Неточные совпадения
О друзья мои! — иногда восклицал он нам
во вдохновении, — вы представить не можете,
какая грусть и злость охватывает всю вашу душу, когда великую идею, вами давно уже и свято чтимую, подхватят неумелые и вытащат к таким же дуракам,
как и сами, на улицу, и вы вдруг встречаете ее уже на толкучем, неузнаваемую, в грязи, поставленную нелепо, углом, без пропорции, без гармонии, игрушкой у глупых ребят!
«Не понимаю, почему меня все здесь выставляют безбожником? — говаривал он иногда, — я в бога верую, mais distinguons, [но надо различать (фр.).] я верую,
как в существо, себя лишь
во мне сознающее.
— Уж не знаю,
каким это манером узнали-с, а когда я вышла и уж весь проулок прошла, слышу, они меня догоняют без картуза-с: «Ты, говорят, Агафьюшка, если, по отчаянии, прикажут тебе: “Скажи, дескать, своему барину, что он умней
во всем городе”, так ты им тотчас на то не забудь: “Сами оченно хорошо про то знаем-с и вам того же самого желаем-с…”»
— Стой, молчи. Во-первых, есть разница в летах, большая очень; но ведь ты лучше всех знаешь,
какой это вздор. Ты рассудительна, и в твоей жизни не должно быть ошибок. Впрочем, он еще красивый мужчина… Одним словом, Степан Трофимович, которого ты всегда уважала. Ну?
И, однако, все эти грубости и неопределенности, всё это было ничто в сравнении с главною его заботой. Эта забота мучила его чрезвычайно, неотступно; от нее он худел и падал духом. Это было нечто такое, чего он уже более всего стыдился и о чем никак не хотел заговорить даже со мной; напротив, при случае лгал и вилял предо мной,
как маленький мальчик; а между тем сам же посылал за мною ежедневно, двух часов без меня пробыть не мог, нуждаясь
во мне,
как в воде или в воздухе.
Он знал
во всякую минуту все самые последние новости и всю подноготную нашего города, преимущественно по части мерзостей, и дивиться надо было, до
какой степени он принимал к сердцу вещи, иногда совершенно до него не касавшиеся.
— Да и я хочу верить, что вздор, и с прискорбием слушаю, потому что,
как хотите, наиблагороднейшая девушка замешана, во-первых, в семистах рублях, а во-вторых, в очевидных интимностях с Николаем Всеволодовичем. Да ведь его превосходительству что стоит девушку благороднейшую осрамить или чужую жену обесславить, подобно тому
как тогда со мной казус вышел-с? Подвернется им полный великодушия человек, они и заставят его прикрыть своим честным именем чужие грехи. Так точно и я ведь вынес-с; я про себя говорю-с…
А помните ваши рассказы о том,
как Колумб открывал Америку и
как все закричали: «Земля, земля!» Няня Алена Фроловна говорит, что я после того ночью бредила и
во сне кричала: «Земля, земля!» А помните,
как вы мне историю принца Гамлета рассказывали?
И вот
во время уже проповеди подкатила к собору одна дама на легковых извозчичьих дрожках прежнего фасона, то есть на которых дамы могли сидеть только сбоку, придерживаясь за кушак извозчика и колыхаясь от толчков экипажа,
как полевая былинка от ветра. Эти ваньки в нашем городе до сих пор еще разъезжают. Остановясь у угла собора, — ибо у врат стояло множество экипажей и даже жандармы, — дама соскочила с дрожек и подала ваньке четыре копейки серебром.
Шатов не поднимал головы, а Степан Трофимович был в смятении,
как будто
во всем виноватый; пот выступил на его висках.
— Вы так сами ее давеча звали, — ободрилась несколько Марья Тимофеевна. — А
во сне я точно такую же красавицу видела, — усмехнулась она
как бы нечаянно.
— Знаешь что, друг мой Прасковья Ивановна, ты, верно, опять что-нибудь вообразила себе, с тем вошла сюда. Ты всю жизнь одним воображением жила. Ты вот про пансион разозлилась; а помнишь,
как ты приехала и весь класс уверила, что за тебя гусар Шаблыкин посватался, и
как madame Lefebure тебя тут же изобличила
во лжи. А ведь ты и не лгала, просто навоображала себе для утехи. Ну, говори: с чем ты теперь? Что еще вообразила, чем недовольна?
Прошу взять, наконец,
во внимание, что настоящая минута действительно могла быть для нее из таких, в которых вдруг,
как в фокусе, сосредоточивается вся сущность жизни, — всего прожитого, всего настоящего и, пожалуй, будущего.
— Да я ведь у дела и есть, я именно по поводу воскресенья! — залепетал Петр Степанович. — Ну чем, чем я был в воскресенье,
как по-вашему? Именно торопливою срединною бездарностию, и я самым бездарнейшим образом овладел разговором силой. Но мне всё простили, потому что я, во-первых, с луны, это, кажется, здесь теперь у всех решено; а во-вторых, потому, что милую историйку рассказал и всех вас выручил, так ли, так ли?
— Говорил. От меня не прячется. На всё готовая личность, на всё; за деньги разумеется, но есть и убеждения, в своем роде конечно. Ах да, вот и опять кстати: если вы давеча серьезно о том замысле, помните, насчет Лизаветы Николаевны, то возобновляю вам еще раз, что и я тоже на всё готовая личность,
во всех родах,
каких угодно, и совершенно к вашим услугам… Что это, вы за палку хватаетесь? Ах нет, вы не за палку… Представьте, мне показалось, что вы палку ищете?
— По чрезвычайному дождю грязь по здешним улицам нестерпимая, — доложил Алексей Егорович, в виде отдаленной попытки в последний раз отклонить барина от путешествия. Но барин, развернув зонтик, молча вышел в темный,
как погреб, отсырелый и мокрый старый сад. Ветер шумел и качал вершинами полуобнаженных деревьев, узенькие песочные дорожки были топки и скользки. Алексей Егорович шел
как был,
во фраке и без шляпы, освещая путь шага на три вперед фонариком.
— Положим, вы жили на луне, — перебил Ставрогин, не слушая и продолжая свою мысль, — вы там, положим, сделали все эти смешные пакости… Вы знаете наверно отсюда, что там будут смеяться и плевать на ваше имя тысячу лет, вечно,
во всю луну. Но теперь вы здесь и смотрите на луну отсюда:
какое вам дело здесь до всего того, что вы там наделали и что тамошние будут плевать на вас тысячу лет, не правда ли?
Цель всего движения народного,
во всяком народе и
во всякий период его бытия, есть единственно лишь искание бога, бога своего, непременно собственного, и вера в него
как в единого истинного.
— Я ведь не сказал же вам, что я не верую вовсе! — вскричал он наконец, — я только лишь знать даю, что я несчастная, скучная книга и более ничего покамест, покамест… Но погибай мое имя! Дело в вас, а не
во мне… Я человек без таланта и могу только отдать свою кровь и ничего больше,
как всякий человек без таланта. Погибай же и моя кровь! Я об вас говорю, я вас два года здесь ожидал… Я для вас теперь полчаса пляшу нагишом. Вы, вы одни могли бы поднять это знамя!..
И, уж разумеется, союз не предумышленный и не выдуманный, а существующий в целом племени сам по себе, без слов и без договору,
как нечто нравственно обязательное, и состоящий
во взаимной поддержке всех членов этого племени одного другим всегда, везде и при
каких бы то ни было обстоятельствах.
Мигом образовалась компания человек в десять, все до одного верхами, иные на наемных казацких лошадях,
как например Петр Степанович и Липутин, который, несмотря на свою седину, участвовал тогда почти
во всех скандальных похождениях нашей ветреной молодежи.
Постоянно стояла толпа, хоть не бог знает
какая, но все-таки человек
во сто.
Был он аккуратен, но как-то слишком, без нужды и
во вред себе, мрачен; рыжий, высокий, сгорбленный, унылый, даже чувствительный и, при всей своей приниженности, упрямый и настойчивый,
как вол, хотя всегда невпопад.
— Да, но вспомните, что вы обязались, когда будете сочинять предсмертное письмо, то не иначе
как вместе со мной, и, прибыв в Россию, будете в моем… ну, одним словом, в моем распоряжении, то есть на один только этот случай, разумеется, а
во всех других вы, конечно, свободны, — почти с любезностию прибавил Петр Степанович.
Ни за что не пропустила бы она, например, крестин повитого ею младенца, причем являлась в зеленом шелковом платье со шлейфом, а шиньон расчесывала в локоны и в букли, тогда
как во всякое другое время доходила до самоуслаждения в своем неряшестве.
То были, — так
как теперь это не тайна, — во-первых, Липутин, затем сам Виргинский, длинноухий Шигалев — брат госпожи Виргинской, Лям-шин и, наконец, некто Толкаченко — странная личность, человек уже лет сорока и славившийся огромным изучением народа, преимущественно мошенников и разбойников, ходивший нарочно по кабакам (впрочем, не для одного изучения народного) и щеголявший между нами дурным платьем, смазными сапогами, прищуренно-хитрым видом и народными фразами с завитком.
А во-втором, в быстром-то разрешении, посредством ста миллионов голов, мне-то, собственно,
какая будет награда?
Во-первых, это город, никогда не видавший никакой эпидемии, а так
как вы человек развитый, то, наверно, смерти боитесь; во-вторых, близко от русской границы, так что можно скорее получать из любезного отечества доходы; в-третьих, заключает в себе так называемые сокровища искусств, а вы человек эстетический, бывший учитель словесности, кажется; ну и наконец, заключает в себе свою собственную карманную Швейцарию — это уж для поэтических вдохновений, потому, наверно, стишки пописываете.
— Cher, я и сам
как во сне…
Он у нас действительно летал и любил летать в своих дрожках с желтым задком, и по мере того
как «до разврата доведенные пристяжные» сходили всё больше и больше с ума, приводя в восторг всех купцов из Гостиного ряда, он подымался на дрожках, становился
во весь рост, придерживаясь за нарочно приделанный сбоку ремень, и, простирая правую руку в пространство,
как на монументах, обозревал таким образом город.
С открытым видом, с обворожительною улыбкой, быстро приблизилась она к Степану Трофимовичу, протянула ему прелестно гантированную ручку и засыпала его самыми лестными приветствиями, —
как будто у ней только и заботы было
во всё это утро, что поскорей подбежать и обласкать Степана Трофимовича за то, что видит его наконец в своем доме.
–…Должна представляться однообразною, — нарочно повторил Степан Трофимович,
как можно длиннее и бесцеремоннее растягивая каждое слово. — Такова была и моя жизнь за всю эту четверть столетия, et comme on trouve partout plus de moines que de raison, [и так
как монахов везде встречаешь чаще, чем здравый смысл (фр.).] и так
как я с этим совершенно согласен, то и вышло, что я
во всю эту четверть столетия…
Он, верно, предполагал, что выйдет как-нибудь в другом роде; но даже кучка безобразников, аплодировавшая
во время выходки, вдруг замолкла, тоже
как бы опешившая.
Правда, он надменно усмехается и над Россией, и ничего нет приятнее ему,
как объявить банкротство России
во всех отношениях пред великими умами Европы, но что касается его самого, — нет-с, он уже над этими великими умами Европы возвысился; все они лишь материал для его каламбуров.
— Мое мнение, — поторопился я, —
во всем согласно с мнением Юлии Михайловны. Заговор слишком явный. Я принес вам эти ленты, Юлия Михайловна. Состоится или не состоится бал, — это, конечно, не мое дело, потому что не моя власть; но роль моя
как распорядителя кончена. Простите мою горячность, но я не могу действовать в ущерб здравому смыслу и убеждению.
Вспомните,
какой был в последнее время здесь тон, то есть
во всем городишке?
Так, например, один пожилой господин, невысокого роста,
во фраке, — одним словом, так,
как все одеваются, — с почтенною седою бородой (подвязанною, и в этом состоял весь костюм), танцуя, толокся на одном месте с солидным выражением в лице, часто и мелко семеня ногами и почти не сдвигаясь с места.
Другое дело настоящий пожар: тут ужас и всё же
как бы некоторое чувство личной опасности, при известном веселящем впечатлении ночного огня, производят в зрителе (разумеется, не в самом погоревшем обывателе) некоторое сотрясение мозга и
как бы вызов к его собственным разрушительным инстинктам, которые, увы! таятся
во всякой душе, даже в душе самого смиренного и семейного титулярного советника…
Но так
как мне эти трагедии наскучили вельми, — и заметьте, я говорю серьезно, хоть и употребляю славянские выражения, — так
как всё это вредит, наконец, моим планам, то я и дал себе слово спровадить Лебядкиных
во что бы ни стало и без вашего ведома в Петербург, тем более что и сам он туда порывался.
С своей стороны, каждая из действующих кучек, делая прозелитов и распространяясь боковыми отделениями в бесконечность, имеет в задаче систематическою обличительною пропагандой беспрерывно ронять значение местной власти, произвести в селениях недоумение, зародить цинизм и скандалы, полное безверие
во что бы то ни было, жажду лучшего и, наконец, действуя пожарами,
как средством народным по преимуществу, ввергнуть страну, в предписанный момент, если надо, даже в отчаяние.
Он презирал Шатова уже давно за его «плаксивое идиотство»,
как выражался он о нем еще за границей, и твердо надеялся справиться с таким нехитрым человеком, то есть не выпускать его из виду
во весь этот день и пресечь ему путь при первой опасности.
К удивлению, удары в ворота продолжались, и хоть далеко не так сильные,
как представлялось
во сне, но частые и упорные, а странный и «мучительный» голос, хотя вовсе не жалобно, а, напротив, нетерпеливо и раздражительно, всё слышался внизу у ворот вперемежку с чьим-то другим, более воздержным и обыкновенным голосом.
— Вознесенская, Богоявленская — все эти глупые названия вам больше моего должны быть известны, так
как вы здешний обыватель, и к тому же вы несправедливы: я вам прежде всего заявила про дом Филиппова, а вы именно подтвердили, что его знаете.
Во всяком случае можете искать на мне завтра в мировом суде, а теперь прошу вас оставить меня в покое.
Он дрожал
как лист, боялся думать, но ум его цеплялся мыслию за всё представлявшееся,
как бывает
во сне.
— Насмешили вы меня на всю жизнь; денег с вас не возьму;
во сне рассмеюсь. Смешнее,
как вы в эту ночь, ничего не видывала.
Но Степан Трофимович замахал руками, с гневным нетерпением повторяя: «Заплачу, только скорее, скорее». Порешили на ухе и на жареной курице; хозяйка объявила, что
во всей деревне нельзя достать курицу; впрочем, согласилась пойти поискать, но с таким видом,
как будто делала необычайное одолжение.
— О том,
как эта знатная дама уж очень были в них влюблены-с,
во всю жизнь, двадцать целых лет; но всё не смели открыться и стыдились пред ними, потому что уж очень были полны-с…
— В наше греховное время, — плавно начал священник, с чашкой чая в руках, — вера
во всевышнего есть единственное прибежище рода человеческого
во всех скорбях и испытаниях жизни, равно
как в уповании вечного блаженства, обетованного праведникам…