Неточные совпадения
Части их
были небольшие, но уже четверо чужих хозяев имели право на общее владение неразмежеванною землею, — и дедушке моему, нетерпеливому, вспыльчивому, прямому и ненавидящему домашние кляузы, сделалась
такая жизнь несносною.
(Прим. автора.)] дать им два-три жирных барана, которых они по-своему зарежут и приготовят, поставить ведро вина, да несколько ведер крепкого ставленого башкирского меду, [Ста́вленый мед — мед, который парят в глухо замазанном сосуде.] да лагун [Лагу́н — бочонок.] корчажного крестьянского пива, [Корчажное пиво — варенное в корча́гах, т. е. в глиняных горшках.]
так и дело в шляпе: неоспоримое доказательство, что башкирцы
были не строгие магометане и в старину.
(Прим. автора.)] которые год-другой заплатят деньги, а там и платить перестанут, да и останутся даром жить на их землях, как настоящие хозяева, а там и согнать их не смеешь и надо с ними судиться; за
такими речами (сбывшимися с поразительной точностью) последует обязательное предложение избавить добрых башкирцев от некоторой части обременяющих их земель… и за самую ничтожную сумму покупаются целые области, и заключают договор судебным порядком, в котором, разумеется, нет и
быть не может количества земли: ибо кто же ее мерил?
— Полюбились дедушке моему
такие рассказы; и хотя он
был человек самой строгой справедливости и ему не нравилось надуванье добродушных башкирцев, но он рассудил, что не дело дурно, а способ его исполнения, и что, поступя честно, можно купить обширную землю за сходную плату, что можно перевесть туда половину родовых своих крестьян и переехать самому с семейством, то
есть достигнуть главной цели своего намерения; ибо с некоторого времени до того надоели ему беспрестанные ссоры с мелкопоместными своими родственниками за общее владение землей, что бросить свое родимое пепелище, гнездо своих дедов и прадедов, сделалось любимою его мыслию, единственным путем к спокойной жизни, которую он, человек уже не молодой, предпочитал всему.
Степан Михайлович Багров,
так звали его,
был не только среднего, а даже небольшого роста; но высокая грудь, необыкновенно широкие плечи, жилистые руки, каменное, мускулистое тело обличали в нем силача.
Дедушка, сообразно духу своего времени, рассуждал по-своему: наказать виноватого мужика тем, что отнять у него собственные дни, значит вредить его благосостоянию, то
есть своему собственному; наказать денежным взысканием — тоже; разлучить с семейством, отослать в другую вотчину, употребить в тяжелую работу — тоже, и еще хуже, ибо отлучка от семейства — несомненная порча; прибегнуть к полиции… боже помилуй, да это казалось
таким срамом и стыдом, что вся деревня принялась бы выть по виноватом, как по мертвом, а наказанный счел бы себя опозоренным, погибшим.
Скоро крестьяне его пришли в
такое положение, что
было не на кого и не за что рассердиться.
Вода
такая чистая, что даже в омутах, сажени в две глубиною, можно
было видеть на дне брошенную медную денежку!
На следующий год уже не
так трудно
было перевесть еще сорок душ и обзавести их хозяйством.
Но пугаться
было некому; одни дикие степи и темные леса на далекое пространство оглашались неистовыми криками сотни работников, к которым присоединялось множество голосов женских и еще больше ребячьих, ибо всё принимало участие в
таком важном событии, всё суетилось, бегало и кричало.
Боже мой, как, я думаю,
была хороша тогда эта дикая, девственная, роскошная природа!.. Нет, ты уже не та теперь, не та, какою даже и я зазнал тебя — свежею, цветущею, неизмятою отвсюду набежавшим разнородным народонаселением! Ты не та, но всё еще прекрасна,
так же обширна, плодоносна и бесконечно разнообразна, Оренбургская губерния!.. Дико звучат два эти последние слова! Бог знает, как и откуда зашел туда бург!.. Но я зазнал тебя, благословенный край, еще Уфимским наместничеством!
Но дело
было не
так вначале, и стариков винить не за что...
Так было в старину, давно, правда, очень давно.
Он
был истинным благодетелем дальних и близких, старых и новых своих соседей, особенно последних, по их незнанию местности, недостатку средств и по разным надобностям, всегда сопровождающим переселенцев, которые нередко пускаются на
такое трудное дело, не приняв предварительных мер, не заготовя хлебных запасов и даже иногда не имея на что купить их.
Это
была женщина сама с сильным характером, и никакие просьбы не могли ее заставить
так скоро броситься с ласкою к вчерашнему дикому зверю, да и маленький сын беспрестанно говорил: «Боюсь дедушки, не хочу к нему».
Степан Михайлович
был загадочный человек: после
такого сильного словесного приступа следовало бы ожидать толчка калиновым подожком (всегда у постели его стоявшим) в бок спящего или пинка ногой, даже приветствия стулом; но дедушка рассмеялся, просыпаясь, и на весь день попал в добрый стих, как говорится.
Но как же
быть — прошу не прогневаться,
так было на деле: женская натура торжествовала над мужскою, как и всегда!
Хотя спать
было душно, а спал я крепко,
так что и сны все заспал.
Ну, а ты?»
Такой вопрос
был необыкновенная ласка, и бабушка поспешно отвечала, что которую ночь Степан Михайлович хорошо почивает, ту и она хорошо спит; но что Танюша всю ночь металась.
Танюша
была меньшая дочь, и старик любил ее больше других дочерей, как это часто случается; он обеспокоился
такими словами и не приказал будить Танюшу до тех пор, покуда сама не проснется.
Этот красный цвет
был в
таком употреблении у стариков, что багровских дворовых соседи звали «маренниками»; я сам слыхал это прозвище лет пятнадцать после смерти дедушки.
Любо
было глядеть хозяину на
такое поле!
Это
был его обыкновенный способ узнавать доброту пашни: всякая целизна, всякое нетронутое сохою местечко сейчас встряхивало качкие дроги, и если дедушка бывал не в духе, то на
таком месте втыкал палочку или прутик, посылал за старостой, если его не
было с ним, и расправа производилась немедленно.
Степан Михайлович заметил и чуть-чуть не рассердился; брови его уже начали
было морщиться, но в его душе
так много
было тихого спокойствия от целого веселого дня, что лоб его разгладился и, грозно взглянув, он сказал: «Ну, бог простит на этот раз; но если в другой…» Договаривать
было, не нужно.
Ведь перепустишь,
так пшена-то
будет меньше».
Вечерний стол мало отличался от обеденного, и, вероятно, кушали за ним даже поплотнее, потому что
было не
так жарко.
Не знаю, как он
был родня нашему бессмертному Суворову, но в переписке Куролесова я нашел несколько писем гениального полководца, которые всегда начинались
так: «Милостивый государь мой, братец Михаил Максимович» и оканчивались: «С достодолжным почтением к вам и милостивой государыне сестрице Прасковье Ивановне, честь имею
быть и проч.».
Михаила Максимовича мало знали в Симбирской губернии, но как «слухом земля полнится», и притом, может
быть, он и в отпуску позволял себе кое-какие дебоши, как тогда выражались, да и приезжавший с ним денщик или крепостной лакей, несмотря на строгость своего командира, по секрету кое-что пробалтывал, — то и составилось о нем мнение, которое вполне выражалось следующими афоризмами, что «майор шутить не любит, что у него ходи по струнке и с тропы не сваливайся, что он солдата не выдаст и, коли можно, покроет, а если попался,
так уж помилованья не жди, что слово его крепко, что если пойдет на ссору, то ему и черт не брат, что он лихой, бедовый, что он гусь лапчатый, зверь полосатый…», [Двумя последними поговорками, несмотря на видимую их неопределенность, русский человек определяет очень много, ярко и понятно для всякого.
Будучи близким соседом Бактеевых, которым приходился дальним родственником по мужу дочери Бактеевой, А. А. Курмышевой (да, кажется, и крестьяне их жили в одном селе), он умел
так сыскать их расположение, что все его любили и носили на руках.
При
таком благосклонном покровительстве родных нетрудно
было ему успеть в своем намерении: он угождал девочке доставлением разных удовольствий, катал на лихих своих конях, качал на качелях и сам качался с ней, мастерски певал с нею русские песни, дарил разными безделушками и выписывал для нее затейливые детские игрушки из Москвы.
Притом дедушка
был самой строгой и скромной жизни, и слухи, еще прежде случайно дошедшие до него,
так легко извиняемые другими, о беспутстве майора поселили отвращение к нему в целомудренной душе Степана Михайловича, и хотя он сам
был горяч до бешества, но недобрых, злых и жестоких без гнева людей — терпеть не мог.
Она всегда
была в дружеских отношениях с Ариной Васильевной; узнав, что Куролесов и ей очень понравился, она открылась, что молодой майор без памяти влюблен в Парашеньку; распространилась в похвалах жениху и сказала, что ничего
так не желает, «как пристроить при своей жизни свою внучку-сиротинку, и уверена в том, что она
будет счастлива; что она чувствует, что ей уже недолго жить на свете, и потому хотела бы поторопиться этим делом».
— Призвали на совет старших дочерей Арины Васильевны, и под председательством старухи Бактеевой и ее дочери Курмышевой, особенно горячо хлопотавшей за майора, положено
было: предоставить улаживание этого дела родной бабушке, потому что она внучке всех ближе, но
таким образом, чтоб супруга Степана Михайловича и ее дочери остались в стороне, как будто они ничего не знают и ничему не причастны.
Я уже сказал прежде, что Арина Васильевна
была женщина добрая и очень простая; дочери ее
были совершенно на стороне Бактеевой, а потому и немудрено, что ее могли уговорить способствовать
такому делу, за которое Степан Михайлович жестоко
будет гневаться.
Прасковья Ивановна
была очень довольна, бабушке ее стало сейчас лучше, угодник майор привез ей из Москвы много игрушек и разных гостинцев, гостил у Бактеевой в доме безвыездно, рассыпался перед ней мелким бесом и скоро
так привязал к себе девочку, что когда бабушка объявила ей, что он хочет на ней жениться, то она очень обрадовалась и, как совершенное дитя, начала бегать и прыгать по всему дому, объявляя каждому встречному, что «она идет замуж за Михаила Максимовича, что как
будет ей весело, что сколько получит она подарков, что она
будет с утра до вечера кататься с ним на его чудесных рысаках, качаться на самых высоких качелях,
петь песни или играть в куклы, не маленькие, а большие, которые сами умеют ходить и кланяться…» Вот в каком состоянии находилась голова бедной невесты.
Михаил Максимович посоветовал Арине Васильевне, чтоб она погодила писать к своему супругу до получения ответа на известительное и рекомендательное письмо молодых и уверил, что он вместе с Прасковьей Ивановной
будет немедленно писать к нему, но писать он и не думал и хотел только отдалить грозу, чтоб успеть,
так сказать, утвердиться в своем новом положении.
Первым его делом
было объездить с молодой своей женой всех родственников и всех знакомых как с ее стороны,
так и с своей.
Старуха, вытерпев первый поток самых крепких ругательств, приосанилась и, разгорячившись в свою очередь, сама напала на моего дедушку: «Да что ж это ты развоевался, как над своей крепостной рабой, — сказала она, — разве ты забыл, что я
такая же столбовая дворянка, как и ты, и что мой покойный муж
был гораздо повыше тебя чином.
Хотя дедушка мой ничего не сказал на
такие слова, но
был совершенно побежден ими.
В первые три года после женитьбы Куролесов вел себя скромно и смирно или по крайней мере
так скрытно, что ничего не
было слышно.
Прасковья Ивановна
так привязалась
было к нему, что эта потеря стоила ей дорого.
Таким образом прекращены
были все пути к доносу на Михайла Максимовича и заткнуты все рты.
Может
быть, что в настоящем случае твердый нрав и крепкая воля Прасковьи Ивановны, сильно подкрепленные тем обстоятельством, что всё богатство принадлежало ей, могли бы в начале остановить ее супруга и он, как умный человек, не захотел бы лишить себя всех выгод роскошной жизни, не дошел бы до
таких крайностей, не допустил бы вырасти вполне своим чудовищным страстям и кутил бы умеренно, втихомолку, как и многие другие.
Я слышал сам, как она рассказывала, что в первые минуты совсем
было сошла с ума; но необычайная твердость духа и теплая вера подкрепили ее, и она вскоре решилась на
такой поступок, на какой едва ли бы отважился самый смелый мужчина: она велела заложить лошадей, сказавши, что едет в губернский город, и с одною горничною девушкой, с кучером и лакеем отправилась прямо в Парашино.
Прасковья Ивановна едва не упала в обморок от
такого зрелища; она всё поняла и, никем не замеченная, потому что горница
была полна народа, затворила дверь и вышла из сеней.
Он узнал барыню и закричал
было: «Матушка, Прасковья Ивановна, вы ли это?..» Но Прасковья Ивановна зажала ему рот и, отведя его подальше на средину широкого двора, грозно сказала: «Так-то вы без меня поживаете?
А что он погуляет,
выпьет иногда после трудов,
так и то мужчине не беда, лишь бы не забывал своего дела.
Можно себе представить, что
такое было с Степаном Михайловичем, когда он узнал о случившемся в Парашине!
Параша, до полусмерти избитая разбойником своим мужем, Параша, сидящая в подвале уже третий день, может
быть давно умершая, представлялась с
такой ясностию его живому воображению, что он вскочил, как безумный, побежал по своему двору, по деревне, исступленным голосом сзывая дворовых и крестьян.
Хозяйство пойдет скверно у тебя, это правда, но ты богата, с тебя
будет: теперь же
так и
быть напишу, что беру на себя всё управление имением, чтобы пугнуть твоего сахара медовича…