Неточные совпадения
Никита Юрьич
с тех пор,
с которых он был в состоянии себя помнить, помнил себя круглым сиротою и возрастал на
руках мам и пестунов во всем барском своеволии тогдашнего времени — своеволии, которому, однако, уже полагался конец строгою
рукою царствовавшего преобразователя.
Боярин тек как тяжелая грозовая туча, подхваченная неукротимой бурей. Подойдя к дверям опочивальни своей пленницы, он не коснулся
рукою замочной меди и не крикнул, чтобы дверь была отперта ему изнутри, но прямо сшиб ее
с петель одним ударом сапога и предстал изумленным взорам боярышни и ее свиты.
— Мне, — отвечал Плодомасов и, сорвав за
руку с места боярышню Марфу Андревну, стал
с нею за поповскою ризою.
Плачущий поп и плачущие дьяки пели венчанье плачущей боярышне, которую со связанными сзади локоточками и завязанным ртом держали на
руках плачущие девушки; но сам боярин, ко всеобщему удивлению, молился искренно, тихо и
с умилением.
Пятнадцатилетняя боярыня Плодомасова не обличала ни страха, ни трепета, ни волнения, ни злорадства. Она стояла на окне только
с одним, чувством: она
с чувством бесконечной любви глядела на отца, быстро несшегося к ней впереди отряда. Окружающих боярышню женщин бил лихорадочный трепет, они протягивали свои робкие
руки к не оставлявшей своего места боярышне и робко шептали: «Спаси нас! спаси — мы ни в чем не повинны».
Лицо эфиопа, два длинные зуба блестят в темной пасти раскрытого рта; седые космы падают
с головы густыми прядями; сухая темная грудь открыта от шеи до пояса, и юбка зашароварена в широкие пестрые порты, а в
руках… в
руках и у той и у другой по ножу.
Плодомасов закрыл лицо
руками, зарыдал и, упав на колени, просил одной милости — проститься
с женою.
— Как, сердечная дочка моя! Неужто
с твоего то все было согласия? — воскликнул, заломив
руки, Байцуров.
— Девичьей душе не надо дивиться, ваше превосходительство. Девушка
с печи падает, пока до земли долетит, сорок дум передумает, и в том дива нет; была
с вечера девушкой, ко полуночи молодушкой, ко белу свету хозяюшкой, а хозяйке не честь быть ни в пόслухах, ни в доказчицах. — Старуха тихо выдвинула дочь за
руку вперед себя и добавила: — Хозяйкино дело теперь весть дорогих гостей за стол да потчевать.
— Ваше превосходительство, — опять выступила и ему одному вслух заговорила Байцурова, у нас что
с трубами свадьба, что и без труб свадьба: дело попом петое, и жена мужу нерушимый кус. Не наша воля на то была, а ее да божья, что видим теперь ее здесь властной госпожой, а не невольною бранкою. Здесь холопы не доказчики, а жены нашего рода на мужей не пόслухи. Она все дело решила, и она, ваше превосходительство, ждет, что вы под
руку ее к столу сведете.
Байцурова поцеловалась
с Плодомасовым и, взяв его под
руку, пошла
с ним в гостиную, где Плодомасова ожидала его молодая жена и его незваные гости. Никите Юрьичу Плодомасову не оставалось ничего более, как отпировать со всеми этими гостями свою свадьбу, и он отпировал ее, а потом отпустил каждого гостя домой
с дорогими подарками.
Как было жить этой молодой вдове, насильно повенчанной пятнадцать лет тому назад
с нелюбимым старым мужем, который, по выражению ее матери, должен был ей колодою падать на
руку?
С этим она взяла сына за
руку и, передавая отцу Алексею, проговорила...
Марфе Андревне приходилось невмоготу: у нее сил не ставало быть одной; ей бы хотелось взойти к сыну к поцеловать его
руки, ноги, которые представлялись ей такими, какими она целовала их в его колыбели. Она бог знает что дала бы за удовольствие обнять его и сказать ему, что она не такая жестокая, какою должна была ему показаться; что ей его жаль; что она его прощает; но повести себя так было несообразно
с ее нравом и правилами.
С этим Марфа Андревна еще теснее сжала в объятиях девушку; а та как павиликой обвила алебастровыми
руками сухую боярынину шею, и они обе зарыдали и обе целовали друг друга. Разницы общественного положения теперь между ними не было: любовь все это сгладила и объединила.
Девушка брала вещь, целовала
с теплейшей благодарностью барынину
руку, и они обе опять начинали молча работать.
Свистя, грохоча и воя, дунул в распахнутое окно ветер
с силой, дотоле неслыханной, и вздрогнули старые стены, и
с угла сорвалась огромная, в тяжелом окладе, икона святого Николая, которой молилась Плодомасоза; загремели от падения ее все стекла в окнах и киотах; зажженные свечи сразу погасли и выпали из разбойничих
рук, и затем уж что кому виделось, то тому и было известно.
Изувеченная боярыня решила сама себе помогать: она прежде всего приподняла
с полу свои
руки и хотела на них опереться, но вывернутые в суставах
руки ей не повиновались.
В распоряжении Марфы Андревны оставались одни колени, на них еще можно было кое-как опереться. Марфа Андревна приподнялась
с неимовернейшими страданиями и поползла к роженице на коленях. Ползучи, она несла перед собою свои вывихнутые и в настоящее время ни к чему не пригодные
руки.
Двери, разделявшие ее
с ее слугами, были выломаны, и Марфа Андревна поднята на
руки своих верных рабов и рабынь.
Николай Афанасьевич, войдя в комнату, вытянул свои ручки по швам, потом приподнес правую
руку с картузом к сердцу, шаркнул ножкой об ножку и, направляясь вразвалец прямо к имениннице, проговорил тихим и ровным старческим голоском...
(Николай Афанасьевич приподнял
руки вровень
с своим лицом и заговорил...
Его просили неотступно, дамы его брали за
руки, целовали его в лоб; он ловил на лету прикасавшиеся к нему дамские
руки и целовал их, но все-таки отказывался от рассказа, находя его и долгим и незанимательным. Но вот что-то вдруг неожиданно стукнуло об пол; именинница, стоявшая в эту минуту пред креслом карлика, в испуге посторонилась, и глазам Николая Афанасьевича представился коленопреклоненный,
с воздетыми кверху
руками дьякон Ахилла.
Они так трепали друг друга, что непонятным образом головы их
с руками находились внизу у пола, а босые пятки взлетали чуть не под самый потолок.
Все они входили и
с некоторым сдерживаемым смехом и
с смущением: в
руках у каждого, кто входил, было по небольшому мешочку, насыпанному колючей гречей или горохом.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая
рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться
с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Те же и почтмейстер, впопыхах,
с распечатанным письмом в
руке.
В окно высовываются
руки с просьбами.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера,
с тем чтобы отправить его
с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И
руки дрожат, и все помутилось.
Хлестаков. Нет, я влюблен в вас. Жизнь моя на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования.
С пламенем в груди прошу
руки вашей.