Свидание с чужим парнем

Мария Чепурина, 2009

Сложно придумать более неинтересное место, чем дача. Делать здесь совершенно нечего. Можно, конечно, до дыр зачитать старые журналы, полакомиться малиной на чужом участке или посадить на цепь соседского кота, но разве это развлечения?! И уставшая от скуки Надя на пару с подружкой придумала план получше: подбросить от имени противной Катьки любовную записку красавчику Максиму. Надежда и представить не могла, к чему это приведет…

Глава 2

Три записки

Интересно, как они отреагируют? — спрашивала я Валентину на другой день, закрывая калитку в воротах, которые мы только что миновали. — Мне прямо не терпится узнать, а?

— Так мне тоже. — Валентина улыбнулась. — Вот скажи-ка, ты на месте Катьки что бы сделала?

— На месте Катьки? — я притворилась, что не понимаю, о чем речь. — На месте Катьки, то есть если бы я была глупой, противной, все время жующей и ржущей девчонкой… Наверно б повесилась!

— Я не про это!

— Да ну? А про что же?

— Надька, не прикидывайся дурочкой! Ну представь себе: находишь ты записку… Ну, любовную…

— От Макса?

— Предположим, что от Макса.

Я хихикнула. Какая это глупость, представлять такие вещи! Даже как-то, что ли, стыдно… перед собственной фантазией.

Ворота нашего поселка скрылись из вида. Позади остался разрисованный Дэном участок забора. А вот мы прошли и то место, где однажды, в розовом детстве, я обнаружила самый-огромный-на-свете гриб-дождевик, который потом так замечательно взорвался. Слева от дороги потянулись картофельные поля: когда-то дачники получили их в дополнение к основным участкам. Вот картошка, словно по линеечке рассаженная, — это Тимофеевых; вот пышная и мощная, как джунгли, — дяди Гоши; вот и наша — поскромнее; дальше елкинская — эту еле видно в жутких дебрях сорняков. Вот Валькина, вернее, ее бабушки — до сих пор не окучена… Странно, Валька говорила, что вчера… Может, я ослышалась? Впрочем, какая разница, стоит ли про это думать… Тем более что сейчас мы проходим мимо моей любимой картошки — Степана Петровича. Хозяин кубического кувшина так боится за свой урожай, что воткнул в землю табличку с устрашающими надписями, которую поворачивает то одной, то другой стороной к дороге. Иногда, идя из поселка или в поселок, я загадываю желание и спрашиваю ответ у Петровичева пугала. Если там написано: «ЗА ВОРОВСТВО — ПУЛЯ!!!», тогда считаю, сбудется. Отрицательный ответ символизирует обличительная фраза, намалеванная с другой стороны доски: «Презренные воры! Обкрадываете больного старика!!!»

— И все-таки, — не унималась подруга. — Что бы ты сделала, если бы получила такое признание?

— Что да что… — Мне хотелось устроить какое-нибудь хулиганство с табличкой Петровича. Думать о «если» и глупых записках совсем никакого желания не было. — По обстоятельствам!

— Ну, например?

— Например, я пошлю его на фиг, — отрезала я.

— С тобой каши не сваришь…

— А мы не за кашей идем!

Шли мы с Валькой за дезиком. И не за просто каким-нибудь! Нужен был с запахом дыни, желательно «Фа». Для чего? А сейчас расскажу…

…С самого утра, уже радостно предвкушая грандиозные развлекательные последствия своего мероприятия, мы засели за составление любовных посланий. Предложение Валентины окончательно разделаться с ее старой тетрадью по физике я отклонила: забоялась, что заметят, что записки написаны на одной бумаге с объявлением про мозги — вдруг кто-то догадался, что это мы его разместили! В результате решено было использовать полосатые странички только как черновик (в таком серьезном деле не обойтись без черновика!), а для самих посланий взять лист импортной мелованной бумаги, случайно завалявшийся в пачке со старыми чертежами, и страницу «Для заметок», вырванную из книги «Роль партийных органов в развитии веревочной промышленности юга Нижнекамского района», обнаруженной среди древних журналов в моем логове.

— Если опасаешься, как бы не догадались, что у объявления и записок один автор, пиши ты, — сказала Валька. — Чтоб мой почерк не узнали.

Пожалуй, это была здравая мысль.

Несколько раз чуть не поругавшись и исчеркав черновик вдоль и поперек, мы, наконец, сочинили два текста любовных посланий, которые мне предстояло перекатать на ценную историческую бумагу. Шедевр от имени Катьки был следующим:

«Максимушка! Лапусик, зайчик, котик, рыбик, пупсик! Сердце разрывается от того, что ты не рядом! Ах, ангел мой, ах, принц, свет мой ясный, касатик, соколик, неужели ты так и не заметил всех моих знаков внимания, не догадался, что сердечко мое девичье ради тебя только и бьется? О приди ко мне, Максимушка, сахарный ты мой, медовый, пряничный, заключи меня в нежные объятия, назови своей невестою! Все отдам за это, друг сердечный! Даже свой телефон Сони Эриксон новой модели с пятимегапиксельной камерой, кучей мелодий и видеоплеером!»

Второе послание вышло по-мужски кратким и решительным: «Катюха! Ты клевая телка. Мутить со мной будешь?»

После таких писем, сами понимаете, подписей, тем более обычных (типа «твоя Катя» или «с уважением, Максим»), не может быть. Ведь в 13 лет нормальный человек не хочет, чтобы о его любви стало известно — даже если сам в ней признается. Послание, подписанное именем, — топорная работа, очевидная подделка. Не то что записка анонимная: она всегда оставляет богатые возможности для маневров, продолжений хулиганства.

Разумеется, оставлять свои опусы полностью анонимными мы не собирались, иначе потерялся бы весь интерес. Необходимо было пометить их какими-то опознавательными знаками, символами, которые указывали бы на Катьку и Максима, причем и достаточно четко, и не слишком прозрачно. В итоге скупое мужское признание решили снабдить вложенным в конверт цветком Разбитое Сердце, предварительно подсушенным с помощью поставленного сверху горячего чайника (к сожалению, утюга на даче не нашлось). На нашей улице Разбитое Сердце выращивают только предки Макса, причем растет оно пышно, прямо возле калитки, и привлекает всеобщее внимание: представьте себе этакий кустик, увешанный маленькими розовыми, как домик Барби, расколотыми на две половинки сердечками, из каждого из которых торчит подобие белой сопли. Весьма романтичное зрелище!

Что касается Катьки, то последнее время она обзавелась дезодорантом с дынным запахом, который использовала в качестве духов, причем сверх всякой меры. Этим-то мы и решили воспользоваться: купить такой же «парфюм» и побрызгать им записку. Хорошее развлечение стоило того, чтобы потратить пятьдесят рублей и совершить восьмикилометровую прогулку по раздолбанной дороге. Валька уверяла, что видела нужную нам вещь в одном из магазинчиков на станции: к счастью, она не ошиблась.

…Проходя ворота поселка во второй раз, теперь уже в обратном направлении, мы не забыли поинтересоваться состоянием доски объявлений. К нашей фразе про хвост кто-то прибавил: «И шерсть выпадает клоками».

— Плагиаторы! — фыркнула Валька.

Объява про мозг была сорвана. На ее месте висела бумажка, гласившая: «Кто это зделал??!! Убью!!!» «Сначала писать научись» — вывела Валька красной ручкой, зачеркнув «з» и поставив вместо нее «с».

После этого мы, крайне довольные своим поведением, отправились принимать пищу.

Вершить секретные дела надлежит под покровом ночи, а до вечера было еще далеко. Закончив с изготовлением писем, мы с Валей решили прогуляться на болото.

«Болотом» у нас называется противопожарный пруд, слишком большой для названия «лужа», но и недостойный именоваться озером. В сущности, это единственное место в садовом товариществе, куда можно пойти. Есть, конечно, еще лес; он начинается прямо за воротами, примыкает к картофельным полям. Но там, во-первых, комары, во-вторых, клещи, в-третьих, можно заблудиться. В общем, нас с Валей туда не пускают, поэтому пребывание на даче для нас — это каждодневные походы на болото.

Когда-то давно здесь можно было купаться. Теперь — нет. В водоеме множество гадких склизких водорослей, встретиться с которыми нисколечко не хочется. К концу лета пруд полностью зарастает ряской и делается похожим на лужок. Так что кроме рук и, может быть, иногда ног, если они становятся совсем пыльными, мы здесь ничего не мочим.

Нашей с Валькой страстью всегда была ловля разной живности в болоте. В розовом детстве мы собирали здесь улиток, мечтая об устройстве единственного в мире цирка дрессированных брюхоногих или доходной фермы для снабжения французских ресторанов. Те дни, когда удавалось обнаружить какую-нибудь лягушку под камнем, были настоящими праздниками. В прошлом году нам пришло в голову открыть сезон охоты на мальков (или головастиков?), большими стаями плававших возле берега: Вальке захотелось включить их в рацион своей кошки. Моя подруга даже подсчитала, сколько можно будет сэкономить на «Вискасе», если Муся полностью перейдет на мальков и будет ими питаться хотя бы в течение одного лета. Сумма получилась неплохая, и Валька уже предвкушала, как станет ее обладательницей. Увы, и тут нас ждало разочарование. Валькина кошка отказалась считать мальков рыбой и отнеслась к ним с таким же интересом, как к картошке или манной каше.

В этом году нам требовался новый объект охоты. Но какой? Интуиция подсказывала, что, коль скоро есть мальки в пруду, должна быть там и рыба. К сожалению, рыболовных снастей у нас не имелось, а покупать их казалось расточительством: болото выглядело слишком уж непрезентабельно, чтобы наши затраты могли окупиться за счет его обитателей. Думаю, в лучшем случае там, где-нибудь на середине водоема, живет пара малюсеньких рыбок — мужчина и женщина. В худшем — одна.

Как оказалось, Максим и Андрюха считают иначе.

— Вон там, в кустах, стоит их морда! — сообщила Валентина по приходе на болото. — Я не вру! Вчера поставили. Андрей мне сам сказал. Давай проверим!

«Мордой» в наших краях называют этакий решетчатый цилиндр с одним отверстием в торце. Рыба заплывает туда и — уж не знаю, откуда такая безмозглость — не может выбраться.

Вода в районе указанных Валей кустов была густо посыпана хлебными крошками. Вскоре мы нашли и веревку, одним концом привязанную к дереву, а вторым уходящую под воду. Вытянуть морду оказалось нисколько не трудно. То, что внутри действительно обнаружилась рыбешка, стало сюрпризом даже для таких смелых мечтательниц, как мы.

— Нужно ведерко! — воскликнула Валька, у ног которой лежала клетка с бьющейся серебристой рыбкой внутри.

Я стремглав помчалась домой. По пути потеряла одну галошу, не подобрала, скинула вторую, примчалась на участок, ворвалась в сарай, схватила первое, что увидела — свое детское пластмассовое ведрышко для игр, — кинулась обратно, поднимая клубы пыли и уже предвкушая, как мы будем жарить рыбку, нацепила валявшиеся на дороге галоши, чуть не угодила под велосипед мальчишки в белых шортах… И, наконец, прибежала к пруду.

— Не торопись, — сказала Валька. — Она вырвалась.

Я подошла. Морда лежала, где лежала, но уже пустая. Валька стояла, понурив голову:

— А я-то уже предвкушала, как мы продадим ее.

— Кому? — спросила я.

— Андрею с Максом.

Мы опять пошли бродить по саду.

— Какие же мы невезучие! — вырвалось у меня.

— Брось! — утешала подруга. — Поймать первую рыбку всегда самое трудное, а вторая уже сама идет в руки. Сейчас они повалят косяком, сама увидишь!

В тот день мы несколько раз возвращались на болото и проверяли морду, но туда так никто больше и не заплыл.

— Не везет Максу в рыбалке, — заявила Валентина и хихикнула: — Видимо, в любви повезет!

Чтобы ночью незаметно смыться из дому, я заявила, что спать буду на чердаке: мне, дескать, ужасно хочется лечь именно там, на старом матрасе, брошенном на пол, — прямо всю жизнь об этом мечтала! «Операцию» назначили на час ночи. Сначала я боялась, как бы не проспать, но скоро поняла, что холод, проникающий во все щели, и стаи комаров не дадут мероприятию сорваться. В ноль часов сорок минут, замучавшись валяться на жестком полу и отгонять кровососов, я поднялась и как могла тихо прокралась на улицу.

Валькина поношенная куртка уже белела возле нашего малинника.

— Сначала к Максу! — прошептала подруга. — Любовное послание в бутылке! По-пиратски! Я все сделала!

Привыкнув к темноте, я различила в Валиной руке пластмассовую тару от шампуня с бумажкой внутри.

— Зачем такие сложности? — усомнилась я. — Бросить на крыльцо — и все дела.

Валя была непоколебима. С ней вообще невозможно спорить: вечно что-нибудь взбредет в голову и все — либо делай по ее, либо никак.

— Макс же любит море, корабли! Да и вообще, так интереснее!

— Можно подумать, ты на самом деле собираешься стать его невестой, — буркнула я.

— Не занудствуй!

— А как он, по-твоему, будет вылавливать эту бутыль из колодца?

— Какого колодца?! Мы кинем письмо в бочку!

Металлические бочки для нагрева воды и на случай пожара имелись у большинства садоводов.

— Они же на другом конце участка! — ужаснулась я. — Сколько ползти-то придется!

— Трусишь, — констатировала Валька.

— Да не трушу я… А просто…

— Точно трусишь. Ну и ладно! Если ты такая робкая, то я сама все сделаю!

— Не робкая я вовсе!

— Ну боишься же.

— Никто тут не боится!

— Не ори, людей разбудишь.

— Так. Давай бутылку.

— Я сама пойду.

— Давай сюда бутылку!

— А не дам!

Я вырвала бутылку из рук Вальки и полезла через забор. Разумеется, просунув руку в щель, я могла бы спокойно открыть калитку, как, кстати, и на большинстве местных участков, защищенных только хлипким шпингалетиком. Но что, если калитка заскрипела бы? Да и не ищем мы, герои, легких путей…

Я собиралась ползти по-пластунски, но грядки, как назло, оказались расположены не вдоль, а поперек моей дороги. Так что пришлось наподобие зайца прыгать через каждую, потом затаиваться на дорожке, убеждаться, что опасности нет, преодолевать вторую капустную или луковую преграду, снова замирать… Ну и так далее.

«И приспичило же мне во все это ввязаться!» — ругалась я про себя, пытаясь утешиться тем, что грядок осталось всего лишь четыре, три, две… Перепрыгнув последнюю, я облегченно вздохнула: теперь только проползти мимо теплицы — и вот они, бочки.

В эту секунду на втором этаже дома загорелся свет.

— Эй, кто это там? — отчетливо прозвучал голос Андрея.

Спасибо его предкам, что не засадили и не забетонировали пятачок за теплицей! Я юркнула туда и бросилась на землю, словно при обстреле. Пять секунд, десять, пятнадцать… Какая-то возня, шепоток в доме. Минута, другая… Самое обидное — если поймают, наверняка примут за воровку… Еще минута… Что-то сейчас там поделывает Валентина?.. Время, когда ты лежишь на холодной земле, тянется бесконечно. Фигура Андрея по-прежнему виднеется в окне второго этажа. Кажется, тихо. Ну, что ты там завис?! Спать, спать пора! Хватит пялиться, нет здесь никого, тебе показалось! По-ка-за-лось! В саду никого нет! Ну просто совершенно пусто! Слушай мою мысленную команду: выключи свет! Выключи свет! Вык…

Свет погас.

Я выждала пару минут. Потом поднялась, на цыпочках проделала несколько шагов, оставшихся до бочки, кинула бутылку и с удовлетворением услышала, как та плюхнулась в воду.

Теперь можно было возвращаться… Но не тут-то было! На этот раз свет зажегся на крыльце. Снова бросившись на землю за теплицей, я без всякого удовольствия наблюдала нарисовавшуюся возле двери фигуру дяди Гоши, Максового папика. Приехали! Теперь не отвертеться…

— Стой, кто идет! — прокричал папик грозно.

Я, разумеется, и не подумала выходить из укрытия. А вот внутри дома явно послышалось какое-то шевеление. Скрип дверей, потом шаги и чей-то шепот.

— Что-о-о? — спросил папаша.

Кто-то снова зашептался. Интересно, что творится в этом доме? Вот ведь, жаль, что шепчутся очень тихо, совершенно неразборчиво.

— Что ты говоришь? — снова донеслось до моих ушей, после чего из-за двери немедленно появилась рука, схватившая бессонного папашу и втянувшая его в дом.

На этот раз после выключения света я решила выждать подольше и провалялась еще минут десять, раздумывая о том, спит ли когда-либо вообще эта семейка и не водится ли в их типовой избушке каких-нибудь привидений? Уж больно тут ночная жизнь активная, по-моему…

Валька, которой я, выбравшись со злополучного участка, поведала о своих приключениях, как ни в чем не бывало сообщила:

— Ну да, у них папаша сумасшедший! Разве ты не знаешь? Он лунатик. Днем нормальный, а ночами вечно бродит, всех боится, думает, бандиты, каждый час на улицу выскакивает…

— Что-о-о?! — изумилась я. — И ты, зная об этом, послала меня к этому психу?! Вот отлично, вот приехали, подруга называется!

— Во-первых, не к психу, а к Максу записку подбросить, — ответила Валя. — А во-вторых, не послала совсем. Ты сама туда кинулась. Скажешь, что нет?

— Ты должна была удержать меня! Или… хотя бы предупредить об опасности!

— Какая еще опасность? — Валька махнула рукой. — Ведь он же без ружья был?

— Там еще и ружье имеется?!

— Не знаю, просто я спросила. Без ружья ведь? Ну и вот. А ты боишься. Дядя Гоша, он же сам всех пугается, Надюха! Безобидный совершенно!

— Тем не менее.

— Что — «тем не менее»?

— Ты должна была предупредить меня, Валька! Ты же старше и несешь за меня ответственность! — не унималась я.

— Ах вот как! — Валька фыркнула. — Тебя еще и пасти надо! Девочка маленькая нашлась, ишь! Ну пожалуйста, не хочешь — не участвуй. К Катьке я одна схожу.

— Ну и пожалуйста, ну и на здоровье! — ответила я, развернулась и пошла домой.

Впрочем, через две секунды мне пришла в голову мысль, что надо все-таки сопроводить Валентину до Катькиного дома на случай, если она попадет в такую же историю, как я, и вынуждена будет дрожать в каких-нибудь кустах. Отведу тогда душу!

Мы вместе дотопали до Катькиного участка. Валентина признала, что затея с бутылкой оказалась не слишком удачной, и просто подсунула конверт, где лежали цветок и записка, под дверь. Как назло, тут обошлось без происшествий. Душу отвести мне не удалось, зато грела мысль о том, что завтра, когда письма обнаружатся, начнется настоящее веселье.

Вернувшись домой, я заперла дверь, перешагнула через папину раскладушку, добралась до дивана, перелезла через маму и нырнула к ней под одеяло.

— Ну что, на чердаке-то, чай, не сладко?

Это мама. Притворюсь-ка, что не слышу, уже сплю.

— Хр! Хр! Хр-р-р-р!

Проснулась я от того, что кто-то бил обрезком рельса о железные ворота. Этот импровизированный набат звучал у нас в поселке раз в год и означал призыв на собрание. Родители уже встали. Я быстро села на кровати, стала искать тапочки. День обещал быть отличным.

Собрания я люблю с детства. В поселке это единственное развлечение — и цирк, и телевизор, и театр одновременно. У нас же все соседи крикуны — сам Жириновский обзавидуется! И потом, когда сидишь там, ощущение такое, что участвуешь в серьезном взрослом деле. Так что на собрание все ребята собираются. А взрослые прогуливают почему-то. Вот зануды!

Быстро натянув платье, я выскочила на крыльцо. Папа, знавший, что я ни за что не пропущу такое важное мероприятие, уже ждал меня там. Мы прихватили по складному табурету, взялись за руки и двинули.

Идти было недалеко. Собрание заседало на дороге-площади возле нашего участка. На бревнах, обычно оккупированных Серыми и Дэном, располагались теперь бабки в старых трениках и вытертых халатах. Пацаны переместились на крышу будущего погреба. Не обращая внимания на озабоченные взгляды Петровича, они прислушивались к бурчанию сидевших внизу старух.

— А я подниму вопрос, подниму обязательно! Мало того, что безобразничают, так еще и объявление испохабили!

— Бесстыдники!

— Совсем уже всю совесть растеряли!

Конец ознакомительного фрагмента.