Неточные совпадения
— Слишком хорошо. Я читал отчет одного опекуна над сумасшедшим: был очень богатый барин. В этом отчете, поверите ли, записана была покупка собольего одеяла в шесть тысяч рублей. Я видел, как у малолетних
на ремонт
дома истрачивались все доходы с имения. Придя в совершенные года, они, разумеется, оставались нищими. Я слыхал, как заводские тысячные лошади продавались полячком-опекуном под покровом воеводы по 50 рублей. Да всех проделок опекунов не перечтешь.
Выходя из
дому, Сурмин посмотрел
на свои часы.
В Москве, также как и в Петербурге, есть и роятся
дома, которых владельцы, желая избавиться от хлопотливых сношений со многими постояльцами, отдают квартиры целыми отделениями одному наемщику, а этот, уже по своему усмотрению и расчетам, разбивает их
на несколько номеров.
Случается, что по истечении контрактного срока хозяин
дома, довольный наемщиком отделения за аккуратный платеж условных денег и добропорядочным поведением его постояльцев, решается обновить отделение
на прежних или новых условиях.
Да и тут, если угол его понадобился для окраски и оклейки, его заставляют перекочевать в другой, обновленный номер, где он имеет удовольствие не только считать галок
на крышах соседних
домов и любоваться, смотря по погоде, голубыми или серыми клочками неба, но и обонять до одурения зловоние свежей масляной краски.
В одном из
домов на Арбатской улице содержала подобное отделение, комнат в двадцать, Гертруда Казимировна Шустерваген, вдова, по происхождению шляхтянка, по родине полька, по замужеству немка, лет 45.
Восемнадцати лет похитил ее офицер из
дома родительского, пожил с нею несколько месяцев в нигилистическом браке и бросил ее
на произвол судьбы.
Сражаясь
на родной земле,
дома, мы найдем
на своей стороне важные преимущества.
Пробыв в ней два трехлетия, он распростился с нею и губернией и переселился в Москву, где его жена по случаю купила
на свои деньги и имя небольшой
дом на Пресне.
Прошло шесть недель, и многочисленное его семейство стало редеть в
доме на Пресне, как стая голубей, распуганная налетом коршуна.
Одну из собственных дочерей, пятилетнюю, Лорина поместила в малолетнее отделение воспитательного
дома, что
на Гороховом поле, другую, постарше, в Николаевский институт, собственного сына отдала в гимназию
на казенный счет, другой, от первого брака, поступил юнкером в пехотный полк.
На обширном лугу, против господского
дома, расставлены были качели разного устройства, палатки с деревенскими лакомствами, балаганы с народными увеселениями, стояли бочки с вином, пивом и медом.
На возвышении просеки, в сосновой роще, за лугом, против
дома, была построена красивая беседка вроде греческого храма.
Прошлась она легко по всем дорожкам, любовалась особенно тою, которая проведена по овражку, посетила грот, взошла
на небольшую высоту, где стояла беседка из необделанных берез, осмотрела
дом, где провели свой медовый месяц молодые А — ины.
В великолепном
доме его, что
на Английской набережной, ныне графини Броглио, был портрет С-и П-вны во весь рост, писанный знаменитым художником.
Тони припоминала, как она выезжала со старушкой в свет, пока та еще была в силах делать выезды, как избранный кружок, собиравшийся у нее в
доме, обращался с бедною воспитанницей, словно с родной дочерью аристократической барыни. Засыпая у себя
дома, ей чудилось, что сухая рука ее, исписанная синими жилками, благословляла ее
на сон грядущий, и она верила, что благословение это принесет ей счастье. Помнила Тони, как заболела тяжко старушка, перемогалась недолго и просила ее перед смертью закрыть ей глаза.
В это время, с водворением, ее в родном
доме, бельэтаж в нем, остававшийся несколько месяцев пустым, заселился жильцами. Одно отделение, окнами
на нижний Пресненский пруд, наняли Ранеевы, другое, поменьше, окнами
на дворе, вдова коллежского советника (которого она по временам величала статским, а иногда, в жару хлестаковщины, производила в действительные), лет сорока пяти, Левкоева. Пенсион ее после мужа, не так давно умершего, был невелик, но она жила безбедно,
на какие средства — это оставалось ее тайной.
Приведя немного в порядок свой туалет, он направил шаги к заветному
дому на Пресне, где некогда считал себя таким счастливым.
На другой день около десяти часов утра шла Лиза, углубленная в мрачные мысли о вчерашнем дне, по набережной Пресненского пруда, в
дом, где она давала уроки.
Надо было передать этот куш Жвирждовскому. Он поехал к нему, но не застал
дома; слуга доложил, что капитан возвратится не прежде двух часов, не будет обедать у себя, вечером поедет в театр и
на другой день уедет в Петербург.
Пролетел ямщик
на своих вихрях-конях несколько улиц, так что огни фонарей казались седокам одной лучистой, огненной полосой, и
дома быстро двигались мимо них.
Общий любимец их писал из Приречья к Михаилу Аполлонычу, что «не забывает их среди приятной жизни в своем семействе и хлопот по наследству, заочно познакомил их с матерью и сестрами, которые, не видевши их, еще полюбили. Когда кончатся мои деловые заботы, — прибавлял он, — непременно привезу их в Москву, чтобы они сами могли оценить душевные качества, которыми жители
дома на Пресне скрасили мою московскую жизнь и заменили мне мое кровное семейство».
Шнырял он однажды в вечерние сумерки около
дома Лориных с мальчиком и увидел, что со двора вышли сначала трое молодых мужчин, из них один офицер, и вслед за ними выехали
на извозчичьих санях две молодые женщины, а конфидент его собирался затворить ворота.
До совершения законного ввода его во владение имением он выдал так называемой экономке от своего имени заемное письмо
на полгода в десять тысяч рублей, дозволил ей жить в
доме, сколько ей угодно, и
на это время положил ей приличное содержание с детьми.
— Вы еще мало путешествовали, — прибавлял Андрей Иванович, — к тому же с железной варшавской дороги должны будете своротить
на почтовую до местопребывания Зарницыной. Времена смутные. Могут встретиться хлопоты, дорожные заботы. Человек, вам преданный, не лишний товарищ
на таком дальнем пути. А если осчастливите наш
дом, так это будет для матери, для сестренок моих, заочно вас полюбивших, большим праздником.
На другой день кружок, собравшийся в
доме Сурминых, сидел за вечерним чаем. Распахнулась дверь, и влетела молодая девушка, довольно интересной, шикарной наружности, в бархатном малиновом кепи, в перчатках с широкими раструбами, по образцу кучерских. За поясом блестел маленький кинжал с золотою ручкой. При входе в комнату, она разразилась хохотом, так что все тут бывшие вздрогнули.
Но не для нее Провидение в один из августовских дней прошлого года вызвало меня
на Кузнецкий мост, не для нее приготовило оно мне встречу с Михаилом Аполлоновичем, привело меня в
дом ваш.
Дом Яскулки мог сделаться его Капуей, и потому Евгения Сергеевна, боясь, чтобы влюбленные счастливцы не забыли патриотического дела, которому она себя посвятила, решилась протрезвить их письмом
на имя Владислава.
Развезли их по
домам, как возят истомленных телят
на рынки.
Начали слегка обрисовываться
на горизонте деревушки, кое-где выступили и панские
дома.
— Уж недалече наша мыза, вот видишь, барынька, — сказал Кирилл, указывая кнутом
на выдвигающийся из-за березовой рощи господский
дом. — А вот влево, в другую сторону, чуть видно вдали, экономия пана Сурмина. Богаче всех в здешнем краю. Две мельницы, винокуренный завод, да и хлопы его против других панских живут, як у Иезуса
на плечике. Едят чистый русский хлеб без мякины, и хаты у них не курные.
По приезде в город, Лиза
на этот раз заехала к Евгении Сергеевне, передала ей роковой пароль, завернула к Тони, расцеловала ее и поспешила к себе, в
дом Яскулки, чтобы заключить себя в четырех стенах и там только думать и молиться о дорогом для нее существе.
Письмо было написано в неосторожных выражениях в минуты безмятежного спокойствия, в чаду от блаженства, его ожидавшего. О Волке, которого он почитал своим врагом, ходили слухи, что он убежал в Царство Польское, знали, что окна в
доме его заколочены наглухо,
на дворе ни живой души; с других сторон не ожидалось опасности.
Бедный Кирилл, привязанный к дереву и осужденный смотреть целые часы
на труп любимого господина, пробыл в этом положении весь день. В ночь озарился лес заревом. То горел
дом Волка, службы и хозяйственные заведения, подожженные собственною его рукой.
Мальчик пугливо подошел под благословение молодой женщины, одетой во все черное, не так, как одевались его мать и другие женщины, которых он видел у себя
дома, но вскоре побежденный ее ласковой речью, нежными поцелуями, приманкой блестящих четок, сел
на ее коленях.
Предугадывая, что к этому времени вся полиция будет
на ногах и свободным проездам может встретиться помеха, воевода решил начать выезд из
домов в понедельник 22-го апреля, когда полиция, успокоясь, предастся отдыху, с тем чтобы к вечеру быть всем
на местах, 23-го формировать и устраивать шайки, и в ночь
на 24-е число открытыми действиями заявить в разных местах о повсеместно вспыхнувшем мятеже.
Воевода в институте обошелся не менее великодушно чем Наполеон с воспитанницами младшего возраста Воспитательного
дома в Москве, посетил пленного директора и удостоил кушать чай у одного из поляков-наставников, пока
на институтском дворе угощалась шайка.
22-го, согласно общему плану, паны действительно выехали из
домов, но исправник Савицкий, с помощью крестьян, так скоро распорядился с повстанцами, что не дал им возможности не только соединиться, но даже и сблизиться, и только по панским поездам и скитаниям можно было догадываться, что они стремились куда-то
на сбор, по направлению к местечку Лиозно.
Там некоторые из повстанцев ворвались в
дом бывшего городничего, подполковника Лисовского, который со сна, увидев вооруженных людей, принял их за разбойников и страшно перепугался; но потом, узнав между ними знакомых помещиков, и принимая вторжение за шуточную мистификацию, шутя потянул за висевшую
на груди довудцы цепь с каким-то жезлом, и чуть было жизнью не заплатил за свою непочтительную выходку.
Господский
дом стоит
на возвышенном берегу болотистой реки
на котором разведен сад.
Савицкий разделил свою команду
на две части и двинул их с двух сторон к
дому, дабы отрезать всякое отступление.