В самом деле, на критика «Грозы» в «Нашем времени» поднялись все — и литераторы и публика, и, конечно, не за то, что он вздумал показать недостаток уважения к Островскому, а за то, что в своей критике он выразил неуважение к здравому смыслу и доброй воле русской публики.
Как вы,
в самом деле, заставите меня верить, что в течение какого-нибудь получаса в одну комнату или в одно место на площади приходят один за другим десять человек, именно те, кого нужно, именно в то время, как их тут нужно, встречают, кого им нужно, начинают ex abrupto разговор о том, что нужно, уходят и делают, что нужно, потом опять являются, когда их нужно.
И
в самом деле, прислушайтесь к разговорам купечества, мещанства, мелкого чиновничества в уездной глуши, — сколько удивительных сведений о неверных и поганых царствах, сколько рассказов о тех временах, когда людей жгли и мучили, когда разбойники города грабили, и т. п., — и как мало сведений о европейской жизни, о лучшем устройстве быта.
Ясно, что при таких условиях озорничество и беззаконие приняли бы такие размеры, каких никогда не могли бы они иметь при всеобщей анархии,
В самом деле, что ни говорите, а человек, один, предоставленный самому себе, не много надурит в обществе и очень скоро почувствует необходимость согласиться и сговориться с другими в видах общей пользы.
Неточные совпадения
Наше решение утвердилось
в нас еще более, когда мы увидели, что по поводу «Грозы» появляется во всех журналах и газетах целый ряд больших и маленьких рецензий, трактовавших
дело с
самых разнообразных точек зрения.
Само собою разумеется, что он при этом может пользоваться всеми средствами, какие найдет пригодными, лишь бы они не искажали сущности
дела: он может вас приводить
в ужас или
в умиление,
в смех или
в слезы, заставлять автора делать невыгодные для него признания или доводить его до невозможности отвечать.
Но нужно различать эти естественные законы, вытекающие из
самой сущности
дела, от положений и правил, установленных
в какой-нибудь системе.
Кто не знает, что
в жизни
самое трудное
дело подогнать одно к другому благоприятные обстоятельства, устроить течение
дел сообразно с логической надобностью.
Разобрать это отношение внешней формы к внутренней силе уже нетрудно;
самое главное для критики — определить, стоит ли автор
в уровень с теми естественными стремлениями, которые уже пробудились
в народе или должны скоро пробудиться по требованию современного порядка
дел; затем —
в какой мере умел он их понять и выразить, и взял ли он существо
дела, корень его, или только внешность, обнял ли общность предмета или только некоторые его стороны.
Зато — кто хотел беспристрастно доискаться коренного их смысла, тот всегда мог найти, что
дело в них представляется не с поверхности, а с
самого корня.
Но — чудное
дело! —
в своем непререкаемом, безответственном, темном владычестве, давая, полную свободу своим прихотям, ставя ни во что всякие законы и логику, самодуры русской жизни начинают, однако же, ощущать какое-то недовольство и страх,
сами не зная перед чем и почему.
Поправить свои
дела они уж и не рассчитывают; но они знают, что их своевольство еще будет иметь довольно простора до тех пор, пока все будут робеть перед ними; и вот почему они так упорны, так высокомерны, так грозны даже
в последние минуты, которых уже немного осталось им, как они
сами чувствуют.
Они отличаются тем, что, увлекаясь внешним видом и ближайшими последствиями
дела, никогда почти не умеют заглянуть
в глубину,
в самую сущность
дела.
Такова основа всех действий характера, изображенного
в «Грозе». Основа эта надежнее всех возможных теорий и пафосов, потому что она лежит
в самой сущности данного положения, влечет человека к
делу неотразимо, не зависит от той или другой способности или впечатления
в частности, а опирается на всей сложности требований организма, на выработке всей натуры человека. Теперь любопытно, как развивается и проявляется подобный характер
в частных случаях. Мы можем проследить его развитие по личности Катерины.
При таком положении
дел,
само собою разумеется, что Катерина не может удовлетвориться великодушным прощением от самодуров и возвращением ей прежних прав
в семье, она знает, что значит милость Кабановой и каково может быть положение невестки при такой свекрови…
— Оно
в самом деле. За что мы едим, пьем, охотимся, ничего не делаем, а он вечно, вечно в труде? — сказал Васенька Весловский, очевидно в первый раз в жизни ясно подумав об этом и потому вполне искренно.
— Да как же
в самом деле: три дни от тебя ни слуху ни духу! Конюх от Петуха привел твоего жеребца. «Поехал, говорит, с каким-то барином». Ну, хоть бы слово сказал: куды, зачем, на сколько времени? Помилуй, братец, как же можно этак поступать? А я бог знает чего не передумал в эти дни!
Неточные совпадения
Вот здешний почтмейстер совершенно ничего не делает: все
дела в большом запущении, посылки задерживаются… извольте
сами нарочно разыскать.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не
в свое
дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…»
В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким
самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
«Орудуй, Клим!» По-питерски // Клим
дело оборудовал: // По блюдцу деревянному // Дал дяде и племяннице. // Поставил их рядком, // А
сам вскочил на бревнышко // И громко крикнул: «Слушайте!» // (Служивый не выдерживал // И часто
в речь крестьянина // Вставлял словечко меткое // И
в ложечки стучал.)
В день Симеона батюшка // Сажал меня на бурушку // И вывел из младенчества // По пятому годку, // А на седьмом за бурушкой //
Сама я
в стадо бегала, // Отцу носила завтракать, // Утяточек пасла.
Дела-то все недавние, // Я был
в то время старостой, // Случился тут — так слышал
сам, // Как он честил помещиков, // До слова помню всё: // «Корят жидов, что предали // Христа… а вы что сделали?