Неточные совпадения
Я нисколько не беру на
себя обязанности библиографа или биографа, я не собираю сведений из устных и печатных, разбросанных
по журналам и брошюркам: я стану рассказывать только то, что видел и слышал сам при моих встречах с разными литераторами.
Умом, дельностью
по службе и талантом, а всего более покровительством Татищева, Шатров скоро проложил
себе дорогу.
Он был немаловажного о
себе мнения, и в то же время человек веселый и любезный по-своему; в молодости он, вероятно, был очень хорош
собою; к обществу высшего, или, вернее сказать, лучшего, круга новых литераторов он не принадлежал,
по крайней мере я никогда не видал его ни у Кокошкина, ни у других.
По окончании трагедии многочисленная публика при громе общих рукоплесканий вызвала Шушерина, но дальновидный и расчетливый старик вышел, ведя с
собою Борисову и Дубровского… Он хорошо знал, как это будет приятно директору и особенно Кокошкину, благосклонностью которого очень дорожил.
У Н. И. Ильина, который стал еще важнее от каких-то своих успехов
по службе, я нашел, совершенно неожиданно, рукописный экземпляр переведенного мною «Филоктета», списанный рукою Шушерина собственно для
себя.
Шаховской вскочил с кресел, хватил
себя ладонью
по лысине (это был его обыкновенный прием, выражение вспышки), забормотал, затрещал и запищал своим в высшей степени фальшивым голосом: «Это что еще? дуляк Кокоскин переложил глупейшим образом на лусские нравы несчастного Мольера и прислал к нам из Москвы какого-то дуляка ставить свой перевод, как будто бы я без него не умел этого сделать!
Я понял положение бедного Загоскина посреди избалованного, наглого лакейства, в доме господина, представлявшего в
себе отражение старинного русского капризного барина екатерининских времен, по-видимому не слишком уважавшего своего зятя.
Потом вновь овладела им досада, и старик, ходя
по комнате, с комическим жаром и детскою наивностью говорил как будто сам с
собою: «Какой счастливец этот Федор Федорыч!
Загоскин бесился на
себя, зачем он вздумал играть; кровь бросалась ему в лицо, он краснел, как бурак, а
по пиесе ему следовало быть веселым, шутить и любезно болтать; эта борьба была так забавна в Загоскине, что людям, знавшим его коротко, трудно было удержаться от смеха.
Пушкин решительно играл
себя или,
по крайней мере, — современного, ловкого плута; даже не надевал на
себя известного костюма, в котором всегда является на сцену Криспин: одним словом, тут и тени не было Криспина.
С каждым днем узнавая короче этого добродушного, горячего до смешного самозабвения и замечательно талантливого человека, я убедился впоследствии, что одну половину обвинений он наговорил и наклепал сам на
себя, а другая произошла от недоразумений, зависти и клеветы петербургского театрального мира, оскорбленного, раздраженного нововведениями князя Шаховского: ибо при его управлении много людей, пользовавшихся незаслуженными успехами на сцене или значительностью своего положения при театре, теряли и то и другое вследствие новой системы как театральной игры, так и хода дел
по репертуарной части.
Я знаю, что и теперь, назвав актеров, любимцев князя Шаховского,
по имени, я вооружу против
себя большинство прежних любителей театрального искусства; но, говоря о предмете столь любезном и дорогом для меня, я не могу не сказать правды, в которой убежден
по совести.
Много работал над этой ролью Щепкин, чтоб
по возможности скрыть
себя, свою горячность и свои приемы под личиною Езопа.
По вспыльчивости своей он часто выходил из
себя; но бешенство его не всегда и не вдруг обнаруживалось неистовыми криками, воплями или бормотаньем никем не понимаемых слов; нет, нередко сначала оно скрывалось под напряженным спокойствием, равнодушием, шутками, и потом уже следовал взрыв и полное самозабвение; в этих-то принужденных шутках подавленного бешенства Шаховской был неподражаемо забавен.
По всей дороге я обгонял множество солдат, идущих уже вольно и разговаривающих между
собою.
Я взял свои удочки, табак и трубку, пошел
по береговой дорожке, выбрал
себе живописное местечко и уселся на нем, чтобы вполне насладиться прекрасным утром.
Шаховской весьма плохо разбирал его, заикался, плевал, перевирал стихи и слова: вместо «друг мой» говорил «труп мой», вместо «я отплачу тебе» — «я поплачу
по тебе» и, наконец, рассердился на
себя.
Можно
себе представить, каково было чтение второго акта, написанного на листах ненумерованных, да и слово «написанного» не идет сюда: это просто прыгали
по листам какие-то птицы, у которых ноги были вымараны в чернилах; листов один к другому он не мог подобрать, и выходила такая путаница и ералаш, что, наконец, сам Шаховской, к общему нашему удовольствию, сказал: «Надо напелед листы лазоблать
по порядку и пеленумеловать, но я рассказу вам интлигу».
По догадкам, дело состояло в том, что шайка мошенников-игроков приезжает на ярмарку, чтоб обыграть каких-то богатых князей и графов; сначала успевает в своем намерении, потом игроки ссорятся между
собою и выводят друг на друга разные плутни.
Мещерский потащил с
собою ректора, профессора Двигубского,
по всем зданиям, принадлежавшим университету, и сейчас нашел удобное помещение в доме университетской типографии: нужно было только сделать какие-то поправки и небольшие переделки.
Один раз Шаховской даже вскочил, треснул
себя по лысине и закричал, как мог, своим диким голосом: «Это лучшая комедия из всех втолоклассных французских комедий, котолыми плославились их автолы».
Новая комедия Загоскина была принята публикой с непрерывающимся смехом и частым, но сейчас утихающим хлопаньем; только
по временам или
по окончании актов взрывы громких, общих и продолжительных рукоплесканий выражали удовольствие зрителей, которые до тех пор удерживались от аплодисментов, чтоб не мешать самим
себе слушать и смеяться.
Когда князь Шаховской начал ставить пиесу на сцену, что обыкновенно делалось в течение последней недели перед бенефисом, Писарев пригласил к
себе актеров и актрис и просил прочесть
по ролям тех, которые не знали ролей наизусть.
Я сообщил Кокошкину и другим роковой приговор Высоцкого. Все были глубоко огорчены. Подумав вместе, мы решились, однако, собрать консилиум. Я поехал к Высоцкому и сообщил ему наше желание. Он был очень доволен и сказал, что он сам желал консилиума, не для больного, а для
себя, но не хотел вводить его в бесполезные издержки. Григорий Яковлевич,
по моему желанию, пригласил на консилиум Мудрова и Маркуса.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «Ну, — думаю
себе, — верно, нашел беспорядки
по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Городничий (бьет
себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки
по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом
себе поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.)
Как взбежишь
по лестнице к
себе на четвертый этаж — скажешь только кухарке: «На, Маврушка, шинель…» Что ж я вру — я и позабыл, что живу в бельэтаже.
Жандарм. Приехавший
по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к
себе. Он остановился в гостинице.