Неточные совпадения
— Из Москвы, из Хвалыни, из Казани пишут про епископа, что как есть совсем правильный, — молвил Патап Максимыч. — Все мои покупатели ему последуют. Не ссориться
с ними из-за таких пустяков… Как они, так и мы. А что есть у иных сумнение, так это правда, точно есть. И в Городце не хотят Матвея в часовню пускать, зазорен, дескать, за деньги что хочешь сделает. Про епископа Софрония тоже
толкуют… Кто их разберет?.. Ну их к Богу — чайку бы поскорей.
Долго
толковал Трифон
с сыновьями, как им работу искать. Порешили Алексею завтра ж идти в Осиповку рядиться к Патапу Максимычу, а в середу, как на соседний базар хвостиковские ложкари приедут, порядить и Саввушку.
Матушка Клеопатра, из Жжениной обители, пришла к Глафириным и стала про австрийское священство
толковать, оно-де правильно, надо-де всем принять его, чтоб
с Москвой не разорваться, потому-де, что
с Рогожского пишут, по Москве-де все епископа приняли.
Поутру на другой день вся семья за ведерным самоваром сидела.
Толковал Патап Максимыч
с хозяйкой о том, как и чем гостей потчевать.
Патап Максимыч и Аксинья Захаровна при них завели
с гостем беседу,
толковали про трудное, горемычное житье-бытье его.
Патап Максимыч
с кумом уселся на диване и начал
толковать про последний Городецкий базар и про взятую им поставку. Аграфена Петровна
с Настей да Парашей разговаривала.
Там отец
с сыном долго
толковали про житье-бытье тысячника, удивлялись убранству дома его, изысканному угощенью и тому чинному, стройному во всем порядку, что, казалось, был издавна заведен у него.
Долго в своей боковушке рассказывала Аксинья Захаровна Аграфене Петровне про все чудное, что творилось
с Настасьей
с того дня, как отец сказал ей про суженого.
Толковали потом про молодого Снежкова. И той и другой не пришелся он по нраву. Смолкла Аксинья Захаровна, и вместо плаксивого ее голоса послышался легкий старушечий храп: започила сном именинница. Смолкли в светлице долго и весело щебетавшие Настя
с Фленушкой. Во всем дому стало тихо, лишь в передней горнице мерно стучит часовой маятник.
— Не один миллион, три, пять, десять наживешь, —
с жаром стал уверять Патапа Максимыча Стуколов. — Лиха беда начать, а там загребай деньги. Золота на Ветлуге, говорю тебе, видимо-невидимо. Чего уж я — человек бывалый, много видал золотых приисков — и в Сибири и на Урале, а как посмотрел я на ветлужские палестины, так и у меня
с дива руки опустились… Да что тут
толковать, слушай. Мы так положим, что на все на это дело нужно сто тысяч серебром.
— Какая тут матка? Бредишь ты, что ли? —
с досадой молвил Патап Максимыч. — Тут дело надо делать, а он про свою матку
толкует.
— Это уж не мое дело,
с артелью
толкуй. Как она захочет, так и прикажет, я тут ни при чем, — ответил дядя Онуфрий.
— Один ли, вся ли артель, это для нас все едино, — ответил Захар. — Ты ведь
с артелью рядишься, потому артельну плату и давай… а не хочешь, вот те Бог, а вот порог.
Толковать нам недосужно — лесовать пора.
— Береги свои речи про других, мне они не пригожи, —
с сердцем ответил Патап Максимыч. — Хочешь, на обратном пути в Комаров завернем?
Толкуй там
с матерью Манефой… Ты
с ней как раз споешься: что ты, что она — одного сукна епанча, одного лесу кочерга.
— Нет, Яким Прохорыч,
с тобой
толковать надо поевши, — молвил Патап Максимыч. — Да, кстати, и об ужине не мешает подумать… Здесь, у Воскресенья, стерляди первый сорт, не хуже васильсурских. Спосылать, что ли, к ловцам на Левиху [Деревня в версте от Воскресенья на Ветлуге, где ловят лучших стерлядей.].
—
С удельной и того хуже. Удел земель не продает. Да что об этом
толковать прежде времени? Коли дело пойдет, как уговорились, в Питере отхлопочем за тебя прииски, а коли ты, Патап Максимыч, на попятный, так после пеняй на себя…
— А я-то про что тебе говорю? — сказал Колышкин, вдоль и поперек знавший своего крестного. — Про что
толкую?..
С первого слова я смекнул, что у тебя на уме… Вижу, хочет маленько поглумиться, затейное дело правским показать… Ну что ж, думаю, пущай его потешится… Другому не спущу, а крестному как не спустить?..
— Ну ладно, ладно. Будет шутку шутить… Рассказывай, как в самом деле ихняя затея варилась, — прервал Колышкин. — Глазком бы посмотреть, как плуты моего крестного оплетать задумали, —
с усмешкой прибавил он. — Сидят небось важно, глядят задумчиво, не улыбнутся,
толкуют чинно, степенно… А крестный себе на уме, попирает смех на сердце, а сам бровью не моргнет: «
Толкуйте, мол, голубчики, распоясывайтесь, выкладывайте, что у вас на уме сидит, а мне как вас насквозь не видеть?..» Ха-ха-ха!..
В самом деле место тут каменистое. Белоснежным кварцевым песком и разноцветными гальками усыпаны отлогие берега речек, а на полях и по болотам там и сям торчат из земли огромные валуны гранита. То осколки Скандинавских гор, на плававших льдинах занесенные сюда в давние времена образования земной коры. За Волгой иное
толкуют про эти каменные громады: последние-де русские богатыри, побив силу татарскую, похвалялись здесь бой держать
с силой небесною и за гордыню оборочены в камни.
В своей-то обители
толковали, что она чересчур скупа, что у ней в подземелье деньги зарыты и ходит она туда перед праздниками казну считать, а за стенами обители говорили, что мать Назарета просто-напросто запоем пьет и, как на нее придет время,
с бочонком отправляется в подземелье и сидит там, покаместь не усидит его.
— Смотри, Фленушка, не обожгись, — молвила Марьюшка. — Патапа Максимыча я мало знаю, а
толкуют, что ежели он на кого ощетинится, тому лучше
с бела света долой. Не то что нас
с тобой, всю обитель вверх дном повернет.
Макар Тихоныч непомерно был рад дорогим гостям. К свадьбе все уже было готово, и по приезде в Москву отцы решили повенчать Евграфа
с Машей через неделю. Уряжали свадьбу пышную. Хоть Макар Тихоныч и далеко не миллионер был, как думал сначала Гаврила Маркелыч, однако ж на половину миллиона все-таки было у него в домах, в фабриках и капиталах — человек, значит, в Москве не из последних, а сын один… Стало быть, надо такую свадьбу справить, чтобы долго о ней потом
толковали.
— Какие шутки! — на всю комнату крикнул Макар Тихоныч. — Никаких шуток нет. Я, матушка, слава тебе Господи, седьмой десяток правдой живу, шутом сроду не бывал… Да что
с тобой,
с бабой,
толковать —
с родителем лучше решу… Слушай, Гаврила Маркелыч, плюнь на Евграшку, меня возьми в зятья — дело-то не в пример будет ладнее. Завтра же за Марью Гавриловну дом запишу, а опричь того пятьдесят тысяч капиталу чистоганом вручу… Идет, что ли?
Куда деваться двадцатипятилетней вдове, где приклонить утомленную бедами и горькими напастями голову? Нет на свете близкого человека, одна как перст, одна голова в поле, не
с кем поговорить, не
с кем посоветоваться. На другой день похорон писала к брату и матери Манефе, уведомляя о перемене судьбы,
с ней
толковала молодая вдова, как и где лучше жить — к брату ехать не хотелось Марье Гавриловне, а одной жить не приходится. Сказала Манефа...
— Кто их знает?.. Понять невозможно, — отвечал Пантелей. — Только сдается, что дело нехорошее. И Алексей этот тоже целые ночи
толкует с этим проходимцем, прости Господи. В одной боковушке
с ним и живет.
Все по тайности
с ним
толкует…
— Что ж они, Пантелеюшка? —
с нетерпением спрашивала Таифа. — Про эти самые фальшивы деньги и
толкуют?.. Ах ты, Господи, Царь Небесный!..
— Пустое городишь, — сухо ответила Настя. — Играют же свадьбы «уходом», не мы первые, не мы и последние… Да
с чего ты взял это, голубчик?.. Тятенька ведь не медведь какой… Да что пустое
толковать!.. Дело кончено — раздумывать поздно, — решительно сказала Настя. — Вот тебе кольцо, вот тебе и лента.
— Нешто ты, парень, думаешь, что наш чин не любит овчин? — добродушно улыбаясь, сказал Патап Максимыч. — Полно-ка ты. Сами-то мы каких великих боярских родов? Все одной глины горшки!.. А думалось мне на досуге душевно покалякать
с твоим родителем… Человек, от кого ни послышишь, рассудливый, живет по правде… Чего еще?.. Разум золота краше, правда солнца светлей!.. Об одеже стать ли тут
толковать?
Долго
толковала Марья Гавриловна
с Патапом Максимычем. Обещал он на первое время свести ее
с кладчиками, приискать капитанов, лоцманов и водоливов, но указать человека, кому бы можно было поручить дело, отказался.
«Вот, брат, — говорю ему, — какие последствия-то, а еще в Москве
толковали, что здесь свобода…» — «Да, да, — говорит Жигарев, — надо подобру-поздорову отсюда поскорей восвояси, а главная причина, больно я зашибся, окно-то, дуй его горой, высокое, а под окном дьявол их угораздил кирпичей навалить…»
С час времени просидели мы в анбаришке, глядим, кто-то через забор лезет…
«Что стоит такой ведьме над человеком пагубу стрясти, —
толковали келейницы, — коли месяц
с неба красть умеет, а солнышко круторогим месяцем ставить».
И вот она опять невеста!.. Опять по целым часам беседует
с новым избранником сердца!.. Но те беседы уж не прежние, не те, что велись
с покойником Евграфом.
Толкуют про «Соболя»,
толкуют про устройство хозяйства, про то, как получше да посходнее дом купить, как бы Алексею скорей в купцы записаться… Не цвести по два раза в лето цветочкам, не знавать Марье Гавриловне прежней любови.
— Некогда мне теперь
с тобой
толковать — много надо говорить, а матушка того и гляди придет из часовни… Вечером там будь!.. Знаешь?.. Саратовца приводи… Марьюшка, молви ему, тоже придет.
— Договаривай, договаривай, — настаивала Манефа. — Ведь мы не насчет гулянок
с Патапом беседуем, о деле великой важности
толкуем… скажи, что хотел говорить?
— Нечего мне больше
толковать с матерями, все было протолковано, — сказал Василий Борисыч.
Без хлеба, без соли не проводины — без чаю, без закуски Манефа гостей со двора не пустила. Сидя у ней в келье, про разные дела
толковали, а больше всего про Оленевское. Мать Юдифа
с Аксиньей Захаровной горевали, Манефа молчала, Патап Максимыч подсмеивался.
Перед тем как ехать ему, он, запершись в светелке, долго о чем-то
толковал с Семеном Петровичем.
— Ну его ко псам, окаянного!.. — огрызнулась Марьюшка, — Тошнехонько
с проклятым! Ни то ни се, ни туда ни сюда… И не поймешь от него ничего…
Толкует, до того года, слышь, надо оставить… Когда-де у Самоквасова в приказчиках буду жить — тогда-де, а теперича старых хозяев опасается… Да врет все, непутный, отводит… А ты убивайся!.. Все они бессовестные!.. Над девицей надсмеяться им нипочем… Все едино, что квасу стакан выпить.
— Чапурин!.. —
с места вскочил поп Сушило. — Да что ж вы мне давно не сказали?.. Что ж мы
с вами попусту столько времени
толкуем?.. Позвольте покороче познакомиться! — прибавил он, пожимая руку Самоквасова. — Да ведь это такой подлец, я вам доложу, такой подлец, что другого свет не производил… Чайку не прикажете ли?.. Эй, матушка!.. Афимья Саввишна!.. Чайку поскорей сберите для гостя дорогого… Когда же венчать-то?..
— Со всеми, братцы, не сговоришь, а мешкать мне не доводится, — молвил им Самоквасов. — Дело со всеми, а
толковать буду
с одним. Как тебя звать? — спросил он, обращаясь к тому, что показался ему всех удалей.
— Аль забыла, что к ярманке надо все долги нам собрать? — грубо и резко сказал Алексей, обращаясь к жене. — Про что вечор после ужины
с тобой
толковали?.. Эка память-то у тебя!.. Удивляться даже надобно!.. Теперь отсрочки не то что на два месяца, на два дня нельзя давать… Самим на обороты деньги нужны…