Основы людологического познания

Рустам Павлович Чернов

Все люди служат Богу, не все просто знают об этом. Эта книга для тех, кто желает расширить свои представления о Мире, Боге и себе самом. Вы познакомитесь с основами интереснейшего людологического (ludo – играю, Logos – знание) метода познания, позволяющего прикоснуться к основам мироздания так, как это делали величайшие умы философии – в одиночестве социального, но в компании Истины. Для каждого, кто неравнодушен к вечным вопросам.

Основа 9

Ярчайшей характеристикой бытия в возможности является его противоречивость. Бытие в возможности в том виде, как его характеризовал Стагирит, отличается тем, что в возможности противоречия кажутся одинаково истинными. И только в области реализации в действительное они снимаются. Следует отметить, что эта характеристика возможности в ее абсолютном содержании носит безусловно априорный характер. То есть имеется в виду та ситуации бытия в возможности, когда субъект бытия в возможности ранее не сталкивался с подобным. Имеется в виду либо личная область опыта (например, мысли о женщине: полюбит — не полюбит, мысли о поединке: выиграю не выиграю, судебный процесс: осудят — не осудят и пр.), либо проблема внечувственного плана, отличающаяся высокой степенью абстракции (например, мысли о Боге: поможет — не поможет, мысль об общих недосягаемых формах социального бытия, но точно существующих в области единого временного континуума). Это наиболее простые формы, которые можно назвать полярными противоречиями экзистенциального плана. Именно их имел в виду Стагирит, когда говорил о том, что в одном и том же месте, в одно и то же время не могут существовать две вещи взаимоисключающие друг друга. Здесь бытие в возможности непосредственно связано с человеком как с субъектом, элементом движущей причины парадигмы бытия. Именно благодаря ему и для него имеет значение качественность бытия в действительности. Движущая причина имеет определенное целеполагание, которое именно ею и определяется, поскольку сама целевая причина (бытие в возможности) уже самоценна и конечной целью здесь выступает именно реализация в действительность.

Естественность мира организована намного сложнее. Как мы уже отмечали, все в мире человека есть продукт опосредованности мыслью, человек существует лишь в той области, где он может мыслить, осознавать, корреспондировать мысль. Мир человека — это мир опредмеченных мыслей. Даже самое невыразимое находит свое воплощение (ритуальность для божественного, смерти, любви), которое позволяет констатировать экзистенции. Существует так же целый комплекс несуществующего, то есть та область бытия человека, которая неподвластна мысли и потому отрицаема как не — существующее в действительном.

Бытие в возможности как неотъемлемый элемент экзистенции обнаруживает самое себя в любой перцепции, иногда ограничиваясь самой чувственной перцепцией (знание, познание), а иногда требуя долгих лет жизни для приобщения к самое себя. Но везде, где мы имеем дело с возможностью до процесса ее реализации, мы констатируем наличие противоречий, реализация каждого из которых представляется истинным. Исключение составляет то бытие в возможности, которое обслуживает социальные процессы, представляющие результат снятия противоречий, все общественное в человеке, что ранее было уже апробировано предшественниками, от родителей до тысяч поколений политиков и военных. Обезличенное БВВ, составляющее основание для бытия общества, государства. Для художника, для того, кто относится к миру как к полю реализации самого себя и не более, это верно, ибо его творческий инстинкт так организован, чтобы выталкивать все общественное из своей жизни, оставляя от последней одни лишь приятные воспоминания. Это прекрасная стена, преодолевать которую искусственно не стоит. Чем выше алеантность в жизни человека, тем он индивидуальнее. И пускай он проживает общественными ценностями, пускай он пустышка, по пути которого не пойдут миллионы, но зато он красиво играет партитуру, что уже есть шедевр. И двух зрителей — самого себя и Бога, здесь вполне достаточно…

Еще придет время и мы по — новому, с нескрываемой благодарностью всмотримся в феномен Гитлера и Сталина, как в Цезаря и Македонского… кто помнит сейчас стенания перегринов? Шелуха истории спадет. Сейчас важно то, что наше время, время человека публичного, а не просто общественного предоставило возможность творить такие формы социальной организации, которые не снились никаким философам. В отсутствие каких — либо фундаментальных оснований возможно построение целых форм нового мира, их реализация в чудовищных масштабах — вот она сила хорошо организованного бытия в возможности. Оставаться сегодня в неведении вопросов структурирования социальной материи — это значит обрекать сторонников Гитлера и Сталина — на успех, на безусловный абсолютный успех. Именно они не уяснили, не структурировали, но почувствовали эту возможность — видоизменять человека, род людской. И пока это имеет убогую форму выражения в виде PR, полит — технологий и прочего. Но стоит появиться такому, как Платон и судьбы миллиардов будущих людей будут решены чисто по платоновски — правители, стражники, торговцы, рабы. А все эти смехотворные переходные элементы в виде идей Великих французских просветителей будут обозначены не иначе как «периодом, в котором была доказана наилучшая из форм организации социума».

Пусть простит меня читатель за надоедливость, но мне постоянно кажется, что не скажи я этого сейчас и целесообразность написания работы вообще будет потеряна. Сухость формулы хороша для знающего, но ужасно слышать это от того, кто вообще не верит в познание как форму социально — полезной деятельности.

То, что бытие в возможности управляет миром вместо богов (конечность античной религии и ее опора на близость чувственного давали широкое поле для маневра) понял еще Римский сенат, присвоив себе возможность создавать законы. С тех пор мало, что изменилось. Поменялись игры, ритуалы и стада верующих субъектов, но тот, кто столкнулся с общественным в его самых ужасных проявлениях — понял, что болтовня о цивилизованности, всего лишь болтовня. Механизмы управления, механизмы структурирования бытия не поменялись за какие — нибудь пять тысяч лет. Это к лучшему.

Опредмеченность бытия в возможности далеко не конечна… душа, шестое чувство, что — то остается необъяснимым зазором в мире, столь логичном мире. Некоторые уходят в монахи и познают ради успокоения, как будто бы вода затопляет это чувство неполноценности знания бытия; но те, кто хоть как — то косвенно прикоснулся к проблеме и почувствовал, что этот зазор и составляет то, что в современном мире принято называть «Я», добиваются общественных высот, персонифицируя в дальнейшем их с собой. Оракул в Дельфах был прав — «познай себя». Вдумайтесь — осознать себя как потенциальную движущую причину для любого бытия в возможности в этом мире, для любого… не зря ведь было в одной мудрой книге сказано, что человек создан из глины, а в другой еще более ранней — из земли. Это вечная возможность, вечная потенция воплощения. Осознать это до конца, до предельности своей собственной судьбы, до смерти, как константу своей жизни.

Философия ли это для свободных умов, для избранных? Следует ли читать Ницше, перед тем как умозрительно понимать и воплощать людологию? Если есть такая возможность соприкоснуться с результатом путешествий, не путешествуя, то почему бы и нет? Читайте Ницше для того, чтобы понять к чему приведет вас познание мира сквозь призму игрового. Претензия ли то на оригинальность, пожалуй, да, слишком много в нас от игроков, и танцоров, — отсюда такое злоупотребление вниманием.

Отсюда же уверенность, мнимая уверенность в том, что это кто — нибудь когда — нибудь прочтет, кроме тех, кто в силу судьбы обязан уделять тебе внимание. Но может быть хватит откровений личного плана. Перейдем к методологии!

Если говорить о силе бытия в возможности, то нет лучшего примера, чем мое теперешнее состояние. Я смертельно устал, моя нервная система близка к психическому расстройству, а может быть оно произошло и я просто не знаю об этом, ведь я не врач. Но все равно уставший, ночь не спавший, всего опасающийся я сижу за рабочим столом и пишу. Пишу потому что когда — то очень давно, лет 15 назад я решил, что буду писать и писать романы, а лет 7 назад я придумал, что писать необходимо регулярно. Эта идея, а точнее ее не выполнение измучили меня. Каждодневные мучения, что я не написал положенного количества страниц, вечные перемены планов, разрушительные депрессии, все это лишило меня всего, это убивает меня, это лишает меня времени, это лишает меня рассудка, но вместе с тем я знаю, что это необходимость, которой не избежать. Если я не напишу какого — то, пускай вымученного количества страниц, которые даже в ближайшие десять — двадцать лет не увидят свет в печати, либо просто будут мною утеряны, как уже не раз бывало, — я потеряю смысл своего существования. Оно убивает меня неумолимо, ибо я не могу реализовать бытие в возможности, когда — то неопрометчиво созданное мною. БВВ с необходимостью должно реализоваться в действительность, либо в форме воплощения, либо в форме неудачной попытки, либо вообще не реализоваться (отрицательное снятие), последнее в зависимости от степени персонификации субъекта реализации может убить последнего.

Такова судьба. И не только для творческого человека. В ХХ веке не раз были ситуации, когда судьбы миров зависели от реализации, неумолимости реализации бытия в возможности, содержание которого и результаты воплощения были противоположны. Неумолимость, неизбежность, необратимость — вот первейшие характеристики бытия человека. Стоит где — нибудь произойти сбою в повседневном, образоваться новому бытию в возможности, как человеческое заполняет собою эту новую область, превращая ее в новое социальное бытие. Казалось бы, такая оплошность — царапать кусочком глины, вместо того чтобы положить его в глиняный мешочек — маленькая черточка под временем до и после.

Бытие в возможности это тот элемент парадигмы бытия, который определяет само бытие, определяет степень различия и увязывает мир в систему. Если хочешь изменить мир — измени бытие в возможности мира. Для политика это изменение движущей причины — возвысить и укрепить сторонников, так появляются великие империи (Рим, Рейх, СССР, Золотая Орда и пр.), для философа — изменить взаимосвязь мира, основу мира, то благодаря чему все существует. Для обычного человека — изменить самооценку и оценку внешнего в явлении, позволить себе быть чем — то, позволить себе быть успешным и прочее. Любое изменение в области бытия в возможности влечет девиацию в действительном. Поэтому человеческому необходимы единые основания снятия противоречий действительного, такой формой снятия противоречий становится то, что мы еще пока называем государством. Оно возвысилось над многообразным, оно стало формой приведения людей в соответствие должному образу. Источником последнего была ранее исторически сформировавшееся бытие в возможности, в последующем — лично сформированная воля монарха, правящего класса. Противоречия бытия в возможности по природе становятся положительными и отрицательными, такими они были и ранее, но к этому ранее индивидуум должен был приходить через личный опыт, семью и прочие «институты», с появлением же государства и отбора приемлемых форм организации социальной материи появилось публичное понимание, независящее от воли, сознания индивидуальности. Преступление становится только тогда, преступлением, когда об этом указано в законе (nullum crimen sine lege).

В мире появляется целесообразность жизни, целесообразность и подчиненность общему, появляется новый вид бытия в возможности, в котором противоречия уже сняты, и которое, оставаясь при этом абстракцией, не требует ритуальности, кроме суммы действий свидетельствующих о его воплощении (технология). Из сферы энтелехии изымается агональность. Трудно переоценить этот период времени. Именно здесь человеку открывается возможность продолжения самое себя в коллективности действия, появляется возможность не быть одиноким перед лицом своего разума, вселенской организованности. Именно это дает толчок науке, так как позволяет быть уверенным, что ею можно спокойно заниматься как отдельной формой деятельности, ибо остальное в руках государства (организованных, стандартизированных в праве форм перехода, перевода возможного в действительное). Поэтому государство — это бытие в действительности права, а право — бытие в возможности государства.

Наконец, это меняет образ отношения к миру всех и вся, появляется жажда стабильного, спокойного, рождение человека из зверя приходит с играми, лишенными алеантности. Активная позиция в гражданском обществе древнего грека была продолжением древней уверенности в том, что все требует твоего участия, во всем ты должен быть движущей причиной, если хочешь, чтобы это существовало относительно тебя, твоего сознания. С усилением государства (всего того, что несет в себе внеличное, общественное), естественно, уменьшается участие каждого, это нормально. Появляется возможность опираться на принцип, что необходимо существует не только то, что прочувствовано, но что есть само по себе бытие чего — либо, необязательно связанное с личной перцепцией бытия в действительности, а уж тем более участием в его структурировании. Так рождается цивилизация, так рождается представление о пространстве. Ранее бытие в возможности являлось основанием экзистенции (например, в замкнутом сообществе, люди которых не знали — не существовали относительно данного замкнутого сообщества), теперь же оно стало основанием для сходства и различия, не более. Это основа нашей современной цивилизации. И именно эти различия по сравнению с конкурирующими типами понимания бытия ведут нас к катастрофе.

В этот период структурируются такие формы бытия в возможности как время, пространство, система суждений и прочее. Человек перестает быть воплощенностью, он становится абстракцией, прописываются детально конкретные маски, статусы (гражданин, должностное лицо и прочее). Постепенно роль личности, основного звена парадигмы существования, нивелируется. Ранее задачей было общее бытие в возможности для всех по объему его содержания и реализации, скорость каравана определялась по самому отстающему верблюду, именно поэтому спартанцы убивали уродов и недоразвитых, не из эстетических потребностей, они не желали тормозить ход развития общества в целом. Но затем человека, рядового человека изымают из сферы сопричастности общественному, в нем уже не находят общественного, его забывают как центральную фигуру любой парадигмы, люди становятся предметной стороной энтелехии бытия в возможности, которое им не принадлежит, которому они не сопоставлены (долг, патриотизм, интересы государства и прочее). У человека отбирают гносеологию и оставляют только функциональность онтологии. Происходит персонификация в роде деятельности. Последним, кто обратил внимание Европейской цивилизации на данную проблему был Артур Шопенгауэр, но мало что изменилось с тех пор. Генезис трехтысячелетней давности в Европе, как матрица в современности: меняются объемы, формы отношений, но сама суть организации социума остается неизменной.

В современном мире существует бытие в возможности, которое вообще не сопоставлено человеку в области познания. Фактически, это институт жертвоприношения, как ранее человеческая жертва богам была игрою, в которой жертва (человек) не была сопоставлена ничему с точки зрения парадигмы, кроме как вещного атрибута парадигмы, так и сегодня в большинстве случаев организации человек — это всего лишь предметная сторона энтелехии, неведомой ему и скрытой; сам же он — жертва в ритуале.

Когда мечтаешь, не нужно себя ограничивать — вот девиз Нового времени. Создаваемые схемы и формы организации мира, вопреки естественным законам структурирования мира, завели нас в ту область, где нарушен закона Стагирита и в одно и то же время, в одном и том же месте существует множественность противоречий, бытие которых взаимоисключающе. Мы сами исключили мир, создав новое пространство, а точнее его отсутствие. Именно поэтому апория «Ахиллес и черепаха» сегодня непонятна в школах вообще. Пространство перестало быть преградой, слова доказательством, вера дорогой к Богу, человек — центром мира. Развитие практической мифологии в идее государства и прочие мистификации приводят к тому, что сегодня на эволюционной шкале мы намного ближе к звериному, чем 6—7 тысяч лет назад. Копирование мира в отсутствие оригинала, многослойность лабиринтов любого понятия. Предел очень близок, ближе, чем мы думаем. Существование мира в его сегодняшнем состоянии это даже не театр, это цирк уродцев, чудовищность, омерзительность. Бедный Ницше, он был один, кто чувствовал это в 19 веке, он первый начал поиск человека, того что от него осталось и не нашел его. Действительно, что сегодня человек?

ХХ век убедил нас в том, что человека вообще нет, есть сгусток каких — то страхов, воспроизводимых нервных реакций, проекций и прочее. Сегодня трудно найти действующего субъекта, нацеленного на исполнение какого — то действия, кругом сплошные нервные реакции. Фашизм пришел к власти не гениальностью Гитлера, а в силу раздавленности поколения, родившегося до электрификации. Начало ХХ века это время, когда индивидуальность была раздавлена прессом механизированности, Научно — технической революцией, новой организацией мира. Если где еще и оставались люди способные видеть собственными глазами, то они не могли ничего сказать, а тем более высказаться по тому поводу, где все говорила техника. На этом фоне неуверенности было необходимо уверовать и каждая нация уверовала по своему, кто — то в национал — социализм, кто — то в коммунизм, кто — то в прогрессивность экономики.

Но не следует забывать, что сегодня — тот момент, которого еще не было в истории — длина жизни человека может включить в себя срок полномочий 10 — 15 правителей. За одну жизнь человека мир изменяется до неузнаваемости, как геополитически, так, иногда, и географически. Человек не то, что не успевает за общественным, его вообще нет в цепочке событий. Политика стала формой структурирования общих суждений, сферой бытия «Богов — однодневок», в области науки — нет единого способа передачи информации, единого бытия в возможности. Ортега — и — Гассет по этому поводу хорошо сказал, что необходимо научиться жить в Хаосе, зная, что погибаешь. Но позвольте, изначально человеческое возникало как призма хаотичного, человек — это трафарет, который накладывается на хаотичное и то, что попадает в трафарет становится системой, стабилизированной относительно данного трафарета, а все, что не попадает в этот трафарет и называется хаосом, неизвестностью и прочее. Расширение этого трафарета, расширение круга человека — естественность, но проблема дня «сегодняшнего» (200 — 300 лет) — это отсутствие такого трафарета вообще, отсутствие человека. Нет бытия в возможности, составляющего парадигму человека. Вернуть человека в его первичное доцивилизационное состояние, где он необходимо должен сам снимать возникающие противоречия в области бытия в возможности, провозгласив, что только личное знание, верифицированное эмпирически может быть основой для бытия, — невозможно. Это, конечно, легко исполнимо в отношении отдельных групп, и даже народов… цивилизация, уничтожив человека, противопоставив его себе, чувствует себя при этом прекрасно, ибо исполняется цикл реализации бытия в возможности и в рамках энтелехии реализуются, структурируются все четыре причины; любой ритуал относительно самое себя, любая парадигма в отношении себя, упорядочена и целесообразна, мир гармоничен. Логика абсурда — самая сильная. Вернуть человеку самого себя, можно только научив его самостоятельно мыслить не с позиции «я и мир». Это позиция философа, и с этой позиции мир однозначно подлежит упразднению, через уничтожение, а с позиции «я в мире». Это положение потребления, но при этом необходимо исключить фактор персонификации в мире, ибо, как только человек персонифицируется, он теряет способность мыслить самостоятельно для себя и мыслит для мира в себе, для того бытия в возможности, которое составляет его сущность в данный и конкретный момент, и сгорает при этом, переживая противоречия этого мира, снимая их относительно самое себя. Нельзя выпрыгнуть за рамки бытия, парадигма абсолютно достоверна для играющего, и тем более для включенного в игру. Человеческое всегда стремилось освободиться от этого и через обеты монахов, и через образ жизни и прочее, но истинным освобождением являются всего две вещи — война и творчество. Первое уничтожает действительное, это знак смерти, второе уничтожает идеальное, сначала для одного (что вполне достаточно), затем для остальных. Все в этом обществе продукт индивидуальности. Ни тот, ни другой путь не меняют системы организации социума. Это замена либо факта, либо содержания бытия в возможности. Как правило, войн больше, чем достойных форм структурирования такого бытия в возможности, которое заменяет трафарет на новый. Лучшей формой является, безусловно, религия. Это феномен последних 2000 — 2500 лет. Все последние удачные религии были направлены только на одно — избавить человека от ответственности за бытие мира. Они должны привить автоматику в бытии мира, он существует вне человека, и есть форма ответственности за мир, она — в руках Бога. Действуй согласно Богу, будь унифицирован в действительном, это позволит миру быть таким, какой он есть. Это позволит государству, правителям быть спокойными относительно существования мира.

Сегодняшние деятели государства не понимают, что они «управляют» миром, которого в сущности нет, попытка обуздать хаос, — «не ловите воду сетями». Функциональность государства утрачена, функциональность политиков растет, точнее уверенность в их функциональности (но и это только последние 50—60 лет). Мы на пороге катастрофы. По историческим меркам пройдет совсем немного времени, если выражаться по — восточному (с их точки зрения суждения о времени в Великом государстве), — мы уже в тени катастрофы.

Интереснее всего то, что, необратимость, неотвратимость — это свойство человеческого. Легче воскресить мертвого и лучше его воскресить для этого, чем остановить катастрофу. Бытие в возможности с необходимостью реализуется в действительное. Предчувствие упадка — во всем, в действии каждого человека. Живи каждый день, как первый день всей оставшейся жизни, или каждый шаг необходимо воспринимать как последний. Мудрость человека современного — мудрость умирающего.