Неточные совпадения
Краска негодования залила ее лицо.
В руке она действительно держала свой портрет, вделанный
в футляр голубого бархата с золотыми застежками и украшениями
в виде инициалов ее имени и короны.
— А я еще рассердилась на него, что он бросил на пол мой портрет… А он выронил его из
рук перед смертью… — рассказывала она Эрнестине Ивановне все, что произошло
в кабинете покойного князя.
Домашний доктор князя Владимира Яковлевича на вопрос местного частного пристава о причинах такой внезапной смерти промычал
в ответ что-то чрезвычайно неопределенное, а на просьбу княжны, сестры покойного, выдать свидетельство о смерти, несмотря на то, что ощутил
в своей
руке пачку крупных ассигнаций, только замахал
руками, разжав из них даже ту,
в которую он взял деньги.
Частный пристав с галантностью военного человека поднял ассигнации, быть может желая возвратить их хозяйке. Но княжна
в то время быстро пошла к выходу. Полицейский чиновник несколько времени подержал ассигнации
в руках, следя глазами за удаляющейся Александрой Яковлевной, затем вдруг, как бы спохватившись, быстро сунул их
в карман.
В кабинете раздели покойного и готовились обмывать его, а
в гостиной письмоводитель пристава писал протокол осмотра трупа внезапно скончавшегося князя Владимира Яковлевича Баратова. По какой-то чисто полицейской чуткости частный пристав вошел
в залу именно
в тот момент, когда Карл Богданович, замахав
руками, выронил деньги.
Женитьба и даже серьезное ухаживание за княжной не входили, как видно,
в расчеты графа Довудского. Болевшая, но еще сильно боровшаяся со смертью графиня Казимира Сигизмундовна Олизар служила ли к тому препятствием или же Станислав Владиславович находил, что и без обладания княжной, законно или незаконно, он достаточно крепко держит ее
в руках ему одному известными средствами.
В самом доме было множество комнат; зала, две гостиных, угольная составляли так называемую парадную часть дома. Убранство их было несколько странно, хотя не отличалось от домов других московских бар средней
руки, по состоянию к которым принадлежал и князь Прозоровский. Рядом с вычурной мебелью попадались стулья домашнего, грубого изделия из простого дерева, окрашенные желтой краской; рядом с картинами заграничных мастеров висела мазня доморощенного крепостного живописца.
Для вящей убедительности
в своей речи он даже дотронулся
рукою до плеча князя. Он знал князя Ивана Андреевича — похвала дочери было лучшим успокоительным для него лекарством.
Истинно русские люди искони отличались любовью к отечеству и искренней верой
в Всемогущего Творца,
в Того, чья десница благословила горы Киевские и освятила Днепр — купель наших предков; чья десница благословила начинания Владимира Святого, подкрепила Ярослава, покровительствовала Александру Невскому; поразила
рукой Дмитрия полчища Батыевы и покорила под власть России многочисленные народы и на этих самых местах прославила оружие храбрых защитников этого отечества.
Едва первый луч солнца блеснул
в вершинах дубровных, как враги стремительно бросились к столице; сошлись войска, и солнце осветило страшную битву, где кровь иноплеменных мешалась с кровью христианской и трупы валялись кучами. Ожесточенный враг наступал сильно, но Десница Вышнего покрыла щитом своим и столицу, и войска, ополчила
руки воинов на врага строптивого и укрепила мышцы их: враг не коснулся места освященного и, подобно Мамаю, со стыдом и злобою бессильною, отступил от столицы.
Здесь же,
в храме Пресвятой Богородицы Донские, незадолго до начала нашего рассказа был похоронен преосвященный Амвросий — невинный страдалец, павший от
руки мятежников
в 1771 году.
Панихида уже подходила к концу, как вдруг Капитолина Андреевна пошатнулась и упала на
руки подоспевших мужчин,
в числе которых был и граф Довудский, стоявший сзади княжны Баратовой.
— Умер, умер! — с отчаянием
в голосе воскликнул Суворов. Он приложил
руку к сердцу раненого. — Нет, нет… оно бьется… Это обморок, положите его на землю…
Иван Афанасьевич приступил тотчас к извлечению пули. Операция под его искусными
руками удалась отлично. Перевязка уже была окончена, когда страдалец пришел
в себя и удивленно оглядывался кругом.
О матери Александра Васильевича Суворова известно только то, что ее звали Авдотьей Федосьевной и что вышла она замуж за Василия Ивановича
в конце 20-х годов. Отец ее Федосий Мануков был дьяк и по указу Петра Великого описывал Ингерманландию по урочищам.
В 1718 году, во время празднования свадьбы князя-папы, он участвовал
в потешной процессии, одетый по-польски, со скрипкою
в руках;
в 1737 году был петербургским воеводою и
в конце года судился за злоупотребления по службе.
У Василия Ивановича было слишком много занятий денежного характера, по его мнению, более важных. Он махнул на сына
рукой, а посторонние, вслед за дядькой, окрестили его «дикарем». Его оставили, таким образом,
в покое, к его большому удовольствию, но покой этот изредка все-таки нарушался.
— Солдатом… Саша — солдатом… Такой хилый да болезненный, да он недели не вынесет
в солдатской службе! — всплеснула
руками Авдотья Федосьевна.
Надежды оправдались. Елизавета твердою
рукою взялась за кормило власти, но
в течение ее царствования Петербург все еще представлял описанную нами картину.
— Выберем, выберем, время терпит… По твоему горькому сиротству плата тебе будет два рубля
в месяц с услугой, муку, крупу, живность из деревни присылать буду… Коли хочешь — по
рукам, коли нет — от ворот поворот.
— Не надо, не надо… — замахал
рукой старик Суворов и снова возвратился,
в сопровождении Марьи Петровны и сына,
в большую горницу.
— Какую? — спросил он, обернувшись и держа книги
в руках.
— Слышу, папенька, и не надо… Не пожалуюсь… Только бы поскорей
в строй, — радостно подбежал Саша и поцеловал
руку отца.
Через несколько минут она вернулась вместе с работницей. У обеих
в руках была посуда, ножи, вилки и ложки. Марья Петровна накрыла стол чистой скатертью светло-серого цвета с красными каймами.
— Петровой… — протянул тот
руку, но Василий Иванович быстро опрокинул ее себе
в рот и, наполнив другую, поднес Аврааму Петровичу.
Наталья Федоровна Лопухина, дочь генерала Балк-Полева была красавица
в полном смысле этого слова. Своей красотой она затмевала всех петербургских женщин, с кем говорила она, на кого посмотрела, тот считал себя уже счастливейшим из смертных. И такая женщина была отдана
в руки грубого палача.
Отец Илларион угомонился ранее года. С ним сделалась так называемая «пьяная горячка».
В припадке ее он влез на трубу дома и, вероятно вообразя себя птицей или другим крылатым существом, подняв
руки кверху, бросился вниз. Поднятый, весь разбитый, с вывихнутою ногою, он был отправлен
в больницу. Все это произошло
в отсутствие Александра Васильевича.
Он подвинулся к ней еще ближе. Она обвила его шею своими
руками. Губы их слились
в долгом горячем поцелуе.
Александр Васильевич одной
рукой помог Глаше усесться
в телегу, а другой сунул
в руку старика несколько монет.
Они вместе прошли
в его комнату, где Суворов сунул
в руки попадьи несколько монет.
Фридрих II далеко не был тем глупым сыном, которому, согласно пословице, «не
в помощь богатство», и это доброе наследие не осталось
в его
руках мертвым капиталом — он не был способен зарывать талант
в землю.
Ядром ему сорвало голову, но левая
рука крепко держала порученное ему знамя и при наступившей моментальной смерти, видимо, окоченела на древке, нижний конец которого был укреплен
в стремени.
Сражение при Кунерсдорфе, несмотря на одержанную блестящую победу, не принесло все-таки союзникам никакого результата. Судьба Пруссии находилась
в руках союзников, а они говорили австрийцам: «Мы много сделали, теперь ваша очередь».
В этом снова сказывались придворные влияния. Австрийцы же между тем бездействовали от нерешительности своего главнокомандующего — Дауна.
«На войне все просто, — сказал один писатель, — но простота эта дается трудно». Что сделал бы Суворов на месте Салтыкова, того именно и боялся прусский король. Он писал королеве, чтобы она торопилась выезжать из Берлина с королевским семейством и приказала бы вывозить архив, так как город может попасть
в руки неприятеля. К счастью Фридриха, он имел перед собой не Суворова, а Салтыкова.
Получив полк
в свои
руки не временно, Александр Васильевич действительно принялся за его обучение по своей собственной методе, и результаты ее сказались на красносельских маневрах
в 1765 году, где полк отличился перед другими и заслужил благосклонное одобрение императрицы.
Тот тоже несколько раз осенил себя крестным знамением и, поклонившись
в пояс иконам, присел на край и стал вертеть
в руках свою шапку.
—
В лучах, батюшка, светлая-пресветлая, с младенцем на
руках.
Народ бросился
в Кремль. Бог знает откуда
в руках народа появилось оружие и орудия. Ружья и тесаки были взяты, впрочем, у убитых солдат.
Ворвавшись
в Чудов монастырь, толпа начала бить и рвать все попадавшееся ей под
руку, не останавливаясь даже перед страшным кощунством, — мятежники срывали иконы, ломали их, топтали ногами.
Граф Довудский занимал целый флигелек, стоявший
в глубине двора и состоящий из нескольких комнат, убранных также изящно и комфортабельно. Хотя он жил один с лакеем и поваром, но на всей обстановке его жилища лежал оттенок женской
руки, или, это будет даже вернее, женских
рук.
Сколько денег уже перешло через мои
руки в конфедератскую кассу!
— Но ведь собранные деньги не могли попасть
в наши
руки, они должны были идти на пользу православных церквей, — вставил Станислав Владиславович.
— Нам и было на
руку то, что так думал архиепископ Амвросий. Через близких к нему мы сумели натолкнуть его на мысль, что сборища у Варварских ворот вредны во время эпидемии и что сундук с деньгами следует опечатать, а то собранная
в нем довольно крупная сумма может быть украдена. Амвросий полетел к Еропкину. О чем они там беседовали, я не знаю, только на другой день Еропкин распорядился взять сундук.
Происшедший
в Москве бунт был результатом любви к ближнему Кржижановского и компании. Этот бунт произошел так неожиданно быстро, мятежники, обагрив свои
руки невинною кровью московского первопресвитера, также быстро были усмирены и переловлены, что, собственно говоря, были местности обширной Москвы,
в которых даже не знали о происшедшем.
Несмотря на такие высокочеловеческие меры, москвичи смотрели на него недружелюбно и на первых же порах подожгли Головинский дворец,
в котором он остановился. Впрочем, это было, кажется, делом
руки польских изобретателей «чудесного сна», которым не нравились меры, приводящие к спокойствию
в столице. Они жаждали смут и равнодушно смотрели на казни, оставаясь безнаказанными.
В это время через гостиную прошел князь Владимир Яковлевич Баратов под
руку с княжной Прозоровской.
Они ищут этих наслаждений, думая найти их
в женщинах, обладающих совершенно противоположными им качествами — невинностью и неопытностью, забывая, что не им и не их дрожащими
руками открывать для этих весталок светлый храм любви…
— Моя, ты моя… — отнял он
руки от лица и заключил ее
в свои объятия.
Он проводил ее под
руку до самого дома, ввел
в широкий коридор, где находилась ее комната, и удалился, только убедившись, что она вошла к себе.
— Я люблю ее, князь. Если я так долго медлил и не заявлял об этом чувстве княжне Варваре, то это происходило лишь потому, что я, как человек не первой молодости, старался убедиться
в силе этого чувства,
в том, что это не один каприз влюбленного. Я убедился
в этом окончательно
в это лето, как убедился и
в том, что я далеко не противен княжне. Я имею честь просить у вас
руки вашей дочери.
Князь Иван Андреевич взял дочь за голову и поцеловал
в лоб. Княжна поцеловала его
руку.