Неточные совпадения
До сих пор говорят о какой-то любовной записке, написанной Зиной и которая будто бы ходила по
рукам в Мордасове, но скажите: кто видел эту записку?
Узнали наконец одну капитальную вещь, именно: что князем овладела какая-то неизвестная Степанида Матвеевна, бог знает какая женщина, приехавшая с ним из Петербурга, пожилая и толстая, которая ходит
в ситцевых платьях и с ключами
в руках; что князь слушается ее во всем как ребенок и не смеет ступить шагу без ее позволения; что она даже моет его своими
руками; балует его, носит и тешит как ребенка; что, наконец, она-то и отдаляет от него всех посетителей, и
в особенности родственников, которые начали было понемногу заезжать
в Духаново, для разведок.
Видели его иногда и пешком,
в пальто и
в соломенной широкополой шляпке, с розовым дамским платочком на шее, с стеклышком
в глазу и с соломенной корзинкой на левой
руке для собирания грибков, полевых цветков, васильков...
Он искатель
руки ее дочери Зины,
в которую, по его словам, влюблен до безумия.
— Но вы ничего, ничего не переменились! — восклицает она, хватая гостя за обе
руки и усаживая его
в покойное кресло. — Садитесь, садитесь, князь! Шесть лет, целых шесть лет не видались, и ни одного письма, даже ни строчки во все это время! О, как вы виноваты передо мною, князь! Как я зла была на вас, mon cher prince! [мой дорогой князь (франц.)] Но — чаю, чаю! Ах, боже мой, Настасья Петровна, чаю!
— Чаю, князь, — говорит Марья Александровна, привлекая внимание князя на казачка, стоящего перед ним с подносом
в руках. Князь берет чашку и засматривается на мальчика, у которого пухленькие и розовые щечки.
Зина оборачивается совершенно к своей маменьке, складывает свои
руки и стоит
в ожидании.
В лице ее досада и насмешка, что, впрочем, она старается скрыть.
Эта чумичка Настасья прибегает ко мне испуганная, с страшным известием: уже целый час письмо
в руках у Натальи Дмитриевны; через два часа весь город будет знать о твоем позоре!
Через два часа письмо
в моих
руках.
Наконец, если даже он и не выздоровеет, то умрет счастливый, примиренный с собою, на
руках твоих, потому что ты сама можешь быть при нем
в эти минуты, уверенный
в любви твоей, прощенный тобою, под сенью мирт, лимонов, под лазуревым, экзотическим небом!
О Зина! все это
в руках твоих!
Зина ходила по комнате взад и вперед, сложив накрест
руки, понурив голову, бледная и расстроенная.
В глазах ее стояли слезы; но решимость сверкала во взгляде, который она устремила на мать. Она поспешно скрыла слезы, и саркастическая улыбка появилась на губах ее.
Оставшись одна, Зина долго ходила взад и вперед по комнате, скрестив
руки, задумавшись. О многом она передумала. Часто и почти бессознательно повторяла она: «Пора, пора, давно пора!» Что значило это отрывочное восклицание? Не раз слезы блистали на ее длинных шелковистых ресницах. Она не думала отирать их, — останавливать. Но напрасно беспокоилась ее маменька и старалась проникнуть
в мысли своей дочери: Зина совершенно решилась и приготовилась ко всем последствиям…
— Стало быть, она с вами поедет, когда вы бу-дете со-про-вождать меня за гра-ни-цу?
В таком случае я непременно поеду за границу! — вскричал князь, одушевляясь. — Неп-ре-менно поеду! И если б я мог льстить себя на-деж-дою… Но она очаровательное, оча-ро-ва-тельное дитя! O ma charmante enfant!.. [прелестное дитя (франц.)] — И князь снова начал целовать ее
руки. Бедняжка, ему хотелось стать перед ней на колени.
Вы — обломок аристократии, она — красавица из красавиц! вы ведете ее торжественно под
руку; она поет
в блестящем обществе, вы, с своей стороны, сыплете остроумием, — да все воды сбегутся смотреть на вас!
— Князь, князь! вы предлагаете ей свою
руку! вы хотите ее взять у меня, мою Зину! мою милую, моего ангела, Зину! Но я не пущу тебя, Зина! Пусть вырвут ее из
рук моих, из
рук матери! — Марья Александровна бросилась к дочери и крепко сжала ее
в объятиях, хотя чувствовала, что ее довольно сильно отталкивали… Маменька немного пересаливала. Зина чувствовала это всем существом своим и с невыразимым отвращением смотрела на всю комедию. Однако ж она молчала, а это — все, что было надо Марье Александровне.
Зина осталась одна. Невыразимая тягость давила ее душу. Она чувствовала отвращение до тошноты. Она готова была презирать себя. Щеки ее горели. С сжатыми
руками, стиснув зубы, опустив голову, стояла она, не двигаясь с места. Слезы стыда покатились из глаз ее…
В эту минуту отворилась дверь, и Мозгляков вбежал
в комнату.
— Друг мой! — с состраданием сказала Марья Александровна, подавая ему
руку, — вы это сделали от излишней горячки, от кипения страсти, стало быть, от любви же к ней! Вы были
в отчаянии, вы не помнили себя! ведь должна же она понять все это…
Она оделась, но прежде забежала к Зине, чтоб сообщить ей,
в главных чертах, свое решение и некоторые инструкции. Но Зина не могла ее слушать. Она лежала
в постели, лицом
в подушках; она обливалась слезами и рвала свои длинные, чудные волосы своими белыми
руками, обнаженными до локтей. Изредка вздрагивала она, как будто холод
в одно мгновение проходил по всем ее членам. Марья Александровна начала было говорить, но Зина не подняла даже и головы.
К тому же явление пожилого и сановитого отца семейства,
в белом галстуке и во фраке, со шляпой
в руке, приехавшего нарочно из дальних стран по первому слуху о князе, могло произвести чрезвычайно приятный эффект, могло даже польстить самолюбию князя.
— Да… да ведь ты, Марья Александровна, все же законная жена моя, так вот я и говорю… по-супружески… — возразил было Афанасий Матвеич и
в ту же минуту поднес обе
руки свои к голове, чтоб защитить свои волосы.
— Что, что, что? Да ты здесь рассуждать научился! ах ты, мужик ты этакой! ах ты, сопляк! Ну, жаль, некогда мне теперь с тобой возиться, а то бы я… Ну да потом припомню! Давай ему шляпу, Гришка! Давай ему шубу! Здесь без меня все эти три комнаты прибрать; да зеленую, угловую комнату тоже прибрать. Мигом щетки
в руки! С зеркал снять чехлы, с часов тоже, да чтоб через час все было готово. Да сам надень фрак, людям выдай перчатки, слышишь, Гришка, слышишь?
— Я буду говорить за тебя, а ты только кланяйся, слышишь, только кланяйся, а шляпу
в руках держи. Понимаешь?
Парик его был
в руках седого, старинного камердинера и любимца его, Ивана Пахомыча.
В это время он стоял у затопленного камина, заложив
руки за жилет,
в живописном положении, которое сам себе выбрал, и прихлебывал чай.
Но Павел Александрович не нашел, что отвечать. Он повернулся и столкнулся с Афанасием Матвеичем, который протягивал ему
руку. Мозгляков преглупо не принял его
руки и насмешливо поклонился ему
в пояс. Раздраженный до крайности, он прямо подошел к Зине и, злобно смотря ей
в глаза, прошептал...
Завтра же, чем свет, мы вместе отправляемся
в пустынь, а потом я его непременно сам провожу до Духанова во избежание вторичных падений, как, например, сегодня; а там уж его примет, с
рук на
руки, Степанида Матвеевна, которая к тому времени непременно воротится из Москвы и уж ни за что не выпустит его
в другой раз путешествовать, — за это я отвечаю.
— Ну да, именно
в Тверь; я все за-бы-ваю. Charmant, charmant! Так это вы тот самый и есть? Чрезвычайно рад с вами позна-ко-миться, — говорил князь, не вставая с кресел и протягивая
руку улыбающемуся Афанасию Матвеичу. — Ну, как ваше здоровье?
Марья Александровна живописно простерла
руки и, почти насильно, заключила свою дочь
в объятия.
— Ах ты, боже мой! да тут всякое терпенье лопнет! — кричала Марья Александровна,
в исступлении ломая
руки. — Она вам пела романс, романс пела! Неужели вы и это во сне видели?
Она сжимала его
руки, плакала над ним, улыбалась ему, опять смотрела на него своими чудными глазами, и — и все прежнее, невозвратное воскресло вновь
в душе умирающего.
До самой последней минуты он все смотрел на Зину, все искал ее глазами, и когда уже свет начал меркнуть
в его глазах, он все еще блуждающею, неверною
рукою искал
руку ее, чтоб сжать ее
в своей.
Рассказывали, впрочем, что она купила себе другую деревню и переехала
в другой губернский город,
в котором, разумеется, уже забрала всех
в руки, что Зина еще до сих пор не замужем, что Афанасий Матвеич…
С саркастической улыбкой и со шляпой
в руках Мозгляков воротился
в большую залу.