Неточные совпадения
En un mot, [
Вы знаете, у
нас…
Накануне
вы с нею переговорите, если надо будет; а на вашем вечере
мы не то что объявим или там сговор какой-нибудь сделаем, а только так намекнем или дадим
знать, безо всякой торжественности.
— О, такова ли она была тогда! — проговаривался он иногда мне о Варваре Петровне. — Такова ли она была прежде, когда
мы с нею говорили…
Знаете ли
вы, что тогда она умела еще говорить? Можете ли
вы поверить, что у нее тогда были мысли, свои мысли. Теперь всё переменилось! Она говорит, что всё это одна только старинная болтовня! Она презирает прежнее… Теперь она какой-то приказчик, эконом, ожесточенный человек, и всё сердится…
— О поручении
вы прибавили, — резко заметил гость, — поручения совсем не бывало, а Верховенского я, вправде,
знаю. Оставил в X—ской губернии, десять дней пред
нами.
— Это письмо я получила вчера, — покраснев и торопясь стала объяснять
нам Лиза, — я тотчас же и сама поняла, что от какого-нибудь глупца; и до сих пор еще не показала maman, чтобы не расстроить ее еще более. Но если он будет опять продолжать, то я не
знаю, как сделать. Маврикий Николаевич хочет сходить запретить ему. Так как я на
вас смотрела как на сотрудника, — обратилась она к Шатову, — и так как
вы там живете, то я и хотела
вас расспросить, чтобы судить, чего еще от него ожидать можно.
— О, это мой характер! Я
узнаю себя в Nicolas. Я
узнаю эту молодость, эту возможность бурных, грозных порывов… И если
мы когда-нибудь сблизимся с
вами, Петр Степанович, чего я с моей стороны желаю так искренно, тем более что
вам уже так обязана, то
вы, может быть, поймете тогда…
— Друг мой, настоящая правда всегда неправдоподобна,
знаете ли
вы это? Чтобы сделать правду правдоподобнее, нужно непременно подмешать к ней лжи. Люди всегда так и поступали. Может быть, тут есть, чего
мы не понимаем. Как
вы думаете, есть тут, чего
мы не понимаем, в этом победоносном визге? Я бы желал, чтобы было. Я бы желал.
—
Знаете, — заторопился он вдруг чрезмерно, каким-то вздрагивающим и пресекающимся голосом, —
знаете, Николай Всеволодович,
мы оставим насчет личностей, не так ли, раз навсегда?
Вы, разумеется, можете меня презирать сколько угодно, если
вам так смешно, но все-таки бы лучше без личностей несколько времени, так ли?
—
Знаете,
вы не кричите, — очень серьезно остановил его Николай Всеволодович, — этот Верховенский такой человечек, что, может быть,
нас теперь подслушивает, своим или чужим ухом, в ваших же сенях, пожалуй. Даже пьяница Лебядкин чуть ли не обязан был за
вами следить, а
вы, может быть, за ним, не так ли? Скажите лучше: согласился теперь Верховенский на ваши аргументы или нет?
—
Вы его мало
знаете. Это правда, что вообще все они мало понимают в России, но ведь разве только немножко меньше, чем
мы с
вами; и притом Верховенский энтузиаст.
Развязали бы
вы меня, сударь, чтоб я то есть
знал правду истинную, потому
нам, чтобы без вспомоществования, никак нельзя-с.
— А все-таки
вам надо помириться со стариком, — доложил Петр Степанович, — он в отчаянии.
Вы его совсем сослали на кухню. Вчера он встретил вашу коляску, поклонился, а
вы отвернулись.
Знаете,
мы его выдвинем; у меня на него кой-какие расчеты, и он еще может быть полезен.
— Да,
вам же первому и достанется, скажет, что сами заслужили, коли
вам так пишут.
Знаем мы женскую логику. Ну, прощайте. Я
вам, может, даже дня через три этого сочинителя представлю. Главное, уговор!
Вас бы я, конечно, не потащил туда,
зная ваш теперешний образ мыслей… то есть в том смысле, чтобы
вас там не мучить, а не из того, что
мы думаем, что
вы донесете.
— Я сказал: ну
вас к черту и с секретом! Скажите мне лучше, кто у
вас там? Я
знаю, что
мы на именины идем, но кто там именно?
—
Вы начальник,
вы сила; я у
вас только сбоку буду, секретарем.
Мы,
знаете, сядем в ладью, веселки кленовые, паруса шелковые, на корме сидит красна девица, свет Лизавета Николаевна… или как там у них, черт, поется в этой песне…
— А я утверждаю, — остервенился тот, — что
вы — приехавший из Петербурга ребенок, с тем чтобы
нас всех просветить, тогда как
мы и сами
знаем. О заповеди: «Чти отца твоего и матерь твою», которую
вы не умели прочесть, и что она безнравственна, — уже с Белинского всем в России известно.
— Если бы каждый из
нас знал о замышленном политическом убийстве, то пошел ли бы он донести, предвидя все последствия, или остался бы дома, ожидая событий? Тут взгляды могут быть разные. Ответ на вопрос скажет ясно — разойтись
нам или оставаться вместе, и уже далеко не на один этот вечер. Позвольте обратиться к
вам первому, — обернулся он к хромому.
— И
вас.
Знаете ли, я думал отдать мир папе. Пусть он выйдет пеш и бос и покажется черни: «Вот, дескать, до чего меня довели!» — и всё повалит за ним, даже войско. Папа вверху,
мы кругом, а под
нами шигалевщина. Надо только, чтобы с папой Internationale согласилась; так и будет. А старикашка согласится мигом. Да другого ему и выхода нет, вот помяните мое слово, ха-ха-ха, глупо? Говорите, глупо или нет?
— Cela date de Pétersbourg, [Это началось в Петербурге (фр.).] когда
мы с нею хотели там основать журнал. Вот где корень.
Мы тогда ускользнули, и они
нас забыли, а теперь вспомнили. Cher, cher, разве
вы не
знаете! — воскликнул он болезненно. — У
нас возьмут, посадят в кибитку, и марш в Сибирь на весь век, или забудут в каземате…
— Ай, не жмите руку так больно! Куда
нам ехать вместе сегодня же? Куда-нибудь опять «воскресать»? Нет, уж довольно проб… да и медленно для меня; да и неспособна я; слишком для меня высоко. Если ехать, то в Москву, и там делать визиты и самим принимать — вот мой идеал,
вы знаете; я от
вас не скрыла, еще в Швейцарии, какова я собою. Так как
нам невозможно ехать в Москву и делать визиты, потому что
вы женаты, так и нечего о том говорить.
— То есть если
вы уже
знаете, — заторопился Петр Степанович, казалось, желая вскочить глазами в душу, — то, разумеется, никто из
нас ни в чем не виноват, и прежде всех
вы, потому что это такое стечение… совпадение случаев… одним словом, юридически до
вас не может коснуться, и я летел предуведомить.
— Ну что ж, что
знаете! Помилуйте, дождь, туман (вот, однако ж, обязанность священную натащил!)… Слушайте, Лизавета Николаевна, одно из двух: или
вы со мной на дрожках, тогда подождите и ни шагу вперед, потому что если еще шагов двадцать, то
нас непременно заметит Маврикий Николаевич.
— А, ну, черт… Лизавета Николаевна, — опикировался вдруг Петр Степанович, — я ведь, собственно, тут для
вас же… мне ведь что… Я
вам услужил вчера, когда
вы сами того захотели, а сегодня… Ну, вот отсюда видно Маврикия Николаевича, вон он сидит,
нас не видит.
Знаете, Лизавета Николаевна, читали
вы «Полиньку Сакс»?
— Да ведь
мы вовсе не утверждаем, что господин Ставрогин сам убивал, — ядовито и не стесняясь подхватил Липутин, — он мог даже и не знать-с, равно как и я; а
вам самим слишком хорошо известно, что я ничего не знал-с, хотя тут же влез как баран в котел.
— Я только для сведения и
зная, что
вы так расчувствовались о Лебядкине, — повторил Петр Степанович, принимая назад письмо, — таким образом, господа, какой-нибудь Федька совершенно случайно избавляет
нас от опасного человека. Вот что иногда значит случай! Не правда ли, поучительно?
— Я ничего никогда не понимал в вашей теории, но
знаю, что
вы не для
нас ее выдумали, стало быть, и без
нас исполните.
Знаю тоже, что не
вы съели идею, а
вас съела идея, стало быть, и не отложите.
— Да и не нужно будет.
Вы только укажете место, а
мы только удостоверимся, что действительно тут зарыто.
Мы ведь
знаем только, где это место, самого места не
знаем. А
вы разве указывали еще кому-нибудь место?
— Ну разумеется, не терять же вещи, — поднял к его лицу фонарь Петр Степанович. — Но ведь вчера все условились, что взаправду принимать не надо. Пусть он укажет только
вам точку, где у него тут зарыто; потом сами выроем. Я
знаю, что это где-то в десяти шагах от какого-то угла этого грота… Но черт возьми, как же
вы это забыли, Липутин? Условлено, что
вы встретите его один, а уже потом выйдем
мы… Странно, что
вы спрашиваете, или
вы только так?
— Что за подлость и что за глупость! — позеленел от злости Петр Степанович. — Я, впрочем, это предчувствовал.
Знайте, что
вы меня не берете врасплох. Как хотите, однако. Если б я мог
вас заставить силой, то я бы заставил.
Вы, впрочем, подлец, — всё больше и больше не мог вытерпеть Петр Степанович. —
Вы тогда у
нас денег просили и наобещали три короба… Только я все-таки не выйду без результата, увижу по крайней мере, как
вы сами-то себе лоб раскроите.