Дьявольский остров

Максим Шахов, 2013

Советско-финская война, зима 1939 года. На одном из островов Аландского архипелага финнами организован лагерь для пленных красноармейцев. Остров крохотный, вокруг ледяное Балтийское море, и побег практически невозможен. Но для жаждущих свободы не существует преград. Группа пленных советских офицеров разрабатывает дерзкий план побега. Им удается вырваться из лагеря, захватить рыболовецкое судно и выйти в открытое море. Однако путь к свободе на этом только начинается: до фронта сотни морских миль, а на хвосте висят преследователи-надзиратели, которым приказано вернуть беглецов обратно в лагерь любой ценой…

5

В узкое окно барака ударялись острые, словно осколки стекла, крупинки снега. Вьюга разыгралась с утра. Укутавшись в шинели, военнопленные лежали на своих нарах и тихо переговаривались. В такую погоду, конечно, никто их на работу не позвал бы. И когда со скрипом открылись тяжелые двери, военнопленные приподняли головы. В барак, в длинных тулупах с поднятыми воротниками, в шапках-ушанках, обильно посыпанных снегом, зашли двое — комендант и рыжебородый охранник, вооруженный винтовкой.

Староста барака быстрым шагом подошел к начальнику.

— Шпилековаски, — сказал тот.

— Сейчас, — ответил Пантелей Пудовкин. Он подбежал к нарам, на которых дремал военфельдшер.

— Альберт Валерьянович, вас просят.

Шпильковский открыл глаза, посмотрел на стоящих возле порога коменданта и охранника:

— Ах, да. Иду.

Военфельдшер быстро оделся и подошел к выходу.

— Племянник ваш чувствует себя хорошо? — спросил он по-немецки.

Комендант догадался, о чем идет речь, и ответил:

— Я, гут.

Военфельдшер, комендант и охранник вышли на улицу, а староста плотно закрыл за ними дверь.

— Чё там? — спросил у него подошедший Хомутарь. — Снова Валерьянку к мальцу повели?

— Не твое собачье дело, — резко ответил староста.

Снег сыпнул Шпильковскому в лицо, руки на морозе сразу же озябли. Комендант заметил это, снял свои меховые рукавицы и отдал военфельдшеру.

— Руки у врача должны быть теплые, — сказал он на своем языке.

Шпильковский не стал отказываться — он знал, что сегодня ему предстоит снимать мальчику швы, и руки должны быть послушными.

Под присмотром часовых, что находились на башне замка, из бойниц которого торчал ствол пулемета, комендант, рыжебородый и военфельдшер прошли в пристройку.

По дороге в смотровой кабинет помощник коменданта позвал из камеры Стайнкукера. Переводчик не помешает.

— Ветеринара мы звать не стали — погода слишком плохая, — сказал комендант, — вы ведь сами справитесь?

Батальонный комиссар перевел.

— Да, справлюсь.

Мальчик лежал на железной кровати. Рядом с ним была его мама. И хотя она уже не рыдала от отчаяния, все равно очень переживала за сына.

— Готтфрид, поблагодари доктора, — сказала Ульрика. — Это он тебя спас.

Стайнкукер перевел.

— Спасибо, господин доктор, — сказал мальчик.

— Как ты себя чувствуешь? Живот не болит? — поинтересовался Альберт Валерьянович.

— Чувствую хорошо. Живот болит чуть-чуть.

— Ну-ка, покажи.

Шпильковский внимательно осмотрел рану. Рубец уже успел хорошо затянуться.

— Отлично, сейчас тебе придется немного потерпеть, будем снимать швы.

Альберт Валерьянович попросил подать из шкафчика пинцет и ножницы, склянку с йодной настойкой. Во время операции по удалению аппендицита Шпильковский наложил мальчику узловой шов, теперь же он аккуратно с одной стороны раны потянул пинцетом за нить так, чтобы из кожи появилась часть шва. Затем он разрезал нить близко к коже и медленно, очень осторожно вынул шов так, чтобы внешняя нить не проходила через ткани и не смогла занести инфекцию. Подобную процедуру Шпильковский проделал со всеми частями шва.

Готтфрид морщился от боли, но, как настоящий мужчина, терпел.

— Это еще не все. Сейчас будет щипать.

Военфельдшер набрал на ватку йодной настойки и смазал рану.

— А теперь надо наложить стерильную повязку, и потом вы будете уже сами ее менять. Это нужно будет делать каждый день. И еще один важный секрет. Правда, сейчас погода не такая, но все-таки я должен вас предупредить. На будущее — не открывайте шрам перед прямыми солнечными лучами. От ультрафиолета выступит пигмент, и шрам потемнеет на всю жизнь. А так останется беленьким, красивеньким. Понятно?

— Понятно, — почти хором сказали мать мальчика, сам Готтфрид и комендант, внимательно следивший за действиями военфельдшера.

Шпильковский наложил повязку.

— Ну что, можно сказать, практически здоров, — улыбнулся он Готтфриду.

— Вот когда я выйду в море за рыбой, тогда и буду здоровым, — серьезно ответил подросток.

— Молодец.

— Прошу ко мне в кабинет, — сказал комендант.

Воспользовавшись моментом, Шпильковский бросил взгляд на карту Аландских островов, чтобы перепроверить себя, хорошо ли запомнил. Он не заметил, что его взгляд перехватил комендант.

— Пройдемте ко мне. Нам надо поговорить, — сказал начальник лагеря.

Кроме самого коменданта и фельдшера, к нему в кабинет прошли рыжебородый офицер и Стайнкукер. На дубовом столе стояла бутылка шотландского виски, на тарелках лежала порезанная на большие куски норвежская селедка, хлеб, вареная картошка, лук, бутерброды из черного хлеба и нежного куриного паштета. Вокруг закуски стояли заранее приготовленные четыре рюмочки.

— Прошу вас, за здоровье моего племянника. Новость о вашей удачной операции облетела острова. Вам благодарность от меня лично и от председателя лагтинга Аландских островов.

— Спасибо большое, но это был мой долг, — с достоинством ответил Шпильковский.

— Вот вам премия нашего парламента, — комендант достал из кармана пачку финских марок. — Но пока что я, конечно же, их отдать вам не могу. Деньги пока полежат у меня в сейфе до вашего освобождения.

Комендант открыл ключом стальной сейф, положил в него купюры и закрыл.

— Ну, давайте, — кивнул он рыжебородому. Тот разлил по рюмкам виски.

— Я пью за вас, за ваше умение! — произнес тост комендант.

Мужчины выпили.

— Ты, — обратился комендант к Стайнкукеру, жуя бутерброд с куриным паштетом, — теперь можешь написать обо всем в газете. Пускай товарищи знают о герое. Я не давал такого приказа, пока Готтфрид не почувствовал себя лучше, я не хотел об этом распространяться, но теперь можно.

— Да не стоит, — скромно сказал Шпильковский.

— Наливай.

Рыжебородый снова наполнил рюмки и поднял свою:

— За наше здоровье, которое находится в надежных руках русского доктора.

— За вас!

Трое мужчин — два шведа, подданных Финляндии, и один бывший батальонный комиссар РККА — чокнулись со старшим военфельдшером Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

Третья рюмка была выпита после универсального шведского тоста «ску-уль».

— На вашем месте после этой ужасной войны я остался бы у нас, на нашем острове. Видите ли, врача у нас нет, а люди стареют, им нужна медицинская помощь. Вы бы хорошо зарабатывали, правительство выделило бы вам жилье.

— Спасибо, здесь бы я был практикующим терапевтом, а вот у себя на родине я скорее ученый, чем врач, я провожу различные исследования.

— Смотрите, чтобы комиссары не отправили вас исследовать сибирскую тайгу, — комендант показал на Стайнкукера.

Тот глупо улыбался. Рыжебородый громко засмеялся.

— А попытка побега отсюда равносильна самоубийству. Зима, холод, до Советского Союза — несколько сотен километров, которые надо пройти по территориальным водам Финляндии, а еще в Ботническом заливе столько якорных мин, как фрикаделек в супе. Хоть вы и дружны с красным капитаном, но он же не Посейдон… А здесь у нас твердая земля под ногами, тепло, гарантированный кусок хлеба, одежда-обувь по сезону, компания друзей по несчастью…

— А кое-кто из них нам все о вас докладывает, — подмигнул рыжебородый.

— Но мы надеемся на ваше благоразумие, — серьезно сказал комендант.

Возникла напряженная пауза.

— Давайте лучше выпьем за Аландские острова, — вовремя нашелся Стайнкукер. У комиссара язык был подвешен не только перед строем солдат, но и за столом…

— Давайте, — согласился комендант.

Его помощник налил.

— За Аланды! — по-шведски сказал Стайнкукер.

— За Аланды! — хором повторили все остальные.

Перед уходом Шпильковский попытался вернуть коменданту его рукавицы.

— Не надо, берите себе. Это мой вам подарок.

— Спасибо, — поблагодарил военфельдшер.

* * *

Вечером того же дня Альберт Валерьянович прошептал Брониславу:

— Комендант подозревает, что мы с тобой готовим побег. Кто-то стучит.

— Я знаю, кто это, — решительно ответил краснофлотец.