Тот свет – этот свет

Юрий Иовлев, 2018

Все мы задумываемся о смысле жизни, о тех вечных ценностях, которые, присутствуют в любой вере, в любой религии. Все мы хотим знать: что такое судьба? В чём наше предназначение? Существуют ли некие высшие силы, которые многие называют по-разному: Богом, Творцом, Отцом Небесным, Создателем, Высшим разумом …? Всем нам хочется заглянуть за эту таинственную границу, куда уходят наши любимые и близкие, наши родственники и друзья. За тот предел, который называют смертью или потусторонним миром. Ведь, и нам когда-то придётся познакомиться с этим таинством, заглянуть за эту завесу. Что там ждёт нас? И ждёт ли что-нибудь, кроме мрака небытия?

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Тот свет – этот свет предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 1. Путь домой

Ласковые, по-весеннему тёплые майские солнечные лучи, выглянувшего из-за причудливо изломанных городских крыш светила, дотянулись до гордо вздымающегося над левым, закованным в серый гранит, берегом полноводной Невы, золотого шпиля Адмиралтейства. Они шаловливыми световыми зайчиками отразились от него и резво прыснули в разные стороны. Самый наглый из них ворвался в комнату одной из питерских квартир на четвёртом этаже старинного дома, составляющего архитектурный ансамбль центра Северной столицы, и упал на лицо мирно спящего человека. Сергей Васильевич, поморщился, сбрасывая с себя оковы сна, и ладошкой заслонился от нахального гостя, без приглашения, ворвавшегося в его комнату и беззастенчиво усевшегося на его лице. Из открытой настежь небольшой форточки старинного окна с облупившейся белой масляной краской на деревянных переплётах, в спальню доносились переливчатые радостные птичьи трели. Ранние пташки перекликались между собой, вероятно, обсуждая свои птичьи заботы грядущего дня и приветствуя восходящее светило. Сергей Васильевич сладко потянулся, сбросил тонкое верблюжье одеяло, сел на кровати, нащупывая ногами мягкие коричневые изрядно стоптанные тапочки без задников с замшевым верхом и окончательно просыпаясь. Поплотнее запахнув фланелевую немного выцветшую светло-серую в тёмную полоску, видавшую лучшие времена, пижаму, он поднялся, и неторопливой тяжёлой походкой направился по длинному, загибающемуся вправо коридору, в ванную. В просторной с высоким потолком ванной висело старинное большое зеркало, в медной, местами позеленевшей окантовке, чуть надтреснутое в левом верхнем углу, с потемневшими оспинами пятен по краям, из которого на Сергея Васильевича глянул усталый не выспавшийся человек, с большими тёмными мешками под глазами, глубокими морщинами на лбу и щеках, всклокоченными седыми волосами и слегка заросшим щетиной подбородком.

— Да, — подумал Сергей Васильевич, открывая старый, ещё бабушка в тридцатых годах покупала, деревянный шкафчик с треснувшим посередине стеклом на фанерной дверце, и доставая зубную щётку, — видок не очень. Впрочем, чему удивляться после бессонной то ночи.

У него и раньше были проблемы с сердцем, оно, что называется, пошаливало, и не раз он хватался за него рукой на работе. Работа была ответственная, как он сам считал, важная, а потому, нервная.

— Ничего, Василич, — говорил ему его друг и товарищ по работе, видя, как он иногда, морщась и тяжело дыша, держится за левую сторону груди, — вот, выйдешь на заслуженную пенсию и забудешь про все свои болячки. Будешь много гулять по городским паркам, заниматься любимым делом, отдыхать на даче под Лугой с любимой женой.

Однако, «человек предполагает, а бог располагает», и сразу выйти на пенсию не получилось. Сергей Васильевич и сам уходить не хотел, да и начальство просило поработать немного. В общем, он проработал ещё около шести лет, пока, наконец, в этом году, перед самыми майскими праздниками, ему не нашли достойную замену. Коллеги по работе устроили Сергею Васильевичу пышные проводы, в просторной комнате для переговоров составили вместе несколько офисных столов, накрыли импровизированной белой с цветочками по краям дежурной скатертью, которую откуда-то достала молоденькая миловидная и неугомонная секретарша Лизочка. На столах, как по волшебству, появились многочисленные одноразовые тарелки с разнообразными закусками и фруктами. Ну и как водится, между всей этой снедью, гордо возвышались бутылки с шампанским, коньяком, водкой, красными и белыми винами, а так же пакетами с соками и пластиковые бутылки с Кока-колой, Фантой и другими напитками. Начальник, первым взяв слово, произнёс прочувственную речь, пригожие девушки из бухгалтерии вручили ценные подарки, не забыв чмокнуть его в обе щёки. Было много разных тостов с пожеланиями от коллег, и чего греха таить, позволил себе Сергей Васильевич лишнего, позволил. И, вот результат, уже несколько дней возмущённое таким отношением к себе сердце не даёт ему покоя.

— Давай вызовем скорую или неотложку, — несколько раз предлагала ему, обеспокоенная его состоянием, жена, видя, как он ворочается в постели, положив руку на левую сторону груди.

Но Сергей Васильевич только отмахивался:

— Всё в порядке, не нужно мне никаких врачей. Это я так, придуриваюсь, чтобы ты меня пожалела, проявила, так сказать, женскую заботу и ласку. Вот, видишь, уже ничего и не болит.

На самом деле его тревожила усилившаяся за последнее время одышка. Раньше он соколом взлетал на четвёртый этаж, а сейчас приходилось останавливаться на лестничной площадке каждого этажа и ждать, когда восстановится дыхание, прислонившись к исцарапанной различными надписями и рисунками стенке.

Жена встала сегодня пораньше, и пошла готовить завтрак. У неё в этот день дежурство в библиотеке, никак тоже не хочет уходить на пенсию, старшему сыну нужно на работу, и дочка спешит на занятия, — заканчивает педагогический университет имени Герцена.

Сергей Васильевич проводил всех своих, запер за ними тяжёлую, сделанную ещё в начале прошлого века, покрытую многими слоями коричневой краски и бесцветного лака, дверь с накладными замками и большой старинной бронзовой задвижкой, и пошёл на кухню, попить горячего и душистого чайку с любимым вареньем из раритетного гранёного стеклянного стакана с металлическим, потемневшим от времени подстаканником. Он почувствовал себя лучше, сердце, вроде, немного отпустило, но давящее чувство в груди так и не прошло, сегодня оно было особенно неприятным. Тяжело вздохнув, он решил выйти на улицу, подышать свежим весенним воздухом, погулять в знаменитом Александровском саду, пройтись по любимой Английской набережной вдоль красавицы Невы.

На улице ярко светило ласковое майское солнышко, стены домов украшали разноцветные флаги, слабо колышущиеся лёгким ветерком, а в вольготно расположившемся за зданием Адмиралтейства Александровском саду на деревьях уже появились нежно-зелёные листочки, на газонах вовсю зеленела и тянула к солнцу свои побеги мягкая шелковистая травка. Сергей Васильевич, немного щурясь от яркого весеннего солнца, вскарабкавшегося уже довольно высоко по ярко-синему безоблачному небосклону, не торопясь прошёлся вдоль Гороховой, до Малой Морской, свернул на неё и, прогулочным шагом человека, которому некуда спешить, направился к Исаакиевскому собору. Дивный прозрачный питерский воздух был напоён весенними ароматами, откуда-то сквозь шум машин, доносилось чириканье непоседливых и скандальных воробьёв.

— «Красота то какая!» — подумал он, проходя мимо петербургских домов, фасады которых, словно резьбой, были украшены фигурной лепкой.

Слева показалась гостиница Англетер, у входа в гостиницу привлекала внимание мраморная памятная вывеска, посвящённая погибшему здесь известному поэту Сергею Есенину.

— «Все мы смертны», — ни с того, ни с сего, грустно подумал, вдруг, Сергей Васильевич, останавливаясь на другой стороне улицы, напротив вывески, — даже великий поэт не избежал этой участи.

Он тряхнул головой отгоняя эти дурные мысли, и немного ускорил шаг, выходя к знаменитому собору преподобного Исаакия Долматского, построенному гениальным Огюстом Монфераном.

— «Умели же строить наши предки», — засмотрелся он, невольно останавливаясь, и любуясь огромными полированными гранитными колоннами, возвышающимися, словно гигантские часовые, охраняющие вход в знаменитый собор.

К колоннам вели широкие мраморные ступени, по которым то и дело поднимались и спускались многочисленные туристы. Под золотым куполом, по смотровой балюстраде ходили люди, снизу на такой высоте казавшиеся лилипутами. Сергей Васильевич постоял немного, полюбовался Исаакием, и, двинувшись дальше, пересёк по зебре Адмиралтейский проспект, войдя в Александровский парк. Впереди виднелся знаменитый памятник Петру Первому, восседающему на бронзовом коне, который попирает копытами змею. По дорожке, посыпанной гравием, и проложенной среди зеленеющих газонов, он, не торопясь, дошёл до памятника и, в который раз, засмотрелся на него. Пётр Первый властно указывал твёрдой рукой на противоположный берег, в каком-то порыве, словно собирался сорваться с пьедестала и, одним гигантским прыжком, перескочить на коне через Неву.

— «На берегу пустынных волн стоял он дум великих полн…», — пришли ему на память бессмертные пушкинские строки.

— Привет, соседушка! — неожиданно раздалось сзади.

Сергей Васильевич, очнувшись от своих дум, обернулся и увидел соседа по лестничной площадке — Игоря Степановича. Тот был на двенадцать лет моложе, и работал в Адмиралтействе преподавателем. У него была короткая стрижка, многолетняя армейская выправка, светлые выцветшие глаза, пышные, пшеничного цвета усы и глубокий шрам на левой щеке, полученный во время одного из автономных походов на атомном подводном крейсере, где он служил командиром БЧ — 3.

— И тебе здорово! — отозвался он на приветствие соседа. — Ты как здесь оказался? Тоже погулять вышел?

— Если бы, — вздохнул сосед, — бегал на работу, вот, взял новую учебную программу, хочу на праздниках внести кое-какие исправления. Ладно, извини, тороплюсь, привет жене.

— И Анне Викторовне, привет! — крикнул ему вдогонку Сергей Васильевич.

Он повернулся спиной к воспетой Пушкиным скульптуре великого русского царя, и направился к памятнику знаменитому путешественнику и учёному, действительному члену Императорского Русского географического общества, Николаю Михайловичу Пржевальскому. По пути его прошиб холодный пот, немного закружилась голова и нахлынула слабость. Ноги под Сергеем Васильевичем ослабли, и он чуть не сел на утоптанную тысячами пар ног дорожку парка, но слабость отступила так же неожиданно, как и пришла.

Народу на длинных деревянных, недавно покрашенных белой масляной краской скамейках, кольцом окружающих памятник с гордо возлежащим под бюстом великого путешественника бронзовым верблюдом, навьюченным сумками, было немного. Сергей Васильевич очень любил этот памятник, он, даже, специально купил несколько книг о Пржевальском и прочёл их от корки до корки. Уже приближаясь к невозмутимо и гордо взирающему на прохожих верблюду, он опять почувствовал себя плохо, ноги снова ослабли, стало трудно дышать. Он плюхнулся на ближайшую свободную скамейку и резко, так что отлетела пуговица, рванул ворот рубахи, чувствуя, что ему не хватает воздуха. Мир заволокло туманом и он начал медленно вращаться. Сергей Васильевич захрипел, почувствовал нарастающую боль в груди и медленно сполз на деревянные перекладины городской скамейки. Уже теряя сознание, сквозь возникший и сгущающийся туман, он увидел тревожные лица направляющихся к нему незнакомых людей…

Придя в сознание, Сергей Васильевич долго не мог понять, где находится. Сначала перед глазами возник незнакомый белый потолок, выкрашенный водоэмульсионкой, и уже успевший покрыться кое-где паутинкой мелких трещин, затем в нос ударили странные запахи лекарств, смешанных с запахами пищи, хлорки, свежей масляной краски и чего-то ещё чужого, стандартного и казённого. Сергей Васильевич попытался сесть, но слабость и боль в груди, не позволили ему это сделать. Он, вдруг, понял, что находится в какой-то просторной комнате, где лежит в казённой больничной пижаме, накрытый лёгким тонким коричневым одеялом на странной кровати без спинок. С трудом повернув голову, он увидел, что кроме него, в этом помещении ещё есть люди, лежащие на таких же кроватях, похожих на металлические носилки с длинными ножками на колёсиках.

— «Это же каталки», — подумал он с некоторым удивлением. — Куда я попал?

Люди, лежащие на каталках, выкрашенных светло-жёлтой, местами протёртой до металла, краской, так же были накрыты лишь тонкими покрывалами, к некоторым из них были подключены капельницы. Слева от него, у немного запылённого окна с облупленными деревянными рамами, лежала женщина. Её длинные светлые волосы разметались по подушке и спускались по плечам на простыню. К ней тянулись провода и трубки от какой-то аппаратуры, установленной на металлической стойке в изголовье, аппаратура тихонько гудела и попискивала. Пытаясь понять, где он находится, и осмотреться получше, Сергей Васильевич попытался повернуться на правый бок и немного приподняться. К нему тут же подошла симпатичная девушка в аккуратном и чистом белом халатике, лет двадцати семи, худощавая, невысокая, со стройной фигуркой, длинными, чёрными как смоль, волосами, в очках-лисичках шоколадной расцветки в тонкой изящной оправе, с толстой синей тетрадкой в левой руке. Коротенький белый халатик не скрывал стройные загорелые ножки, а подвёрнутые рукава открывали тонкие симпатичные девичьи руки.

— Лежите спокойно, — сказала она негромко приятным голоском, — Вам нельзя вставать. Сейчас придёт врач и поговорит с Вами.

— Где я нахожусь, и как попал сюда? — тихо спросил Сергей Васильевич.

— Вы находитесь в реанимации, — ответила девушка, заботливо поправляя сбившееся одеяло. — Вас сюда недавно доставила скорая с сердечным приступом. Вы потеряли сознание в парке, но сейчас уже всё позади, не волнуйтесь, скоро придёт Ирина Аркадьевна — Ваш лечащий врач, она осмотрит Вас и всё расскажет.

Солнечный свет за окном отражался в трепещущих от лёгкого ветерка молодых листочках, видимо, солнце заглядывало в эту палату утром, днём уходя на другую сторону.

— Девушка, как Вас зовут? — спросил Сергей Васильевич, не зная, как к ней обращаться.

— Наташа, — улыбнулась она той немного лукавой и такой милой женской улыбкой, от которой так часто тают мужские сердца.

— Ого, — послышался глубокий грудной голос, — мы уже с молоденькими девушками знакомимся. Значит всё в порядке.

В поле зрения Сергея Васильевича появилась высокая улыбающаяся женщина лет сорока, в безупречном новеньком оливкового цвета халате и в такой же шапочке, из-под которой выбивались густые пряди красивых тёмно-каштановых волос. Привычным движением она поправила стетофонендоскоп, выбившийся из левого нагрудного кармана, и висящий у неё на груди, встав рядом с Наташей.

— Как тут дела? — спросила она, — Как новенький?

— Он уже пришёл в себя, — ответила Наташа, немного отодвигаясь в сторону и поворачивая свою хорошенькую головку к вновь пришедшей, — спрашивал: Что с ним случилось?

Вошедшая женщина подошла к каталке, посмотрела на Сергея Васильевича своими карими немного раскосыми глазами, и, пододвинув от окна белую видавшую виды деревянную табуретку, села в изголовье, прямо напротив его лица.

— Здравствуйте, — ещё раз мило улыбнувшись, сказала она, — меня зовут Ирина Аркадьевна, я — Ваш лечащий врач.

— Что со мной? — севшим от неожиданного смущения голосом, произнёс Сергей Васильевич. — Вы уже сообщили моей жене? Она будет волноваться и начнёт меня искать.

— Главное, Вы не волнуйтесь, — произнесла врач, успокаивающе положив ладонь левой руки на его предплечье. — Всё будет хорошо. Номер телефона жены мы нашли в Вашей записной книжке. Мы ей обо всём сообщили, и, она скоро приедет. У Вас был сердечный приступ, но сейчас Вам уже гораздо лучше. Полежите здесь немного под наблюдением, мы сделаем кардиограмму, возьмём анализы и подлечим. А сейчас, позвольте, я Вас осмотрю.

Ирина Аркадьевна достала стетофонендоскоп, вставили в уши наконечники, и приложила мембрану его к его груди. Она стала слушать сердце, перемещая головку мембраны, то влево, то вправо.

— Запиши его Наташа, — сказала она, снимая стетофонендоскоп, и засовывая мембрану в кармашек халата, — на кардиограмму, на завтра на девять утра, и дай Клопидогрел с Аспирином.

— Что-нибудь серьёзное доктор? — немного волнуясь, спросил Сергей Васильевич.

— Ничего особенного, — успокаивающе улыбнулась ему Ирина Аркадьевна. — Переутомление, понервничали, наверное, недавно, да и возраст уже — не двадцать лет. Отдохнёте у нас, полежите, лекарства немного попьёте, будете как новенький. А там мы Вас и выпишем.

— С работы меня на пенсию проводили несколько дней тому назад, — стесняясь, произнёс Сергей Васильевич. — Выпил я лишку, вот, наверное, сердце то и прихватило.

— Да, вполне может быть. В вашем возрасте пить алкоголь вообще вредно. Я Вам это как Ваш лечащий врач, совсем запрещаю. — Серьёзно сказала доктор, поднимаясь и отодвигая табуретку. — Скоро Ваша жена придёт, я выпишу ей постоянный пропуск. Сейчас постарайтесь больше спать, и не вставайте ни в коем случае. Наташа за Вами присмотрит. Утром снимем кардиограмму, сделаем пару анализов и решим, как лучше Вас лечить, чтобы побыстрее поставить на ноги.

— Ты, ведь, утром сменяешься? — спросила она Наташу, — Ну-ка пойдём со мной, у меня будет к тебе одна маленькая просьба, там в коридоре свёрток лежит… Впрочем, пойдём, я тебе сама всё покажу.

В коридоре, отойдя подальше от палаты, Ирина Аркадьевна негромко произнесла:

— Наташа, у этого больного я предполагаю трансмуральный инфаркт миокарда левого желудочка. Дашь ему одну таблетку Клопидогрела с Аспирином, а утром, перед тем, как ты уйдёшь домой после дежурства, зайди к Михаилу и скажи ему, чтобы подготовил кардиограф. Этому больному, если он тебя спросит, ничего, пока, не говори, не нужно его сейчас волновать. И жене его тоже ничего не рассказывай. Ты ничего не знаешь. Отсылай её ко мне, я сама с ней поговорю.

Сергей Васильевич, успокоенный словами врача, заснул и проснулся ближе к вечеру, когда его разбудила, взволнованная жена. Увидев родное лицо, он заулыбался и, даже, попытался приподняться, но, почувствовав боль в левой стороне груди, опустил обратно голову на подушку.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — нарочито оптимистичным тоном сказала она. — Мне позвонили из больницы, и я, не заходя домой сразу прибежала сюда. Купила по дороге фруктов, печенье к чаю, пакет кефира и багет. Но мне не разрешили ничего пронести в эту палату.

— Ничего, — улыбаясь, сказал Сергей Васильевич, — врачам лучше знать, что можно, а что нельзя. Вот, через пару деньков оклемаюсь и поем и фруктов, и печенье, и кефир.

Они говорили и говорили, почти не обращая внимания на окружающих. За больничным окошком как-то незаметно потемнело. В открытую форточку по-хозяйски заглянула жёлтая любопытная луна, выглянула из-за занавески, окинула палату оценивающим взглядом, и не торопясь спряталась за набежавшую тучку.

— Пойду, узнаю, можно будет мне где-нибудь прилечь ночью? — Жена поднялась, поправляя наброшенный на плечи слегка помятый белоснежный халат, и отбрасывая назад прядку каштановых, чуть вьющихся волос, таким до боли знакомым движением.

— Зачем? — сразу же вскинулся Сергей Васильевич, — и не вздумай оставаться здесь на ночь, я чувствую себя уже гораздо лучше, да и врач сказала, что у меня всё хорошо, и волноваться не о чем.

— Но я всё — равно волнуюсь за тебя. А, вдруг, тебе ночью что-нибудь понадобится?

— Ничего мне не понадобится. Тут медсестра дежурит. Между прочим, симпатичная молоденькая девушка, — попытался пошутить он. — Придёшь ко мне утром, тем более что врач обещала выписать тебе постоянный пропуск.

Жена, тяжело вздохнула, ещё немного постояла около кровати, но, в конце концов, попрощавшись, ушла. Перед сном он выпил лекарство, принесённое миловидной и ставшей уже какой-то своей медсестрой Наташей, и заснул довольный, что всё закончилось хорошо.

Ночью он внезапно проснулся от странного и тревожного ощущения, словно кто-то или что-то толкнуло его в бок, и обнаружил, что стоит босиком на полу возле своей каталки и смотрит со стороны на своё собственное, спящее под покрывалом тело. В палате было почему-то светло, хотя за окном была ночь, и все светильники на потолке не горели. Чувствовал себя Сергей Васильевич великолепно, словно и не было у него никакого сердечного приступа накануне. Наоборот, во всём теле ощущалась необыкновенная лёгкость и прилив энергии, словно в далёкие молодые годы.

— «Странно», — подумал он, — как легко дышится и совсем ничего не болит. И видно всё так чётко, словно воздух стал очень прозрачным.

Легко ступая босыми ногами по кафельному полу, совершенно не ощущая холода от плиток, он прошёлся по реанимационной вдоль нескольких таких же, как и у него каталок, заглядывая в лица спящим людям, а, затем, через приоткрытую дверь, вышел в больничный коридор. Длинный больничный коридор, окаймлённый двумя рядами выходящих в него дверей, освещался несколькими тусклыми, висящими под потолком лампами — ночниками. Впереди, через несколько входов от реанимационной, около которой он сейчас находился, стоял большой белый стол на стройных металлических ножках, за которым, положив голову щекой на изящные ручки, наполовину выглядывающие из коротких рукавов медицинского халата, спала симпатичная Наташа. Её чёрные волосы мягким водопадом спускались вниз по круглому плечику и тёмными струями стекали на стол. Они отливали матовым блеском в тусклом свете небольшого ночника, стоящего на столе. Очки-лисички лежали чуть в стороне на толстой синей тетрадке ближе к лампе, свет которой неяркими бликами отражался в их стёклах. Ночник давал приглушённый свет, и, по идее, не мог так хорошо освещать и стол, и спящую Наташу, но, тем не менее, пространство вокруг стола и большую часть коридора видно было очень хорошо.

— «Надо же», — удивился Сергей Васильевич, — «как хорошо и ясно я вижу, даже в молодости у меня не было такого зрения. Раньше с такого расстояния мне не удалось бы и при дневном солнечном свете рассмотреть предметы, лежащие на столе. Наверное, всё-таки, это сон».

Он, мягко ступая, осторожно подошёл к Наташе, намереваясь разбудить её и поговорить с ней, но, потом, сжалился над сладко спящей юной девушкой, и передумал. Краем глаза Сергей Васильевич уловил какое-то движение дальше по коридору и резко обернулся. Какой-то белый силуэт, появившийся в конце коридора, быстро и плавно приближался к нему.

— «Наверное, дежурный врач», — подумал Сергей Васильевич, — «сейчас мне влетит за то, что я поднялся с постели».

Он уже лихорадочно стал придумывать оправдание тому, как он тут оказался, когда незнакомец, одетый в странный белоснежный халат, свободного покроя, который как-то немного неестественно струился и колыхался, при каждом движении своего хозяина, словно в коридоре был слабый ветерок, невесомой походкой приблизился к Сергею Васильевичу и остановился в двух шагах от него. «Врач» в необычном одеянии был довольно молод, на вид ему не было больше двадцати пяти. Его яркие, большие и очень выразительные зелёные глаза лучились доброжелательностью и уверенностью. Лицо его, обрамлённое каштановыми вьющимися волосами, было очень правильным и красивым, а кожа, казалось, чуть светится изнутри. Он широко и приветливо улыбнулся, словно своему хорошему знакомому, и слегка склонил голову в знак приветствия.

— Кто Вы? — удивлённо и растерянно спросил его Сергей Васильевич. — Вы меня знаете?

— Это не важно, — ответил человек, продолжая широко и приветливо улыбаться. — Вы, главное, не пугайтесь, когда себя внизу увидите. А я буду рад встретить Вас снова у нас дома.

— Когда встретить, и где это «у Вас дома»? Разве мы знакомы? Я не знаю, где Вы живёте.

— Не у Вас, а у нас. Я живу там же, где и Вы, — улыбнулся незнакомец. — А встретиться дома мы с Вами сможем после Вашего окончательного пробуждения, потому что сейчас Вы спите.

— Да, я понимаю, что это — сон, — согласился Сергей Васильевич, — но я вижу и разговариваю с Вами настолько реально, хотя понимаю, что такое может быть только во сне.

— Не сомневайтесь в подлинности нашего с Вами разговора, не смотря на то, что спите, — мягко сказал незнакомец, и в его зелёных глазах проскочили весёлые искорки. — Это, конечно, сон, но этот сон более реален, чем тот, в котором Вы лежите сейчас в палате на каталке, под тонким одеялом.

— Я Вас не понимаю, — немного растерялся Сергей Васильевич. Странный незнакомец говорил очень уверенно, и откуда-то Сергей Васильевич знал, что он говорит правду, но не мог эту правду понять. — На каталке я сейчас лежу на самом деле, а с Вами беседую во сне.

— Конечно, не понимаете, — снова тепло улыбнулся незнакомец. — Вы, просто, всё забыли, но скоро вспомните. Очень скоро Вы узнаете, что многое выглядит совсем не так, как кажется. А сейчас Вам нужно вернуться назад в своё тело, главное, ничего не бойтесь, когда проснётесь. Всё будет хорошо, главное запомните, всё совсем не так, как кажется на первый взгляд…

Из этого странного и такого необычного сна его вырвала внезапная резкая боль в груди и под левой лопаткой, он проснулся весь в липком холодном поту, чувствуя, что ему тяжело дышать. Сердце билось с перерывами неровно, мечась, словно птица в клетке, то ускоряясь, то затихая. Он попытался откинуть непослушными руками, ставшее почему-то таким тяжёлым покрывало, и встать с постели. Страшная сильная боль пронзила грудь, казалось, кто-то вогнал ему под лопатку длинный железный раскалённый докрасна штырь и проткнул тело насквозь. Он громко закричал, боль дошла до пика, неожиданно оборвавшись, и наступила блаженная темнота…

Медленно, медленно, словно просыпаясь от странного, глубокого тягучего и долгого сна, я приходил в себя. Меня окутывал какой-то липкий и вязкий серый туман, который клубился вокруг меня тяжёлыми влажными комками. Я ничего не видел из-за этого плотного, словно грязная комковатая вата тумана, гасящего не только свет, но и звуки. Туман немного сгущался вокруг меня, а, затем, снова рассеивался, собираясь в рваные неровные клочки, которые постепенно таяли и исчезали. Но, по мере того как клубы этого странного серого тумана таяли, понемногу становилось светлее. Я смутно помнил, что мне снились какие-то тяжёлые кошмары. Я бесконечно долго падаю, падаю, падаю… куда-то на покрытую непроглядным мраком землю, посыпанную мелким серым, словно вулканический пепел, песком, из-под которого выступают зловещие верхушки огромных острых камней, падаю, падаю…, и никак не могу упасть. Внизу, на песке, бегают и суетятся незнакомые люди со смазанными чужими лицами, они тянут ко мне длинные тонкие руки со скрюченными пальцами и громко зловеще смеются.

— «Почему они смеются? Я же сейчас упаду и разобьюсь! Чему они так радуются?»

Там какая-то серая, унылая, безликая бездна, в которую я падаю медленно и бесконечно долго. Серый, лежащий неровными кучами, песок так близко, и, в то же время, так далеко. Потом, откуда-то появляются такие же безликие врачи в белых и зелёных халатах, они длинной нескончаемой вереницей идут мимо меня, держа в руках историю моей болезни, и каждый из них считает своим долгом сообщить мне свой, отличный от других, диагноз. И, вот, я уже снова лежу на спине, на своей металлической каталке в огромной белой — белой реанимационной палате. Слева и справа от меня где-то в туманной дымке теряются стройные шеренги таких же каталок с другими больными. Вокруг меня, боль и страдания, я слышу плач и стоны. Они всё глуше и глуше, моя каталка начинает отдаляться от них, меня куда-то везут, но я никак не могу увидеть того, кто и зачем это делает…

Наконец, мне удаётся открыть глаза. Я проснулся! Боли нет, во всём теле ощущается необычайная лёгкость и свобода. Ощущение такое, словно я спал и видел долгий, тяжёлый и муторный сон, а сейчас пришёл в себя, с облегчением сознавая, что это было всего лишь сновидение. Прямо надо мной очень ясно и отчётливо виднеется белый потолок, он нависает настолько близко перед моим лицом, что я, поначалу, даже, пугаюсь, не случилось ли землетрясение, и не оказался ли я под завалом. Но, в следующее мгновение, понимаю, что мои движения ничто не стесняет, и легко переворачиваюсь на живот. То, что я вижу внизу под собой, потрясает меня до глубины души. Сказать, что в первое мгновение я испытываю глубочайший шок, значит — ничего не сказать. Оказывается, что я свободно парю под потолком какого-то незнакомого помещения похожего на операционную. Земное притяжение куда-то исчезло. Внизу подо мной врачи в голубых халатах окружили кого-то на операционном столе, подключенного проводами к различным медицинским приборам, и, судя по всему, осуществляют отчаянные попытки по его реанимации. В памяти неожиданно и совсем не к месту всплыло какое-то незнакомое и очень странное имя — Сверинон, и почему-то пришла уверенность, что это — моё собственное имя.

— «Сверинон», — повторил я про себя, словно пробуя это имя на вкус, — «Сверинон, Сверинон».

Это имя всплыло у меня в голове, вызвав сложные, яркие световые и звуковые ассоциации. Имя было объёмным, искрилось и переливалось различными цветами, звучало мелодичной музыкальной фразой и вызывало ностальгическое чувство чего-то знакомого и до боли родного. Странно, откуда-то у меня была твёрдая уверенность, что меня именно так зовут. Я присмотрелся к лежащему на столе телу голого пожилого мужчины, с седыми волосами на голове, частично прикрытого белой, неровно лежащей простынёй, и неожиданно понял, что это моё тело.

— «Что происходит?» — ошеломлённо подумал я, болтаясь под потолком операционной. — «Как я могу находиться в двух местах одновременно?»

И тут я, неожиданно, вспомнил слова странного незнакомца из моего недавнего сна:

— «Вы, главное, не пугайтесь, когда себя внизу увидите… Очень скоро Вы узнаете, что многое выглядит совсем не так, как кажется».

Прислушавшись повнимательнее к своим ощущениям, я обнаружил, что совершенно не ощущаю земного тяготения и парю под потолком, невесомый словно пушинка. При этом меня слегка покачивало, будто на волнах, и немного болтало из стороны в сторону. Но, тем не менее, чувствовал я себя великолепно, как не чувствовал никогда в жизни до этого, даже в самые лучшие свои годы. Когда я захотел рассмотреть происходящее внизу поближе, изображение увеличилось. Или это я сам скользнул вниз?

— «Но этого не может быть в реальности», — пронеслось у меня в голове. — «Вероятно, я всё же сплю. Или это предсмертные галлюцинации? Помнится, я где-то читал, что угасающий мозг, лишённый кислорода, вызывает в сознании яркие картины, очень похожие на реальность. Да, точно, какой-то профессор медицины объяснял этим рассказы реанимированных людей, имевших посмертный опыт. Они тоже рассказывали о всяких подобных переживаниях».

Весь мой долгий жизненный опыт убеждённого атеиста, с детских лет воспитанного в духе материализма, протестовал против самой идеи загробной жизни. Нет, конечно, я неоднократно слышал разговоры о том, что человеческая душа, якобы, бессмертна и может переселяться в Рай, в Ад, или ещё куда-то, даже, сам как-то читал небольшую статейку на эту тему. Но я никогда не верил в подобные рассуждения. Бывает же так, что сон, который мы видим, ничем не отличается от реальности, и в этом сне мы не осознаём, что спим. В детстве я несколько раз летал во сне, и до сих пор прекрасно помню эти незабываемые впечатления свободного парения и восхитительного полёта. Сейчас я чувствовал то же самое. Невероятную лёгкость в теле, ощущение безграничной свободы и умиротворённости.

— «Нужно проснуться», — подумал я. — «Проснуться и выяснить, что со мной происходит на самом деле? А если это клиническая смерть? Ну, тогда, буду ждать и надеяться, что меня скоро оживят. Вон как врачи внизу стараются».

Но проснуться, никак не удавалось. Более того, все мои ощущения убеждали меня в обратном. Наоборот, я, словно, просыпался, постепенно всё больше приходя в себя. Ко мне возвращалась память о странных вещах, которые я раньше не знал. Например, во мне крепла уверенность, нет, я откуда-то точно знаю, что это никакой не сон, что все эти ощущения мне хорошо знакомы и вполне естественны. Я прекрасно слышал разговоры врачей, склонившихся над моим телом, совершенно отчётливо видел Ирину Аркадьевну, отдающую распоряжение:

— Пульса нет, на электрокардиографе — прямая. Коля, срочно делай непрямой массаж сердца! Мы теряем его!

И тут, внезапно, я откуда-то понял, что совершенно не хочу возвращаться в своё старое больное тело. Да и не моё это тело, так, временная оболочка, вроде ставшего бесполезным, старого изношенного и уже ни на что негодного скафандра.

— Нет, не надо! — закричал я, пытаясь привлечь к себе внимание, уверенный в том, что мне не нужно возвращаться обратно. — У меня всё хорошо! Я не хочу снова быть старым и больным!

Я мысленно сосредоточился на управлении своим новым телом и легко спикировал вниз, пытаясь схватить за руку врача, который активно давил на мою грудную клетку, налегая всем корпусом. Но меня никто, похоже, не слышал и не видел, руки мои прошли сквозь врача, как сквозь голограмму. Врач весь взмок от усердия, резко толкая двумя руками грудь, лежащего на операционном столе тела, моего старого тела, последовал еле различимый треск лопнувшего ребра, и я весь сжался, ожидая боли. Мне показалось, что тело на столе как-то дёрнулось, но я ничего не почувствовал.

— Пульса нет! — крикнула Ирина Аркадьевна. — Стёпа, смени его!

Степан, здоровый белобрысый парень, в зелёном халате с закатанными выше локтя рукавами, ещё активнее принялся проводить непрямой массаж сердца моего многострадального тела, лежащего на операционном столе.

— «Впрочем, постойте, а моего ли тела? Моё истинное тело со мной и прекрасно себя чувствует. А там, на столе, лежит всего лишь бренная оболочка, сброшенная одежда, которая износилась и стала мне больше не нужна. Откуда я всё это знаю?!»

Эта мысль всплыла в моей голове внезапно, словно я всегда знал это, но подзабыл. А ещё я, вдруг, понял, что мир вокруг меня продолжает постепенно, но неумолимо меняться. Он становится всё более ярким, чётким, объёмным и реальным, все мои чувства неожиданно обострились. Я стал намного лучше и чётче видеть и слышать. Цвета воспринимались ярче, насыщеннее, в них появилось много новых оттенков. Создавалось впечатление, что воздух стал невероятно прозрачным, словно раньше я смотрел на мир через очки с грязными стёклами, а теперь снял их. Слух мой стал очень чутким, появились новые звуки, которых я никогда раньше не слышал. Я с удивлением понял, что люди в операционной какие-то не настоящие, они всё более казались мне бесплотными тенями, которые двигались в замедленном темпе, как под водой. Каждый из них, вдруг, начал вслух произносить странные монологи, не слушая остальных. Я хотел удивиться, но в следующее мгновение, сообразил, что слышу их мысли. А вокруг меня изменений становилось всё больше. Люди внизу двигались всё медленнее, и начали понемногу светиться, вокруг них появились радужные оболочки. Я внимательнее присмотрелся к реаниматологу Коле, под моим взглядом, его тело, вдруг, стало полупрозрачным. С удивлением я осознал, что у меня изменился уровень понимания происходящего. Я видел все его внутренние органы и мог лучше любого врача рассказать о каждом. У Коли, например, больная печень от того, что он употребляет слишком много алкоголя, а у Степана и медсестры легкие словно затянуты серой пеленой и светятся очень тускло, это от того, что они курят. Причём, у Стёпы дело совсем плохо, у него в лёгких уже появились тёмные пятна, которые расползаются, словно уродливые кляксы, что свидетельствует о том, что лёгочная ткань в этих местах уже не работает и там начались необратимые морфологические изменения.

К этому времени врачи прекратили все попытки реанимировать моё, лежащее на столе бледное тело, и начали расходиться, на ходу снимая марлевые повязки, шапочки и перчатки. Я ещё раз взглянул на свою материальную оболочку, она, в отличие от тел врачей, была тёмной и радужное свечение, окутывавшее её, почти совсем погасло. Сквозь уже совсем призрачную и потерявшую цвета ауру проступило тусклое серебряное свечение, обволакивающее тело, которое с каждым мгновением становилось всё темнее. И тут до меня, наконец, дошло, что, моё бывшее тело умерло.

— «Странно», — подумал я, — так это и есть смерть? Я так её боялся, а, оказывается, в этом нет ничего страшного. Наоборот, я себя чувствую превосходно. Я свободен, как никогда. И это моё тело лежит на операционном столе? Я испытываю к нему не больше чувств, чем к сброшенной старой одежде. Или это всё-таки предсмертный бред или сон?»

Я ещё пытался ухватиться за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку, хотя уже твёрдо откуда-то знал, что это — другая реальность. Настоящая реальность, реальность в которой я на самом деле живу и существую. У меня, словно, постепенно снималась блокировка памяти, я просыпался, всё больше понимая, где я нахожусь, и что, на самом деле, со мной происходит. Я прислушался к своим новым ощущениям. Интересно, меня совершенно не интересует и не волнует земная жизнь. Я перестал переживать по поводу тревожных событий, существующих сейчас на Земле. Я бы назвал это отвлечённой безмятежностью и свободой от внешних воздействий. Откуда-то я твёрдо знаю, что всё, происходящее на моей, теперь уже бывшей планете, не более реально и значимо, чем хороший спектакль, в котором актёры исполняют придуманные неведомым автором роли. Это знание неожиданно всплыло в моей памяти, и я отчётливо понял, что знал это всегда, но, временно забыл.

Я снова, и уже более осознанно, осмотрелся в этом помещении, оставшись один на один с моим бывшим телом к которому я, теперь, не испытывал абсолютно никаких чувств. Мир вокруг меня продолжал изменяться. Мне показалось, что я стал больше, хотя и не мог посмотреть на себя со стороны. Стены операционной сделались полупрозрачными, словно сотканными из какого-то тумана, и я видел сквозь них очертания коридора и соседних помещений. По коридору, словно в замедленной съёмке, прошли два врача, медсестра медленно катила перед собой пустую каталку. В соседнем помещении стояли шкафчики, и там переодевался кто-то из медперсонала реанимационной бригады. Я читал в книжках и видел в фильмах, что призраки могут проходить сквозь стены.

— «Интересно, а у меня так получится?»

Я осторожно подлетел к стене, отделяющей операционную от коридора, и просунул в неё руку. Рука прошла сквозь преграду, не ощутив никакого сопротивления. Всё так же осторожно я влетел в стену, голову мою, на мгновение, окутал полупрозрачный туман и я оказался в больничном коридоре. Мир вокруг всё больше и больше казался не реальным, словно это была какая-то сложная и очень качественно сделанная голограмма. Слева из кабинета вышли врач и медсестра, тела их окружали разноцветные слабо светящиеся ауры, они двигались очень медленно, и слова их разговора возникали у меня в голове так, словно кто-то записал их на магнитофон, а, затем, пустил на очень маленькой скорости. Наблюдать за ними было совсем не интересно.

— «Постойте», — подумал я, возвращаясь в операционную, — «кто-то говорил мне, или, опять же, где-то я читал, что в момент смерти перед глазами умершего проносится вся его жизнь. Но я ничего подобного не видел. И куда мне теперь? Вероятно, нужно посетить мою жену, она, наверняка, сейчас будет испытывать горе, узнав о моей смерти. Нужно утешить её».

Я снова вспомнил книжки, где было описано, что духи так поступают, прилетая к своим родственникам и друзьям, и утешая их.

— «Но мой опыт общения с врачами, проводившими реанимацию моего бывшего тела, показал, что меня никто не видит и не слышит. Так как же я буду общаться со своей женой, и успокаивать её?»

И в этот момент из левого верхнего угла операционной донёсся приглушённый низкий монотонный гул и полился белый яркий, но не слепящий свет. Свет этот постепенно начал заполнять всё помещение, словно огромной резинкой стирая очертания предметов и мебели, находящихся там. Казалось, что всё, что находится в операционной, медленно растворяется в этом ярком чистом белом свечении и исчезает в нём. Присмотревшись, я увидел, что этот свет, казавшийся материальным, клубится, словно светящийся жидкий азот. Он густым непрерывным потоком льётся из, открывшегося чудесным образом, широкого прохода, гудящего и медленно вращающегося наподобие огромной воронки, которой раньше здесь не было. Какая-то сила, словно магнитом, мягко, но настойчиво, тянула меня туда. Создавалось впечатление, что само пространство вокруг меня медленно вовлекается в этот невероятный крутящийся и светящийся водоворот. Страха не было совсем. Наоборот, мне стало очень любопытно, возникло смутное ощущение чего-то очень знакомого. Такое чувство бывает в детстве, когда, будучи ребёнком, исследуешь новый мир. Яркость восприятия, восторг от новых открытий, любопытство. И, в то же время, я ощущал необыкновенную уверенность и совершеннейшее, какое то, даже, отрешённое спокойствие. Такого чувства за всю свою жизнь я никогда не испытывал. Это было приятно и необычно. Мы всегда в своей жизни о чём-то переживаем, даже, будучи твёрдо уверенными в завтрашнем дне, испытываем лёгкое беспокойство о будущем. Встречая на своём пути что-то неизвестное, нам приходится сделать определённое усилие над собой, чтобы решиться на исследование этого. Сейчас же я был абсолютно, невероятно, спокоен и уверен, что со мной ничего плохого случиться не может. Более того, у меня словно гора свалилась с плеч. Все мои земные заботы и печали исчезли, всё, о чём я в последнее время беспокоился, стало неважным и несущественным. Мне стало так легко, словно я сбросил тяжёлый груз и освободился от мешающих свободному движению оков. Это было ни с чем несравнимое чувство духовной свободы, словно, я вышел из тёмного, душного, тесного и сырого подземелья наверх на прекрасный зелёный луг, к яркому солнцу, наконец-то вдохнув полной грудью чистый, напоенный цветочными ароматами, свежий воздух.

Решив не сопротивляться, и отдавшись этой, влекущей меня в сияющий световой водоворот, мягкой, но настойчивой силе, я оказался у открывшегося вращающегося прохода. Затем, спокойно, уверенно, и не торопясь, словно делал это не один раз, я влетел внутрь, и меня плавно понесло по огромному длинному туннелю с мягкими гофрированными стенками, которые немного колыхались и пульсировали, словно живые. Сечение туннеля не было круглым, это был овал немного сплюснутый по бокам слева и справа от меня, хотя, возможно, мне это только казалось. Гофрированные стенки, казавшиеся живыми, на вид были сделаны из какого-то необычного, складчатого материала, пронизанного толстыми подрагивающими жгутами. Жгуты напоминали оптоволоконные кабели, по которым то и дело проносились яркие голубовато-белые искры. Я присмотрелся к стенкам туннеля, пытаясь понять их строение. Моё новое зрение было идеальным и позволяло рассмотреть такие подробности, которые раньше было бы увидеть просто невозможно. Внимательное изучение стенок туннеля показало, что они сделаны из множества переплетающихся полупрозрачных жгутов, создающих очень сложный ажурный рисунок. Жгуты были уложены не плотно, между ними виднелись небольшие промежутки, как если бы кто-то связал стенки туннеля огромным крючком, создав сложный объёмный рисунок. Они пульсировали, словно живые, мерцали и переливались темно-фиолетовым светом. Иногда между жгутами вспыхивали маленькие фиолетовые молнии и дуги, наподобие электрических. Внутреннее пространство туннеля было заполнено монотонным низкочастотным гудением, похожим на гул, идущий от огромного трансформатора. Постепенно я начал набирать скорость и двигаться всё быстрее и быстрее. Вскоре, я уже не летел, а мчался с невероятной скоростью, опыт всей моей земной жизни не имел подобных аналогов. Низкочастотное монотонное гудение превратилось в очень громкие звуки, похожие на звучание тысяч труб, но звук их странным образом не оглушал и не пугал. Яркий свет словно приглушили. По мере нарастания скорости полёта, внутри туннеля будто бы сгущались сумерки. Этот странный коридор казался бесконечным, мне уже подумалось, что бешеному полёту не будет конца. Но он завершился внезапно стеной белого светящегося тумана, представлявшегося мне своеобразным барьером, отделяющим один мир от другого. Откуда-то пришло понимание, что за этим барьером всё совсем иное. Я затормозил перед ним и остановился перед этой фосфоресцирующей вибрирующей стеной.

— «Что это такое?» — вопросы, вопросы роились в моём сознании. — «Нужно ли мне туда, за стену? Могу ли я вернуться обратно? И что будет, если я вернусь?»

Белая туманная стена, как и стенки туннеля, который я только что преодолел, немного пульсировала, по ней пробегали всполохи яркого света, на ней то возникали, то исчезали вихри. Казалось, что странный барьер между мирами, дышит, то выдаваясь немного вперёд, то отступая. Мягкая пульсация барьера и невероятный танец ярких вспышек на его поверхности, начали действовать на меня гипнотически, я стал впадать в какую-то прострацию. Передо мной в обратном порядке, словно на большом киноэкране, стали проноситься события из моей прошедшей жизни. Я снова увидел своих родителей, умерших и живых друзей, своё первое свидание с девушкой, впоследствии ставшей моей женой. Затем, пошли сцены из моего детства. Это было похоже на сон, я не мог удержать ни одной сцены, они проносились передо мной и исчезали, стираясь из памяти. Сделав над собой усилие, я пришёл в себя, сбросив это наваждение. Откуда-то возникла мысль, что мне нужно решить, что делать дальше?

— «Назад дороги нет», — подумал я, — «моё тело умерло, и возвращаться мне некуда. Наверное, я мог бы бродить какое-то время в виде привидения. Но какой в этом смысл?»

— «А ты уже пробовал», — неожиданно подсказала мне, пробуждающаяся память, — «и не однократно. И тебе это не понравилось».

Наконец, я решился, медленно и осторожно двинулся к барьеру, коснулся его и прошёл через него, как сквозь вязкий туман. Туман окутал меня непроницаемой серо-белой клубящейся дымкой. На мгновение мне стало страшно, что я так и останусь навсегда в этом плотном, похожем на кисель тумане, заблужусь и никогда не найду дорогу наружу. Но туман неожиданно закончился и я, словно пробка от шампанского, пронзив невидимую, но хорошо ощутимую границу, вылетел наружу. За барьером, к моему удивлению, оказалось пространство, залитое необычайно ярким светом. Ещё более ярким, чем тот, который я увидел в операционной. Свет был настолько ярким, что можно было рассмотреть мельчайшие детали вокруг себя. Казалось, свет льётся отовсюду и предметы не дают тени. В то же время это необычайно яркое свечение совсем не слепило глаза и не мешало видеть далеко вокруг. Я уже хотел удивиться такому чуду, когда понял, что всё это откуда-то мне хорошо знакомо, появилось ощущение, что я не раз бывал здесь и всё это уже видел. Потихоньку ко мне возвращалось понимание происходящего со мной, словно, я всё это знал, но забыл. Ощущение чего-то очень знакомого, неоднократно испытанного и очень приятного нахлынуло на меня. Мне стало легко и спокойно, словно я вернулся в знакомое безопасное место после долгого и непростого путешествия. А ещё, меня, буквально, захлестнуло невероятное чувство свободы и умиротворённости. Мир вокруг меня засверкал чистыми яркими красками, и я, наконец, подробно рассмотрел пространство, в котором находился.

Я стоял на сказочной обширной поляне, покрытой колышущимся под лёгким ветерком сплошным ковром из мягкой густой травы. Чуть поодаль, впереди, виднелись верхушки камней разных размеров и форм, похожие на маленькие острова, раскиданные, среди зелёного, слегка волнующегося моря. За россыпями камней, утопавших в колышущемся изумрудном море травы, в отдалении, то тут, то там, располагались одинокие рощи, состоящие из невысоких, покрытых розовато-коричневой гладкой корой деревьев, с раскидистыми ветвями, и густой ярко-зелёной листвой. Ещё дальше рощи постепенно переходили в густой лес, сплошной тёмно — зелёной стеной тянущийся до самого горизонта. А у покрытого лёгкой дымкой горизонта высились горы, и трудно было понять, насколько они далеки от меня. Над моей головой раскинулась огромная безбрежная сфера невероятно чистого сине — голубого небосклона, на котором не было ни единого облачка. Я не увидел на раскрывшемся над моей головой чудесном небесном куполе Солнца, но, казалось, что сам небосвод светится ярким, струящимся со всех сторон светом. Из густой травы, лениво колышущейся под переменными порывами лёгкого ветерка, выглядывали необычайно крупные полевые цветы, похожие на ярко-синие васильки, жёлто-белые ромашки, розово-бордовые гвоздики. Трава была не очень высокой, чуть выше моих щиколоток, но удивительно мягкая и изумрудно-зелёная, цветы, выглядывающие из неё, были настолько яркими, что, казалось, они фосфоресцируют в льющемся отовсюду свете. Где-то очень мелодично стрекотали кузнечики, а справа от меня, над небольшими кустами, ветви которых были покрыты бело-розовыми цветами, кружились крупные и невероятно красивые бабочки. Бабочки словно танцевали в каком-то завораживающем хороводе, садились на ветки кустов, снова срывались в полёт, создавали невероятные разноцветные вихри и водовороты. И над всем этим потрясающе красивым, завораживающим и удивительным сказочным миром, царило такое спокойствие и умиротворённость, что я невольно почувствовал невообразимое блаженство. Никогда ещё в своей жизни я не ощущал себя настолько уверенным в своей безопасности, в отсутствии какого-либо беспокойства по поводу дальнейших событий. Это место откуда-то было мне хорошо знакомо, и я был абсолютно уверен, что здесь со мной ничего плохого не может случиться.

— «Куда я попал?» — подумал я, восторженно озираясь вокруг. — «Это что, Рай?! Так значит это всё правда, и Рай, действительно, существует!!! А что же это может быть ещё? Конечно же, это Рай! А я сейчас нахожусь в Эдемском саду. Вот, только, животных почему-то не видно».

Меня охватил восторг, мне захотелось петь от счастья во всё горло и плясать от радости:

— «Я не умер! Я не умер!! Смерти — нет! Я — бессмертен! И наплевать, что я стою тут посреди этого волшебного мира в пижаме босиком на траве. Я — молод! Я — здоров! Я — красив! Я — свободен! Я — счастлив!»

Я попытался рассмотреть себя, насколько это было возможно. На мне была всё та же видавшая виды пижама, в которую меня одели в каком-то заведении на Земле. Я почему-то никак не мог вспомнить, что со мной случилось. События моей жизни на Земле странным образом стирались из моей памяти. Я пытался ухватиться за эти воспоминания, но они ускользали от меня, рассеиваясь, словно утренний туман. Насколько мне удалось увидеть, моё тело было молодым и здоровым, кожа на руках была упругой, мягкой и гладкой, без единой морщинки. Чувствовал я себя великолепно.

Постояв ещё немного, и постепенно приходя в себя от накатившего на меня ни с чем не сравнимого восторга, я, наконец, решился и осторожно сделал свой первый шаг в Раю. Ноги мои утонули в густом, мягком, немного пружинящем изумрудно-зелёном травяном ковре Эдемского сада. Райская трава приятно щекотала подошвы и щиколотки моих босых ног, ощущения были несколько необычными, отличными от ощущений моей земной бренной оболочки, но, несомненно, приятными. Во всём теле чувствовалась необычайная лёгкость, казалось, стоит мне подпрыгнуть, и я взлечу высоко-высоко, и в то же самое время я ощущал такую же, как на Земле, гравитацию, но действовала она на меня довольно странно. Я знал, что она существует и прижимает меня к земле, и, в то же самое время, не чувствовал веса своего тела. Тем не менее, трава прогибалась под моей тяжестью, и, оглянувшись назад, я мог увидеть отпечатки своих следов на прижатой к земле траве. Лёгкий приятный ветерок игриво касался моих щёк и волос на голове, принося умопомрачительные запахи духмяных трав и ароматы невероятно красивых цветов.

Пройдя по райскому саду шагов тридцать или сорок, я присел на корточки и сорвал одну травинку. Она была нежной и шелковистой на ощупь, невероятно приятно пахла, имела ровный по всей длине ярко-зелёный цвет и идеальную структуру. Я испытывал восторг сравнимый с восторгом маленького ребёнка, впервые попавшего в удивительное и сказочно красивое место. Во мне проснулся исследователь, меня сжигало любопытство, и совсем не было страха перед незнакомым местом и необычностью ситуации. Всё мне казалось новым и, в то же время, удивительно знакомым. Меня не отпускало впечатление, что я уже был здесь, и не один раз. Ко мне подлетел рой бабочек и закружился вокруг моей головы. Я, не вставая, поднял руку, вытянув вверх указательный палец, и одна из бабочек уселась на него, нежно и цепко ухватив его своими лапками. Бабочка совершенно меня не боялась. Ну, естественно, в Раю животные и насекомые не боятся друг — друга, не боятся они и людей, тут не существует зла и насилия. И я, пользуясь случаем, сумел подробнее рассмотреть невероятно красивый узор на её подрагивающих крыльях. Она была очень крупной, её ярко-фиолетовые махровые крылья покрывал рисунок, сотканный из тончайших золотых нитей, которые переливались и сверкали в льющемся отовсюду ярком свете. Я чуть повёл рукой, и сказочная красавица взвилась в воздух, присоединившись к своим подругам, которые продолжали виться вокруг меня в сложном и завораживающем танце.

Я так засмотрелся на удивительный танец невероятно красивых бабочек, что не сразу заметил приближающееся ко мне дивное и яркое сияние. Казалось, что в этом ослепительно ярком свете, окружавшем меня и лившемся отовсюду, ярче уже ничего быть не может, тем не менее, нечто, быстро приближавшееся ко мне, было ещё светлее. По инерции, я хотел заслониться рукой от этого невозможного сияния, когда, вдруг, понял, что этот свет меня не слепит. Более того, не смотря на то, что по мере приближения он разгорался всё ярче, я стал различать в нём изящный женский облик, грациозно и величественно скользивший над травой, не касаясь её ступнями. Ко мне приближалась богиня, вся в сияющем и искрящемся серебристом ореоле. Приблизившись ко мне почти вплотную, богиня оказалась сказочно красивой молодой девушкой, с густыми, длинными, волнистыми серебряными волосами, по которым пробегали и вспыхивали каскады голубых искр. Её огромные фиолетовые глаза были подсвечены изнутри, а её прекрасному юному личику с длинными густыми тёмными ресницами, маленьким изящным ротиком, с коралловыми губками и идеальными жемчужными зубками, позавидовала бы любая голливудская знаменитость. Кожа на её лице была молодой и упругой, идеально гладкая, без единого изъяна, без единого намёка на морщинку, она тоже вся светилась изнутри каким-то мягким дивным светом. Её длинное идеально белое сияющее платье, с золотыми узорами, струящимися по нему, охваченное золотым поясом, прекрасно облегало её точёную стройную, гибкую фигурку. Платье чуть развевалось внизу в такт колышущейся траве, и казалось, что это не ткань, а струящийся ослепительно белый светящийся и фосфоресцирующий туман. Этот ангел неземной красоты, эта прекрасная богиня, излучала энергию юности, чистой любви, неземной нежности и сказочной красоты. Когда она, остановившись передо мной и улыбнулась, мне показалось, что взошло солнце и озарило всё вокруг живительным теплом. Я почувствовал исходящий от неё тонкий, но чудесный нежнейший аромат, который показался мне смесью запахов полевых цветов, мёда и чего-то ещё, названия которому я не знал. При её приближении воздух наполнился невероятными звуками нежной и прекрасной мелодии, звучащей прямо из воздуха.

Заворожённый и смущённый этой, в буквальном смысле слова, волшебной, неземной красотой, я не знал, что мне делать, стесняясь своей больничной пижамы, такой неуместной в этом прекрасном мире. Я уже готов был в священном религиозном экстазе бухнуться перед этим божеством на колени, когда услышал её такой волнующий, нежный, словно завораживающее журчание хрустально-чистого лесного ручейка, очень приятный мелодичный голосок:

— Ну, здравствуй, Сверинон, поздравляю тебя с успешным возвращением домой.

— Вы меня знаете?! — моему изумлению не было предела.

Сказать, что я был удивлён, — значит не сказать ничего. Я был потрясён, ошарашен, сбит с толку, растерян, смущён, польщён… Я могу назвать ещё с десяток эпитетов, но они всё равно не смогут передать моего состояния в тот момент. Эта сказочная, ослепительная, невероятно прекрасная, юная богиня знает меня и запросто обращается ко мне!!! Я смотрел на неё, любуясь её невероятной красотой, не в силах произнести ни единого слова. В конце — концов, не так часто удаётся встретиться с настоящим божеством, да ещё таким прекрасным. Я был в невероятном восторге. Ещё бы! Я встретил чудо, о котором мог только мечтать. Я встретил самого небесного ангела в образе прекрасной юной девушки!!!

— Знаю ли я тебя? — лукаво улыбнулся прекрасный ангел, и её весёлый смех серебряными колокольчиками, переливаясь и звеня, разнёсся над лугом. — Скажи мне: как твоё имя?

— С-с-ер — гей…, — растерялся я, не в силах от волнения и благоговения прямо взглянуть на неё, и отводя свой взор в сторону. — Нет…, меня зовут… — Сверинон.

— Так Сергей, или Сверинон? — снова заливисто и весело рассмеялась она.

Я был смущён и растерян, а её, похоже, эта ситуация очень забавляла. Она, явно, смеялась надо мной, но делала это так весело и естественно, что я не мог обижаться на неё. Она знала что-то обо мне, чего не знал и не понимал я.

— Я знаю, что я умер, — гордо заявил я, пытаясь скрыть свою растерянность и оттянуть время, показав свою образованность в вопросах религии. — Сбросив свою телесную оболочку, в духовном теле я попал в какое-то место, в не материальный мир после смерти, надеюсь, что в Рай, пролетев через туннель. — А Вы — прекраснейший ангел, посланный Богом. Вы пришли встретить меня?

Мои слова вызвали новый безудержный взрыв заразительного мелодичного смеха. Я не выдержал и тоже стал улыбаться, смущаясь, и не зная, как себя вести.

— Ну, в какой-то мере, ты прав, — закончив смеяться, сказала она. — Я, действительно, ангел, впрочем, такой же, как и ты. Знаешь что, пойдём-ка, сядем тут неподалёку и поговорим обо всём. Ты не устал? Столько удивительных событий сегодня произошло с тобой.

— Нет, — честно ответил я, — сам, с удивлением, прислушиваясь к своему новому телу.

Никакой усталости не было и в помине. Тело было лёгким, я не чувствовал своего веса. Нельзя сказать, что я не чувствовал своего тела, но оно меня не беспокоило, как не беспокоит тело абсолютно здорового человека. Наоборот, присутствовало ощущение невероятной лёгкости, комфорта, радости, здоровья, молодой энергии. Мне хотелось шутить, смеяться, сорваться с места и помчаться куда-то, меня переполняла энергия, рвущаяся наружу и перехлёстывающая через край.

Когда моя богиня заскользила над землёй к ближайшему небольшому холмику, покрытому изумрудной травой, я направился следом за ней, пытаясь шагать, но почувствовал, что я тоже могу скользить над землёй так же, как и она без всякого усилия. Я понял, что могу мысленно управлять своим перемещением в пространстве естественно, легко и свободно. Это умение начало возвращаться ко мне, как только я попробовал двигаться вперёд. Я понял, что всегда умел это делать, но на Земле мне это умение было не нужно, и тело немного подзабыло о нём. Такое же чувство невероятной лёгкости и свободы я испытывал, когда в детстве летал во сне. Сейчас же, этот навык стремительно возвращался ко мне, через несколько мгновений я уже уверенно летел за моим проводником так же легко и плавно, над самыми кончиками изумрудной, колышущейся под мягкими порывами лёгкого ветерка, травы, не касаясь их. Я быстро учился и осваивался в этом странном, восхитительном и чудесном мире. Мой прекрасный юный ангел подлетел к небольшому холмику, покрытому всё той же мягкой, шелковистой травой и грациозно опустился на него, приглашая занять место рядом с ним. Я мягко затормозил и опустился подле её ног, чуть ниже. С десяток огромных бабочек невероятно красивой и яркой расцветки, закружились над нашими головами в сложном танце. Они то уносились вверх, то спускались по пологой спирали, задевая своими крыльями наши волосы. Моя спутница, снова заливисто рассмеялась, взмахнула рукой, и бабочки умчались прочь.

— Скажи мне: что ты помнишь из своей жизни на Земле? — Спросила она, изящным жестом поправив выбившуюся прядку её необычных чуть светящихся и переливающихся серебряных волос.

— Я всё помню, — хвастливо заявил я, желая произвести на неё впечатление. — Я помню, что жил в каком-то крупном городе, и у меня была семья.

— А подробнее можешь мне рассказать о своей жизни?

— Могу и подробнее, — удивился я её вопросу. — Пожалуйста,… Значит так,… я жил в большом таком городе, и у меня была там семья…

Я замолк, тщетно пытаясь вспомнить подробности, и заметил, что моя прекрасная и обожаемая богиня смотрит на меня с лукавой улыбкой. Я очень хотел угодить такому восхитительному, невероятному, ослепительно красивому существу.

— Значит,… семья у меня была… там…, — продолжил я, с ужасом понимая, что смутные воспоминания о моей жизни на Земле, похожи на недавний сон, растворяющийся как туман, если сразу же его не вспомнить, как проснулся.

— А это и был, своего рода, сон, — лукаво улыбнулась она, видя моё смущение. — А сейчас ты проснулся, или снова родился, это уж как тебе угодно. Ты отсутствовал некоторое время, а сейчас вернулся домой.

— Вернулся после долгого отсутствия? — спросил я. — Как долго меня не было?

— Не очень долго. Во всяком случае, не так долго, как ты думаешь, — она, вдруг, наклонилась ко мне и протянула к моей голове свою тонкую, изящную, светящуюся руку.

Воспоминания хлынули в меня, словно, прорвалась плотина, сдерживающая их. Некоторое время я сидел молча, потрясённо переваривая неожиданно открывшуюся мне информацию.

— Ты — мой гид — наставник, — изумлённо произнёс я, и её имя, искрясь и переливаясь сложным многоцветным узором, вспыхнуло у меня в голове, одновременно с музыкой, похожей на переливы серебряных колокольчиков, — Тебя зовут — Леолира. Ты помогала мне готовиться к этому воплощению, и совместно со мной разрабатывала этот Жизненный Контракт.

— Наконец-то вспомнил, — снова весело рассмеялась она, изящно поднимаясь в воздух. — Извини, у меня много дел. Встретимся дома. Надеюсь, ты не забыл, как туда добраться?

— Ты не проводишь меня? — с робкой надеждой спросил я.

— Ты уже не маленький, — помахала Леолира мне на прощание рукой. — Твоя Семья очень тебя ждёт, и, насколько я знаю, готовит тебе торжественную встречу.

Она легко взмыла вверх и унеслась в сторону леса, быстро исчезая из вида, словно растворяясь, в невероятно чистом синем небе.

— «Как мимолётное виденье», — подумал я. — «Сколько я её знаю, вечно она что-нибудь придумает».

Оставшись один, я снова оглянулся вокруг. Этот мир не был настоящим, будучи всего лишь одним из множества планов, созданных Творцом для нашего обучения и совершенствования. Сущности, завершившие свой Жизненный Контракт в косных мирах земного типа, попадали сюда через межпространственные переходы — туннели и встречались со своими гидами — наставниками, ангелами — хранителями, родственниками или друзьями. Здесь мы окончательно «просыпались», приходили в себя после потрясения от того, что мы считали смертью, получали необходимую поддержку и информацию, а, затем, отправлялись к себе домой, в свою Истинную Обитель, как мы ещё её называем, к своей Семье.

Мне тоже пора было покинуть этот такой милый, чудесный переходный мир и возвращаться домой. Я с сожалением ещё раз оглянулся вокруг, мысленно прощаясь с гостеприимным маленьким, искусственно созданным по великому и мудрому замыслу Творца Раем, и ринулся вверх, в сияющую огромную синеву ясного, залитого струящимся ослепительным светом безоблачного неба, одновременно отыскивая проход в другое пространство.

— «Так вот он какой! Мир после смерти», — думал я, с неподдельным восторгом и каким-то радостным возбуждением устремляясь ввысь.

Я знал, что впереди меня ждёт чудесный мир, полный волнующих событий, радостных встреч с друзьями, по которым я изрядно соскучился, и которые, несомненно, так же скучали по мне во время моего отсутствия.

Смело вонзившись в перевёрнутую вверх дном, огромную, наполненную пронзительной синевой, чашу небесного купола, я, словно стремительный метеор, ворвался в его просторы. Затем, углубившись в хрустально — прозрачный воздушный слой, слева от себя я заметил относительно небольшое белое, клубящееся, слегка мерцающее и фосфоресцирующее облачко, внутри которого виднелся тёмный медленно вращающийся шар, пронизанный неяркими фиолетовыми разрядами. Я резко изменил направление своего стремительного полёта, бойко ворвавшись прямо в его середину.

— «Как же здорово снова не ощущать давящие на тебя, словно массивные гири, и приковывающие к поверхности тяжёлые цепи земного тяготения, а легко, свободно и независимо перемещаться в пространстве в любом направлении!»

Я со скоростью болида влетел в серую туманную кисею шара, как молния пронзил его клубящуюся, мерцающую фиолетовыми сполохами, сердцевину, и оказался в огромном, безбрежном мире, заполненном лёгкой, слабо мерцающей, колышущейся полупрозрачной серой дымкой. Эта, клубящаяся субстанция, обступила меня со всех сторон, пытаясь преградить мне путь домой, поймать меня в свои тенеты и навсегда оставить в своих владениях.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Тот свет – этот свет предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я