Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Валентин Фалин, 2016

Эта книга не есть сведение счетов. Автору важнее было показать, что крушение Советского Союза обусловливалось не только и, судя по фактам, не столько императивами, парализовавшими рефлексы самосохранения нации, сколько спецификой властных структур и личными качествами, присущими последним руководителям СССР. На каждой ступени перестройки давались варианты, имелся выбор. Право решающего вердикта принадлежало, однако, единолично М. С. Горбачеву. Он не делился этим правом ни с кем – ни с парламентом, ни с правительством, ни с коллегами в Политбюро ЦК партии, ни с партией как институтом. Приняв сан президента, М. С. Горбачев и вовсе вознесся над Конституцией и народной волей, выраженной в ходе общесоюзного референдума. Если не застревать на форме – она могла быть и бархатной, – но последний советский правитель ни на йоту не отступил от авторитаризма. Напротив, при нем авторитаризм расцвел самым махровым цветом.

Оглавление

Из серии: Наш XX век

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

© В. М. Фалин, 2016

© «Центрполиграф», 2016

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2016

* * *

Жизнь — это долг, даже если она продолжается мгновение.

Гёте

Глава 1. Не бывает катастроф необъяснимых, есть необъясненные

Пожалуй, не сыщется крупного политического события, вслед которому, словно к комете, не пристроился бы хвост критиков, комментаторов, толкователей. В общем и целом это правомерно. Особенно когда содрогаются и рушатся столпы привычного мироздания, а само их крушение выглядит подчас загадочнее, чем исчезновение динозавров.

Не суди по началу о конце — поучает народная мудрость. Столь же уместна, однако, и другая констатация — не суди по финалу о начале. Это верно почти без исключений и десятикратно верно применительно к Советскому Союзу, ко всей проблематике его возвышения и ухода с мировой арены.

Каковы бы ни были стартовые умыслы зачинщиков перестройки, итог налицо: нет больше Третьего Рима, которому посулили придать человеческое лицо. Выправляли быку рога, да свернули ему шею, могли бы ухмыльнуться японцы. Еще бы! Громадный континент с многоликим, без малого трехсотмиллионным населением пущен в передел. Подлинные последствия этого тектонического по масштабам и глубине сдвига проступят через годы и десятилетия. Пока очевидно одно: в региональном и глобальном измерении они, со всеми поправками на историческую своеобычность, разительней в сопоставлении с переменами, вызванными распадом Рима как первого, так и второго в совокупности.

Как и во что выльются поражение многоукладности и планетарное внедрение идеологической монокультуры? Никогда ни одна отдельно взятая держава не стояла ближе к мировой гегемонии. Амплуа верховного жреца земных дел и вселенского поводыря манит Вашингтон. И требуется уже насилие над собой, чтобы соблазн воспользоваться шансом порулить не взял верх над здравым смыслом.

По опыту монокультура или, если без витийств, обскурантизм не открывали райских ворот. А вот приговором многим системам и режимам, тщившимся мерить все своим аршином, они становились, и не однажды. Отрицание отрицания есть непременное условие любого развития. Прогресс, коль суждено ему быть, не терпит истин в последней инстанции и еще меньше вечных истин, на кои падко растленное потребительством и изленившееся в иждивенчестве сознание. О видениях и химерах, выдававшихся и выдаваемых за откровение, не стоит и говорить. Их на стыках эпох — что на небе светил, и все ворожат.

Издавна Москву объявляли, кому как взбредет, источником дурных веяний и напастей. В холодную войну ее почтили титулом «империя зла». Допустим, русофобы были правы. Так отчего же горизонты не просветлели вслед за тем, как сей источник иссяк? Что теперь-то мешает мировому сообществу обрести искомые со времен Ветхого Завета гармонию и любовь к ближнему? С чего бы это под видом нового на смену отвергнутому чаще крадется подзабытое старое? И камень за пазухой как держали, так и продолжают держать.

Куда ни кинь, вопросов легион. Проблемы накатываются что волны в прибой. Старые и новые вперемежку. Они не просто будоражат умы. От иных оторопь берет.

Социал-дарвинизм в его различных видах и подвидах чувствует себя на коне: естественный отбор вроде бы отдал предпочтение сильному и покарал слабых. А вдруг впечатление это ошибочное и действует феномен противоестественного отбора с его моралью — богатство к богатству, права по арсеналу? Разве справедливо и терпимо, обретя относительную автономию от стихий, еще пуще завязнуть в кабале у себе подобных? Не хочется думать, что идеи великих просветителей так и затеряются на библиотечных полках, став в глазах политических церберов конца XX века более порочными, чем они представлялись в конце XIX столетия набиравшему тогда мощь империализму.

Прозрение должно наступить. Общественный протест не исчерпает себя в отторжении так называемого реального социализма, сносного в прокламациях и никудышного на практике. Конечно, правители Советского Союза и их преемники умудрились не только все смешать в собственных домах. Они замарали передаваемую из века в век заветную мечту о справедливости и человечности. Ту самую мечту, что оплодотворила христианство и вызвала к жизни философские и политические учения, вознамерившиеся гуманизировать бытие на земле в дополнение к мольбам о благоденствии на небесах.

Не личность творит историю, утверждала причесанная под Сталина теория, а народ. На звание «народ» не тянули ни пресловутая «номенклатура», ни правительство, ни даже внешне всемогущее Политбюро. Все снизу доверху было покроено, пригнано, извращено на потребу «главному», восседавшему на одном или нескольких креслах кряду. Нашим богам по табели о рангах было тесно в разумных пределах. Они не довольствовались положением верховных властителей, ниспосланных провидением. Будучи зачастую не способными извлечь из суммы фактов элементарный смысл, они претендовали на всезнание, всепонимание и всевидение, на непогрешимость в предсказаниях и деяниях, жаждали жертвоприношений.

По всякому поводу советская пропаганда трезвонила: человек может ровно столько, сколько он знает. Но кто больше других старался приделать к стенам уши и возвести перед всеми ушами стену, непроницаемую для вражеских «голосов»? Лучше пусть наши граждане не могут, ибо не знают, чем усомнятся в официально «в основном построенном» счастье.

Самое закрытое общество было открыто всем семи эфирным ветрам и поветриям. Оно не могло адаптироваться к сложившемуся глобальному информационному пространству. Вложи Советский Союз средства, потраченные на противодействие «идеологическим диверсиям», в модернизацию своего информационного аппарата, отдача наверняка была бы куда заметней. Для этого, однако, надо было сохранить веру в самое себя, в правоту своих идей и проповедуемых ценностей. Оценки экспертов в расчет не принимались. Разве что мнение знатоков, про которых Г. Киссинджер заметил: «Эксперт есть тот, кто правильно синтезирует и выражает идеи тех, кто его нанял».

Искусство не требует признания его произведений за действительность. Политика, напротив, должна быть адекватна реальности и непрерывно выдавать свидетельства своей действенности, умения управлять событиями вместо того, чтобы ограничиваться их регистрацией. И тут неумение найти и сказать правду — порок, который никаким умением вещать неправду не покрыть.

Сталин — жестокое предупреждение против обожествления личностей, против того, чтобы безотчетно вверять им свое будущее. Он не заслужил того, чтобы посмертно вмешиваться в процесс отделения семян от плевел. Кого-то, возможно, опечалило бы, если бы сталинизм канул в Лету. Пугало поныне сходит за аргумент, особенно когда нет охоты вникать в существо или представляется повод побередить оставленные тираном раны.

Увы, эти раны — неизбывная часть сталинского наследия. Но особенно живучими и заразительными оказались гиперболизированное до абсурда повелевание как самоцель, превращающая причуды и вывихи, мании и предрассудки в стратегию и тактику «усовершенствований» и экспериментов над подданными. Самодержцы, не ведавшие и не ведающие запретов и стеснений, тешат таким способом неуемное тщеславие, своего беса, принародно высеченного еще Ф. М. Достоевским.

Истина о надругательстве над социализмом в СССР, о выхолащивании того, что в идеале должно было наполнять понятия народовластия, гражданских свобод и достоинства человека, рано или поздно пробьется сквозь напластования ханжества и клеветы. Это обязательно случится, и не в порядке исторической очередности, не дожидаясь, пока откроются тайники инквизиции и подноготная неисчислимых бесчинств, учиненных под сенью креста. Никак не затянуть в исповедальню колониализм и его собратьев, изведших под корень дюжину-другую цивилизаций: им не с руки своим покаянием ссорить уходящее второе тысячелетие с грядущим третьим.

Живая жизнь все расставит на положенные места. Сойдет на нет идолопоклонство, подобострастно сопрягающее даже нечто само собой разумеющееся с земными светилами различной яркости и величины. Мастерам чинопочитания и дифирамбов заглядывать бы время от времени в святцы. Тогда скорее прекратили бы они есть начальство глазами и думать ушами, не забывали бы совета бояться подлого, коему ты выказываешь уважение. Тем более что про людей никогда не известно, когда в них кончается ангел и начинается дьявол.

Справедливость — социальная, межнациональная, экологическая, сколько бы ее ни третировали, являет собой сердцевину «общечеловеческих ценностей», тот совместный знаменатель, что призван и способен уберечь от заката не отдельные режимы и престолы, но человечество как таковое. Существует ли сей знаменатель? Не мираж ли это, лишь кажущийся объективной категорией, совокупностью неоспоримых аксиом и критериев? Вычислить общее, соединяющее судьбы наций, удастся, возможно, легче, если вникнуть в мысль Нильса Бора: противоположности не исключают одна другую, а дополняют.

Не придумано строя, застрахованного от непогоды, от блуда и некомпетентности властителей. Провалы, однако, тем вероятней и разительней, чем беднее и бессодержательней каталог альтернатив, которые при сидениях наверху выносятся на негласное или гласное рассмотрение. Совсем скверно, когда власти предержащие высокомерно презирают не одну только этику демократии и законности, но и элементарные императивы политической, экономической и социальной лоции. Тогда крушение фактически запрограммировано, и не обязательно быть ему в бурю, при ограниченной видимости: кому не везет, тот потонет и в луже от копыта.

К несчастью, Русь не единожды попадала под пяту узурпаторов. Доморощенных и залетных. Не впервые ее обездвиживает смута. В очередной раз на ветер летят национальные богатства, плоды труда и ратных подвигов поколений. За бортом горестные и неувядающие уроки собственной биографии. Великую нацию, словно бесприданницу, опять отсылают в приготовительный класс набираться ума под надзором чужестранных пестунов.

О Русь некогда разбилась татаро-монгольская тьма. Тевтоны, поляки, шведы с их лихими завоевательными прожектами оступились на российских просторах. На «русском походе» кончился Наполеон. В глубине России — под Москвой, на Волге, у Курска — состоялась панихида по нацистским вожделениям о европейском и мировом владычестве. Сегодня это ставится России скорее в укор. Здесь фарисеи вычисляют резоны против московской «гигантомании», на вкус и взгляд некоторых политиков, недостаточно еще перемолотой.

Ради чего Россией и ее преемником Советским Союзом были принесены великие жертвы — и неизбежные, и излишние? Чтобы отстоять право на самобытное существование или чтобы сжечь себя и развеяться, подобно наваждению? А может быть, тысяча лет и есть для государств тот «натуральный» возрастной рубеж, брать который дано избранным? Избранным не богами — они не занимаются такими мелочами, как маркировка границ, расстановка кресел в ООН или определение состава НАТО.

Политики присвоили себе функцию жюри в присуждении премий и розг. Похвальные грамоты и пайки — в нашем случае — рассылаются именно тем «реформаторам», что кичатся соучастием в заклании «Российской империи», кто на свой манер довершил задумки прежних «цивилизаторов», видевших Россию и Советский Союз расчлененными на полтора десятка территориальных образований, зависимых от внешнего мира экономически и неспособных блюсти свою безопасность.

Кое-кому государства, принесенного на жертвенный алтарь, мало. Принялись за православие. Припомнили ему вклад в сохранение нацией самое себя и в поддержание панславизма в черную годину безвременья. Дробят церковь, дабы она прозябала в смирении и не посягала бить в набат: «россияне, опомнитесь», «соберитесь с духом и верой в себя», «не затеряйтесь в бьющем через край хаосе»!

Что было — не вернуть. Развитие обогнало московских верхоглядов и тугодумов, полагавших, будто не про них писано: нельзя держать шаг длиннее, чем дорога. Какой восстанет страна из пепла: лучше ли познает себя и очистится в горниле испытаний от суетного, если восстанет вообще? Тот, кого всерьез заботит национальное завтра, не может заклиниваться на вчерашнем и позавчерашнем. В конце концов, неудачи и поражения лучше способствуют воспитанию характеров и нравов, чем победы. Это в равной степени относится и к отдельным людям, и к нациям.

Почти перевелись политики, которые, делая свой выбор, готовы во всей полноте отвечать за него. При удаче гложет в основном стремление — не продешевить бы в ее капитализации. Но вот не заладилось, и перед вами хамелеон. Нет-нет, это не он. Выбор исполняли скопом, с сотоварищами. Или возьмутся доказывать, что другого решения не допускали обстоятельства, потусторонняя сила, тупиковая ситуация, как будто тупики ниспосылаются, а не плодятся, прежде всего с подачи политиков.

Сомнения в том, не переступило ли развитие в СССР ту роковую грань, за которой нет возврата к изначальным идейным ценностям, наличествовали давно и в предостаточном наборе. Не зашло ли перерождение общества и его базовых институтов настолько далеко, что под угрозой оказался не советский эрзац-социализм, а будущее державы, внешне находившейся в зените своего могущества? Этот кардинальный вопрос требовал честного и внятного ответа.

Имелись основания не только сомневаться, но даже отчаиваться. Страна теряла способность себя кормить, лечить, одевать, дать своим гражданам мало-мальски приличный кров над головой. Материальные ресурсы, бессчетные миллиарды бюджетных средств, интеллектуальный капитал пропадали пропадом в бездонной бочке милитаризма. Приспосабливаясь к чужой логике конфронтации и свойственным ей военным технологиям и мышлению, СССР загнал себя в перманентный кризис.

Чем больше оружия противной стороны нейтрализуется собственным оружием, тем весомее в общем раскладе сил, в состязании систем становятся несиловые факторы — те, что определяют жизненный уровень, социальное, культурное, нравственное состояние общества. Здесь в первую очередь совершается идентификация индивидуума и системы. Не правда ли, элементарно до банальности?

Но отдавали ли советские руководители себе в этом отчет? Не похоже. Иначе не объяснить, почему кирпичик за кирпичиком, блок за блоком они разрушали то, что собирались укрывать от угроз извне посредством ракет и танков. Поразительное забвение того, что без экономической, социальной (в незауженном толковании), гражданской защищенности любое общество сегодня не может быть ни современным, ни внутренне стабильным, ни неуязвимым перед вызовами извне.

По Клаузевицу, война есть продолжение политики другими средствами. Контрагенты по «холодной войне» умудрились низвести государственную политику до роли продолжателя войны иными средствами, а дипломатию и вовсе подрядить в служанки милитаризма. Особенно преуспели тут Соединенные Штаты. Они чаще, чем кто-либо, хватались за ядерную дубинку и, как никто, были изобретательны в рецептурах ее «дипломатического» применения. И завяжем для памяти узелок: эта «дипломатия» осекалась, не находила продолжения всякий раз, когда ей поперек вставал человеческий фактор, возмущение также самих американцев, не горевших желанием проверить опытом прогноз ученых насчет «ядерной зимы» или испробовать на себе степень рискованности «конфликтов малой интенсивности». Впрочем, Москва не довольствовалась ролью созерцателя. Ей льстил ореол сверхдержавы, и она мало тревожилась, что где-то с конца шестидесятых годов СССР вел гонку вооружений и военных технологий не против США и НАТО, но против самого себя.

Да, в сомнениях открывался и провожался каждый Божий день. Сомнения понуждали касаться неприкасаемых категорий, лезть в суть диспропорций и противоречий без модных в советскую пору ссылок на объективные трудности и право экспериментаторов на ошибки. Нельзя сказать, что сомнений в итоге убывало.

Однако не зря на Руси ведется: надежда умирает последней. И при всех «про» и «контра» брало верх желание полагать, что для добрых свершений не бывает ни слишком рано, ни слишком поздно. Это, возможно, объяснит, каким образом и почему столь многие в СССР — оставим другие страны неучтенными — приняли перестройку за неподдельный шанс заняться настоящим делом вместо доведенного до совершенства втирания очков.

Безразлично, насколько точной или завышенной являлась посылка «не все потеряно». Впадавшему в маразм советскому строю могла помочь единственная пропись — правда. Правда без изъятий, не затянутая в корсет и приодетая, как бы она ни стеснялась своей наготы. В этом, по моему убеждению, не должно было быть колебаний, никаких сделок с оппортунизмом. Политическое шельмовство или то, что ходит с ним в родстве, не обещало вызволить страну из трудностей, не давало спасительной передышки. Оно перекрывало кислород и там, где с перебоями он все-таки еще поступал.

Не вняли запевалы перестройки искренним советам. Не смогли или не захотели. Любимый клич — ввяжемся в бой, потом оглядимся — шел от Наполеона. Наполеона, еще не вкусившего Бородино и Ватерлоо. Между тем совсем не обязательно было подражать громким авторитетам, достаточно было обратиться к завету безвестного мудреца, вменявшего: не зная броду, не лезь в воду.

Настоящая публикация не есть сведение счетов с кем бы то ни было. Куда важнее показать, что крушение Советского Союза обусловливалось не только и, судя по фактам, не столько императивами, парализовавшими рефлексы самосохранения нации, сколько спецификой властных структур и личными качествами, присущими последним руководителям СССР. Сложившаяся под занавес цугцванговая ситуация являлась следствием, а не первопричиной деформаций всей конструкции, перескочивших критические отметки. Деформаций, приведших к утрате контроля над экономикой, в социальной сфере, в межнациональных отношениях, в оборонной политике и, больше того, контроля ведущих персоналий над самими собой — своими страстями и пристрастиями.

На каждой ступени перестройки давались варианты, имелся выбор. Право решающего вердикта принадлежало, однако, единолично М. С. Горбачеву. Он не делился этим правом ни с кем — ни с парламентом, ни с правительством, ни с коллегами в Политбюро ЦК партии, ни с партией как институтом. Приняв сан президента, М. С. Горбачев и вовсе вознесся над Конституцией и народной волей, выраженной в ходе общесоюзного референдума. Если не застревать на форме — она могла быть и бархатной, — но брать суть, последний советский правитель ни на йоту не отступил от авторитаризма. Напротив, при нем авторитаризм расцвел самым махровым цветом.

«Новое политическое мышление» — это звучало многообещающе. Как снимала настороженность и скованность инсценировка бурных дискуссий по обширному своду проблем различной пробы и достоинства! И что же совершалось в действительности? Фантасмагория или мистификация? Или перед нами казус, отраженный в лермонтовском «Маскараде»?

…Мир для меня — колода карт,

Жизнь — банк:

Рок мечет,

Я играю,

И правила игры я к людям применяю.

Нет, краски ничуть не сгущены. Дадим слово главному герою перестройки. В интервью Марион Дёнхофф, издательнице еженедельника «Ди Цайт», М. Горбачев поведал, что он «использовал пост генерального секретаря для реформирования партии». Из коммунистической она, по его словам, должна была стать социал-демократической, а в ноябре 1991 года быть раздробленной на «две, три, возможно, даже на пять» партий. Это был, заявил М. Горбачев, «действительно тщательно продуманный расчет». Или, вернее, мина, на которой подорвался Советский Союз?

Воистину тот, кто знает нас, не похож на того, кого знаем мы. Тут исток большинства разочарований и причал многих несбывшихся надежд.

Оглавление

Из серии: Наш XX век

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я