Лед и роза

Дана Хадсон, 2016

Порой поступки родителей отбрасывают мрачную тень на жизнь детей. И нужно сначала разобраться с прошлым, чтобы жить настоящим.

Эта книга предназначена исключительно для Вашего личного пользования. Она не может быть перепродана или отдана другим людям. Если Вы хотели бы поделиться этой книгой с другими, пожалуйста, купите дополнительную копию для каждого получателя. Если Вы читаете эту книгу и не покупали ее, или она не была куплена только для Вашего использования, то, пожалуйста, купите свою собственную копию.

Спасибо за уважение к нелегкой работе автора.

Глава первая

Дженни с все возрастающим негодованием слушала нудные сентенции брата. Она любила Клайва, но как ее порой доставали его обвинения в неумении жить! У каждого свое понятие о счастье, но Клайв, как обычно, был на сто процентов уверен в собственной правоте.

Клайв, в свою очередь, с недоумением смотрел на сестру. Он ее совсем не понимал. Как можно в двадцать лет увлекаться какой-то там музыкой? Ну, если бы это был рок или, на худой конец, попса, он бы понял. И влюбленность в какого-нибудь юношеского поп-кумира вполне в духе времени, но любить Гайдна! Он снова обвиняющее уставился на портрет парня в старомодном прикиде, стоявшем у сестры на туалетном столике.

— И что ты в нем нашла?

— Я люблю не самого Гайдна, он жил в восемнадцатом веке, а его музыку. — Дженни в который раз пыталась доказать брату право на свои собственные пристрастия. — А ты считаешь, что лучше б я ходила на дурацкие рок-лайны?

— На этих рок-лайнах можно с нормальным парнем познакомиться, а в своей филармонии или оперном театре с кем ты познакомишься? Со столетним стариканом?

Дженни могла бы сказать, что на симфонические концерты и оперы ходит и молодежь, но промолчала. Стремление брата пристроить ее в хорошие руки обескураживало. Ну, какая ему разница, познакомится она с хорошим парнем или нет? У него своя жизнь, полная новых встреч и знакомств, у нее своя, не такая насыщенная, но от этого не менее интересная.

— У меня полно знакомых парней.

— Ты в них своего рода подружек видишь. Ты хоть на одно настоящее свидание ходила?

Дженни призадумалась. Честно призналась:

— Если с поцелуями, то нет. Меня это не интересует.

Клайв по-женски всплеснул руками.

— Вы только послушайте ее! — патетично заявил он каким-то невидимым зрителям, поскольку в комнате они были одни. — Ее это не интересует! — И обвинил сестру: — У тебя какие-то психические отклонения, это точно! Парни тебя не интересуют, зато ты тащишься от классической музыки!

— Знаешь, братец, если ты ничего в классике не понимаешь, это не значит, что все, кому она нравится, с приветом! — Дженни начала по-настоящему злиться, что с ней бывало крайне редко.

— Не все, но ты — точно! Ты же все свои карманные деньги просаживаешь на уроки музыки! И это в твои годы!

Он сказал это с таким священным ужасом, будто она делала что-то непотребное. Марихуану курила, по меньшей мере. Дженни невольно засмеялась.

— Мне это нравится, пойми! Я же не запрещаю тебе каждый вечер проводить в бассейне! Хотя мне это кажется диким.

Клайв отмахнулся.

— Бассейн не удовольствие, это здоровье. А здоровье — это деньги. А деньги — это достойная жизнь.

— А достойная жизнь в твоем понимании — это посещение бассейна каждый день. Круг замкнулся. Я тебя поняла. Ты тоже фанат. Только достойной жизни. А мне нравится искусство. И отстань от меня, понятно!

Но Клайв не собирался сдаваться. Все-таки единственная сестра, жалко ее. Кто же еще о ней позаботится, на ум наставит, как не старший брат?

— Давай я тебя с классным парнем познакомлю? А то ты так и не узнаешь, как живет нормальная молодежь. Попробуй, тебе понравится, вот увидишь!

— Это ты меня с троглодитом с накаченной мускулатурой и с одной извилиной в голове хочешь познакомить? Который даже не будет знать, кто такой Бах?

— А что? Нормальные парни такими и бывают. Зачем им знать, кто такой Бах? Достаточно, что они знают, кто такие Дэвид Бэкхем, Уэйн Руни, Стивен Джеррард. Что ты имеешь против, не пойму?

Дженни устала от этого безрезультативного спора, тем более, что он повторялся каждый раз, как Клайв оказывался в Лондоне. Брат после окончания колледжа жил в Лидсе, работал на машиностроительном заводе. И это было замечательно, потому что после приездов брата четыре раза в год Дженни долго не могла прийти в себя. Вполне можно было навещать ее и пореже.

— Он хоть встряхнет тебя немного! Ты на себя посмотри, что ты в этой жизни видишь? Студенческие годы самые веселые в жизни, а ты только и делаешь, что шатаешься с учебы на занятия музыкой. Да еще часы берешь в музыкальном центре для игры на своей пианинке! Редкая удача, что в квартире у вас с Мари инструментов нет. Гитара не в счет. Ты на ней почти и не играешь. А зря. Под нее песни петь куда приятнее.

Дженни в самом деле предпочитала играть на фортепьяно, но оскорбительный тон брата ее покоробил. Но возразить не успела, Клайв рьяно продолжал:

— Мне порой кажется, что ты принца какого-то ждешь. Или маркиза по меньшей мере. Фантазерка ты, Дженни. Помни — маркизы на простолюдинках не женятся. Особенно если те помешаны на классической музыке. А принцы все пристроены. Так что бросай свои фантазии и знакомься с обычными парнями. А то останешься в старых девах, как тетя Беатрис, и будешь вековать с кошками.

У тети Беатрис, дальней родственницы отца, и в самом деле было то ли пять, то ли шесть кошек, и вообще она была дамой со странностями, поэтому такая перспектива Дженни не понравилась.

— Не останусь, не думай! Вот назло тебе познакомлюсь с настоящим маркизом и выйду за него замуж!

Клайв издевательски расхохотался.

— Где тебе! Ты за простого-то парня замуж выйти не в состоянии, а за маркиза и не думай! Хвастуша! Где ты его найдешь, маркизы в открытом доступе на улицах не встречаются! Подумай сначала, потом спорь!

— Спорим! На что хочешь! — Дженни уже не могла остановиться.

Клайв высокомерно согласился:

— Ладно! Спорим! Если ты в течение полугода выходишь замуж за маркиза, я отдаю тебе свой велосипед, а если нет, ты мне свою гитару!

Заклады были не равнозначными, велосипед был старым и потрепанным, а гитара дорогая и с прекрасным звуком, но распаленная спором Дженни не стала привязываться к такой ерунде.

— Договорились!

Они пожали друг другу руки в знак уговора. Желая прекратить бесконечный спор, Дженни многозначительно посмотрела на старые настольные часы с позолоченными херувимчиками, украшавшие ее съемную квартиру.

— Ты же вроде на свидание торопился? — она сделала вид, что напрочь о нем забыла, хотя Клайв, придя к ней, первым делом сообщил, что хочет встретиться с Доминикой, своей лондонской подружкой. Но Доминика Дженни не нравилась, она тоже любила позанудствовать на ее счет, поэтому Дженни проигнорировала просьбу брата предупредить его, когда будет семь часов.

Клайв тоже посмотрел на часы и вскочил.

— Почему ты мне об этом раньше не сказала? Я же тебя просил! Если Доминика уйдет, не дождавшись меня, виновата будешь только ты!

Он принялся натягивать куртку, одновременно звоня по сотику. Последнее, услышанное Дженни от любящего брата, были слова, обращенные к его подружке:

— Бегу, бегу, моя радость! Извини, задержался, сестренке помогал. Ты же знаешь, какая она беспомощная!

Дженни фыркнула. И почему Клайв считает, что нужно непременно найти какого-нибудь тупого парня, чтобы стать счастливой? Вот она счастлива, когда просто занимается музыкой. И никто ей не нужен.

На следующий день после занятий в лондонской школе экономики, где она училась на третьем курсе, Дженни сняла неудобную форменную одежду, переоделась в привычные джинсы и свободную футболку. Подходило время занятий у миссис Джонс, преподавательницы музыки. Она взяла нотную папку, засунула ее в сумку, чтобы не привлекать к себе внимания любопытствующих, накинула легкую серую куртку, на улице было прохладно, и отправилась на станцию метро.

Толкаясь среди массы самого разного народу, мечтала о порталах, как в книгах Джоан Роулинг о Гарри Поттере. Только без волшебного порошка, что-то попроще. Взмахнул рукой, портал открылся, ты в него вошел, и уже на месте. Все-таки ехать в предместье, где жила ее преподавательница музыки, не ближний свет. Но, как известно, охота пуще неволи.

До зеленого коттеджа миссис Джонс, до самой крыши увитого плющом, Дженни от станции метро дошла пешком. Она любила ходить по тихим улицам пригорода. Туристов и праздношатающихся разных мастей здесь не было, поэтому без изучающих взглядов она чувствовала себя комфортно и спокойно.

Миссис Джонс открыла дверь сразу, едва гостья взялась за язык дверного колокольчика. Улыбнувшись и поздоровавшись, провела в музыкальную комнату, обитую золотистой звуконепроницаемой пробкой, где Дженни села на круглый твердый стул и принялась за гаммы, разогревая руки.

Старинный немецкий рояль фирмы «Bluthner» звучал мягко и насыщенно. Дженни знала, что миссис Джонс приглашала мастера для его настройки каждые полгода, поэтому и тон у него был таким чистым. Как приятно прикасаться пальцами к клавишам настоящей слоновой кости! Конечно, этот замечательный инструмент не сравнить с расстроенным пианино, на котором она занималась по вечерам в музыкальном центре. На этом она бы могла играть вечно!

Дженни посмотрела на сидевшую рядом в кресле миссис Джонс, и снова поразилась ее неувядающей красоте. Особенно красивы были у нее глаза, синие, большие, на удивление приветливые. И вся она была такой располагающей, что при одном ее виде хотелось улыбаться.

Но миссис Джонс была печальной. Постоянно. Дженни не знала, отчего, миссис Джонс о своей жизни никогда не рассказывала. Дженни не понимала, почему такая симпатичная женщина живет одна, ведь у нее должна быть масса поклонников. И она, как обычно, выдумала душещипательную историю: миссис Джонс ужасно любила своего мужа, а он скоропостижно умер. Поэтому она всегда грустит и ходит в темных платьях. Есть ли у нее дети, она не знала. Наверное, нет, потому что за три года занятий она ничего о них не слышала.

Единственное, что Дженни знала: родители миссис Джонс скончались в прошлом году один за другим, перед этим долго проболев. Миссис Джонс трогательно ухаживала за ними, но спасти не смогла. Их утрата была тяжелым ударом для нее, и в прошлом году она даже на целый месяц отменила все занятия с учениками, понеся немалые убытки. Дженни было жаль свою преподавательницу, но что она могла поделать?

Играя сонату Гайдна, одну из своих самых любимых, Дженни бросала взгляды на выразительное лицо своей учительницы. Оно то хмурилось, то прояснялось. Дженни знала, отчего. В местах, где она не дотягивала до профессионала, миссис Джонс хмурилась. Но что поделать, соната была трудной, а она вовсе не выдающийся пианист. Да и не стать ей никогда профессиональной пианисткой, она этого и не хочет. Играет она исключительно по зову сердца.

После урока миссис Джонс заметила:

— В этот раз ты играла без обычного увлечения, Дженни. Тебя что-то отвлекало. Ты не влюбилась, случайно?

Дженни удивилась. Обычно миссис Джонс не интересовалась личными делами учеников, это не соответствовало ее представлению об этикете.

— Нет. Просто я вчера поспорила с братом и до сих пор не могу успокоиться. Он меня старше на пять лет и постоянно учит жить. Ну, вы знаете, как это бывает: он знает все, а ты не знаешь ничего. В общем, я немного разозлилась.

Миссис Джонс грустно улыбнулась.

— Не знаю. У меня нет ни братьев, ни сестер. И я очень об этом сожалею. Но я вполне представляю твое состояние. Надеюсь, в следующий раз ты придешь ко мне в более уравновешенных чувствах.

Дженни пообещала лучше владеть собой и ушла, рассеянно глядя по сторонам. В голове снова принялись звучать слова Клайва, что она не умеет жить, что она беспочвенная фантазерка, что ей нужно встречаться с нормальными парнями и что маркизы не для нее. А вот она возьмет да и познакомится с настоящим маркизом! И замуж за него выйдет назло Клайву! Вот тогда он узнает! Хотя ей и сейчас не нужен его дряхлый велосипед, а будучи маркизой и подавно, она его все равно заберет! Из принципа!

В старинном здании отеля «Rubens at the Palace» было тихо и пустынно. Сидевший за стойкой портье с неодобрением оглядывал мужчину неопределенных лет в поношенных джинсах и китайской куртке, терпеливо дожидавшегося ответа Риккардо Сантоса, одного из постоянных клиентов отеля. Наконец в трубке внутреннего телефона прозвучало нетерпеливое «слушаю!».

Портье быстро произнес, по опыту зная, что богатые постояльцы оценивают минуты если и не в золоте, то в фунтах стерлингов точно.

— Добрый вечер, мистер Сантос! К вам с визитом мистер Смит.

Он мог бы поклясться, что стоящий перед ним господин такой же Смит, как он папа римский, но на его вышколенной физиономии не отразилось и сотой доли его скептиса.

— Просите его ко мне, я жду его уже пять минут! — безапелляционно приказал Сантос.

Портье позволил себе слегка скривить кончики губ. Именно пять минут этот самый мистер Смит и стоял перед ним в ожидании ответа высокопоставленного клиента, отнюдь не украшая своей плебейской физиономией благородный интерьер отеля.

— Мистер Сантос примет вас в своем номере!

— Маркиз Сантос, между прочим! — мужчина метнул на портье насмешливый взгляд и быстро пошел к лифтам.

Портье презрительно прошептал ему вслед:

— Да кто этого не знает, филер нахальный!

Мужчина постучал в дверь номера. Послышался нетерпеливый возглас: «войдите!»; он зашел в номер. Мистер, или, вернее, маркиз Сантос сидел за письменным столом красного дерева и быстро стучал сильными пальцами по клавиатуре ноутбука. Быстрым взмахом руки указал на стул перед собой. Гость сел и слегка поежился: в номере было прохладно.

Маркиз заметил это и пояснил:

— Здесь нет центрального отопления, здание старое. Считается, что в этом его особенность. Можно включить электробатарею, но я считаю, что в прохладе лучше мыслить.

Гость кисло заметил:

— Я в курсе. Я родился и вырос в Лондоне. Но мне никогда не понять, для чего терпеть лишения за такие деньги. Да и номер малюсенький.

Маркиз не считал, что «Rubens at the Palace» такой уж дорогой отель, к тому же никаких лишений терпеть в принципе не собирался, поэтому сухо произнес:

— Номер меня вполне устраивает. Главное, что отель в центре Лондона, все рядом.

— Конечно, Букингемский дворец под боком. Говорят, по утрам отсюда слышен цокот копыт лошадей из дворца. Это так?

— Так, — прекращая непродуктивный разговор, маркиз спросил: — Вы выполнили задание?

Мужчина вытащил из неприметного портфельчика тоненькую картонную папку.

— Здесь все, что вы хотели узнать, маркиз. Я проверил — миссис Джонс все так же живет по этому адресу. Не замужем, детей нет.

Сантос резким движением подтянул к себе папку. Нанятый им детектив ждал, что клиент тут же ее откроет, но тот с каким-то непонятным чувством постучал по корешку указательным пальцем и произнес красивым баритоном:

— Благодарю вас. Вам добавить за срочность?

Детектив решительно отказался.

— Нет, спасибо. Заплачено вполне достаточно. К тому же я уже вплотную приблизился к тому опасному порогу, за которым увеличиваются налоги. Так что разрешите вас покинуть.

Сантос молча кивнул, и гость вышел, чуть поклонившись на прощанье. Несмотря на сдержанность и повелительные манеры, маркиз ему импонировал. Было в нем что-то располагающее. Хотя красивые люди всегда к себе располагают, таково уж свойство красоты. А маркиз был очень привлекателен. Высокий, стройный, смуглый. И из-под черных волос неожиданно сверкали ярко-синие глаза.

— Да уж, без английской крови дело явно не обошлось. Недаром он выяснял об этой дамочке, миссис Джонс. И кто она ему? Жаль, что поручение сводилось к одному: узнать, живет ли она по прежнему адресу и ее семейное положение. Было бы куда интереснее заглянуть в ее прошлое. Ну да ладно, деньги получены хорошие, можно об этом дельце и забыть.

После ухода детектива Риккардо Сантос несколько минут все так же равномерно постукивал пальцами по корешку папки. Что за блажь пришла ему в голову разыскать свою мать, он не понимал. Забыв о сыне, она столько лет не подавала о себе вестей, что с его стороны было просто глупо о ней вспоминать. Но что-то глубоко внутри грызло его, заставляя встретиться и поговорить.

Может быть, детские воспоминания, в которых она была нежной и ласковой? И веселой. Он помнил, как мать в ярком нарядном платье играла на стоявшем в малой гостиной фортепьяно, они вместе пели забавные детские песенки и громко смеялись.

Особенно запомнился беззаботный смех, потому что потом смеха в его жизни было очень мало. Вся его высокородная родня была чрезвычайно чопорной. С самого раннего детства он слышал от бабки, высокородной доньи Аделины, маркизы Сантос, одно: ты должен, должен, должен… Как ему это надоело!

О своей матери он слышал только плохое. Вся его родня была уверена: она недостойна благородного звания супруги испанского аристократа! После первой же встречи с ней они предупредили дона Диего, его отца, что она слишком живая и беззаботная, чтобы стать ему хорошей женой, и оказались правы. Порой Риккардо казалось, что осознание своей правоты гораздо более удовлетворяет донью Аделину, чем возможное счастье сына.

Теперь у Риккардо появилась возможность встретиться с матерью и посмотреть на нее своими, а не чужими, глазами. Адрес у него есть. Нужно только взять машину и доехать до Сент-Олбанса, пригорода Лондона. Каких-то два часа, и он увидит мать.

Он встал и принялся ходить из угла в угол, стараясь развеять сомнения энергичным движением. Номер был устлан старинными коврами с длинным мягким ворсом, и движение по ним походило на прогулку по поляне с густой травой. Это мешало думать, и он снова сел за стол, взяв в руки папку с бумагами. Решительно развязал тканые завязки и вынул первые фотографии. На него смотрело милое бледное лицо с легкими тенями под глазами. Видимо, детектив сфотографировал ее в каком-то бутике, потому что сзади виднелись ряды то ли продуктов, то ли бытовой химии. Миссис Джонс смотрела куда-то вдаль, рассеянно улыбаясь.

Сантос прикрыл глаза, стараясь успокоиться. Это, без сомнения, была мать. Хотя в палаццо не осталось ни одной ее фотографии, в его памяти сохранился ее облик. Она осталась такой же красивой, что и в его воспоминаниях, только в уголках глаз притаились морщинки, и в густых светлых волосах можно было разглядеть серебристые паутинки.

Он прерывисто вздохнул, вмиг припомнив свое детское горе.

Нужно ли ему ехать к матери? Двадцать лет они не видели друг друга, зачем видеться сейчас? От бабки он знал, что мать получила весьма приличные отступные, единственное условие, поставленное при этом отцом, — никогда не встречаться ни с ним, ни с сыном, — она выполнила безоговорочно.

Сколько ему было, когда она ушла? Семь или восемь? Он этого не помнил. В памяти остался только ласковый голос и теплые руки, которыми она обнимала его очень, очень часто. Он любил мать, и ее уход воспринял слишком болезненно. Может быть, еще и потому, что отец после разрыва с женой практически перестал с ним общаться? Повзрослев, он решил, что Диего не считает себя его отцом, отсюда и пренебрежение единственным сыном.

Узнав о его сомнениях, донья Аделина рассказала, что сразу после ухода матери была сделана генетическая экспертиза, и он признан законным наследником рода Сантос. А демонстративное игнорирование отца относится к матери, на которую он похож. Просто он оказался между молотом и наковальней. Или, как думал Риккардо, стал «свинкой в серединке» из старинной английской пословицы.

Он всю жизнь слышал версию отцовской родни о расставании родителей, в которой во всем была виновата мать. А что думает об этом она сама? Неужели она и в самом деле предпочла отцу другого? Но кого? Диего и сейчас настоящий идальго, похожий на благородных средневековых рыцарей, а в те годы был на редкость красивым мужчиной. Риккардо несколько раз пытался выяснить у бабки подробности расставания родителей, та ничего не отвечала. Или не знала, или не хотела говорить.

Как-то раз он набрался смелости и спросил об этом у отца. Тот сквозь зубы проскрипел:

— Не знаю и знать не желаю!

Пришлось удовлетвориться этим странным ответом.

Теперь он может узнать истину, или хотя бы версию противоположной стороны. Неужели он, как истинный юрист, упустит такую возможность? Конечно, он поедет.

По привычке протянул руку к телефону, чтоб вызвать своего водителя, но рука повисла в воздухе. Если Педро повезет его в пригород Лондона, где у него заведомо нет никаких деловых интересов, об этом тут же станет известно всем сотрудникам фирмы. И уж точно его секретарше Пепите, которая непременно поделится своими сомнениями с доньей Аделиной.

Риккардо давно подозревал, что она наушничает бабке о его делах. Донья Аделина несколько раз демонстрировала поразительную осведомленность в том, о чем знал только он сам и его секретарша. Увольнять Пепиту он не собирался, специалистом она была знающим и расторопным, но доверять не доверял. Да и где гарантия, что бабка не подкупит и следующую секретаршу? Все продается, была бы предложена достойная цена.

Решил ехать не на своей машине, а вызвать такси. Это не Мадрид, который он знал как свои пять пальцев, а неудобный для жизни слишком большой Лондон. Через полчаса таксист, молодой чернокожий парень с длинными, переплетенными в множество косичек волосами, мчался по трассе, что-то занудно напевая себе под нос. С пассажиром не разговаривал, чему Риккардо был только рад. Ему не хотелось говорить ни о чем. Душу захлестнули горестные воспоминания, справиться с которыми не было никакой возможности.

Они подъехали к невысокому старому зданию, потемневшая кладка которого скрывалась за разросшимся темно-зеленым плющом. Риккардо расплатился с таксистом, тот умчался, мигнув на прощанье красными огоньками задних фонарей.

Риккардо поставил ногу на высокую ступеньку входной лестницы и замер, оглядывая окрестности. Стандартный английский коттедж. Узкий фасад, два этажа и мансарда. Интересно, мать снимает этот дом или он куплен на деньги, что дал отец при разводе? Двери основательные, из массива дуба. Не проломишь. На окнах зеленые поддоны с яркими розовыми цветами, вдоль стен разбиты клумбы с такими же розовыми цветочками. Никакой изгороди вокруг дома нет. Земли мало или нет желания отгораживаться от прохожих?

Он посмотрел на другие дома, отстоящие от коттеджа на несколько десятков метров. Они тоже были затянуты многолетним плющом, делавшим их похожими друг на друга, как близнецы, и отделялись от тротуара лишь узкой полоской цветов. Похоже, здесь так принято.

Риккардо вспомнил родовой особняк, обнесенный внушительной чугунной оградой. Красивое палаццо, но помпезное и денежнозатратное. Хорошо, что доходы семьи позволяют его содержать. Он знал много родовых поместий, поменявших хозяев из-за того, что обедневшие аристократы оказались не в состоянии поддерживать прежний уровень жизни, и теперь в огромных средневековых замках и палаццо в лучшем случае размещались отели.

У него самого несколько раз мелькала мысль превратить огромное палаццо деда в доходный туристический комплекс, благо до Мадрида было рукой подать, но сказать об этом деду значило навлечь на себя упреки в небрежении традициями их знатного рода. Сейчас, после его смерти, можно попытаться поговорить об этом с отцом, наследником родового имения, но вряд ли этот разговор будет успешным. Отец любое его предложение всегда встречал насмешками, даже не выслушав.

Тетя Долорес как-то раз со свойственной ей бесцеремонной прямотой сказала, что в сыне Диего видит не наследника, а предавшую его жену. Риккардо втайне пожалел отца, ведь как нужно было любить, чтобы потом с такой силой ненавидеть не только ее, но все, что хоть чуть-чуть о ней напоминало! Но и себя ему тоже было жаль, ведь, по сути, он вырос сиротой при живых родителях.

Отвлекая его от размышлений, к дому подошла невысокая тоненькая девушка. Риккардо встрепенулся. Она не была красавицей, но в ней было что-то на редкость притягательное. Может быть, чуть заметная улыбка, или открытый взгляд серых глаз? Он привык к зазывным взглядам чернооких красоток, прямо говоривших ему, что он завидный жених, и мельком брошенный на него взгляд озадачивал. В самом деле он ей неинтересен или это уловка, чтобы привлечь его внимание? На девушке были серые джинсы и свободная ветровка, то, что называют «унисекс», и что никак не подчеркивало женскую привлекательность.

К дверям они подошли одновременно. Риккардо молча поклонился, пропуская ее вперед. Она с удивлением на него посмотрела.

— Вы тоже на урок к миссис Джонс?

Риккардо чуть заметно поморщился. Он знал, что после развода мать вернула девичью фамилию, но она все равно резала ухо.

— Нет, я к ней по личному делу. А у вас урок?

Девушка кивнула головой и решительно дернула за шнур потемневшего от времени бронзового дверного колокольчика. По дому разнеслись высокие резкие звуки. Риккардо удивился. Какой анахронизм! Неужели нельзя сделать что-то более современное и гораздо более благозвучное?

Через пару минут тяжелая дверь распахнулась. На пороге стояла стройная женщина средних лет с дружелюбной улыбкой в строгом темном платье, украшенном у ворота камеей в античном стиле. Она была такой располагающей, что Риккардо вмиг понял отца. Что это мать, он ни мгновенья не сомневался. И не потому, что час назад видел ее фотографии, а потому, что у него как-то по-особенному ёкнуло сердце.

Риккардо жадно рассматривал мать, и она недоуменно спросила:

— Дженни, добрый день! Этот господин с тобой?

Та отрицательно качнула головой.

— Нет, он к вам.

Миссис Джонс пристально посмотрела на незваного гостя. В ее глазах появилось недоверчивое изумление. Она отошла назад, сделав приглашающий взмах рукой. Они прошли в просторную прихожую.

Хозяйка перевела растерянный взгляд на напольные часы в углу и воскликнула:

— К сожалению, сейчас урок, у меня нет времени на частные разговоры. Извините, пожалуйста.

Риккардо благовоспитанно предложил:

— Я могу зайти попозже. Только скажите, во сколько.

Миссис Джонс на минуту задумалась.

— В принципе, вы можете подождать в гостиной. Там есть телевизор и книги, так что скучать вам не придется. Минут сорок, если вы не торопитесь.

Риккардо в очередной раз удивился. Впускать в дом незнакомца? А если он вор или бандит? Какое легкомыслие! Но спокойно согласился:

— Замечательно! Скучать я не буду, у меня с собой айфон. — И он вынул из кармана телефон. — Поработаю, пока вы занимаетесь.

Дженни повернулась и быстро пошла по коридору, не оглядываясь. Внезапно Риккардо захотелось, чтобы она еще раз посмотрела на него и улыбнулась своей на удивление приятной улыбкой. Но Дженни не обернулась. Досадливо пожав плечами, он пошел за матерью в другую сторону.

Внутри коттедж оказался гораздо больше, чем снаружи. Вглубь он тянулся метров на пятьдесят. По узкому коридору с темными дубовыми панелями в буколическом стиле, украшенными довольно искусно вырезанными виноградными гроздьями, миссис Джонс привела гостя в симпатичную полукруглую комнату с высокими узкими окнами. Усадила в кожаное кресло рядом с фигурным торшером и приветливо проговорила:

— Надеюсь, скучать вы не будете. Если покажется темновато, все-таки северная сторона, включите свет, не стесняйтесь. В шкафу есть бар. Захотите что-нибудь выпить, просто откройте любую бутылку. Бокалы там же, на полке сверху.

Растерянно улыбнувшись, она ушла, Риккардо остался в одиночестве. Сердце билось неровными скачками, и он подумал, что португальский портвейн стал бы самым лучшим лекарством.

Старый шкаф из отполированного дуба стоял в самом углу комнаты. Почему-то он показался Сантосу странно знакомым. Он подошел к нему и безошибочно открыл дверцу бара, хотя в шкафу было множество одинаковых дверок. Неужели он когда-то здесь бывал? Его детская память ничего об этом не сохранила. Если коттедж принадлежал родителям матери, вполне возможно, он навещал их вместе с родителями до развода.

В холодильной камере на специальных подставках полулежало десять разномастных бутылок, главным образом легкое вино, в Испании считаемое дамским. Ничего похожего на португальский портвейн или испанское вино не было и в помине. Риккардо подумал, что мать ведет себя так же, как отец. Тот тоже убрал из поля зрения все, что напоминало ему о далеких счастливых годах.

Выбрал початую бутылку виски, налил его за неимением лучшего в бокал в форме тюльпана, покрутил, понюхал и скептически хмыкнул. Грубый запах показался ему убийственным для острого обоняния ценителя тонких марочных вин. Плеснул тоника из стоящей рядом бутылки. Открыл морозильное отделение, надеясь, что там окажется лед, и не ошибся. Бросил в бокал несколько кубиков льда и медленно выпил, почти не чувствуя вкуса. Все-таки он изрядно волнуется. В голову снова пришла сакраментальная мысль: «и зачем я это затеял? Не лучше ли было оставить все так, как есть? Возможно, эта встреча сулит ему одни разочарования?».

Уходить, раз уж пришел, было смешно, и он прошел по гостиной, разглядывая убранство. Типично английское жилище. Под ногами слегка потертый ковер в иранском стиле, похоже, подлинный. На стенах сентиментальные вышивки крестиком с упитанными смеющимися карапузами. Интересно, кто и когда это вышивал? Наверняка в дотелевизионную эпоху, поскольку это занятие требует уйму времени и сил, которых у современных дам попросту нет. В углу комнаты кресла и диван на изящных ножках в силе рококо с низеньким столиком перед ними образовывали довольно живописную группу.

В принципе, комната была уютной, но какой-то нежилой. Похоже, посетители здесь бывали редко. Но это понятно, если после смерти родителей, неизвестных ему деда с бабкой, мать жила в коттедже одна. Он явно велик для одного человека, почему же она от него не отказывается?

После виски к сердцу поднялась горячая волна, но напряжение не спало. Как он скажет матери, что он ее сын? Документы у него с собой, но неужели ему придется их предъявлять? Должна же она почувствовать, что он и впрямь родная кровь? Или слова про чуткое материнское сердце выдумка, и в жизни все иначе?

Риккардо не помнил, чтобы он когда-либо так волновался. Потрогал щеки. Горят. Взглянул в стоящее у стены на резных ножках высокое венецианское зеркало. Хорошо, что у него смуглая кожа, краску на щеках совершенно не заметно. Вот только глаза горят синим огнем, выдавая напряжение.

Посмотрел на строгие часы на своем запястье. Часы хорошие, известной швейцарской фирмы, но не кричащие о богатстве. Он, как истинный аристократ, считал роскошь моветоном. Стрелки показывали ровно два. Сорок минут прошло, а он и не заметил. Вот что делает волнение.