Неточные совпадения
Среди экипажей, родственников, носильщиков, негров, китайцев, пассажиров, комиссионеров и попрошаек, гор багажа и треска колес я увидел акт величайшей неторопливости, верности
себе до последней мелочи, спокойствие — принимая во внимание обстоятельства — почти развратное, так неподражаемо, безупречно и картинно произошло сошествие
по трапу неизвестной молодой девушки, по-видимому небогатой, но, казалось, одаренной тайнами подчинять
себе место, людей и вещи.
По всем этим основаниям я отверг действие и возвратился к
себе, где провел остаток дня среди книг. Я читал невнимательно, испытывая смуту, нахлынувшую с силой сквозного ветра. Наступила ночь, когда, усталый, я задремал в кресле.
Я чувствовал у Стерса сильную карту —
по едва приметным особенностям манеры держать
себя; но сильнее ли моей? Может быть, он просто меня пугал? Наверное, то же самое думал он обо мне.
Мне так понравилось это красивое судно, что я представил его своим. Я мысленно вошел
по его трапу к
себе, в свою каюту, и я был — так мне представилось — с той девушкой. Не было ничего известно, почему это так, но я некоторое время удерживал представление.
— Хорошо! — вскричал Бутлер, бывший, как я угадал, старшим помощником Геза. — Прекрасные вы говорите слова! Вам ли выступать в роли опекуна, когда даже околевшая кошка знает, что вы представляете
собой по всем кабакам — настоящим, прошлым и будущим?! Могу тратить свои деньги, как я желаю.
Как странно произносить эти слова, — перебил
себя Филатр. — А я их даже пишу: «…Каюте корабля «Бегущая
по волнам», который принадлежит вам. Вы крайне обяжете меня содействием Гарвею. Надеюсь, что здоровье вашей глубоко симпатичной супруги продолжает не внушать беспокойства. Прошу вас…»…И так далее, — прикончил Филатр, покрывая конверт размашистыми строками адреса.
Сын ухитрился привести с
собою тень покойника — очень хорошего, неглупого человека — и яростно умолял меня спасти «Бегущую
по волнам».
Я сказал, что мое желание — перевезти вещи немедленно. Почти приятельский тон Геза, его нежное отношение к морю, вчерашняя брань и сегодняшняя учтивость заставили меня думать, что,
по всей видимости, я имею дело с человеком неуравновешенным, импульсивным, однако умеющим обуздать
себя. Итак, я захотел узнать размер платы, а также, если есть время, взглянуть на свою каюту.
— Дрянь человек, — сказал Гез. Его несколько злобное утомление исчезло; он погасил окурок, стал вдруг улыбаться и тщательно расспросил меня, как я
себя чувствую — во всех отношениях жизни на корабле. Ответив как надо, то есть бессмысленно
по существу и прилично разумно
по форме, — я встал, полагая, что Гез отправится завтракать. Но на мое о том замечание Гез отрицательно покачал головой, выпрямился, хлопнул руками
по коленям и вынул из нижнего ящика стола скрипку.
Меж тем солнце пробилось наконец сквозь туманные облачные пласты;
по яркому морю кружилась пена. Вскоре я отправился к
себе вниз, где, никем не потревоженный, провел в чтении около трех часов. Я читал две книги — одна была в душе, другая в руках.
Пока я курил и думал, пришел Тоббоган. Он обратился ко мне, сказав, что Проктор просит меня зайти к нему в каюту, если я сносно
себя чувствую. Я вышел. Волнение стало заметно сильнее к ночи. Шхуна, прилегая с размаха, поскрипывала на перевалах. Спустясь через тесный люк
по крутой лестнице, я прошел за Тоббоганом в каюту Проктора. Это было чистое помещение сурового типа и так невелико, что между столом и койкой мог поместиться только мат для вытирания ног. Каюта была основательно прокурена.
— Я сам
себя спрашивал, — отвечал Проктор, — и простите за откровенность в семейных делах, для вас, конечно, скучных. Но иногда… гм… хочется поговорить. Да, я
себя спрашивал и раздражался. Правильного ответа не получается. Откровенно говоря, мне отвратительно, что он ходит вокруг нее, как глухой и слепой, а если она скажет: «Тоббоган, влезь на мачту и спустись головой вниз», — то он это немедленно сделает в любую погоду. По-моему, нужен ей другой муж. Это между прочим, а все пусть идет, как идет.
Как ни была крупна его карта или просто решимость пугнуть, случилось, что моя сдача
себе составила пять червей необыкновенной красоты: десятка, валет, дама, король и туз. С этакой-то картой я должен был платить ему свой собственный
по существу выигрыш!
— Дальше не знаю. — Она засмеялась с усталым видом, вдруг остыв, и слегка хлопнула
себя по щекам, наивно раскрыв рот.
Больт сел на складной стул. У него были приемы рассказчика, который ценит
себя. Он прочесал бороду пятерней вверх, открыл рот, слегка свесив язык, обвел всех присутствующих взглядом, провел огромной ладонью
по лицу вниз, крякнул и подсел ближе.
Между тем маска вновь покачала головой, на этот раз укоризненно, и, указав на
себя в грудь, стала бить
по губам пальцем, желая вразумить меня этим, что хочет услышать от меня — кто она.
Вскоре после того Биче снова надела полумаску, отчего я почувствовал
себя спокойнее и увереннее. Теперь лишь
по движению губ Биче мог судить я о ее отношении к моему рассказу.
Не знаю, был я рад встретить его или нет. Гневное сомнение боролось во мне с бессознательным доверием к его словам. Я сказал: «Его рано судить». Слова Бутлера звучали правильно; в них были и горький упрек
себе, и искренняя радость видеть меня живым. Кроме того, Бутлер был совершенно трезв. Пока я молчал, за фасадом, в глубине огромного двора, послышались шум, крики, настойчивые приказания. Там что-то происходило. Не обратив на это особенного внимания, я стал подниматься
по лестнице, сказав Бутлеру...
— Единственно. Кроме того, показание
по существу связано с моим именем, и, объявив, в чем было дело, я таким образом все равно что назову
себя.
— Как я вам
себя рекомендовал — это все верно, — говорил Кук, бешено разламывая спичечный коробок, — то есть что я сплетник, сплетник
по убеждению,
по призванию, наконец,
по эстетическому уклону.
В экипаже я сидел рядом с Биче, имея перед
собой Ботвеля, который,
по многим приметам, был для Биче добрым приятелем, как это случается между молодыми людьми разного пола, связанными родством, обоюдной симпатией и похожими вкусами.
— Нет. Я хожу, как
по чужому дому, случайно оказавшемуся похожим. Разве не образовался привкус, невидимый след, с которым я так долго еще должна иметь дело внутри
себя? О, я так хотела бы, чтобы этого ничего не было!
Попав в центр, где движение,
по точному физическому закону, совершается медленнее, я купил у продавца масок лиловую полумаску и, обезопасив
себя таким простым способом от острых глаз Кука, стал на один из столбов, которые были соединены цепью вокруг «Бегущей».
О ней не было упомянуто ни на суде, ни на следствии, — вероятно,
по взаимному уговору подсудимых между
собой, отлично понимающих, как тяжело отразилось бы это обстоятельство на их судьбе.
Я ощущал ее личность так живо, что мог говорить с ней, находясь один, без чувства странности или нелепости, но когда воспоминание повторяло ее нежный и горячий порыв, причем я не мог прогнать ощущение прильнувшего ко мне тела этого полуребенка, которого надо было, строго говоря, гладить
по голове, — я спрашивал
себя...