Неточные совпадения
— А дом
где? А всякое обзаведенье? А деньги? — накинулся на него Зыков с ожесточением. — Тебе руки-то отрубить надо было, когда ты в карты стал играть, да мадеру стал лакать, да пустяками стал заниматься… В чьем дому сейчас Ермошка-кабатчик
как клоп раздулся? Ну-ка, скажи, а?..
— И что только будет? В том роде,
как огромадный пожар… Верно тебе говорю… Изморился народ под конпанией-то, а тут нá, работай
где хошь.
— Шишка и есть: ни конца ни краю не найдешь. Одним словом, двухорловый!.. Туда же, золота захотел!.. Ха-ха!.. Так я ему и сказал,
где оно спрятано. А у меня есть местечко… Ох
какое местечко, Яша!.. Гляди-ка, ведь это кабатчик Ермошка на своем виноходце закопачивает? Он… Ловко. В город погнал с краденым золотом…
Яша сразу обессилел: он совсем забыл про существование Наташки и сынишки Пети. Куда он с ними денется, ежели родитель выгонит на улицу?.. Пока большие бабы судили да рядили, Наташка не принимала в этом никакого участия. Она пестовала своего братишку смирненько где-нибудь в уголке,
как и следует сироте, и все ждала, когда вернется отец. Когда в передней избе поднялся крик, у ней тряслись руки и ноги.
Горько расплакалась Феня всего один раз, когда брат Яша привез ей из Балчугова ее девичье приданое. Снимая с себя раскольничий косоклинный сарафан, подаренный богоданной матушкой Маремьяной, она точно навеки прощалась со своей тайболовской жизнью. Ах,
как было ей горько и тошно, особенно вспоминаючи любовные речи Акинфия Назарыча… Где-то он теперь, мил-сердечный друг? Принесут ему ее дареное платье,
как с утопленницы. Баушка Лукерья поняла девичье горе, нахмурилась и сурово сказала...
Ровно через неделю Кожин разыскал,
где была спрятана Феня, и верхом приехал в Фотьянку. Сначала, для отвода глаз, он завернул в кабак, будто собирается золото искать в Кедровской даче. Поговорил он кое с кем из мужиков, а потом послал за Петром Васильичем. Тот не заставил себя ждать и,
как увидел Кожина, сразу смекнул, в чем дело. Чтобы не выдать себя, Петр Васильич с час ломал комедию и сговаривался с Кожиным о золоте.
— А
где же Ястребов-то? — спохватился он. — Ах, батюшка…
Как раз он нагонит нас да по нашим следам и пойдет.
— Ну а
как насчет свиньи полагаешь? — уже совсем шепотом спрашивал Кишкин. —
Где ее старец-то обозначил?..
С другой стороны, его смешило,
как Кишкин тащил Оксю по лесу, точно свинью за ухо. А Мина Клейменый привел Кишкина сначала к обвалившимся и заросшим лесом казенным разведкам, потом показал место,
где лежал под елкой старец, и наконец повел к Мутяшке.
Во всякое время дня и ночи его можно было встретить на шахте,
где он сидел,
как коршун, ожидавший своей добычи.
Где же одной старухе управиться, да и не умела она потрафить постояльцам,
как Феня.
Мыльников с намерением оставил до следующего дня рассказ о том,
как был у Зыковых и Карачунского, — он рассчитывал опохмелиться на счет этих новостей и не ошибся. Баушка Лукерья сама послала Оксю в кабак за полштофом и с жадным вниманием прослушала всю болтовню Мыльникова, напрасно стараясь отличить,
где он говорит правду и
где врет.
С других приисков народ заходил, и вся Мутяшка была на вестях: у кого
какое золото идет,
где новые работы ставят и т. д.
Его уже знали на промыслах, и в большинстве случаев ему стоило только показаться где-нибудь поблизости,
как слетались сейчас же хищники.
Это родственное недоразумение сейчас же было залито водкой в кабаке Фролки,
где Мыльников чувствовал себя
как дома и даже часто сидел за стойкой, рядом с целовальником, чтобы все видели, каков есть человек Тарас Мыльников.
Кишкин еще с лета рассмотрел болото в мельчайших подробностях и про себя вырешил вопрос,
как должна была расположиться предполагаемая россыпь:
где ее «голова» и
где «хвост».
За Кишкиным уже следили. Матюшка первый заподозрил, что дело нечистое, когда Кишкин прикинулся больным и бросил шурфовку. Потом он припомнил, что Кишкин выплеснул пробу в шурф и не велел бить следующих шурфов по порядку. Вообще все поведение Кишкина показалось ему самым подозрительным. Встретившись в кабаке Фролки с Петром Васильичем, Матюшка спросил про Кишкина,
где он ночует сегодня. Слово за слово — разговорились. Петр Васильич носом чуял,
где неладно, и прильнул к Матюшке,
как пластырь.
Поднялись разговоры о земельном наделе,
как в других местах, о притеснениях компании, которая собакой лежит на сене, о других промыслах,
где у рабочих есть и усадьбы, и выгон, и покосы, и всякое угодье, о посланных ходоках «с бумагой», о «члене», который наезжал каждую зиму ревизовать волостное правление.
Кожин сам отворил и провел гостя не в избу, а в огород,
где под березой, на самом берегу озера, устроена была небольшая беседка. Мыльников даже обомлел, когда Кожин без всяких разговоров вытащил из кармана бутылку с водкой. Вот это называется ударить человека прямо между глаз… Да и место очень уж было хорошее. Берег спускался крутым откосом, а за ним расстилалось озеро, горевшее на солнце,
как расплавленное. У самой воды стояла каменная кожевня, в которой летом работы было совсем мало.
— Нет, брат, с золотом шабаш!.. Достаточно… Да потом я тебе скажу, Акинфий Назарыч: дураки мы… да. Золото у нас под рылом, а мы его по лесу разыскиваем… Вот давай ударим ширп у тебя в огороде, вон там,
где гряды с капустой. Ей-богу… Кругом золото у вас,
как я погляжу.
Кедровская дача нынешнее лето из конца в конец кипела промысловой работой. Не было такой речки или ложка,
где не желтели бы кучки взрытой земли и не чернели заброшенные шурфы, залитые водой. Все это были разведки, а настоящих работ поставлено было пока сравнительно немного. Одни места оказались не стоящими разработки, по малому содержанию золота, другие не были еще отведены в полной форме,
как того требовал горный устав. Работало десятка три приисков, из которых одна Богоданка прославилась своим богатством.
В первое время все были
как будто ошеломлены. Что же, ежели такие порядки заведутся, так и житья на промыслах не будет. Конечно, промысловые люди не угодники, а все-таки и по человечеству рассудить надобно. Чаще и чаще рабочие вспоминали Карачунского и почесывали в затылках. Крепкий был человек, а умел
где нужно и не видеть и не слышать. В кабаках обсуждался подробно каждый шаг Оникова, каждое его слово, и наконец произнесен был приговор, выражавшийся одним словом...