Неточные совпадения
Вход в редакцию через подъезд со двора, по шикарной лестнице, в первый раз на меня, не видавшего редакций, кроме ютившихся по переулкам, каковы были в других московских изданиях, произвел приятное впечатление сразу, а самая редакция — еще больше. Это была большая, светлая,
с высокими окнами комната,
с рядом столов, покрытых зеленым сукном,
с книжными шкафами,
с уложенными в порядке на столах газетами. Тишина полная. Разговор тихий.
Помню такой случай: из конторы богатой фирмы Бордевиль украли двадцатипудовый несгораемый шкаф
с большими деньгами. Кража, выходящая из
ряда обыкновенных: взломали двери и увезли шкаф из Столешникова переулка — самого людного места — в августе месяце среди белого дня. Полицию поставили на ноги, сыскнушка разослала агентов повсюду, дело вел знаменитый в то время следователь по особо важным делам Кейзер, который впоследствии вел расследование событий Ходынки, где нам пришлось опять
с ним встретиться.
Приняв от него это благословение, я распрощался
с милыми людьми, — и мы
с Иваном очутились в выгоревшей, пыльной степи… Дальнейшие подробности со всеми ужасами опускаю, — да мне они уж и не казались особенными ужасами после моей командировки несколько лет тому назад за Волгу, в Астраханские степи, на чуму, где в киргизских кибитках валялись разложившиеся трупы, а
рядом шевелились черные, догнивающие люди. И никакой помощи ниоткуда я там не видел!
Я хотел уехать
с почтовым поездом, — станция была
рядом, — но он оставил меня ночевать и много-много рассказывал из донской старины. По его просьбе я раза три прочел ему поэму и обещал ее прислать.
Всюду эстрады для песенников и оркестров, столбы
с развешанными призами, начиная от пары сапог и кончая самоваром,
ряд бараков
с бочками для пива и меда для дарового угощения, карусели, наскоро выстроенный огромный дощатый театр под управлением знаменитого М.В. Лентовского и актера Форкатия, и, наконец, главный соблазн — сотни свеженьких деревянных будочек, разбросанных линиями и углами, откуда предполагалась раздача узелков
с колбасой, пряниками, орехами, пирогов
с мясом и дичью и коронационных кружек.
Рассвело. Синие, потные лица, глаза умирающие, открытые рты ловят воздух, вдали гул, а около нас ни звука. Стоящий возле меня, через одного, высокий благообразный старик уже давно не дышал: он задохся молча, умер без звука, и похолодевший труп его колыхался
с нами.
Рядом со мной кого-то рвало. Он не мог даже опустить головы.
Пошли мои странствования по Гуслицам. Гуслицы — название неофициальное. Они были расположены в смежных углах трех губерний: Московской, Владимирской и Рязанской. Здесь всегда было удобно скрываться беглым и разбойникам, шайки которых, если ловят в одной губернии, — перекочевывали
рядом, в соседнюю, где полиция другой губернии не имела права ловить. Перешагнул в другую — и недосягаем! Гусляки ездили еще по городам собирать на погорелое
с фальшивыми свидетельствами. Этот промысел много давал.
А через три дня, в четверг, в «Развлечении» появились во весь лист карикатуры: лопнувший колокол, а
рядом два близнеца
с лицом Н.П. Ланина, редактора «Русского курьера», а далее сам Н.П. Ланин сидит в ванне
с надписью «ланинское шампанское» и из ванны вылетает стая уток, и тут же издатель «Новостей дня» А.Я. Липскеров ловит этих уток.
В.А. Гольцев, руководивший политикой, писал еженедельные фельетоны «Литературное обозрение», П.
С. Коган вел иностранный отдел, В.М. Фриче ведал западной литературой и в
ряде ярких фельетонов во все время издания газеты основательно знакомил читателя со всеми новинками Запада, не переведенными еще на русский язык.
Кроме прекрасной памяти, которую оставил по себе
С.А. Юрьев, вспоминается после него
ряд анекдотов, характеризующих его удивительную рассеянность.
Редакция поместилась в бывшем магазине Лукутина, где продавались его знаменитые изделия из папье-маше. Одновременно И.Д. Сытин выстроил в приобретенном у Н.А. Лукутина владении четырехэтажный корпус на дворе, где разместилась редакция и типография и где стало печататься «Русское слово» на новых ротационных машинах.
Рядом И.Д. Сытин выстроил другой корпус, для редакции,
с подъемными машинами для своих изданий.
Запомнилась картина: у развалин домика — костер, под рогожей лежит тело рабочего
с пробитой головой, а кругом сидят четверо детей не старше восьми лет и
рядом плачущая беременная мать. Голодные, полуголые — в чем вышли, в том и остались.
На другой день пристав, театрал и приятель В.П. Далматова, которому тот рассказал о вчерашнем, сказал, что это был драгунский юнкер Владимир Бестужев, который, вернувшись
с войны, пропивает свое имение, и что сегодня его губернатор уже выслал из Пензы за целый
ряд буйств и безобразий.
Приезжает красавица-молодица со старушкой, в сарафанах или платьях
с рядом пуговиц от ворота до подола, как в керженских или хвалынских скитах одеваются, как М.В.
Исключение насчет «на чай» прислуге он делал только за этим почетным столом, чтоб не отставать от других. Здесь каждый платил за себя, а Савва Морозов любил шиковать и наливал соседей шампанским. От него в этом не отставал и Савва Мамонтов. Мне как-то пришлось сидеть между ними. Я слушал
с интересом рассказ Мамонтова о его Северном павильоне справа, а слева — Савва Морозов все подливал и подливал мне «Ау», так как Бугров сидел
с ним
рядом и его угощал Морозов.
Я сидел в третьем
ряду кресел. Что-то незнакомое и вместе
с тем знакомое было в ней. Она подняла руку, чтобы взять у соседа афишу. А на ней мой кошелек — перламутровый, на золотой цепочке! А на груди переливает красным блеском рубиновая брошка — сердце, пронзенное бриллиантовой стрелой…
Неточные совпадения
Пришел в
ряды последние, // Где были наши странники, // И ласково сказал: // «Вы люди чужестранные, // Что
с вами он поделает?
Пошли за Власом странники; // Бабенок тоже несколько // И парней
с ними тронулось; // Был полдень, время отдыха, // Так набралось порядочно // Народу — поглазеть. // Все стали в
ряд почтительно // Поодаль от господ…
Под утро поразъехалась, // Поразбрелась толпа. // Крестьяне спать надумали, // Вдруг тройка
с колокольчиком // Откуда ни взялась, // Летит! а в ней качается // Какой-то барин кругленький, // Усатенький, пузатенький, //
С сигарочкой во рту. // Крестьяне разом бросились // К дороге, сняли шапочки, // Низенько поклонилися, // Повыстроились в
ряд // И тройке
с колокольчиком // Загородили путь…
Одел меня, согрел меня // И
рядом, недостойного, //
С своей особой княжеской // В санях привез домой!»
Как истинный администратор он различал два сорта сечения: сечение без рассмотрения и сечение
с рассмотрением, и гордился тем, что первый в
ряду градоначальников ввел сечение
с рассмотрением, тогда как все предшественники секли как попало и часто даже совсем не тех, кого следовало.