Зеркало Елены Троянской

У. Уилер, 2013

Лондон, начало 1900-х. Молодой многообещающий египтолог Гай Флитгейл разыскивает внезапно исчезнувшего коллегу: доктора Купера. Безуспешные поиски приводят его в салон ясновидящей. Там он неожиданно получает приглашение на спиритический сеанс. Что связывает доктора Купера с предсказательницей, мадам Зулейкой? И почему в ночь после сеанса предсказательницу убили?

Глава 2. Явление Артура

Ива вошла в салон, где уже собралось десятка три гостей. Она была одеиа в чёрное просторное платье, совершенно закрытое, без всяких украшений и излишеств, резко выделявшееся среди салонного блеска. Её небольшую головку, как всегда, обнимал маленький чёрный тюрбан с пером цапли и Ива милостиво наклоняла это перо в сторону приветствовавших её гостей.

Её сопровождал несколько возбуждённый хозяин дома, граф Бёрлингтон собственной персоной. Позади них плавно скользил по паркету Алоиз, так туго затянутый в корсет, что с трудом дышал. Лицо у него было чуть встревоженное, взгляд внимательный и насторожённый. В обставленном по последнему слову моды салоне уже были собраны стулья для зрителей, устроен небольшой подиум с изящной оттоманкой и низким столиком. Уже собравшиеся гости занимали себя болтовнёй. В воздухе явственно ощущался острый дух нервного возбуждения и лёгкого страха, тщательно замаскированный чуть истеричной весёлостью. Голоса звучали чуть громче, чем обычно, смех раздавался немного резче принятого, дамы беспрестанно обмахивались веерами, а джентльмены держали по-особенному бравую осанку и много шутили.

Публика частью была хорошо знакома Иве. Баронесса Мальроу в сопровождении очередного юного Адониса. Несколько старых клиентов. Два-три незнакомых лица, приглашённых хозяином дома. Была бледная и говорливая дама в трауре, высокий пожилой господин, которого Ива видела иногда на светских приёмах, несколько кокаинистского вида юношей и экзальтированных дам. Были и те, кого увидеть здесь Ива никак не ожидала. Живописная фигура, сидящая на софе под кадкой с пальмой, привлекла её внимание.

— Что она здесь делает? — Ива остановилась и едва заметным кивком показала на эту колоритную особу, занявшую собой и своей небольшой свитой целый угол салона.

Мадмуазель Зулейка была дамой, статью лишь немного уступающей Генриху VIII; одета она была в какой-то невероятный маскарадный костюм: Из восточных шаровар и бархатного корсета щедро выпирали обильные телеса. Одеяние было усыпано фальшивыми драгоценностями, блестевшими как ярмарочные леденцы. Над головой у дамы колыхался многоцветный плюмаж, а в руке она держала веер размером с доброе султанское опахало. Словом, всё в Зулейке было изобильно и монументально.

Громким головом и немного вздорным тоном она не то возмущалась, не то объясняла что-то нескольким заинтригованным гостям. Рядом с ней на диване сидела худосочная дама в чепце, преданно глядевшая ей в рот, и кивавшая каждому слову восточной дивы.

— Ах, умоляю вас простить меня, мисс Ива… У неё было приглашение, я не нашёл возможным отказать ей, — смущённо пробормотал Бёрлингтон.

— Приглашение? Интересно, кто бы мог прислать ей приглашение?

Ива чуть повела плечами, выражая крайнее недоумение, и сдержанно поприветствовала роскошный сераль мадмуазель Зулейки. В ответ роскошная дама всколыхнула перьями плюмажа и затараторила с новой силой.

Граф Бёрлингтон принялся клясться и божиться, что ему бы и в голову не пришло; что это, вероятно, кто-то из членов Хэмпстедского клуба, имея привилегированное количество приглашений, имел неосмотрительность… Но Ива уже не слушала его, направляясь к подиуму.

У неё не было оснований опасаться этой особы. Зулейка занимала в магическом промысле собственную нишу, и клиентура двух провидиц никогда не пересекалась. Более того, Ива слишком хорошо знала о прошлом Зулейки, чтобы относиться к ней всерьёз. И, конечно, она не могла не относиться к ней с изрядной долей сочувствия.

Весь антураж, которым окружала себя магесса, происходил, несомненно, из её циркового прошлого. Свою карьеру чревовещательницы, гадалки и колдуньи Зулейка начинала в одном из лондонских передвижных цирков, где её семья развлекала самую непритязательную публику.

Зулейка (тогда она носила другое имя) начинала свою артистическую карьеру как наездница и акробатка, и тогда, юная и изящная, весьма способствовала процветанию семейного дела. Но во время одного из представлений лошадь под ней понесла, испугавшись хлопка шутихи. Зулейка упала прямо под ноги взбесившемуся животному, и под истерические вопли публики лошадь опустила копыта прямо на спину наездницы. После этого несчастного случая ей уже не пришлось вернуться к старому ремеслу. Но дядя Зулейки, хозяин цирка, нашёл калеке-племяннице новое применение. Её нарядили одалиской, посадили в цветастый шатёр, обучили несложным карточным фокусам и стали вовсю рекламировать «Чудо-Зулейку, знающую прошлое, прозревающую будущее, за скромное вознаграждение производящую магические действия».

Когда же цирк прогорел и дядя попал в долговую яму, а родственники рассыпались по лондонскому дну, Зулейка, казалось, пропала из виду лондонской публики. Однако через некоторое время в"Times"появилось немногословное объявление в затейливой виньетке с арабесками: «Колдунья Зулейка. Знаю прошлое, прозреваю будущее, за скромное вознаграждение произвожу магические действия». Карьера Зулейки пошла в гору. Обманутые жёны, обчищенные лавочники, родственники в ожидании наследства и просто любители острых ощущений стали её постоянной клиентурой. Зулейка обзавелась чучелом крокодила, магическим кристаллом, поселилась в небольшой квартире на Панчер-сквер, и стала широко известна в определённых кругах. Определённых. Вот почему появление Зулейки у графа Бёрлингтона и было столь неожиданным.

Ива расположилась на оттоманке, рассматривая публику; гости заняли места на стульях, диванах и креслах, расставленных амфитеатром. Роль конферансье исполнял Алоиз. В качестве аперитива было предложено передавать мисс Иве записки с вопросами. Записки были подписаны вымышленными именами или монограммами так, чтобы сохранялась иллюзия полной тайны корреспондента, хотя общество без особого труда узнавало авторов записок по их содержанию. Полулёжа на оттоманке посреди салона, Ива принимала от Алоиза бумажки, бегло просматривала их, раскладывала перед собой на низком столике в одной ей известном порядке, а затем называла тот или иной псевдоним и давала ответ.

— На вопрос Пьеро, — объявляла Ива. — Вам не стоит играть на скачках, ни сейчас, ни впредь… Вам вообще стоит опасаться лошадей, если вы дорожите своей жизнью.

— На вопрос У.М. Ваш роман не продлится долее трёх месяцев, и вы будете на грани разорения, если не решитесь разорвать эти отношения раньше.

— На вопрос Орхидеи — ваше замужество будет несчастливым, но, к счастью, недолгим. Вы унаследуете состояние, которое вполне вас утешит.

Слышны были вскрики дам, сдержанные вздохи мужчин, снисходительное фырканье из сераля мадмуазель Зулейки и тревожное шиканье хозяина вечера. Наконец, когда публика была уже приведена в необходимую ажитацию, прорицательница сообщила, обращаясь к Алоизу:

— Довольно. Пусть несут стол.

Тут же произошла необыкновенная суета: Граф стал давать распоряжения, слуги начали закрывать плотные гардины на окнах так, чтобы тусклый вечерний свет не проникал в салон, низкий столик заменили высоким круглым; к нему приставили несколько кресел. В залу внесли и поставили на столик прорицательницы единственную свечу в простом подсвечнике.

Свет погасили, и в салоне воцарилась хрупкая, тревожная темнота.

Ива сидела теперь в кресле, слегка напоминающем средневековый трон с высокой стрельчатой спинкой, а перед ней на столе лежал искусно написанный на круглом картоне алфавит. В центре круга были изображены солнце и луна, знаки стихий и планет, и, судя по состоянию, эта таблица служила прорицательнице верой и правдой. Золотой лик солнца почти стёрся со старой бумаги, отдельные буквы были едва видны, края бумаги сильно истрепались и пожелтели. На таблице лежал костяной астрагал, отполированный прикосновением рук и временем. Ива погладила тонкой рукой тёплую, шершавую бумагу и обвела присутствующих равнодушным взглядом.

— Духи сегодня благоволят. С кем бы вы желали сегодня войти в контакт, господа?

Тут же из разных углов салона раздались выкрики: «Александра Македонского!», «Великого Цезаря!», «Лорда Байрона!», «Рамсеса!».

— О, силы небесные, кому нужен этот сухой сморчок, — явственно послышался язвительный голос Зулейки.

— Нострадамуса! Уильяма Лили! Короля Артура!

— Ну что же, пусть будет Артур, — покладисто ответила Ива, пряча усмешку в углах рта. — Мне нужны трое ассистентов, вполне уверенных в крепости своих нервов. Два джентльмена и дама. Прошу вас.

В женской части публики прокатилась волна испуганного шёпота. Первым решительно и даже нетерпеливо покинул своё место лорд Карниваль — тот самый пожилой господин, что сразу привлёк внимание Ивы. Он быстрым шагом прошёл к столику и занял указанное ему место по правую руку от медиума. Это он желал вызывать дух Рамсеса. Великосветский сноб, человек крайне высокомерный, известный своими экстравагантными манерами и из ряда вон выходящими эскападами, он и сам уже напоминал мумию. Карниваль был худ, с нездоровым желчным цветом лица и крайне неприятным выражением.

Затем из группы дам, расположившихся под пальмой возле дверей в зимний сад, делегирована была нервически хихикающая миссис Глейн, молодая вдова, всё ещё в трауре в пандан к чёрному платью Ивы. Она села напротив прорицательницы и стала нервно теребить кружевной платочек. Несколько джентльменов приподнялись из кресел, чтобы претендовать на последнее место, но Ива слегка приподняла руку и, глядя прямо перед собой, произнесла:

— Здесь присутствует человек по имени Гай Флитгейл, — по салону пролетел удивлённый ропот, — я желала бы, чтобы это место занял он.

Гай Флитгейл, до того момента занимавший скромное место в последнем ряду, неловко поднялся, и, невнятно извиняясь, стал пробираться к центру салона. Он впервые оказался в столь блестящем обществе, да ещё и при столь необычных обстоятельствах, и потому был неловок. Многие собравшиеся дамы нашли его очаровательным. Большинство джентльменов сочло его неотёсанным. Лорд Карниваль смерил своего визави презрительным взглядом, и тут же потерял к нему всякий интерес.

— Что же, господа, мы можем начинать. Я прошу всех хранить полное молчание. Положите руки на стол. Каждый из вас может задать духу лишь один вопрос. Более — ни слова. Что бы ни случилось — держите руки на столе и не покидайте своих мест. Надеюсь, всё ясно? — спросила Ива, пристально оглядывая своих ассистентов.

Каждый кивнул.

— Ну, что же… — тихо произнесла Ива и закрыла глаза.

Некоторое время, казалось, ничего не происходило. Публика, едва дыша, наблюдала за медиумом: та сидела очень прямо, с закрытыми глазами, чуть подрагивающими крыльями носа, положив длинные узкие ладони прямо перед собой.

Неожиданно словно тихий вздох пронёсся по салону. Этот звук, исходивший, казалось, из сомкнутых губ Ивы, заполнил всё помещение тонкой вибрацией и эхом отозвался из каждого его угла. С лицом прорицательницы стали происходить странные перемены: И без того бледное, оно стало медленно заливаться совершенно лунным, холодным цветом, и само светиться недвижным фосфорицирующим сиянием. Все черты словно сгладились, осталась тёмная щель чуть приоткрывшегося рта; тёмные одежды совершенно растаяли в темноте, и только как будто белая маска парила над столом. Любой из собравшихся в салоне мог бы поклясться, что в тот момент над головой Ивы, на фоне высокой спинки трона, сгустилось нечто; нечто вроде белого, чуть переливающего перламутром, пара.

— Я готова, — раздался из щели рта свистящий, неузнаваемый шёпот.

Ива — если это всё ещё была она — открыла глаза, оказавшиеся лишь двумя чёрными, бездонными в темноту, прорезями в светящейся маске.

— Артур. Артур… Говори со мной, мой бедный король, я здесь, — шелестел её шёпот, — я здесь и жду тебя, я слушаю тебя, мой король…

Ещё несколько секунд, казавшихся вечностью, в салоне царила мёртвая тишина. И тут словно ряд подземных толчков сотряс залу. Сдавленный вдох разнёсся в публике, совершенно скрытой темнотой. Столик затрясся. Огонёк свечи панически заплясал. Вздрогнул на солнечном лике тускло блестящий астрагал. Внезапно всё завершилось. Успокоилось, затихло, но все увидели, что столп света стоит за спиной Ивы, и будто бы можно различить какое-то странное лицо в этом столпе. Но смутно, слишком смутно.

— Он здесь, — со вздохом сообщила медиум, — Благодарю тебя, мой король… Он хочет говорить с дамой. Миссис Глейн, спрашивайте. Спрашивайте тихо, не убирайте рук, смотрите на солнце, на солнце и луну, ну же?

Было хорошо слышно, как миссис Глейн судорожно сглотнула, пытаясь обрести голос, а потом треснувшим сопрано произнесла:

— Пусть дух скажет… скажет… Прощена ли я?

Движение воздуха вокруг стола вновь колыхнуло короткое пламя свечи, кость на таблице дрогнула и вдруг пришла в движение: Короткими рывками, раскачиваясь на блестящих округлостях сустава, она поползла от центра к алфавиту.

— Н… е… т… — читала миссис Глейн прерывающимся шёпотом.

Когда кость резким броском вернулась в центр круга, бедная вдова всхлипнула и потянулась было за платком.

— Руку на стол. Молчите, Маргерет, вы хотели знать — вы узнали, — раздался сразу свистящий, бесстрастный голос. — Ваша очередь, мистер Гай Флитгейл. Говорите, но не промахнитесь…

— Я… я вернусь в Африку? — спросил Гай после некоторого молчания.

Этот вопрос возник сам собой, без его мысленного усилия, просто сорвался с языка.

Астрагал медленно двинулся в путь, набирая букву за буквой медленно, словно диктуя: «с-а-к-ч-а-г-ё-з-ю».(«Какая-то абракадабра!» — послышался едва различимый сварливый голос мадмуазель Зулейки). Кость, немного поколебавшись, затем быстро показала «Бейрут» и медленно двинулась в центр.

— Почему Бейрут? — ошарашено пролепетал Флитгейл, но, прерванный змеиным шипением медиума, осёкся.

Кость вернулась на место, на истёртое солнце.

— Что же, недурно, мистер Гай. Лорд Карниваль, — прошелестел голос.

Лорд Карниваль, глаза которого лихорадочно сверкали в темноте, едва дождавшийся своей очереди, весь подался вперёд, опираясь на сухие, жилистые ладони, и проговорил быстро, с едва скрываемым нетерпением:

— Где то, что я ищу?

Кость немедленно кинулась к затейливым готическим литерам и безапелляционно застыла между Q и R, напряжённо подрагивая, словно на невидимой струне. Лицо лорда Карниваля исказила сардоническая гримаса.

— Артур, мой король, скажи то, что хочет знать этот человек, — тихо попросила Ива.

Астрагал несколько раз едва подпрыгнул на месте, оставаясь строго между двумя литерами, потом нехотя двинулся по кругу. Обойдя, он показал: «во чреве бога». Сардоническая усмешка окаменела на губах Карниваля. Воцарилась тревожная тишина.

Лицо-маска Ивы чуть наклонилось так, что на его лунном сиянии отразился золотой свет свечи, рот раскрылся — чёрный, жуткий, выпустил шелестящий выдох и произнёс чуть слышно:

— Благодарю тебя. Прости что потревожила, мой король. Они узнали всё, что хотели знать.

Внезапно исчез светлый столп, столик затрясся мелкой агонической дрожью, стала шипеть и гаснуть свеча. Белое лицо стало меркнуть, чёрный рот скривился, словно от боли, и тут же раздался пронзительный, как птичий, крик: «Алоиз!».

Моментально раздёрнулись шторы, зажглись электрические люстры, к трону мчался бледный от волнения Алоиз, прижимая к себе что-то лёгкое, серебристое, серое. Он кинулся на колени перед хозяйкой, безвольно сползавшей с жёсткого сидения, укутал её в длинное меховое манто и бережно поднял на ноги. Ива закрывала глаза длинной, чуть дрожащей ладонью, и секретарь немедленно повёл её к выходу.

Ассистенты, до той минуты сидевшие в оцепенении, стали подниматься со своих мест; миссис Глейн, едва встав, зашлась в истерике, выкрикивая: «Я не чувствую рук! Мои руки!». Джентльмены чуть неверной походкой направились каждый в свой угол, и их тут же обступили любопытные, которые также находились в некотором роде шока.

Неучтиво, против своего обыкновения, Алоиз отстранял с дороги почитателей духовидицы:

— Вот так, вот так, госпожа, вот так. Нас ждёт авто, сейчас мы уедем отсюда…

Как только дверь за ними затворилась, общество, слегка пришедшее в себя после пережитого, принялось бурно обсуждать увиденное. Несмотря на предложенный ужин, лорд Карниваль и мистер Флитгейл тут же покинули дом, и миссис Глейн пришлось отдуваться за всех, перемежая свой рассказ нюханьем уксуса, принятием рюмочки шерри и поисками свежего платка.

Единственным скептически настроенным слушателем казалась мадмуазель Зулейка. Которая, впрочем, тоже вскоре покинула общество.