Неточные совпадения
История об Аграфене и Евсее была уж старая история в доме. О ней, как обо
всем на свете, поговорили, позлословили их обоих, а потом,
так же как и обо
всем, замолчали. Сама барыня привыкла видеть их вместе, и они блаженствовали целые десять лет. Многие ли в итоге годов своей жизни начтут десять счастливых? Зато вот настал и миг утраты! Прощай, теплый угол, прощай, Аграфена Ивановна, прощай, игра в дураки, и кофе, и водка, и наливка —
все прощай!
— Я не столько для себя самой, сколько для тебя
же отговариваю. Зачем ты едешь? Искать счастья? Да разве тебе здесь нехорошо? разве мать день-деньской не думает о том, как бы угодить
всем твоим прихотям? Конечно, ты в
таких летах, что одни материнские угождения не составляют счастья; да я и не требую этого. Ну, погляди вокруг себя:
все смотрят тебе в глаза. А дочка Марьи Карповны, Сонюшка? Что… покраснел? Как она, моя голубушка — дай бог ей здоровья — любит тебя: слышь, третью ночь не спит!
Александр был избалован, но не испорчен домашнею жизнью. Природа
так хорошо создала его, что любовь матери и поклонение окружающих подействовали только на добрые его стороны, развили, например, в нем преждевременно сердечные склонности, поселили ко
всему доверчивость до излишества. Это
же самое, может быть, расшевелило в нем и самолюбие; но ведь самолюбие само по себе только форма;
все будет зависеть от материала, который вольешь в нее.
— Эх, матушка Анна Павловна! да кого
же мне и любить-то, как не вас? Много ли у нас
таких, как вы? Вы цены себе не знаете. Хлопот полон рот: тут и своя стройка вертится на уме. Вчера еще бился целое утро с подрядчиком, да
все как-то не сходимся… а как, думаю, не поехать?.. что она там, думаю, одна-то, без меня станет делать? человек не молодой: чай, голову растеряет.
— «Дядя мой ни демон, ни ангел, а
такой же человек, как и
все, — диктовал он, — только не совсем похож на нас с тобой.
— Зачем
же вы, дядюшка, черпаете тину, зачем
так разрушаете и уничтожаете
все радости, надежды, блага… смотрите с черной стороны?
«Дядюшка! — думал он, — в одном уж ты прав, немилосердно прав; неужели и во
всем так? ужели я ошибался и в заветных, вдохновенных думах, и в теплых верованиях в любовь, в дружбу… и в людей… и в самого себя?.. Что
же жизнь?»
—
Так что
же, дядюшка? Сказали бы только, что это человек с сильными чувствами, что кто чувствует
так, тот способен ко
всему прекрасному и благородному и неспособен…
Она теперь похожа на
всех девиц:
такая же притворщица,
так же лжет,
так заботливо расспрашивает о здоровье…
так постоянно внимательна, любезна по форме… к нему… к Александру! с кем… о боже!
Он отдохнул, луч радости блеснул в душе. Влюбленные
все таковы: то очень слепы, то слишком прозорливы. Притом
же так приятно оправдать любимый предмет!
— Как
же так? Я лет пять его знаю и
все считал порядочным человеком, да и от кого ни послышишь —
все хвалят, а ты вдруг
так уничтожил его.
Оно живет своею жизнию и
так же, как и
все в человеке, имеет свою молодость и старость.
— Да ничего не сделаешь: это уж
такая натура.
Весь в тетку: та
такая же плакса. Я уж немало убеждал его.
«Ты еще
все, говорит,
такой же мечтатель!» — потом вдруг переменил разговор, как будто считая его пустяками, и начал серьезно расспрашивать меня о моих делах, о надеждах на будущее, о карьере, как дядюшка.
— В самом деле, бедный! Как это достает тебя? Какой страшный труд: получить раз в месяц письмо от старушки и, не читая, бросить под стол или поговорить с племянником! Как
же, ведь это отвлекает от виста! Мужчины, мужчины! Если есть хороший обед, лафит за золотой печатью да карты — и
все тут; ни до кого и дела нет! А если к этому еще случай поважничать и поумничать —
так и счастливы.
Он
же, к несчастию, как ты видишь, недурен собой, то есть румян, гладок, высок, ну, всегда завит, раздушен, одет по картинке: вот и воображает, что
все женщины от него без ума —
так, фат!
— И дружбу хорошо ты понимал, — сказал он, — тебе хотелось от друга
такой же комедии, какую разыграли, говорят, в древности вон эти два дурака… как их? что один еще остался в залоге, пока друг его съездил повидаться… Что, если б все-то
так делали, ведь просто
весь мир был бы дом сумасшедших!
—
Все в лавочке есть; а чего нет в лавочке,
так тут
же где-нибудь в колбасной есть; а там нет,
так в кондитерской; а уж чего в кондитерской нет,
так иди в аглицкий магазин: у французов
все есть!
— Да что, сударь, не на что смотреть! Не узнаешь, что и ешь: немцы накладут в кушанье бог знает чего: и в рот-то взять не захочется. И перец-то у них не
такой; подливают в соус чего-то из заморских склянок… Раз угостил меня повар Петра Иваныча барским кушаньем,
так три дня тошнило. Смотрю, оливка в кушанье: думал, как и здесь оливка; раскусил — глядь: а там рыбка маленькая; противно стало, выплюнул; взял другую — и там то
же; да во
всех… ах вы, чтоб вас, проклятые!..
— Как коварна судьба, доктор! уж я ли не был осторожен с ней? — начал Петр Иваныч с несвойственным ему жаром, — взвешивал, кажется, каждый свой шаг… нет, где-нибудь да подкосит, и когда
же? при
всех удачах, на
такой карьере… А!
— Как зачем? Не
все же так шататься! Одиночество наскучило; пришла пора, ma tante, усесться на месте, основаться, обзавестись своим домком, исполнить долг… Невеста
же хорошенькая, богатая… Да вот дядюшка скажет вам, зачем жениться: он
так обстоятельно рассказывает…
— Вот, ma tante, — сказал он, — доказательство, что дядюшка не всегда был
такой рассудительный, насмешливый и положительный человек. И он ведал искренние излияния и передавал их не на гербовой бумаге, и притом особыми чернилами. Четыре года таскал я этот лоскуток с собой и
все ждал случая уличить дядюшку. Я было и забыл о нем, да вы
же сами напомнили.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то
же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он
такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену.
Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как
же и не быть правде? Подгулявши, человек
все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит…
Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
О! я шутить не люблю. Я им
всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я
такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю
всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра
же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего
же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите
же оттуда —
все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)
Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Хлестаков (
таким же голосом). Не разберу ничего,
всё вздор.