Неточные совпадения
Появление «Бедных людей» было встречено величайшим восторгом всей литературной партии, признавшей Гоголя; Белинский провозгласил, что
хотя г. Достоевский и многим обязан Гоголю, как Лермонтов Пушкину, — но что тем
не менее он — сам по себе, вовсе
не подражатель Гоголя, а талант самобытный и громадный.
Я бы
хотел здесь поговорить о размерах силы, проявляющейся в современной русской беллетристике, но это завело бы слишком далеко… Лучше уж до другого раза. Предмет этот никогда
не уйдет. А теперь обращусь собственно к г. Достоевскому и главное — к его последнему роману, чтобы спросить читателей: забавно было бы или нет заниматься эстетическим разбором такого произведения?
Но вот и все; что именно у него на душе, мы этого
не знаем,
хотя и видим, что ему нехорошо.
Видите, это был наивный, милый ребенок,
не ведающий разницы добра и зла,
хотя и достигший 21 года, воспитанный в светском петербургском обществе, испытавший в нем кое-что и притом бывший сынком такого отца, как князь Валковский.
Он изобразил некоторые свои литературные отношения в записсках Ивана Петровича: я
не считаю нескромным сказать это, потому что сам автор явно
не хотел скрываться.
Это те, у которых художественное чутье,
хотя бы даже и слабое, направлено здраво, в которых
не только верно отражаются явления жизни, но которым доступен более или менее и общий таинственный смысл ее.
А если так, то в пределах естественных условий решительно всякий человек должен быть полным, самостоятельным человеком и, вступая в сложные комбинации общественных отношений, вносить туда вполне свою личность и, принимаясь за соответственную работу,
хотя бы и самую ничтожную, тем
не менее — никак
не скрадывать,
не уничтожать и
не заглушать свои прямые человеческие права и требования.
Отчего старик Ихменев, перенося всевозможные мучения отцовской любви,
не хочет простить свою дочь, чтоб
не показать вида уступки князю и его сыну?
Другие, напротив: видя, что их право, их законные требования, то, что им свято, с чем они в мир вошли, — попирается и
не признается, они
хотят разорвать со всем окружающим, сделаться чуждыми всему, быть достаточными самим для себя и ни от кого в мире
не попросить и
не принять ни услуги, ни братского чувства, ни доброго взгляда.
Уважаем начальством, и сами его превосходительство мною довольны (собственное-то сознание куда пошло!); и
хотя еще они доселе
не оказывали мне особенных знаков благорасположения, но я знаю, что они довольны».
Те и другие существовали бы рядом, друг подле друга, так же безмятежно, как существуют дуб и крапива,
хотя и отнесенные Линнеем к одному разряду по его системе, но нимало
не помышляющие о соблазнительном равенстве друг с другом.
Полно, так ли, голубчики?» Как
хотите, а ведь это чуть
не вызов со стороны бедного чиновничка: видно,
не совсем же угомонилось его сердце,
не совсем успокоился он на том, что «если бы мы друг другу тону
не задавали, то и свет бы
не стоял, и порядку бы
не было».
«Теперь на меня такая тоска нашла, — пишет разогорченный Девушкин, — что я сам своим мыслям до глубины души стал сочувствовать, и
хотя я сам знаю, маточка, что этим сочувствием
не возьмешь, но все-таки некоторым образом справедливость воздашь себе.
Хочет он объясниться со всеми — врагами и недругами, — все
не удается, характера
не хватает…
Не спорим, впрочем,
не спорим: может быть, если б кто
захотел, если б уж кому, например, вот так непременно захотелось обратить в ветошку господина Голядкина, то и обратил бы, обратил бы без сопротивления и безнаказанно (господин Голядкин сам в иной раз это чувствовал), и вышла бы ветошка, а
не Голядкин, — так, подлая, грязная бы вышла ветошка, но ветошка-то эта была бы
не простая, ветошка эта была бы с амбицией, была бы с одушевлением и чувствами,
хотя бы и с безответной амбицией и с безответными чувствами и далеко в грязных складках этой ветошки скрытыми, но все-таки с чувствами».
Не знаю, верно ли я понимаю основную идею «Двойника»; никто, сколько я знаю, в разъяснении ее
не хотел забираться далее того, что «герой романа — сумасшедший».
А затем разговор непременно принимает такой оборот: что ведь «и мы, дескать, могли бы подличать, и мы могли бы финтить»… и в доказательство расскажут вам несколько случаев, где, точно, человеку удобно было сподличать, а он
не захотел…
Друг его
хочет объясниться за своего друга, даже отправляется к его превосходительству, но заговорить тоже
не решается.
Вот
хотя бы для этого Васи, — если уж пробудилось в нем чувство, если уж он
не может отстранить от себя человеческих потребностей, — то уж гораздо лучше было бы для него вовсе и
не иметь этого похвального сознания о своем ничтожестве, о своем беспредельнейшем, жалком недостоинстве перед Юлианом Мастаковичем.
Не касаясь других сфер, недоступных в настоящее время нашему описанию, возьмем
хотя литературу.
Мало ли что незаметно, читатель, — незаметно потому, что
не хотят замечать.
Вы видите, что человек считает себя чем-то, дает себе труд судить и спорить, и никак
не хочет безусловно повергаться в прах пред каждым словом хоть бы Moniteur'a.
Ежели
захочешь умничать, так и из правого выйдешь неправым: начальство
не полюбит, — что тогда выйдет из тебя?
В последнее время всякий, обученный до степени кое-какого знания
хотя одного иностранного языка, норовит сыскать себе средства к жизни посредством литературы; но литература наша тоже наводнена всякого рода претендентами и
не может достаточно питать их.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я
не иначе
хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то есть
не двести, а четыреста, — я
не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто
хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и
не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде
хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как
хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.