Черные крылья

Эд Макдональд, 2017

Под небом в трещинах, откуда доносится непрестанный вой, под солнцами иных миров раскинулся Морок, огромная и страшная пустыня, где нет ночи, где легко умереть, где можно встретиться с самым страшным кошмаром. Только Морок создали не монстры. Его создали люди в последней войне с Глубинными королями, таинственными, могущественными и жестокими созданиями. Рихальт Галхэрроу дышит пылью Морока уже двадцать лет, его отряд выслеживает монстров и тех, кто вернулся из пустоши другим. Когда он получает задание сопроводить богатую аристократку в пограничную крепость, Галхэрроу поневоле впутывается в сеть заговоров, которые не только грозят разрушить мир на границе с Мороком, но и ставят под удар единственное оружие людей против Глубинных королей.

Глава 5

У каждого большого города есть своя Помойка. Собери достаточно крыш за одной стеной, и все дерьмо с отбросами найдет себе какое-нибудь место. Бедняки, калеки, иностранцы, отверженные — все собьются в кучу, чтобы не дать растоптать себя поодиночке. Успешные люди ненавидят такой сброд хотя бы за то, что бедолаги поневоле вызывают сочувствие. Но туда стекаются и опасные, покрытые шрамами типы, жестокие и хитрые. Они восседают на дерьме и раздают ему приказы, отправляя на заработки легионы шлюх, прокаженных, воров и мошенников, суетливые отряды вонючей нищеты. Думаю, вы понимаете, про что я. В таких местах одна помощь — святоши, но и те беспомощно пожимают плечами. В городе-крепости Валенграде, центральном узле приграничной обороны, мы зовем нагромождение сырых, убогих зданий и сырых, убогих созданий Помойкой. Туда мы и отвезли Ненн. А где еще обитать чародею, колдующему с человечьим мясом?

Нелепая голубая с золотом карета вызвала много нездорового интереса. Но здравый смысл и меч, лежащий у меня на коленях, брали верх. Я без помех прогнал умирающих коней между бойнями, воняющими свежей кровью, вдоль ряда доходных домов. Нищие и безработные наемники быстро убирались с дороги. Я и не думал тормозить. Подумаешь, придавим ноги какому-нибудь вялому любителю белой травы. Минуты были дороже золотой пыли. Я хорошо знал путь к дыре Саравора, и вот она — торчит между кварталами доходных домов, такая же сообразная и подходящая этому месту, как, например, крысиная нора в нашей карете.

Я натянул вожжи, спрыгнул и тут же забарабанил кулаком по двери. Открыл мне серокожий ребенок. Меня будто ткнули под дых, я схватился за меч — и только тогда понял, что передо мной не «малыш» и уж точно не угроза, но лишь больной слепой человечек. Переносицу закрывают бинты, на месте глаз — мокрые пятна. Я не знал, что Саравор колдует и с детьми. На мгновение отвращение почти пересилило здравый смысл, мне захотелось уйти. Но куда? В Валенграде всего горстка магов. А мне не поможет ни один, обученный работать со светом. Я не знаю, легальны ли сараворские трюки. Но на них уж точно не дадут гранта в университете Леннисграда.

Ребенок молчал. М-да, смысл слепого привратника не очень понятен. Я сказал, что Рихальт Галхэрроу явился с визитом к Саравору. Дитя мгновенно растворилось в сумерках, словно было их частью. Когда я открыл дверь кареты, исчезли все сомнения насчет визита к Саравору. Из аллей Помойки несется жуткая вонь, но от смрада из гниющего брюха Ненн все местные запахи забились в дыры и норы. Удивительно, как не задохнулась Эзабет, запертая внутри. Но она — к счастью — проспала всю дорогу.

— Ненн конец, — сказал Тнота. — Горячка и бред. Несет чушь. У нее остался час. Потом всё, каюк.

— Тогда помолимся за то, чтобы Саравор оказался дома, — пожелал я, взялся за свой край носилок и, стараясь не дышать, понес Ненн за дверь.

— Тебе не обязательно это делать, — указал Тнота, уставившись на меня своими желтыми зенками.

Он всегда норовит залезть мне прямо в совесть.

— Большой Пес говорит: если слишком поздно — то слишком поздно. Есть цена, которую нельзя платить.

Мы дюжину раз заговаривали об этом, когда гнали коней к Валенграду. И я задумался. И решил, что иногда лучше не думать, а действовать.

— Она бы сделала то же самое для меня.

Тнота фыркнул.

— Не успел бы ты остыть, как она бы выдрала золотые зубы из твоего рта.

Шутка, конечно. Но не смешная.

Мы притащили Ненн в приемную. Когда-то особняк Саравора был купеческим домом. В изрядно запущенной приемной было темно, пахло плесенью. Колдун не из тех, кто любит развлекать гостей.

— Поставь себе предел и не иди дальше, — посоветовал Тнота.

Я покачал головой, приложил палец к губам. В этом месте стены могли иметь уши — причем, что не часто случается, в самом прямом смысле.

Вернулся слепой ребенок и указал мне одному идти за ним. Не знаю, на самом ли деле ребенок был слеп, или это Саравор специально изобразил, чтобы выбить меня из колеи перед разговором. Наверное же, колдун знал, что мы едем к нему. Хоть он и не Безымянный, не стоит его недооценивать. Нож — не меч, но режет не хуже.

Мастерская колдуна на втором этаже. Там горько и едко воняет дымом белой травы, хотя пока ничего не курится. На столах — кучи инструментов и пятна, о которых лучше и не думать. Вдоль стен — длинные полки, лиловые занавески скрывают содержимое. Одна — несомненно, нарочно — отдернута. В банках зелено-желтой жижи — несвежее на вид мясо, в ванночке, похоже, человеческие пальцы. На свободном от полок пространстве — полотна с аккуратными детальными рисунками человеческого нутра — университетские анатомические пособия.

Саравор еще не пришел. Мальчик попросил меня подождать. Я забарабанил пальцами. Времени нет на показуху и демонстрацию того, кто здесь главный. Я уселся за верстак почище и постарался глядеть только на то, что не останется в памяти кошмаром.

Наконец явился чародей, принюхиваясь, точно борзая.

— Осадок фоса, — заявил он, еще не выйдя из-за угла. — На тебе он будто слой дерьма. Видно, ты ввязался в серьезную разборку магов.

Саравор вышел из лестничной клетки, улыбаясь, словно фокусник из цирка. Грудь голая, ребра выпирают из-под пестрой шкуры, на плечах — полотенце. Шкура частью черная, частью белая, частью золотистая. Никто не знал, откуда чародей родом. Один глаз небесно-голубой, второй цвета моря, словно хозяин пытался подогнать цвета, но малость промахнулся. Тощее тело совершенно без волос, кожа — лоскутное одеяло всех рас: бледное плечо северянина, черный как ночь бицепс, живот, словно янтарь Пайра. Я ростом шесть с половиной футов, но Саравор изрядно за семь.

— Было дело, — согласился я. — И у меня проблема.

— Вижу. Отчего б тебе не присесть и не выпить со старым другом?

Саравор не был мне другом, но дела мы вели не в первый раз. Он сел по другую сторону верстака, выбрал бутыль и пару деревянных мензурок. Их чародей понюхал, решая, стоит ли мыть после того, что в них было раньше, и налил. Когда он раскупорил бренди, мои силы противиться сразу иссякли. Мензурка, которую он подпихнул ко мне, была со следами зубов на краю. Да, в доме чародея везде чудеса.

— Ну ты и смердишь фосом, — сказал Саравор. — Сильная штука, право слово. Небось, колупался в камере Машины Нолла?

— Нет. Беда на юге.

— Беда?

— С «малышом», — уточнил я. — Но повезло, с гарнизоном оказался спиннер. Она сотворила что-то жуткое. Я такого раньше не видел. И оно изжарило кучу драджей.

— Драджи у самой границы и нападают на Дортмарк? — произнес Саравор и попытался изобразить крайнее удивление на своем пестром лоскутном лице.

Получилось не очень. Сработали мускулы только на одной части лица, потому вид получился безумный. Ну, наверное, в этом виноваты не только мускулы. Саравор не славился здравым рассудком.

— Ты от меня этого не слышал, — предупредил я. — Думаю, маршал зажмет новости, пока не отыщет время созвать всех князей на официальный совет. Это не разведка боем. Похоже, что-то планируется.

— Но ты рассказываешь мне? — осведомился Саравор, улыбаясь.

Его улыбка — цвета янтаря, холодная и жесткая.

— Мне нужно одолжение. Информация — в подарок. Ради взаимного доверия.

Саравор кивнул. Чародеи любят золото, но знание — гораздо больше. Мы чокнулись. Я выпил. Пойло на зависть. Хорошие для чародеев времена, раз позволяют себе такое. Народ уже не помнит полномерной войны, но поток увечий никогда не иссякает: кому надо отремонтировать пробитое плечо, кому — расплющенные пальцы.

— Рихальт, мы хорошо вели дела, — заметил Саравор, доливая в мензурки. — Я уже знаю, о чем ты попросишь. У тебя женщина с гнилью в животе. Я чую это даже под вонью фоса на тебе. Работа нелегкая даже для такого спеца в искусстве исцеления, как я.

Искусство исцеления, надо же. Сильно сказано. Я постарался сохранить невозмутимый вид. Я уже дважды договаривался с чародеем, но не в такой гадкой передряге. И тогда у меня была монета. Оба раза хлопоты не стоили того. Молович поймал стрелу в глотку через две недели после того, как его заштопал колдун. Если уж Ненн выживет, я постараюсь блюсти ее получше, чем Моловича.

— Мне в кредит, — сказал я.

Полубелый, полузолотой рот Саравора скривился в пародии на улыбку.

— Да брось! Неужели ты в самом деле клянчишь?

— Я не клянчу. Я прошу. Дай мне кредит. Ты же знаешь: я заплачу́.

— Хм, — невозмутимо изрек Саравор. — Хочешь сказать, что ты связался с «малышами» и светокрутами. Ну, положим, я дам тебе кредит. Но ты же не мясник, который, самое худшее, оттяпает себе тесаком палец. Ты дышишь пылью Морока и первым лезешь в пролом. А вдруг тебя грохнут?

Он покачал головой.

— Пустое предложение. Я не работаю даром.

— Ты же знаешь, у меня нет времени спорить, — сказал я. — Давай к делу. Сколько я тебе должен за нее?

У двери зашуршали. Еще одно серое дитя с паучьими тонкими руками, чересчур большеглазое. Не слепое — но глаза придавали лицу гротескно-пустое выражение. Лет восемь — десять от роду. Саравор осмотрелся и гортанно проклекотал что-то мальчишке на незнакомом языке. Мальчик даже не глянул на колдуна, повернулся и ушел восвояси.

— Сын? — спросил я.

— В некотором роде я ответственен за его появление, — выдал Саравор, и его губы скривились, будто в попытке улыбнуться.

Мне улыбаться не хотелось. Я чуть удержался от того, чтобы встать и уйти. Слуга этот мальчишка или нет — мне какое дело? Я не законник, чтобы стараться очистить мир. Я просто хочу, чтобы Ненн выжила.

Мы начали торговаться. Я попытался, во всяком случае. Саравор выставил условия. Я поспорил, колдун не прогнулся ни на йоту, я согласился. К тому времени, когда мы закончили, он уже не улыбался. Претензия на дружелюбие рассыпалась, ушла в смрад белой травы, цеплявшейся за углы комнаты. Я уверен, что в Валенграде нет худшего человека, чем Саравор. Это уж точно. Правда, я в точности не уверен, что он все еще человек. Потому — хрен с ним.

Я согласился оставить Ненн на его попечении до тех пор, пока он не пришлет весточку. Я не спросил как. А он не спросил, как меня найти.

Гребаные колдуны.