Неточные совпадения
С тех пор его зовут не Арефий, а Арева» [Замечательно, что этот несчастный Арефий, не замерзший
в продолжение трех
дней под снегом,
в жестокие зимние морозы, замерз лет через двадцать пять
в сентябре месяце, при
самом легком морозе, последовавшем после сильного дождя!
Мансуров и мой отец горячились больше всех; отец мой только распоряжался и беспрестанно кричал: «Выравнивай клячи! нижние подборы веди плотнее! смотри, чтоб мотня шла посередке!» Мансуров же не довольствовался одними словами: он влез по колени
в воду и, ухватя руками нижние подборы невода, тащил их, притискивая их к мелкому
дну, для чего должен был, согнувшись
в дугу, пятиться назад; он представлял таким образом пресмешную фигуру; жена его, родная сестра Ивана Николаича Булгакова, и жена
самого Булгакова, несмотря на свое рыбачье увлеченье, принялись громко хохотать.
«Вот завтра
сам увидишь, соколик», — прибавил он, и я, совершенно успокоенный его словами, развеселился и принял более живое участие
в общем
деле.
Как я просил у бога сереньких
дней,
в которые мать позволяла мне удить до
самого обеда и
в которые рыба клевала жаднее.
Бить
в дудки заранее учил меня Федор, считавшийся
в этом
деле великим мастером, и я тотчас подумал, что я
сам такой же мастер.
Скоро наступила жестокая зима, и мы окончательно заключились
в своих детских комнатках, из которых занимали только одну. Чтение книг, писанье прописей и занятия арифметикой, которую я понимал как-то тупо и которой учился неохотно, — все это увеличилось
само собою, потому что прибавилось времени: гостей стало приезжать менее, а гулять стало невозможно. Доходило
дело даже до «Древней Вивлиофики».
Отец не успел мне рассказать хорошенько, что значит межевать землю, и я для дополнения сведений, расспросив мать, а потом Евсеича,
в чем состоит межеванье, и не узнав от них почти ничего нового (они
сами ничего не знали), составил себе, однако, кое-какое понятие об этом
деле, которое казалось мне важным и торжественным.
Опасаясь худших последствий, я, хотя неохотно, повиновался и
в последние
дни нашего пребывания у Чичаговых еще с большим вниманием слушал рассказы старушки Мертваго, еще с большим любопытством расспрашивал Петра Иваныча, который все на свете знал, читал, видел и
сам умел делать;
в дополненье к этому он был очень весел и словоохотен.
В самых зрелых летах, кончив с полным торжеством какое-то «судоговоренье» против известного тоже доки по тяжебным
делам и сбив с поля своего старого и опытного противника, Пантелей Григорьич, обедая
в этот
самый день у своего доверителя, — вдруг, сидя за столом, ослеп.
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что
сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни
в какие хозяйственные
дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе
в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть
в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Отец не мог вдруг поверить, что лукояновский судья его обманет, и
сам, улыбаясь, говорил: «Хорошо, Пантелей Григорьевич, посмотрим, как решится
дело в уездном суде».
Около
самого дома древесной тени не было, и потому мы вместе с сестрицей ходили гулять, сидеть и читать книжки
в грачовую рощу или на остров, который я любил с каждым
днем более.
Весь этот вечер и на другой
день мать была печальнее обыкновенного, и я,
сам не зная почему, считал себя как будто
в чем-то виноватым.
Во всю дорогу, почти до
самой ночевки, я не переставал допрашивать отца, и особенно мать, обо всем слышанном и виденном мною
в этот
день.
Когда речь дошла до хозяина, то мать вмешалась
в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и
в то же время
самый тщеславный, что он, увидев
в Москве и Петербурге, как живут роскошно и пышно знатные богачи, захотел и
сам так же жить, а как устроить ничего не умел, то и нанял себе разных мастеров, немцев и французов, но, увидя, что
дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося господина, чуть ли не князя, для того чтобы он завел
в его Никольском все на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег на свои затеи; что несколько раз
в год он дает такие праздники, на которые съезжается к нему вся губерния.
Симбирская гора, или, лучше сказать, подъем на Симбирскую гору, высокую, крутую и косогористую, был тогда таким тяжелым
делом, что даже
в сухое время считали его более затруднительным, чем
самую переправу через Волгу; во время же грязи для тяжелого экипажа это было препятствие, к преодолению которого требовались неимоверные усилия; это был подвиг, даже небезопасный.
Отец мой пришел
в отчаяние, и все уверения Михайлушки, что это ничего не значит, что
дело окончательно должно решиться
в сенате (это говорил и наш Пантелей), что тратиться
в низших судебных местах — напрасный убыток, потому что,
в случае выгодного для нас решения, противная сторона взяла бы
дело на апелляцию и перенесла его
в сенат и что теперь это
самое следует сделать нам, — нисколько не успокаивали моего отца.
Отцу моему захотелось узнать, отчего потекла наша лодка; ее вытащили на берег, обернули вверх
дном и нашли, что у
самой кормы она проломлена чем-то острым; дыра была пальца
в два шириною.
Отец мой целые
дни проводил сначала
в разговорах с слепым поверенным Пантелеем, потом принялся писать, потом слушать, что сочинил Пантелей Григорьич (читал ученик его, Хорев), и, наконец,
в свою очередь, читать Пантелею Григорьичу свое, написанное им
самим.
В самом же
деле, как после оказалось, она всегда любила свою мать гораздо горячее и глубже, чем я.
В тот же
день отданы были приказания всем, кому следует, чтоб все было готово и чтоб
сами готовились
в дорогу.
В Симбирске получили мы известие, что Прасковья Ивановна не совсем здорова и ждет не дождется нас. На другой
день,
в пятые сутки по выезде из Багрова,
в самый полдень, засветились перед нами четыре креста чурасовских церквей и колоколен.
Рождество Христово было у ней храмовой праздник
в ее новой,
самой ею выстроенной церкви, и она праздновала этот
день со всевозможною деревенскою пышностью.
Тебе хотелось помолиться казанским чудотворцам, ты не любишь
дня своего рождения (я и
сама не люблю моего) — чего же лучше? поезжай
в Казань с Алексеем Степанычем.
Вот и собирается тот купец по своим торговым
делам за море, за тридевять земель,
в тридевятое царство,
в тридесятое государство, и говорит он своим любезным дочерям: «Дочери мои милые, дочери мои хорошие, дочери мои пригожие, еду я по своим купецкиим
делам за тридевять земель,
в тридевятое царство, тридесятое государство, и мало ли, много ли времени проезжу — не ведаю, и наказываю я вам жить без меня честно и смирно; и коли вы будете жить без меня честно и смирно, то привезу вам такие гостинцы, каких вы
сами похочете, и даю я вам сроку думать на три
дня, и тогда вы мне скажете, каких гостинцев вам хочется».
Всякий
день ей готовы наряды новые богатые и убранства такие, что цены им нет, ни
в сказке сказать, ни пером написать; всякой
день угощенья и веселья новые, отменные; катанье, гулянье с музыкою на колесницах без коней и упряжи, по темным лесам; а те леса перед ней расступалися и дорогу давали ей широкую, широкую и гладкую, и стала она рукодельями заниматися, рукодельями девичьими, вышивать ширинки серебром и золотом и низать бахромы частым жемчугом, стала посылать подарки батюшке родимому, а и
самую богатую ширинку подарила своему хозяину ласковому, а и тому лесному зверю, чуду морскому; а и стала она
день ото
дня чаще ходить
в залу беломраморную, говорить речи ласковые своему хозяину милостивому и читать на стене его ответы и приветы словесами огненными.
Мало ли, много ли тому времени прошло: скоро сказка сказывается, не скоро
дело делается, — стала привыкать к своему житью-бытью молодая дочь купецкая, красавица писаная, ничему она уж не дивуется, ничего не пугается, служат ей слуги невидимые, подают, принимают, на колесницах без коней катают,
в музыку играют и все ее повеления исполняют; и возлюбляла она своего господина милостивого,
день ото
дня, и видела она, что недаром он зовет ее госпожой своей и что любит он ее пуще
самого себя; и захотелось ей его голоса послушать, захотелось с ним разговор повести, не ходя
в палату беломраморную, не читая словесов огненных.