Неточные совпадения
— Князь Мышкин? Лев Николаевич? Не знаю-с. Так что даже и не слыхивал-с, — отвечал
в раздумье чиновник, — то есть я не об имени, имя историческое,
в Карамзина «Истории» найти можно и должно, я об лице-с, да и князей Мышкиных уж что-то нигде не встречается, даже и слух затих-с.
— Удивительное
лицо! — ответил князь, — и я уверен, что судьба ее не из обыкновенных. —
Лицо веселое, а она ведь ужасно страдала, а? Об этом глаза говорят, вот эти две косточки, две точки под глазами
в начале щек. Это гордое
лицо, ужасно гордое, и вот не
знаю, добра ли она? Ах, кабы добра! Всё было бы спасено!
Если б он
знал, например, что его убьют под венцом, или произойдет что-нибудь
в этом роде, чрезвычайно неприличное, смешное и непринятое
в обществе, то он, конечно бы, испугался, но при этом не столько того, что его убьют и ранят до крови, или плюнут всепублично
в лицо и пр., и пр., а того, что это произойдет с ним
в такой неестественной и непринятой форме.
Господин приблизился к князю, не спеша, с приветливою улыбкой, молча взял его руку, и, сохраняя ее
в своей, несколько времени всматривался
в его
лицо, как бы
узнавая знакомые черты.
— Это была такая графиня, которая, из позору выйдя, вместо королевы заправляла, и которой одна великая императрица
в собственноручном письме своем «ma cousine» написала. Кардинал, нунций папский, ей на леве-дю-руа (
знаешь, что такое было леве-дю-руа?) чулочки шелковые на обнаженные ее ножки сам вызвался надеть, да еще, за честь почитая, — этакое-то высокое и святейшее
лицо!
Знаешь ты это? По
лицу вижу, что не
знаешь! Ну, как она померла? Отвечай, коли
знаешь!
—
Знаешь, что я тебе скажу! — вдруг одушевился Рогожин, и глаза его засверкали. — Как это ты мне так уступаешь, не понимаю? Аль уж совсем ее разлюбил? Прежде ты все-таки был
в тоске; я ведь видел. Так для чего же ты сломя-то голову сюда теперь прискакал? Из жалости? (И
лицо его искривилось
в злую насмешку.) Хе-хе!
Он
знал, что
в такое предприпадочное время он бывает необыкновенно рассеян и часто даже смешивает предметы и
лица, если глядит на них без особого, напряженного внимания.
— О, это так! — вскричал князь. — Эта мысль и меня поражала, и даже недавно. Я
знаю одно истинное убийство за часы, оно уже теперь
в газетах. Пусть бы выдумал это сочинитель, — знатоки народной жизни и критики тотчас же крикнули бы, что это невероятно; а прочтя
в газетах как факт, вы чувствуете, что из таких-то именно фактов поучаетесь русской действительности. Вы это прекрасно заметили, генерал! — с жаром закончил князь, ужасно обрадовавшись, что мог ускользнуть от явной краски
в лице.
Кроме Белоконской и «старичка сановника»,
в самом деле важного
лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный генерал, барон или граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые
знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий
в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит
в поговорку и о котором узнается даже
в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают
в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
Тут она откланялась, и оба они ушли, — не
знаю,
в дураках или с торжеством; Ганечка, конечно,
в дураках; он ничего не разобрал и покраснел как рак (удивительное у него иногда выражение
лица!), но Варвара Ардалионовна, кажется, поняла, что надо поскорее улепетывать и что уж и этого слишком довольно от Аглаи Ивановны, и утащила брата.
— Да, не физическую. Мне кажется, ни у кого рука не подымется на такого, как я; даже и женщина теперь не ударит; даже Ганечка не ударит! Хоть одно время вчера я так и думал, что он на меня наскочит… Бьюсь об заклад, что
знаю, о чем вы теперь думаете? Вы думаете: «Положим, его не надо бить, зато задушить его можно подушкой, или мокрою тряпкою во сне, — даже должно…» У вас на
лице написано, что вы это думаете,
в эту самую секунду.
Они расстались. Евгений Павлович ушел с убеждениями странными: и, по его мнению, выходило, что князь несколько не
в своем уме. И что такое значит это
лицо, которого он боится и которое так любит! И
в то же время ведь он действительно, может быть, умрет без Аглаи, так что, может быть, Аглая никогда и не
узнает, что он ее до такой степени любит! Ха-ха! И как это любить двух? Двумя разными любвями какими-нибудь? Это интересно… бедный идиот! И что с ним будет теперь?
Он стоял с минуту, и — странно — вдруг ему показалось, что край одной сторы приподнялся и мелькнуло
лицо Рогожина, мелькнуло и исчезло
в то же мгновение. Он подождал еще и уже решил было идти и звонить опять, но раздумал и отложил на час: «А кто
знает, может, оно только померещилось…»
Между тем совсем рассвело; наконец он прилег на подушку, как бы совсем уже
в бессилии и
в отчаянии, и прижался своим
лицом к бледному и неподвижному
лицу Рогожина; слезы текли из его глаз на щеки Рогожина, но, может быть, он уж и не слыхал тогда своих собственных слез и уже не
знал ничего о них…
Между прочим, отчасти по его старанию, устроилась и дальнейшая судьба князя: давно уже отличил он, между всеми
лицами, которых
узнал в последнее время, Евгения Павловича Радомского; он первый пошел к нему и передал ему все подробности совершившегося события, какие
знал, и о настоящем положении князя.
Неточные совпадения
— Не
знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да
в землю сам ушел по грудь // С натуги! По
лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не
знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Кити любовалась ею еще более, чем прежде, и всё больше и больше страдала. Кити чувствовала себя раздавленною, и
лицо ее выражало это. Когда Вронский увидал ее, столкнувшись с ней
в мазурке, он не вдруг
узнал ее — так она изменилась.
«Да вот и эта дама и другие тоже очень взволнованы; это очень натурально», сказал себе Алексей Александрович. Он хотел не смотреть на нее, но взгляд его невольно притягивался к ней. Он опять вглядывался
в это
лицо, стараясь не читать того, что так ясно было на нем написано, и против воли своей с ужасом читал на нем то, чего он не хотел
знать.
— И я уверен
в себе, когда вы опираетесь на меня, — сказал он, но тотчас же испугался того, что̀ сказал, и покраснел. И действительно, как только он произнес эти слова, вдруг, как солнце зашло за тучи,
лицо ее утратило всю свою ласковость, и Левин
узнал знакомую игру ее
лица, означавшую усилие мысли: на гладком лбу ее вспухла морщинка.
Он
знал очень хорошо, что
в глазах этих
лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее
в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.