Неточные совпадения
Нам не повезло. Мы приехали во Владивосток два дня спустя после ухода «Эльдорадо». Меня выручили П.Г. Тигерстедт и А.Н. Пель, предложив отправиться с ними
на миноносцах. Они должны
были идти к Шантарским островам и по
пути обещали доставить меня и моих спутников в залив Джигит [Отряд состоял из 5 миноносцев: «Грозный», «Гремящий», «Стерегущий», «Бесшумный» и «Бойкий».].
В заливе Джигит нам пришлось просидеть около двух недель. Надо
было дождаться мулов во что бы то ни стало: без вьючных животных мы не могли тронуться в
путь. Воспользовавшись этим временем, я занялся обследованием ближайших окрестностей по направлению к заливу Пластун, где в прошлом году у Дерсу произошла встреча с хунхузами. Один раз я ходил
на реку Кулему и один раз
на север по побережью моря.
Двое суток мы пригоняли к мулам седла и налаживали вьюки. 30 июня
была последняя дневка, а
на следующий день, 1 июля, мы тронулись в
путь.
На другой день мы выступили рано.
Путь предстоял длинный, и хотелось поскорее добраться до реки Сан-хобе, откуда, собственно, и должны
были начаться мои работы. П.П. Бордаков взял ружье и пошел стороной, я с Дерсу по обыкновению отправился вперед, а А.И. Мерзляков с мулами остался сзади.
Вечером, сидя у жаровни с угольями, я
пил чай с солеными лепешками и расспрашивал старика о
путях, ведущих
на север.
Утром 4 августа мы стали собираться в
путь. Китайцы не отпустили нас до тех пор, пока не накормили как следует. Мало того, они щедро снабдили нас
на дорогу продовольствием. Я хотел
было рассчитаться с ними, но они наотрез отказались от денег. Тогда я положил им деньги
на стол. Они тихонько передали их стрелкам. Я тоже тихонько положил деньги под посуду. Китайцы заметили это и, когда мы выходили из фанзы, побросали их под ноги мулам. Пришлось уступить и взять деньги обратно.
Он поднял ружье и стал целиться, но в это время тигр перестал реветь и шагом пошел
на увал в кусты. Надо
было воздержаться от выстрела, но Дерсу не сделал этого. В тот момент, когда тигр
был уже
на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился в заросли. После этого Дерсу продолжал свой
путь. Дня через четыре ему случилось возвращаться той же дорогой. Проходя около увала, он увидел
на дереве трех ворон, из которых одна чистила нос о ветку.
На небе
было так много звезд, что оно казалось одной сплошной туманностью; из всей этой массы особенно явственно выделялся Млечный
Путь.
Выступление
было назначено
на другой день, но осуществить его не удалось из-за весьма ненастной погоды. Наконец 4 сентября дождь перестал. Тогда мы собрали свои котомки и после полудня выступили в дальний
путь.
Для того чтобы вода не снесла с намеченного
пути, надо крепко держаться
на ногах, что возможно только при условии, если ноги
будут обуты.
На другой день мы продолжали наш
путь вниз по долине реки Такемы и в три с половиной дня дошли до моря уже без всяких приключений. Это
было 22 сентября. С каким удовольствием я растянулся
на чистой циновке в фанзе у тазов! Гостеприимные удэгейцы окружили нас всяческим вниманием: одни принесли мясо, другие — чай, третьи — сухую рыбу. Я вымылся, надел чистое белье и занялся работой.
Путь по реке Квандагоу показался мне очень длинным. Раза два мы отдыхали, потом опять шли в надежде, что вот-вот покажется море. Наконец лес начал редеть; тропа поднялась
на невысокую сопку, и перед нами развернулась широкая и живописная долина реки Амагу со старообрядческой деревней по ту сторону реки. Мы покричали. Ребятишки подали нам лодку. Наше долгое отсутствие вызвало у Мерзлякова тревогу. Стрелки хотели уже
было идти нам навстречу, но их отговорили староверы.
По моим расчетам, у нас должно
было хватить продовольствия
на две трети
пути. Поэтому я условился с А. И. Мерзляковым, что он командирует удэгейца Сале с двумя стрелками к скале Ван-Син-лаза, где они должны
будут положить продовольствие
на видном месте.
На следующий день, 5 октября, в 2 часа дня с тяжелыми котомками мы выступили в дорогу.
По сторонам высились крутые горы, они обрывались в долину утесами. Обходить их
было нельзя. Это отняло бы у нас много времени и затянуло бы
путь лишних дня
на четыре, что при ограниченности наших запасов продовольствия
было совершенно нежелательно. Мы с Дерсу решили идти напрямик в надежде, что за утесами
будет открытая долина. Вскоре нам пришлось убедиться в противном: впереди опять
были скалы, и опять пришлось переходить с одного берега
на другой.
Вечером я подсчитал броды.
На протяжении 15 км мы сделали 32 брода, не считая сплошного хода по ущелью. Ночью небо опять затянуло тучами, а перед рассветом пошел мелкий и частый дождь. Утром мы встали раньше обычного,
поели немного, напились чаю и тронулись в
путь. Первые 6 км мы шли больше по воде, чем по суше.
Мы рассчитали, что если пойдем по тропе, то выйдем
на реку Найну к корейцам, и если пойдем прямо, то придем
на берег моря к скале Ван-Син-лаза.
Путь на Найну нам
был совершенно неизвестен, и к тому же мы совершенно не знали, сколько времени может занять этот переход. До моря же мы рассчитывали дойти если не сегодня, то, во всяком случае, завтра к полудню.
Наш трудный
путь был кончен. Сюда стрелки должны
были доставить продовольствие, здесь мы могли оставаться
на месте до тех пор, пока окончательно не выздоровеем.
20 октября, утром, мы тронулись в
путь. Старообрядец Нефед Черепанов вызвался проводить нас до реки Соен.
На этом
пути в море впадает несколько речек, имеющих только туземные названия. Это
будут: Мэяку (по-китайски Михейзуйза), Найна, Калама, Гианкуни и Лоси.
За перевалом тропа идет по болотистой долине реки Витухэ. По
пути она пересекает четыре сильно заболоченных распадка, поросших редкой лиственницей.
На сухих местах царят дуб, липа и черная береза с подлесьем из таволги вперемежку с даурской калиной. Тропинка привела нас к краю высокого обрыва. Это
была древняя речная терраса. Редколесье и кустарники исчезли, и перед нами развернулась широкая долина реки Кусун. Вдали виднелись китайские фанзы.
Маленький ключик привел нас к каменистой, заваленной колодником речке Цаони, впадающей в Кумуху с правой стороны. После полуденного привала мы выбрались из бурелома и к вечеру достигли реки Кумуху, которая здесь шириной немного превосходит Цаони и мало отличается от нее по характеру. Ширина ее в верховьях не более 4–5 м. Если отсюда идти по ней вверх, к Сихотэ-Алиню, то перевал опять
будет на реке Мыхе, но уже в самых ее истоках. От устья Цаони до Сихотэ-Алиня туземцы считают один день
пути.
Когда намеченный маршрут близится к концу, то всегда торопишься: хочется скорее закончить
путь. В сущности, дойдя до моря, мы ничего не выигрывали. От устья Кумуху мы опять пойдем по какой-нибудь реке в горы; так же
будем устраивать биваки, ставить палатки и таскать дрова
на ночь; но все же в конце намеченного маршрута всегда
есть что-то особенно привлекательное. Поэтому все рано легли спать, чтобы пораньше встать.
На обратном
пути я спросил Дерсу, почему он не стрелял в диких свиней. Гольд ответил, что не видел их, а только слышал шум в чаще, когда они побежали. Дерсу
был недоволен: он ругался вслух и потом вдруг снял шапку и стал бить себя кулаком по голове. Я засмеялся и сказал, что он лучше видит носом, чем глазами. Тогда я не знал, что это маленькое происшествие
было повесткой к трагическим событиям, разыгравшимся впоследствии.
По
пути нам встречалось много мелких речек, должно
быть, притоки реки Пия. Плохо, когда идешь без проводника: все равно как слепой. К вечеру мы дошли до какой-то реки, а
на другой день, к двум часам пополудни, достигли третьего перевала.
В начале ноября
было особенно холодно.
На реке появились забереги, и это значительно облегчило наше путешествие. Все притоки замерзли. Мы пользовались ими для сокращения
пути и к вечеру дошли до того места, где Дагды сливается с Нунгини. Отсюда, собственно, и начинается река Нахтоху.
Если это не удастся, она берет кабаргу измором, для чего преследует ее до тех пор, пока та от усталости не упадет; при этом, если
на пути она увидит другую кабаргу, то не бросается за нею, а
будет продолжать преследование первой, хотя бы эта последняя и не находилась у нее в поле зрения.
17-го утром мы распрощались с рекой Нахтоху и тронулись в обратный
путь, к староверам. Уходя, я еще раз посмотрел
на море с надеждой, не покажется ли где-нибудь лодка Хей-ба-тоу. Но море
было пустынно. Ветер дул с материка, и потому у берега
было тихо, но вдали ходили большие волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо
было возвращаться назад, но больше ничего не оставалось делать. Обратный
путь наш прошел без всяких приключений.
Вечером удэгейцы камланили [То
есть шаманили.]. Они просили духов дать нам хорошую дорогу и счастливую охоту в
пути. В фанзу набралось много народу. Китайцы опять принесли ханшин и сласти. Вино подействовало
на удэгейцев возбуждающим образом. Всю ночь они плясали около огней и под звуки бубнов
пели песни.
Первое выступление в поход всегда бывает с опозданием. Обыкновенно задержка происходит у провожатых: то у них обувь не готова, то они еще не
поели, то
на дорогу нет табаку и т.д. Только к 11 часам утра после бесконечных понуканий нам удалось-таки наконец тронуться в
путь. Китайцы вышли провожать нас с флагами, трещотками и ракетами.
Мой
путь приближался к концу. Из Сигоу мы поехали
на лошадях, пришедших вместе с А.И. Мерзляковым. Всего саней
было трое.
Неточные совпадения
И ангел милосердия // Недаром песнь призывную //
Поет — ей внемлют чистые, — // Немало Русь уж выслала // Сынов своих, отмеченных // Печатью дара Божьего, //
На честные
пути, // Немало их оплакала // (Увы! Звездой падучею // Проносятся они!). // Как ни темна вахлачина, // Как ни забита барщиной // И рабством — и она, // Благословясь, поставила // В Григорье Добросклонове // Такого посланца…
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но и собаки спали, он вышел, крадучись,
на улицу и во множестве разбросал листочки,
на которых
был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он понимал, что этот
путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
Легко
было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно труднее
было обезоружить польскую интригу, тем более что она действовала невидимыми подземными
путями. После разгрома Клемантинкинова паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались по домам и громко сетовали
на неспособность русского народа, который даже для подобного случая ни одной талантливой личности не сумел из себя выработать, как внимание их
было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.
Предстояло атаковать
на пути гору Свистуху; скомандовали: в атаку! передние ряды отважно бросились вперед, но оловянные солдатики за ними не последовали. И так как
на лицах их,"ради поспешения", черты
были нанесены лишь в виде абриса [Абрис (нем.) — контур, очертание.] и притом в большом беспорядке, то издали казалось, что солдатики иронически улыбаются. А от иронии до крамолы — один шаг.
Неслыханная деятельность вдруг закипела во всех концах города: частные пристава поскакали, квартальные поскакали, заседатели поскакали, будочники позабыли, что значит
путем поесть, и с тех пор приобрели пагубную привычку хватать куски
на лету.