Неточные совпадения
И на самом деде это
было почти
так.
— Зачем, зачем… — взволнованно перебил его Федор Дмитриевич. — Поверь мне, что
такое предложение
будет только истолковано в смысле недостаточности чувства… А этого женщина не прощает…
— Кто всех более всему этому удивлен,
так это я сам, — продолжал граф. — Кто мог бы сказать, что наступит день, в который я
буду влюблен с честными намерениями!
— И вообрази себе, — продолжал между тем Владимир Петрович, — моя очаровательная незнакомка оказалась не только русскою, но даже петербургскою жительницей — это дочь бывшего горного исправника,
такие должности
есть в Сибири, Конкордия Васильевна Батищева.
— Ну это пройдет… Поверь мне, что богатство не
так страшно, как бедность… Нужно только
быть достойным его… Богачу прощается его богатство, если он сумеет сделать из него хорошее употребление.
— Нет, это уж из рук вон что
такое… Ты отказываешься
быть моим шафером… Пусть
так… Я уважаю высказанные тобою причины… Неужели у тебя уж
так рассчитаны твои минуты и секунды, что ты не можешь уделить их несколько для твоего старого друга.
Он не понимал, что после перенесенного страшного горя Караулову порой необходимо
было уединение, чтобы собраться со своими мыслями. Что иногда эта жажда уединения приходила
так же внезапно, как желание уйти из одиночества, желание, приведшее его к Владимиру Петровичу.
— На мой взгляд это прекрасная партия и для меня, и для нее… — ораторствовал граф. — Между нами
будь сказано, я очень нуждался в
такой партии… Мое состояние таяло день за днем, я сохранил только мелкие остатки… Обладай Кора даже менее выдающимися душевными качествами и красотой, я бы все равно женился на ней…
—
Была бы коза, да золотые рога! — мелькнуло в уме Караулова. —
Так и женился бы на козе.
— Почему же не решиться… Я совершенно уверен, что сумею завязать с моей женой ее первый и последний роман и
таким образом окончательно овладеть ее сердцем… Наивность и иллюзии скоро исчезнут и через пять лет у меня
будет жена — самая восхитительная из всех женщин.
Василию Никандровичу Батищеву,
так звали отца Конкордии Васильевны, нельзя
было отказать в этой сметливости и умении.
За женой Василий Никандрович взял тысчонок двести, и
таким образом и составился капитал в два миллиона, который, по мнению графа Белавина,
был предназначен судьбою ему и который делал хорошенькую Кору, единственную дочь горного исправника Батищева, графинею.
Удачи торговых предприятий, возрастающее не по дням, а по часам богатство не радовали супругов,
так как труды и заботы не имели цели, которой
были бы дети — это несомненное Божье благословение.
Ольга Ивановна не пропускала ни одного приемного дня, чтобы не повидать свою ненаглядную Корочку, и привозила ей
такое количество гостинцев, которыми можно
было накормить весь институт.
Оно
так почти и
было, потому что добрая по сердцу Кора делилась по-братски со своими подругами и однокашницами.
Свадьба
была назначена в сентябре,
так как эти три месяца отсрочки
были потребованы Зуевой для окончательного заготовления приданого, большинство вещей которого
было заказано в Вене и Париже и не могли
быть получены ранее этого времени.
Таким скульптором для нее
была пока что ее тетка Ольга Ивановна Зуева, которую Кора любила до обожания.
Эти пожелания и поздравления
были в данном случае в большинстве искренними,
так как «дивная парочка», как выразился один из присутствующих сановников, действительно привлекала к себе сердца. Конкордия Васильевна, казалось,
была создана для того, чтобы жить в лучах счастья, и нагнать тень на это прелестное личико
было бы преступлением, решиться на которое мог только очень испорченный человек.
Не
таким казался граф, хотя его прошлое — это знали все — не
было безукоризнено. Но кто не отдавал дань юности? Кто не
был в молодых годах мотыльком, летящим на яркое пламя доступной женщины?
Его восторженный взгляд, покоившийся на молодой жене, красноречиво говорил о любви — какая это
была любовь, немногие задавались
таким вопросом.
Что
было совершенно неправдоподобно,
так это то, что это продолжалось уже три месяца. За эти три месяца граф
был всего два раза среди своих холостых друзей, но не провел ни одной ночи вне дома.
— Нет, теперь ехать невозможно… Наступает концертный сезон, смешно не успевши приехать, снова скакать куда-то… Я не хочу
быть смешным… — заявил он
таким раздражительным тоном, точно поездку предложил не он, а графиня.
— Ого! Как хотите,
так я беру графа… — встала балетная Маруся — это
была она — и вышла из кабинета.
Он припоминал, что он тотчас хотел ехать домой, но Маруся
так мило просила его остаться… Он
был очень пьян и позволил себя уговорить, она его раззадорила тем, что сказала, что жена его бросила, а он бежит за ней просить прощения.
«Возможно ли, — уже воскликнул почти уверенно граф, — правдоподобно ли, чтобы эта женщина,
такая молодая,
такая прекрасная
была чудовищем лицемерия и вероломства… Могли он
так ошибиться, он —
такой знаток женщин, умевший с первого взгляда, по мимолетному выражению их лиц определять их характер и темперамент».
Голос его все-таки
был несколько хрипл и дрожал.
Розовая обивка стен и мебели,
такого же цвета портьеры и занавеси, громадное венецианское трюмо, этажерки со всевозможными obgets-d'arts из фарфора, бисквита и бронзы, громадный во всю комнату пушистый ковер, — все делало этот уголок веселым и приветливым, какою
была и сама хозяйка, только сегодня в своем черном платье со строгим выражением несвойственной ей серьезности на лице, она производила резкий контраст обстановке ее любимого уголка.
Так было и с графом, хотя в глубине его души, надо сознаться, шевелилось сознание полной невинности его жены, но он не хотел прислушиваться к этому внутреннему голосу,
так как иначе чем же
был он перед этой «святой женщиной».
Он понял, что жена хочет сделать ему историю и шел навстречу ссоре, которая, казалось ему, извинит его вчерашний поступок. Подозрения, которые он создал, все же
были в его глазах
так проблематичны, что замена их сценой ревности ему улыбалась.
«Значит она вернулась сюда прямо от Кюба, — сообразил он. — Чтобы сказать с
такою точностью час, в который он вернулся домой, надо
было считать часы… Она и считала их. Несомненно, что она ни в чем не виновата»!
— Милостивый государь… Ваше вчерашнее поведение можно
было бы еще извинить, если бы вы явились ко мне с раскаянием… Вы же с наглостью напоминаете мне о вчерашнем эпизоде, который должны бы сами заставить меня забыть… Скажите мне, если вы это знаете,
есть ли еще мужья, способные, как вы, обесчестивать своих жен, вводя их в
такие позорные места…
— Позорные места!.. Это несколько сильно сказано… — отвечал он. — Конечно, Кюба не монастырь… И притом вы
были в подобных местах не первый раз, однако, не выражали
так сильно против них вашего негодования… Кроме того, вы
были там с мужем, под его защитой.
— Я уехала потому, что защитник, о котором вы говорите, показался мне в эту минуту совершенно ненадежным,
так как время, которое я провела одна в отдельном кабинете, оказалось достаточным, чтобы мне
было нанесено страшное оскорбление.
— Первый виновник, — наконец заговорила графиня — во всем происшедшем — это вы! Никто не обязан знать, жена или даже случайная любовница идет под руку с молодым человеком… В данном же случае ошибка
была еще возможнее,
так как эта молодая женщина
была с эти молодым человеком в
таком месте, которое посещают одни кокотки. Не уважая меня, вы подали повод не уважать меня и другим…
Таким исходом
была разлука.
Так прошло около пяти месяцев, в которые граф
был положительно примерным мужем.
У ворот дома Зуевой он принужден
был остановиться,
так как со двора выехала карета, одно из стекол которой
было спущено, и из нее глядела восхитительная брюнетка, с лучистыми голубыми глазами, рядом же с ней сидела почтенная дама.
Ему нечего
было и искать знакомства,
так как красавица-миллионерша и он — бедный студент — два полюса.
Такая враждебность «к титулованным» в Антиповне имела свои причины: единственный жилец, который прожил у нее довольно долго и уехал, не заплатив значительную, по крайней мере для нее, сумму,
был какой-то захудалый князь.
Он провел бы около нее всю жизнь, труд показался бы ему легким и приятным,
так как он трудился бы для любимой женщины, уважение и любовь которой
были бы для него высшими наградами.
— Это ужасно,
так стеснять незнакомого человека! — воскликнула старушка, хорошо сознавая, что другого выхода, как принять предложение доктора, действительно не
было.
Федор Дмитриевич решил переночевать, с твердым намерением на другой же день уехать к себе домой,
так как маленькая пациентка
была совершенно здорова.
То, что
было для него счастьем,
таким счастьем при одной мысли о котором он терял голову и в нем бушевала вся кровь, другой человек принимал совершенно равнодушно, с презрительною холодностью.
Для нее не
было ничего бесполезного, ничего
такого, чем она бы пренебрегала.
Прошение им
было послано сравнительно недавно, а потому он и не рассчитывал на
такой скорый ответ и именно в то время, когда он всей душой стремился в Петербург.
Он торопил исполнением канцелярских формальностей, но все же только через две недели
было получено желанное разрешение, и Федор Дмитриевич очутился в вагоне железной дороги, той самой дороги, по которой
так недавно проехала та, которая все более и более наполняла собою все его существо.
Когда посещение дома графа Белавина зависело от его воли, он колебался и раздумывал, откладывал его до последнего времени, тая, однако, внутри себя сознание, что он все же решится на него, теперь же, когда этим возгласом графа Владимира Петровича: «Едем!» — вопрос
был поставлен ребром, когда отказ от посещения
был равносилен окончательному разрыву с другом, и дом последнего делался для него потерянным навсегда, сердце Караулова болезненно сжалось, и в этот момент появилось то мучительное сомнение в своих силах, тот страх перед последствиями этого свидания, которые на минуту смутили Федора Дмитриевича, но это мимолетное смущение не помешало, как мы знаем, ему все-таки тотчас же ответить...
Одна мысль
быть подле графини Конкордии наполняла все его существо
таким трепетно-радостным чувством, что он боялся признаться в нем самому себе.
— Конечно, по возвращении ты
будешь знаменитостью! Уже теперь газеты прокричали твое имя. Но что
такое слава? Она требует больше жертв, чем стоит!