Неточные совпадения
«Разговор кончен, и я
хочу, чтобы ты убрался отсюда», —
сказали его глаза. Я вышел на палубу, где увидел пожилого, рябого от оспы человека с трубкой в зубах. Он стоял, прислонясь к мачте. Осмотрев меня замкнутым взглядом, этот человек
сказал вышедшему со мной Гезу...
Хотя было рано, Филатр заставил ждать себя очень недолго. Через три минуты, как я сел в его кабинете, он вошел, уже одетый к выходу, и предупредил, что должен быть к десяти часам в госпитале. Тотчас он обратил внимание на мой вид,
сказав...
Я
сказал, что мое желание — перевезти вещи немедленно. Почти приятельский тон Геза, его нежное отношение к морю, вчерашняя брань и сегодняшняя учтивость заставили меня думать, что, по всей видимости, я имею дело с человеком неуравновешенным, импульсивным, однако умеющим обуздать себя. Итак, я
захотел узнать размер платы, а также, если есть время, взглянуть на свою каюту.
— Я должен вам
сказать, господин, — проговорил Гораций, потирая ладони, — что будет очень, очень весело. Вы не будете скучать, если правда то, что я подслушал. В Дагоне капитан
хочет посадить девиц, дам — прекрасных синьор. Это его знакомые. Уже приготовлены две каюты. Там уже поставлены: духи, хорошее мыло, одеколон, зеркала; постлано тонкое белье. А также закуплено много вина. Вино будет всем — и мне и матросам.
Хотя я видел девушку всего раз, на расстоянии, и не говорил с ней, — это воспоминание стояло в особом порядке. Увидеть ее портрет среди вещей Геза было для меня словно живая встреча. Впечатление повторилось, но — теперь — резко и тяжело; оно неестественно соединялось с личностью Геза. В это время Синкрайт
сказал...
—
Хотите повеселиться? —
сказал он, значительно подмигивая, в то время как его острый, холодный взгляд безучастного к этой фразе лица внимательно изучал меня. — Я намерен установить простые, дружеские отношения. Нет смысла жить врозь.
— Вы меня ударили, —
сказал Гез. — Вы все время оскорбляли меня. Вы дали мне понять, что я вас ограбил. Вы держали себя так, как будто я ваш слуга. Вы сели мне на шею, а теперь пытались убить. Я вас не трону. Я мог бы заковать вас и бросить в трюм, но не сделаю этого. Вы немедленно покинете судно. Не головой вниз — я не так жесток, как болтают обо мне разные дураки. Вам дадут шлюпку и весла. Но я больше не
хочу видеть вас здесь.
— Какая наглость! —
сказал Гез сверху. — Плывите, куда
хотите, и от души желаю вам накормить акул!
— Насильно?! —
сказала она, тихо и лукаво смеясь. — О нет, нет! Никто никогда не мог удержать меня насильно где бы то ни было. Разве вы не слышали, что кричали вам с палубы? Они считают вас хитрецом, который спрятал меня в трюме или еще где-нибудь, и поняли так, что я не
хочу бросить вас одного.
— Нет, —
сказала она. — Я не нуждаюсь в этом. Но вы, конечно,
хотели бы увидеть, кто эта, непрошеная, сидит с вами. Здесь есть фонарь.
Вы очень
хотите увидеть Биче Сениэль, и вы встретите ее, но помните, что ей нельзя
сказать обо мне.
— О, —
сказала она печально, — не задумывайтесь о мраке. Я повинуюсь себе и знаю, чего
хочу. Но об этом говорить нельзя.
—
Хотя один глаз, но я первая вас увидела, —
сказала Дэзи. — Я увидела лодку и вас. Это меня так поразило, что показалось, будто лодка висит в воздухе. Там есть холодный чай, — прибавила она, вставая. — Я пойду и сделаю, как вы научили. Дать вам еще бутылку?
— Н-нет, —
сказал Проктор и посмотрел на меня сложно, как бы ожидая повода
сказать «да». Я не
хотел пить, поэтому промолчал.
— Никак, разумеется; проигрыш есть проигрыш. Но я все равно была бы очень огорчена. Вы думаете — я не понимаю, что вы
хотели? Оттого, что нам нельзя предложить деньги, вы вознамерились их проиграть в виде, так
сказать, благодарности, а этого ничего не нужно. И я не принуждена была бы делать вам выговор. Теперь поняли?
Проктор, однако, обращался ко мне с усиленным радушием, и если он знал что-нибудь от Дэзи, то ему был, верно, приятен ее поступок; он на что-то
хотел намекнуть,
сказав: «Человек предполагает, а Дэзи располагает!» Так как в это время люди ели, а девушка убирала и подавала, то один матрос заметил...
— А дети? —
сказал Проктор. — Разве не оставила бы ты детей да при них,
скажем, ну,
хотя двух матросов?
Фрези Грант,
хотя была доброй девушкой, — вот,
скажем, как наша Дэзи… Обратите внимание, джентльмены, на ее лицо при этих моих словах. Так я говорю о Фрези. Ее все любили на корабле. Однако в ней сидел женский черт, и, если она что-нибудь задумывала, удержать ее являлось задачей.
— Вот, вы мне нужны, —
сказала она, застенчиво улыбаясь, а затем стала серьезной. — Зайдите в кухню, как я вылью это ведро, у борта нам говорить неудобно,
хотя, кроме глупостей, вы от меня ничего не услышите. Мы ведь не договорили вчера. Тоббоган не любит, когда я разговариваю с мужчинами, а он стоит у руля и делает вид, что закуривает.
—
Хотя это невежливо, —
сказала девушка, — но меня почему-то заботит, что я не все знаю. Не все вы рассказали нам о себе. Я вчера думала. Знаете, есть что-то загадочное. Вернее, вы
сказали правду, но об одном умолчали. А что это такое — одно? С вами в море что-то случилось. Отчего-то мне вас жаль. Отчего это?
— Вас испугало что-нибудь? —
сказала Дэзи и, помолчав, прибавила: — Не сердитесь на меня. На меня иногда находит, так что все поражаются; я вот все время думаю о вашей истории, и я не
хочу, чтобы у вас осталась обо мне память, как о любопытной девчонке.
— Джентльмены! —
сказал он, неистово скрежеща зубами, и, показав нож, потряс им. — Как смеете вы явиться сюда, подобно грязным трубочистам к ослепительным булочникам? Скорее зажигайте все, что горит. Зажгите ваше судно! Что вы
хотите от нас?
— Это приезжий, —
сказал третий из группы, драпируясь в огненно-желтый плащ, причем рыжее перо на его шляпе сделало хмельной жест. У него и лицо было рыжим; веснушчатое, белое, рыхлое, лицо с полупечальным выражением рыжих бровей,
хотя бесцветные блестящие глаза посмеивались. — Только у нас в Гель-Гью есть такой памятник.
— Знаете ли вы, —
сказал он, — о Вильямсе Гобсе и его странной судьбе? Сто лет назад был здесь пустой, как луна, берег, и Вильямс Гобс, в силу предания которому верит, кто
хочет верить, плыл на корабле «Бегущая по волнам» из Европы в Бомбей. Какие у него были дела с Бомбеем, есть указания в городском архиве.
— Не
хочу больше прятаться, —
сказала она, протягивая мне руку. — Вы не сердитесь на меня? Однако прощайте, я тороплюсь.
— Вы плыли на «Бегущей»? —
Сказав это, она всунула мизинец в прорез полумаски и стала ее раскачивать. Каждое ее движение мешало мне соображать, отчего я начал говорить сбивчиво. Я сбивался потому, что не
хотел вначале говорить о ней, но, когда понял, что иначе невозможно, порядок и простота выражений вернулись.
— Но он не денег
хотел, —
сказала Биче, задумчиво рассматривая меня.
— Войдемте на лестницу, —
сказал он. — Я тоже иду к Гезу. Я видел, как вы ехали, и облегченно вздохнул. Можете мне не верить, если
хотите. Побежал догонять вас. Страшное, гнусное дело, что говорить! Но нельзя было помешать ему. Если я в чем виноват, то в том, почему ему нельзя было помешать. Вы понимаете? Ну, все равно. Но я был на вашей стороне; это так. Впрочем, от вас зависит, знаться со мной или смотреть как на врага.
— Да, —
сказал Бутлер после молчания, установившего смерть, — можно было стучать громко или тихо — все равно. Пуля в лоб: точно так, как вы
хотели.
Я понял. Должно быть, это понял и Бутлер, видевший у Геза ее совершенно схожий портрет, так как испуганно взглянул на меня. Итак, поразившись, мы продолжали ее не знать. Она этого
хотела, стало быть, имела к тому причины. Пока, среди шума и восклицаний, которыми еще более ужасали себя все эти ворвавшиеся и содрогнувшиеся люди, я спросил Биче взглядом. «Нет», —
сказали ее ясные, строго покойные глаза, и я понял, что мой вопрос просто нелеп.
Пока происходили эти объяснения, я был так оглушен, сбит и противоречив в мыслях, что,
хотя избегал подолгу смотреть на Биче, все же еще раз спросил ее взглядом, незаметно для других, и тотчас же ее взгляд мне точно
сказал: «Нет».
— Я ничего не объясню вам, —
сказала Биче так решительно,
хотя мягким тоном, что комиссар с особым вниманием посмотрел на нее.
Он
сказал: «Какого черта вы здесь?» Я спросил, что он
хочет.
— Достаточно, что вы там были. К тому же вы старались если не обвинить себя, то внушить подозрение. Я вам очень благодарна, Гарвей. Вечером вы придете к нам? Я назначу теперь же, когда встретиться. Я предлагаю в семь. Я
хочу вас видеть и говорить с вами. Что вы
скажете о корабле?
— Разве можно на вас сердиться, — ответил я искренне. — Нет, я не сердился. Я сам чувствовал себя виноватым,
хотя трудно
сказать, почему. Но вы понимаете.
Она приподняла руку и
хотела что-то быстро
сказать, по-видимому, занимавшее ее мысли, но, изменив выражение лица, спокойна заметила...
— Я не люблю рисовать, —
сказала она и, забавляясь, провела быструю, ровную, как сделанную линейкой черту. — Нет. Это для меня очень легко. Если вы охотник, могли бы вы находить удовольствие в охоте на кур среди двора? Так же и я. Кроме того, я всегда предпочитаю оригинал рисунку. Однако
хочу с вами посоветоваться относительно Брауна. Вы знаете его, вы с ним говорили. Следует ли предлагать ему деньги?
— Не знаю, —
сказал я совершенно искренне, так как такая мысль о Дэзи мне до того не приходила в голову, но теперь я подумал о ней с странным чувством нежной и тревожной помехи. — Биче, от вас зависит, — я
хочу думать так, — от вас зависит, чтобы нарушенное мною обещание не обратилось против меня!
— Я вас люблю, Гарвей, —
сказала она серьезно и кротко. — Вы будете мне как брат, а я — ваша сестра. О, как я вас
хотела видеть! Я многого не договорила. Вы видели Фрези Грант?! Вы боялись мне
сказать это?! С вами это случилось? Представьте, как я была поражена и восхищена! Дух мой захватывало при мысли, что моя догадка верна. Теперь признайтесь, что — так!
— Товаль
хочет, вероятно,
сказать, что Корнер скоро приедет.
— Ты что-то ешь? —
сказала моя жена, заглядывая мне в лицо. — Нет, я ничего не понимаю. Вы мне не ответили, Товаль, зачем вы здесь оказались, а вас очень приятно встретить. Зачем вы
хотите меня в чем-то запутать?
— Дэзи, —
сказал я, взяв ее за руку, — оглянись и знай, что ты у себя. Я
хотел тебя еще немного помучить, но ты уже волнуешься, а потому благодари Товаля за его заботы. Я только купил; Товаль потратил множество своего занятого времени на все внутреннее устройство. Судья действительно здесь, и этот судья — ты. Тебе судить, хорошо ли вышло.