Неточные совпадения
— Страхи —
в лесах живут, — скучновато сказал Пётр. —
В степи — какой же страх? Там — земля, да
небо, да — я.
Горит на солнце амбар, покрытый матовым, ещё не окрашенным железом, и, точно восковой, тает жёлтый сруб двухэтажного дома, подняв
в жаркое
небо туго натянутые золотые стропила, — Алексей ловко сказал, что дом издали похож на гусли.
Ложится на песок или на кучу стружек и быстро засыпает.
В зеленоватом
небе ласково разгорается заря; вот солнце хвастливо развернуло над землёю павлиний хвост лучей и само, золотое, всплыло вслед за ним; проснулись рабочие и, видя распростёртое, большое тело, предупреждают друг друга...
Было уже за полночь, когда он заметил, что над стадом домов города, из неподвижных туч садов, возникает ещё одна, медленно поднимаясь
в тёмно-серую муть
неба; через минуту она, снизу, багрово осветилась, он понял, что это пожар, побежал к дому и увидал: Алексей быстро лезет по лестнице на крышу амбара.
Им, его повадкой любовались, он чувствовал это и ещё более пьянел от радости быть таким, каков есть. Он сиял и сверкал, как этот весенний, солнечный день, как вся земля, нарядно одетая юной зеленью трав и листьев, дымившаяся запахом берёз и молодых сосен, поднявших
в голубое
небо свои золотистые свечи, — весна
в этом году была ранняя и жаркая, уже расцветала черёмуха и сирень. Всё было празднично, всё ликовало; даже люди
в этот день тоже как будто расцвели всем лучшим, что было
в них.
Наталья рубит кухонным ножом лёд
в медном тазу, хрустящие удары сопровождает лязг меди и всхлипывания женщины. Никите видно, как её слёзы падают на лёд. Жёлтенький луч солнца проник
в комнату, отразился
в зеркале и бесформенным пятном дрожит на стене, пытаясь стереть фигуры красных, длинноусых китайцев на синих, как ночное
небо, обоях.
День был яркий, благодатно сияло солнце, освещая среди жирных пятен жёлтого и зелёного пёструю толпу людей; она медленно всползала среди двух песчаных холмов на третий, уже украшенный не одним десятком крестов, врезанных
в голубое
небо и осенённых широкими лапами старой, кривой сосны.
Перед ним качался, ползал из стороны
в сторону тёмно-синий кусок
неба, прыгали звёзды.
День — серенький;
небо, по-осеннему, нахмурилось; всхрапывал, как усталая лошадь, сырой ветер, раскачивая вершины ельника, обещая дождь. На рыжей полосе песчаной дороги качались тёмненькие фигурки людей, сползая к фабрике; три корпуса её, расположенные по радиусу, вцепились
в землю, как судорожно вытянутые красные пальцы.
…
В середине лета наступили тяжёлые дни, над землёй,
в желтовато-дымном
небе стояла угнетающая, безжалостно знойная тишина; всюду горели торфяники и леса. Вдруг буйно врывался сухой, горячий ветер, люто шипел и посвистывал, срывал посохшие листья с деревьев, прошлогоднюю, рыжую хвою, вздымал тучи песка, гнал его над землёй вместе со стружкой, кострикой [кора, луб конопли, льна — Ред.], перьями кур; толкал людей, пытаясь сорвать с них одежду, и прятался
в лесах, ещё жарче раздувая пожары.
Он пошёл быстро, обдумывая на ходу, что надо сказать сыну, придумал что-то очень строгое и достаточно ласковое, но, тихо отворив дверь
в комнату Ильи, всё забыл. Сын стоял на коленях, на стуле, упираясь локтями о подоконник, он смотрел
в багрово-дымное
небо; сумрак наполнял маленькую комнату бурой пылью; на стене,
в большой клетке, возился дрозд: собираясь спать, чистил свой жёлтый нос.
В ласковый день бабьего лета Артамонов, усталый и сердитый, вышел
в сад. Вечерело;
в зеленоватом
небе, чисто выметенном ветром, вымытом дождямии, таяло, не грея, утомлённое солнце осени.
В углу сада возился Тихон Вялов, сгребая граблями опавшие листья, печальный, мягкий шорох плыл по саду; за деревьями ворчала фабрика, серый дым лениво пачкал прозрачность воздуха. Чтоб не видеть дворника, не говорить с ним, хозяин прошёл
в противоположный угол сада, к бане; дверь
в неё была не притворена.
Артамонов остановился, обернулся; Илья, протянув руку, указывал книгой на кресты
в сером
небе. Песок захрустел под ногами отца, Артамонов вспомнил, что за несколько минут пред этим он уже слышал что-то обидное о фабрике и кладбище. Ему хотелось скрыть свою обмолвку, нужно, чтоб сын забыл о ней, и, по-медвежьи, быстро идя на него, размахивая палкой, стремясь испугать, Артамонов старший крикнул...
Выйдя на берег Оки, он устало сел на песчаном обрыве, вытер пот с лица и стал смотреть
в реку.
В маленькой, неглубокой заводи плавала стайка плотвы, точно стальные иглы прошивали воду. Потом, важно разводя плавниками, явился лещ, поплавал, повернулся на бок и, взглянув красненьким глазком вверх,
в тусклое
небо, пустил по воде светлым дымом текучие кольца.
Серое
небо чуть порозовело;
в одном месте его явилось пятно посветлее, напоминая масляный лоск на заношенном сукне. Потом выглянула обломанная луна; стало свежо и сыро; туман лёгким дымом поплыл над рекой.
Съехались извозчики, усадили пьяных и повезли; впереди, стоя, ехал друг человеческий и что-то кричал
в кулак, как
в рупор. Дождь прекратился, но
небо было грозно чёрное, каким никогда не бывает наяву; над огромным корпусом караван-сарая сверкали молнии, разрывая во тьме огненные щели, и стало очень страшно, когда копыта лошадей гулко застучали по деревянному мосту через канал Бетанкура, — Артамонов ждал, что мост провалится и все погибнут
в неподвижно застывшей, чёрной, как смола, воде.
Небо сплошь замазано серым тестом облаков, так же серо и скучно было
в похмельной голове.
На крыльцо бесшумно вышел Артамонов старший, босиком,
в ночном белье, посмотрел
в бледное
небо и сказал людям под окном...
Из этого состояния полуяви-полусна Артамонова вытряхнуло острое ощущение голода. Он увидал себя
в саду,
в беседке; сквозь её стёкла и между мокрых ветвей просвечивало красноватое, странно близкое
небо, казалось, что оно висит тут же, за деревьями, и до него можно дотронуться рукою.