Неточные совпадения
Мне следовало
быть на палубе: второй матрос «Эспаньолы» ушел к любовнице, а шкипер и его брат сидели в трактире, — но
было холодно и мерзко вверху. Наш кубрик
был простой дощатой норой с двумя настилами из голых досок и сельдяной бочкой-столом. Я размышлял о красивых комнатах, где тепло, нет блох. Затем я обдумал только что слышанный разговор. Он встревожил меня, — как
будете встревожены
вы, если
вам скажут, что в соседнем саду опустилась жар-птица или расцвел розами старый пень.
— Что Ганувер? — спросил, прыгая
на мол, Дюрок у человека, нас встретившего. —
Вы нас узнали? Надеюсь. Идемте, Эстамп. Иди с нами и ты, Санди, ничего не случится с твоим суденышком. Возьми деньги, а
вы, Том, проводите молодого человека обогреться и устройте его всесторонне, затем
вам предстоит путешествие. — И он объяснил, куда отвести судно. — Пока прощай, Санди!
Вы готовы, Эстамп? Ну, тронемся и дай бог, чтобы все
было благополучно.
— Могу
вас заверить, — сказал Поп, — что относительно Ганувера все это выдумка, но верно, что такого другого дома нет
на земле. Впрочем, может
быть,
вы завтра увидите сами. Идемте, дорогой Санди,
вы, конечно, привыкли ложиться рано и устали. Осваивайтесь с переменой судьбы.
— Боже мой! — Он встрепенулся, увидев, что бронзовые часы письменного стола указывают 12. — Я должен идти. В стене не
едят, конечно, но… но открывается люк, и
вы берете. Это очень удобно, как для
вас, так и для слуг… Решительно ухожу, Санди. Итак,
вы —
на месте, и я спокоен. До завтра.
— Герои спят, — сказал он хрипло;
был утомлен, с бледным, бессонным лицом, и тотчас тревожно уставился
на меня. — Вторые лица все
на ногах. Сейчас придет Эстамп. Держу пари, что он отправится с
вами. Ну, Санди, ты отколол штуку, и твое счастье, что тебя не заметили в тех местах. Ганувер мог тебя просто убить. Боже сохрани тебя болтать обо всем этом!
Будь на нашей стороне, но молчи, раз уж попал в эту историю. Так что же
было с тобой вчера?
— Ну, вот видите! — сказал Поп Дюроку. — Человек с отчаяния способен
на все. Как раз третьего дня он сказал при мне этой самой Дигэ: «Если все пойдет в том порядке, как идет сейчас, я
буду вас просить сыграть самую эффектную роль». Ясно, о чем речь. Все глаза
будут обращены
на нее, и она своей автоматической, узкой рукой соединит ток.
— Конечно! — горячо подхватил Поп. — Я положительно не видел такого человека, который так верил бы,
был бы так убежден. Посмотрите
на него, когда он один. Жутко станет. Санди, отправляйтесь к себе. Впрочем,
вы опять запутаетесь.
— В таком случае
вы переоденетесь, — сказал Дюрок Эстампу. — Идите ко мне в спальню, там
есть кое-что. — И он увел его, а сам вернулся и стал говорить с Попом
на языке, которого я не знал.
— Солгу,
будьте спокойны, — ответил я, — и вообще положитесь
на меня окончательно. Я
вас не подведу.
— Я не угадала, я слышала, — сказала эта скуластая барышня (уже я
был готов взреветь от тоски, что она скажет: «Это — я, к вашим услугам»), двигая перед собой руками, как будто ловила паутину, — так вот, что я
вам скажу: ее здесь действительно нет, а она теперь в бордингаузе, у своей сестры. Идите, — девица махнула рукой, — туда по берегу. Всего
вам одну милю пройти.
Вы увидите синюю крышу и флаг
на мачте. Варрен только что убежал и уж наверно готовит пакость, поэтому торопитесь.
— Замечательное дело! — послышался с верхней террасы хриплый, обеспокоенный голос. — Я оставил водки в бутылке выше ярлыка
на палец, а теперь она ниже ярлыка. Это
вы выпили, Билль?
— Но это очень грустно, — все, что
вы говорите, — сказал Дюрок. — Однако я без
вас не вернусь, Молли, потому, что за этим я и приехал. Медленно, очень медленно, но верно Ганувер умирает. Он окружил свой конец пьяным туманом, ночной жизнью. Заметьте, что не уверенными, уже дрожащими шагами дошел он к сегодняшнему дню, как и назначил, — дню торжества. И он все сделал для
вас, как
было то в ваших мечтах,
на берегу. Все это я знаю и очень всем расстроен, потому что люблю этого человека.
— Послушайте, — возразил я скрепя сердце, — можете вызвать меня
на дуэль, если мои слова
будут вам обидны, но, знаете, сейчас там самый разгар. Молли плачет, и Дюрок ее уговаривает.
— Те же дикари, — сказал он, — которые пугали
вас на берегу, за пару золотых монет весьма охотно продали мне нужные сведения. Естественно, я
был обозлен, соскучился и вступил с ними в разговор: здесь, по-видимому, все знают друг друга или кое-что знают, а потому ваш адрес, Молли,
был мне сообщен самым толковым образом. Я
вас прошу не беспокоиться, — прибавил Эстамп, видя, что девушка вспыхнула, — я сделал это как тонкий дипломат. Двинулось ли наше дело, Дюрок?
— Слышу птицу! — воскликнул Лемарен, мельком взглядывая
на Эстампа и тотчас обращаясь к Молли. — Это
вы заводите чижиков, Молли? А
есть у
вас канареечное семя, а? Ответьте, пожалуйста!
— Раз почти, следовательно, контроль
на месте, — заметил Поп. — Я ужаснулся, когда
вы налили себе целую купель этого вина, но ничего не сказал, так как не видел еще
вас в единоборстве с напитками. Знаете, сколько этому вину лет? Сорок восемь, а
вы обошлись с ним как с водой. Ну, Санди, я теперь
буду вам открывать секреты.
— Теперь я уже не знаю, видел ли я, — сказал Поп, — то
есть видел ли так, как это
было. Ведь это ужасно серьезное дело. Но довольно того, что Ганувер может усомниться в моем зрении. А тогда — что? Или я представляю, что я сам смотрю
на Дигэ глазами и расстроенной душой Ганувера, — что же,
вы думаете, я окончательно и вдруг поверю истории с поцелуем?
В этом
вы мне уступите, тем более что
есть на что посмотреть».
— Меня не
будет за столом, — сказал он, — очень
вас прошу, не расспрашивайте о причинах этого вслух и не ищите меня, чтобы
на мое отсутствие
было обращено как можно меньше внимания.
Она молчала и смотрела
на нас, я сказал: «Что
вы здесь делаете?» Представьте, ее ответ
был такой, что я перестал сомневаться в ее волшебном происхождении.
— Это
была горничная, — сказала Дигэ, — но так как солнце садилось, его эффект подействовал
на вас субъективно.
— Он задумался с остывшей улыбкой, но тотчас встрепенулся: — Я хочу, чтобы не
было на меня обиды у тех, о ком я не сказал ничего, но
вы видите, что я все хорошо помню.
— Август, он имеет право
на откровенность, — заметила вдруг Дигэ, — хотя бы в виде подарка. Знайте, — сказала она, обращаясь к Гануверу, и мрачно посмотрела
на него, в то время как ее губы холодно улыбались, — знайте, что
есть способы сократить дни человека незаметно и мирно. Надеюсь,
вы оставите завещание?
— Сандерсончик! — сказала она, блеснув
на момент живостью, которую не раздавило ничто. — Такой
был хорошенький в платочке! А теперь… Фу!..
Вы плакали?
— Я шел утром по береговому песку и услышал, как кто-то играет
на рояле в доме, где я
вас нашел, Молли. Точно так
было семь лет тому назад, почти в той же обстановке. Я шел тогда к девушке, которой более нет в живых. Услышав эту мелодию, я остановился, закрыл глаза, заставил себя перенестись в прошлое и
на шесть лет стал моложе.
Дюрок хлопнул по колену рукой и встал. Все подошли к девушке — веселой или грустной? — трудно
было понять, так тосковало, мгновенно освещаясь улыбкой или становясь внезапно рассеянным, ее подвижное лицо. Прощаясь, я сказал: «Молли, если я
вам понадоблюсь, рассчитывайте
на меня!..» — и, не дожидаясь ответа, быстро выскочил первый, почти не помня, как холодная рука Ганувера стиснула мою крепким пожатием.
— Очень
вы похожи
на одного молодца, разрази его гром! Такая неблагодарная скотина! — Гро
был пьян и стакан держал наклонно, поливая вином штаны. — Я обращался с ним как отец родной и воистину отогрел змею! Говорят, этот Санди теперь разбогател, как набоб; про то мне неизвестно, но что он за одну штуку получил, воспользовавшись моим судном, сто тысяч банковыми билетами, — в этом я и сейчас могу поклясться мачтами всего света!