Неточные совпадения
Тяжелый
нос бабушки обиженно краснел, и она уплывала медленно, как облако
на закате солнца. Всегда в руке ее французская книжка
с зеленой шелковой закладкой,
на закладке вышиты черные слова...
В комнате, ярко освещенной большой висячей лампой, полулежала в широкой постели, среди множества подушек, точно в сугробе снега, черноволосая женщина
с большим
носом и огромными глазами
на темном лице.
Глафира Исаевна брала гитару или другой инструмент, похожий
на утку
с длинной, уродливо прямо вытянутой шеей; отчаянно звенели струны, Клим находил эту музыку злой, как все, что делала Глафира Варавка. Иногда она вдруг начинала петь густым голосом, в
нос и тоже злобно. Слова ее песен были странно изломаны, связь их непонятна, и от этого воющего пения в комнате становилось еще сумрачней, неуютней. Дети, забившись
на диван, слушали молча и покорно, но Лидия шептала виновато...
Туго застегнутый в длинненький, ниже колен, мундирчик, Дронов похудел, подобрал живот и, гладко остриженный, стал похож
на карлика-солдата. Разговаривая
с Климом, он распахивал полы мундира, совал руки в карманы, широко раздвигал ноги и, вздернув розовую пуговку
носа, спрашивал...
Избалованный ласковым вниманием дома, Клим тяжко ощущал пренебрежительное недоброжелательство учителей. Некоторые были физически неприятны ему: математик страдал хроническим насморком, оглушительно и грозно чихал, брызгая
на учеников, затем со свистом выдувал воздух
носом, прищуривая левый глаз; историк входил в класс осторожно, как полуслепой, и подкрадывался к партам всегда
с таким лицом, как будто хотел дать пощечину всем ученикам двух первых парт, подходил и тянул тоненьким голосом...
Затем, вспомнив покрасневший
нос матери, он вспомнил ее фразы, которыми она в прошлый его приезд
на дачу обменялась
с Варавкой, здесь,
на террасе.
На висках,
на выпуклом лбу Макарова блестел пот,
нос заострился, точно у мертвого, он закусил губы и крепко закрыл глаза. В ногах кровати стояли Феня
с медным тазом в руках и Куликова
с бинтами,
с марлей.
Сосед Клима, худощавый студент
с большим
носом на изрытом оспой лице, пробормотал, заикаясь...
Белый пепел падал
на лицо и быстро таял, освежая кожу, Клим сердито сдувал капельки воды
с верхней губы и
носа, ощущая, что несет в себе угнетающую тяжесть, жуткое сновидение, которое не забудется никогда.
Все молчали, глядя
на реку: по черной дороге бесшумно двигалась лодка,
на носу ее горел и кудряво дымился светец, черный человек осторожно шевелил веслами, а другой,
с длинным шестом в руках, стоял согнувшись у борта и целился шестом в отражение огня
на воде; отражение чудесно меняло формы, становясь похожим то
на золотую рыбу
с множеством плавников, то
на глубокую, до дна реки, красную яму, куда человек
с шестом хочет прыгнуть, но не решается.
Маленький пианист в чесунчовой разлетайке был похож
на нетопыря и молчал, точно глухой, покачивая в такт словам женщин унылым
носом своим. Самгин благосклонно пожал его горячую руку, было так хорошо видеть, что этот человек
с лицом, неискусно вырезанным из желтой кости, совершенно не достоин красивой женщины, сидевшей рядом
с ним. Когда Спивак и мать обменялись десятком любезных фраз, Елизавета Львовна, вздохнув, сказала...
Под ветлой стоял Туробоев, внушая что-то уряднику, держа белый палец у его
носа. По площади спешно шагал к ветле священник
с крестом в руках, крест сиял, таял, освещая темное, сухое лицо. Вокруг ветлы собрались плотным кругом бабы, урядник начал расталкивать их, когда подошел поп, — Самгин увидал под ветлой парня в розовой рубахе и Макарова
на коленях перед ним.
Тесной группой шли политические, человек двадцать, двое — в очках, один — рыжий, небритый, другой — седой, похожий
на икону Николая Мирликийского, сзади их покачивался пожилой человек
с длинными усами и красным
носом; посмеиваясь, он что-то говорил курчавому парню, который шел рядом
с ним, говорил и показывал пальцем
на окна сонных домов.
Другой актер был не важный: лысенький,
с безгубым ртом, в пенсне
на носу, загнутом, как у ястреба; уши у него были заячьи, большие и чуткие. В сереньком пиджачке, в серых брючках
на тонких ногах
с острыми коленями, он непоседливо суетился, рассказывал анекдоты, водку пил сладострастно, закусывал только ржаным хлебом и, ехидно кривя рот, дополнял оценки важного актера тоже тремя словами...
Вслед за этим он втолкнул во двор Маракуева, без фуражки,
с растрепанными волосами,
с темным лицом и засохшей рыжей царапиной от уха к
носу. Держался Маракуев неестественно прямо, смотрел
на Макарова тусклым взглядом налитых кровью глаз и хрипло спрашивал сквозь зубы...
Против него твердо поместился, разложив локти по столу, пожилой, лысоватый человек,
с большим лицом и очень сильными очками
на мягком
носу, одетый в серый пиджак, в цветной рубашке «фантазия»,
с черным шнурком вместо галстука. Он сосредоточенно кушал и молчал. Варавка, назвав длинную двойную фамилию, прибавил...
Человек в бархатной куртке,
с пышным бантом
на шее,
с большим
носом дятла и чахоточными пятнами
на желтых щеках негромко ворчал...
Иноков только что явился откуда-то из Оренбурга, из Тургайской области, был в Красноводске, был в Персии. Чудаковато одетый в парусину, серый, весь как бы пропыленный до костей, в сандалиях
на босу ногу, в широкополой, соломенной шляпе, длинноволосый, он стал похож
на оживший портрет Робинзона Крузо
с обложки дешевого издания этого евангелия непобедимых. Шагая по столовой журавлиным шагом, он сдирал ногтем беленькие чешуйки кожи
с обожженного
носа и решительно говорил...
Это прозвучало так обиженно, как будто было сказано не ею. Она ушла, оставив его в пустой, неприбранной комнате, в тишине, почти не нарушаемой робким шорохом дождя. Внезапное решение Лидии уехать, а особенно ее испуг в ответ
на вопрос о женитьбе так обескуражили Клима, что он даже не сразу обиделся. И лишь посидев минуту-две в состоянии подавленности, сорвал очки
с носа и, до боли крепко пощипывая усы, начал шагать по комнате, возмущенно соображая...
Сегодня она была особенно похожа
на цыганку: обильные, курчавые волосы, которые она никогда не могла причесать гладко, суховатое, смуглое лицо
с горячим взглядом темных глаз и длинными ресницами, загнутыми вверх, тонкий
нос и гибкая фигура в юбке цвета бордо, узкие плечи, окутанные оранжевой шалью
с голубыми цветами.
Ему иногда казалось, что оригинальность — тоже глупость, только одетая в слова, расставленные необычно. Но
на этот раз он чувствовал себя сбитым
с толку: строчки Инокова звучали неглупо, а признать их оригинальными — не хотелось. Вставляя карандашом в кружки о и а глаза,
носы, губы, Клим снабжал уродливые головки ушами, щетиной волос и думал, что хорошо бы высмеять Инокова, написав пародию: «Веснушки и стихи». Кто это «сударыня»? Неужели Спивак? Наверное. Тогда — понятно, почему он оскорбил регента.
Только один из воров, седовласый человек
с бритым лицом актера,
с дряблым
носом и усталым взглядом темных глаз, неприлично похожий
на одного из членов суда, настойчиво, но безнадежно пытался выгородить своих товарищей.
Было очень шумно, дымно, невдалеке за столом возбужденный еврей
с карикатурно преувеличенным
носом непрерывно шевелил всеми десятью пальцами рук пред лицом бородатого русского, курившего сигару, еврей тихо,
с ужасом
на лице говорил что-то и качался
на стуле, встряхивал кудрявой головою.
Лицо у нее широкое,
с большим ртом без губ,
нос приплюснутый,
на скуле под левым глазом бархатное родимое пятно.
«Что же я тут буду делать
с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб не слышать отца, вслушивался в шум ресторана за окном. Оркестр перестал играть и начал снова как раз в ту минуту, когда в комнате явилась еще такая же серая женщина, но моложе, очень стройная,
с четкими формами, в пенсне
на вздернутом
носу. Удивленно посмотрев
на Клима, она спросила, тихонько и мягко произнося слова...
В пестрой ситцевой рубахе, в измятом, выцветшем пиджаке, в ботинках, очень похожих
на башмаки деревенской бабы, он имел вид небогатого лавочника. Волосы подстрижены в скобку, по-мужицки; широкое, обветренное лицо
с облупившимся
носом густо заросло темной бородою, в глазах светилось нечто хмельное и как бы даже виноватое.
В ее комнате стоял тяжелый запах пудры, духов и от обилия мебели было тесно, как в лавочке старьевщика. Она села
на кушетку, приняв позу Юлии Рекамье
с портрета Давида, и спросила об отце. Но, узнав, что Клим застал его уже без языка, тотчас же осведомилась, произнося слова в
нос...
Тугое лицо ее лоснилось радостью, и она потягивала воздух
носом, как бы обоняя приятнейший запах.
На пороге столовой явился Гогин, очень искусно сыграл
на губах несколько тактов марша, затем надул одну щеку, подавил ее пальцем, и из-под его светленьких усов вылетел пронзительный писк. Вместе
с Гогиным пришла девушка
с каштановой копной небрежно перепутанных волос над выпуклым лбом; бесцеремонно глядя в лицо Клима золотистыми зрачками, она сказала...
Через несколько минут он растянулся
на диване и замолчал; одеяло
на груди его волнообразно поднималось и опускалось, как земля за окном. Окно то срезало верхушки деревьев, то резало деревья под корень; взмахивая ветвями, они бежали прочь. Самгин смотрел
на крупный, вздернутый
нос,
на обнаженные зубы Стратонова и представлял его в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков. Не поздоровилось бы печнику при встрече
с таким барином…
— Нет, иногда захожу, — неохотно ответил Стратонов. — Но, знаете, скучновато. И — между нами — «блажен муж, иже не иде
на совет нечестивых», это так! Но дальше я не согласен. Или вы стоите
на пути грешных, в целях преградить им путь, или — вы идете в ногу
с ними. Вот-с. Прейс — умница, — продолжал он, наморщив
нос, — умница и очень знающий человек, но стадо, пасомое им, — это все разговорщики, пустой народ.
Он человек среднего роста, грузный, двигается осторожно и почти каждое движение сопровождает покрякиванием. У него, должно быть, нездоровое сердце, под добрыми серого цвета глазами набухли мешки.
На лысом его черепе, над ушами, поднимаются, как рога, седые клочья, остатки пышных волос; бороду он бреет; из-под мягкого
носа его уныло свисают толстые, казацкие усы, под губою — остренький хвостик эспаньолки. К Алексею и Татьяне он относится
с нескрываемой, грустной нежностью.
По тротуару величественно плыл большой коричневый ком сгущенной скуки, — пышно одетая женщина вела за руку мальчика в матроске, в фуражке
с лентами; за нею шел клетчатый человек, похожий
на клоуна, и шумно сморкался в платок, дергая себя за
нос.
Один из штатских, тощий, со сплюснутым лицом и широким
носом, сел рядом
с Самгиным, взял его портфель, взвесил
на руке и, положив портфель в сетку, протяжно, воющим звуком, зевнул. Старичок
с медалью заволновался, суетливо закрыл окно, задернул занавеску, а усатый спросил гулко...
Под Москвой,
на даче одного либерала, была устроена вечеринка
с участием модного писателя, дубоватого человека
с неподвижным лицом, в пенсне
на деревянном
носу.
Являлся чиновник особых поручений при губернаторе Кианский, молодой человек в носках одного цвета
с галстуком, фиолетовый протопоп Славороссов; благообразный, толстенький тюремный инспектор Топорков, человек
с голым черепом, похожим
на огромную, уродливую жемчужину «барок»,
с невидимыми глазами
на жирненьком лице и
с таким же, почти невидимым,
носом, расплывшимся между розовых щечек, пышных, как у здорового ребенка.
Две комнаты своей квартиры доктор сдавал: одну — сотруднику «Нашего края» Корневу, сухощавому человеку
с рыжеватой бородкой, детскими глазами и походкой болотной птицы, другую — Флерову, человеку лет сорока, в пенсне
на остром
носу,
с лицом, наскоро слепленным из мелких черточек и тоже сомнительно украшенным редкой, темной бородкой.
Теперь, когда попу, точно
на смех, грубо остригли космы
на голове и бороду, — обнаружилось раздерганное, темненькое, почти синее лицо, черные зрачки, застывшие в синеватых, масляных белках, и большой
нос, прямой,
с узкими ноздрями, и сдвинутый влево, отчего одна половина лица казалась больше другой.
— Наши сведения — полнейшее ничтожество, шарлатан! Но — ведь это еще хуже, если ничтожество, ху-же! Ничтожество — и водит за
нос департамент полиции, градоначальника, десятки тысяч рабочих и — вас, и вас тоже! — горячо прошипел он, ткнув пальцем в сторону Самгина, и снова бросил руки
на стол, как бы чувствуя необходимость держаться за что-нибудь. — Невероятно! Не верю-с! Не могу допустить! — шептал он, и его подбрасывало
на стуле.
— Тут, знаешь, убивали, — сказала она очень оживленно. В зеленоватом шерстяном платье,
с волосами, начесанными
на уши,
с напудренным
носом, она не стала привлекательнее, но оживление все-таки прикрашивало ее. Самгин видел, что это она понимает и ей нравится быть в центре чего-то. Но он хорошо чувствовал за радостью жены и ее гостей — страх.
Пришел длинный и длинноволосый молодой человек
с шишкой
на лбу,
с красным, пышным галстуком
на тонкой шее; галстук, закрывая подбородок, сокращал, а пряди темных, прямых волос уродливо суживали это странно-желтое лицо,
на котором широкий
нос казался чужим. Глаза у него были небольшие, кругленькие, говоря, он сладостно мигал и улыбался снисходительно.
— Преступные ошибки самозваных вождей! — крикнул сосед Самгина, плотный человек
с черной бородкой, в пенсне
на горбатом
носу.
Слабенький и беспокойный огонь фонаря освещал толстое, темное лицо
с круглыми глазами ночной птицы; под широким, тяжелым
носом топырились густые, серые усы, — правильно круглый череп густо зарос енотовой шерстью. Человек этот сидел, упираясь руками в диван, спиною в стенку, смотрел в потолок и ритмически сопел
носом.
На нем — толстая шерстяная фуфайка, шаровары
с кантом,
на ногах полосатые носки; в углу купе висела серая шинель, сюртук, портупея, офицерская сабля, револьвер и фляжка, оплетенная соломой.
«Общественные инстинкты» он проговорил гнусаво, в
нос и сморщив лицо, затем, опустив руки
на затылок, спросил
с негодованием...
Мысль о возможности какого-либо сходства
с этим человеком была оскорбительна. Самгин подозрительно посмотрел сквозь стекла очков
на плоское, одутловатое лицо
с фарфоровыми белками и голубыми бусинками зрачков,
на вялую, тяжелую нижнюю губу и белесые волосики
на верхней — под широким
носом. Глупейшее лицо.
На эстраде, заслоняя красный портрет царя Александра Второго, одиноко стоял широкоплечий, но плоский, костистый человек
с длинными руками, седовласый, но чернобровый, остриженный ежиком,
с толстыми усами под горбатым
носом и острой французской бородкой.
Пришла Марина и
с нею — невысокий, но сутуловатый человек в белом костюме
с широкой черной лентой
на левом рукаве,
с тросточкой под мышкой, в сероватых перчатках, в панаме, сдвинутой
на затылок. Лицо — смуглое, мелкие черты его — приятны; горбатый
нос, светлая, остренькая бородка и закрученные усики напомнили Самгину одного из «трех мушкетеров».
Подсели
на лестницу и остальные двое, один — седобородый, толстый, одетый солидно,
с широким, желтым и незначительным лицом,
с длинным, белым
носом; другой — маленький, костлявый, в полушубке,
с босыми чугунными ногами, в картузе, надвинутом
на глаза так низко, что виден был только красный, тупой
нос, редкие усы, толстая дряблая губа и ржавая бороденка. Все четверо они осматривали Самгина так пристально, что ему стало неловко, захотелось уйти. Но усатый, сдув пепел
с папиросы, строго спросил...
Дождь сыпался все гуще, пространство сокращалось, люди шумели скупее, им вторило плачевное хлюпанье воды в трубах водостоков, и весь шум одолевал бойкий торопливый рассказ человека
с креслом
на голове; половина лица его, приплюснутая тяжестью, была невидима, виден был только
нос и подбородок,
на котором вздрагивала черная, курчавая бороденка.
Забыв поблагодарить, Самгин поднял свои чемоданы, вступил в дождь и через час, взяв ванну, выпив кофе, сидел у окна маленькой комнатки, восстановляя в памяти сцену своего знакомства
с хозяйкой пансиона. Толстая, почти шарообразная, в темно-рыжем платье и сером переднике, в очках
на носу, стиснутом подушечками красных щек, она прежде всего спросила...
Самгин вдруг представил его мертвым:
на белой подушке серое, землистое лицо,
с погасшими глазами в темных ямах,
с заостренным
носом, а рот — приоткрыт, и в нем эти два золотых клыка.