самый сюртук наглухо застегнул и, ехав домой, беспрестанно ощупывал тот бок сюртука, где лежал бумажник.
«Вы
сами, князь, — писала Петицкая, — знаете по собственному опыту, как можно ошибаться
в людях; известная особа, по здешним слухам, тоже оставила вас, и теперь единственное, пламенное желание княгини — возвратиться к вам и ухаживать за вами. А что она ни
в чем против вас не виновна —
в этом бог свидетель. Я так же, как и вы,
в этом отношении заблуждалась; но, живя с княгиней около полутора лет, убедилась, что
это святая женщина:
время лучше докажет вам то, что я пишу
в этих строках…»
—
Эта самая непорочность больше всего и влекла меня к ней… Очень мне последнее
время надоели разные Марии Магдалины [Мария Магдалина — по христианской легенде, последовательница Иисуса Христа, грешница, исцеленная им от тяжелого недуга — «семи бесов».]!.. Но кто, однако, вам сказал, что мы с княгиней больше не встречаемся? — спросил
в заключение Миклаков.
— Вот как!.. Что ж,
это и хорошо! — произнес Елпидифор Мартыныч, а
сам с собой
в это время рассуждал: «Князь холодно встретился с супругой своей, и причиной тому, конечно,
эта девчонка негодная — Елена, которую князь, видно, до сих пор еще не выкинул из головы своей», а потому Елпидифор Мартыныч решился тут же объяснить его сиятельству, что она совсем убежала к Жуквичу, о чем Елпидифор Мартыныч не говорил еще князю, не желая его расстраивать
этим.
В это время управляющий прошел
в кабинет, и княгиня еще внимательней стала прислушиваться, что там будет происходить. При
этом она очень хорошо расслышала, что князь почти строго приказал управляющему как можно скорее заложить одно из
самых больших имений.