Империя травы. Том 1

Тэд Уильямс, 2019

Верховный Престол в опасности. Эрнистир заключил договор с королевой норнов. Наббан на грани кровавой гражданской войны, а на равнинах Тритинг мобилизуются кочевники, объединенные суеверным пылом и вековой ненавистью. Страны и народы Светлого Арда ссорятся между собой, войны, кровопролитие и темная магия угрожают уничтожением всем. И над этим нависает тайна Короны из Ведьминого дерева. Пока все рвут Светлый Ард на части от страха и жадности, несколько человек будут бороться за свою жизнь и судьбу, еще не осознавая, что от них зависит выживание всего мира.

Предисловие

Когда Танахайа вошла в пещеру Ясира, она испытывала тревогу. Казалось, все пошло не так. На мгновение она даже засомневалась в правильности принятого решения.

«Здесь полно ярких летунов, — подумала она, глядя на множество бабочек, — но они такие медленные и печальные! Камень окружает их со всех сторон и скрывает от солнца и ветра. Они заточены в гробницу, как сама Са’онсерей. — Танахайа посмотрела на иссохшее тело Ликимейи, не мертвое и не просто спящее, и почувствовала страшную пустоту. — Весь мир сошел с ума. И как в такие времена отличить истинное от ложного?»

Священные бабочки сидели на стенах пещеры и потолке, точно гобелен из живых драгоценных камней, сотканный из такого многообразия цветов, что даже зоркая Танахайа не могла их сосчитать; нежный шелест их крыльев наполнял тишину, словно дуновение легкого ветра в кронах деревьев.

Дочь Ликимейи Адиту подошла и взяла Танахайю за руку.

— Здесь Джирики, — сказала Адиту, и ее легкие пальцы на ладони Танахайи сказали ей: да пребудет с тобой мужество, мы рядом, и она повела ее в глубины пещеры, где их поджидал весь клан Ежегодного танца.

— Входи, Танахайа из Шисей’рона. — Кендрайа’аро, покрытый шрамами самопровозглашенный Защитник клана, ждал в дальнем углу, за пределами круга солнечного света, падавшего внутрь пещеры сквозь щель в потолке. Он сидел на голом камне, скрестив ноги, точно командир армии, и его ближайшие сторонники, в большинстве своем молодые зида’я, которые не знали жизни до ссылки в бескрайний лес, теснились вокруг, словно телохранители. — Я не люблю покидать линию фронта во времена таких серьезных угроз, — продолжал Кендрайа’аро. — Скажите, зачем меня призвали.

Немигающие глаза его сторонников следили за Танахайей с нескрываемым недоверием, но на лицах остальных ситхи, собравшихся в пещере, застыло холодное внимание. Лишь брат Адиту Джирики и еще несколько ситхи кивнули, приветствуя Танахайю.

— Именно из-за серьезной угрозы я хотела поговорить с тобой, Старейшина Кендрайа’аро. — Танахайа сознательно не использовала титул «Защитник» и сразу почувствовала, как ситхи зашевелились, их заинтересовали ее слова. — В такие времена мы не можем пренебрегать союзниками.

Изуродованное лицо Кендрайа’аро приняло отрешенное выражение.

— Пренебрегать союзниками? Какими союзниками? У зида’я нет союзников в этом мире.

— И нам они не нужны! — заявил Иджа’аро, юный родственник Кендрайа’аро.

Из всех собравшихся в Ясире ему труднее всего удавалось скрывать свои чувства. Танахайа считала Иджа’аро чересчур серьезным и сердитым юношей, хотя и понимала, что в нем имелось нечто большее, чем просто злость, раз Адиту выбрала его в качестве отца своего ребенка.

— Я говорю о смертных, — слова Танахайи вызвали легкое волнение среди собравшихся, но такое мимолетное, что только легкое беспокойство бабочек у них над головами его выдало. — О смертных, которые доставили меня сюда, чтобы наши целители меня спасли.

— Да, конечно, — сказал Кендрайа’аро. — Но я сомневаюсь, что ты и остальные призвали меня сюда только для того, чтобы я понаблюдал за церемонией демонстрации твоей благодарности нашим целителям — или бесполезным смертным.

— Нет, Старейшина Кендрайа’аро. Мы призвали тебя из вежливости, чтобы я могла сообщить тебе свое решение. Я возвращаюсь в земли смертных, в место, которое они называют Хейхолт — нашу древнюю цитадель Асу’а.

Несколько долгих мгновений Кендрайа’аро, прищурившись, смотрел на нее, словно сомневался в том, что услышал.

— Нет, этого не будет, — наконец заговорил он. — Верь мне, этого не будет.

— Боюсь, ты неправильно меня понял, Старейшина, — сказала Танахайа. — Дети Ликимейи Са’онсерей, Адиту и ее брат Джирики доверили мне миссию. И она не завершена.

Сторонники Защитника сердито выдохнули и зашевелились; и Танахайе их реакция показалась резкой, точно крик, но она заставила себя сохранять холодное спокойствие.

— Я Защитник Дома Ежегодного танца, — сухо сказал Кендрайа’аро. — Я с самого начала не одобрял твоей миссии к смертным и не одобряю ее сейчас. Мои слова являются для тебя законом.

Теперь зашевелились другие, но новая волна беспокойства сосредоточилась среди старших ситхи, многие из которых, как знала Танахайа, оставались верны Джирики, и в особенности Адиту, как истинным наследникам Дома Ежегодного танца.

— Твои слова не являются законом, Кендрайа’аро, — сказал Джирики, но его голос прозвучал мягко и сдержанно. — Наш отец Шима’онари был последним Защитником — но он мертв, да примет его Сад. Наша мать Ликимейя является воплощением Са’онсеры и, хотя она серьезно пострадала и утратила сознание, ее жизнь еще не закончилась.

— Мне нет нужды слушать нашу историю от тебя, ведь ты не видел Девяти Городов во времена славы нашего народа, — сказал Кендрайа’аро, и на мгновение всем показалось, что он не сумеет сдержать свой гнев, но он справился и вновь обрел спокойствие. — В любом случае это не имеет значения. Я не претендую на все привилегии главы клана Ежегодного танца, но кто-то должен быть Защитником, и, пока я служу клану в такой роли, именно я должен сделать трудный выбор — и я решил предоставить предателям смертным идти своим путем. Ты не поедешь в замок смертных, Танахайа, и не станешь больше иметь дел со смертными. Никто из нашего дома не станет. — Он скрестил руки на груди. — Если нет других важных вопросов, я объявляю этот бессмысленный совет закрытым.

«Мужество, — сказала она себе. — Что такое недовольство Кендрайа’аро по сравнению с безумием королевы Утук’ку и ее приспешников — по сравнению с возможным уничтожением всего мира?»

— Ты неправильно меня понял, Старейшина Кендрайа’аро, — сказала она. — Я не спрашиваю у тебя разрешения это сделать, лишь информирую о том, как намерена поступить. Вежливость, не более того.

Иджа’аро уже собрался вскочить на ноги, но Кендрайа’аро, хотя на его лице появились ярость и разочарование, положил руку на плечо своего юного родственника.

— Здесь не прозвучат гневные слова, — сказал он Иджа’аро. — Как и угрозы. Убери руку от меча, юноша, иначе я отправлю тебя в изгнание. Мы зида’я, а не скандалисты смертные, — и мы в Ясире. — Иджа’аро успокоился и опустился на камень рядом с другими сторонниками Кендрайа’аро, который снова повернулся к Танахайе. — Объяснись.

Она сделала глубокий вдох, и вдруг у нее возникло странное, ошеломляющее ощущение, что за этими разногласиями стоит нечто больше, чем способны понять присутствующие. Она посмотрела на бабочек у себя над головой и почерпнула силу в их присутствии.

«Яркие летуны видели здесь куда более яростные конфликты, — сказала она себе. — Однако они продолжают к нам прилетать. И мы, Дети рассвета, зида’я, все еще живы».

— Все просто, Старейшина. Ты управляешь Домом Ежегодного танца по большинству вопросов — но я не принадлежу к этому дому.

Он сделал отрицающий жест.

— Это вопрос риторики, но не факт. Тебя прислал сюда твой господин Имано. И ты должна подчиняться мне.

— Во-первых, — возразила Танахайа, — лорд Имано мой господин не по закону, а лишь по моему желанию — он мой наставник, а не господин. Он Старейший, как и ты, но мое уважение к нему глубоко, и я многим обязана ему за помощь. — Она посмотрела на Джирики и нашла некоторое утешение в его мрачном задумчивом лице. — Меня прислал Имано, чтобы помочь Джирики и Адиту задолго до того, как Ликимейя была ранена и погрузилась в долгий сон. Я выполнила поручение их матери Ликимейи и отправилась в столицу смертных, но засада воинов, вооруженных отравленными стрелами, помешала мне туда добраться. С тех пор ничего не изменилось. Я служу их интересам, а не твоим.

Кендрайа’аро был ошеломлен подобными рассуждениями.

— Я не понимаю таких разговоров.

— А чего не понимаю я, — сказала Танахайа, напугав себя собственной смелостью, — так это того, что твои сторонники, Старейший, как складывается впечатление, полны решимости игнорировать все, что не совпадает с твоими взглядами. Меня отправили к смертным в качестве посланника, не спрашивая твоего одобрения. Меня атаковали и бросили, посчитав мертвой, и я бы наверняка умерла, если бы несколько смертных долго и упорно не поддерживали во мне жизнь, пока не сумели доставить меня сюда. Насколько мне известно, стрелы, поразившие меня, были черными, как стрелы хикеда’я — но их выкрасили в черный цвет, поскольку они были сделаны не из истинного черного дерева куриосора.

— Смысл твоих слов по-прежнему мне неясен, — нахмурившись, сказал Кендрайа’аро.

— Она имеет в виду, — впервые заговорила Адиту, — что кто-то хотел, чтобы мы — или смертные — винили хикеда’я в нападении на нашу посланницу.

— Значит, на Танахайю напали смертные, а не народ Утук’ку. — Иджа’аро сел и сделал широкий жест — это всего лишь шум ветра. — Из чего следует, что нам нужно держаться от них как можно дальше.

— Но яд, который они использовали, — продолжала Танахайа. — О нем мы также уже говорили. — Она повернулась к маленькой седовласой женщине, сидевшей рядом с Адиту. — Пожалуйста, расскажите остальным Са’онсерей то, что вы поведали мне, Старейшая Кира’ату.

Целительница, никогда не позволявшая себе спешить, подождала несколько мгновений и только после этого заговорила:

— Яд, который находился в крови Танахайи, был… необычным. Я никогда не видела ничего подобного. В ранах его не осталось, но следы показались мне очень странными. Я обнаружила признаки кей-вишаа и растения, которое мы называем «капюшон путешественника», а смертные — аконитом. И кое-что еще…

— Но это ничего не значит! — перебил ее Иджа’аро, заставив нескольких бабочек зашевелиться из-за его постоянного вмешательства. — Хикеда’я использовали порошок ведьминого дерева против людей в прошлой войне. Смертные знают о нем и его свойствах.

Кира’ату даже не взглянула на него.

— Да, хикеда’я использовали кей-вишаа против людей в прошлом. И смертные вполне могли узнать про его свойства, хотя совершенно очевидно, что им будет непросто сделать яд, поскольку ведьмины деревья практически исчезли.

Казалось, бабочки на стенах и потолке охвачены тревогой, и все в пещере услышали шорох тысяч крыльев.

— Но самым странным в засаде было это, — продолжала целительница. — Среди других следов отравления в теле Танахайи я нашла те, что не являлись результатом действия кей-вишаа или капюшона путешественника. Покажи им, Танахайа из Шисей’рона.

Танахайа повернулась и подняла свободную тунику, не обращая внимания на боль от гниения, превратившего ее раны в полости, которые только сейчас начали заживать.

— Видите следы на коже, похожие на цветы? — спросила у собравшихся Кира’ату. — Даже через несколько лун после нападения они все еще горячие на ощупь. Такой эффект не может возникнуть после обычного яда. Но они очень похожи на раны, полученные другим способом — тем, что действует на тело снаружи. Я говорю о драконьей крови.

Лицо Кендрайа’аро оставалось разгневанным, но, услышав ее слова, он немного побледнел.

— То есть ты утверждаешь… — начал он.

— Я ничего не утверждаю, Защитник, — сказала Кира’ату. — Я говорю о том, что знаю.

— Неужели кому-то еще непонятно, что тот, кто имеет доступ к кей-вишаа и драконьей крови, хочет помешать нам восстановить наши отношения со смертными? — заговорил Джирики. — Это же совершенно очевидно. И достаточно, чтобы вновь отправить Танахайю в Хейхолт.

Кендрайа’аро покачал головой, медленно, но решительно.

— Мне все равно. Я не разрешаю.

— Я уже сказала, Старейшина, мне не требуется твое разрешение. — Танахайа старалась говорить как можно спокойнее, хотя сердце отчаянно колотилось у нее в груди. — Исключительно из вежливости, я сообщаю тебе, что вновь отправляюсь к смертным. А теперь мне нужно подготовиться к путешествию.

— Позволь помочь тебе, сестра моего сердца. — Адиту встала, и ее живот был подобен полной луне, плывущей над горизонтом. — Ты лишь недавно поправилась.

— Я боюсь, что уже никогда полностью не поправлюсь, — сказала Танахайа. — Но у меня хватит сил, чтобы выполнить свой долг.

Они вышли из пещеры бок о бок, остановившись только для того, чтобы отдать дань уважения спящей Ликимейе, закутанной в покрывала из шелка бабочек. Сами бабочки вновь замерли на потолке и стенах, и в этот момент в пещере воцарилась тишина, зида’я размышляли о том, что было сказано. Однако Танахайа не сомневалась, что тишина в Ясире не будет долгой после того, как она уйдет.