История России. От Горбачева до Путина и Медведева

Дэниэл Тризман, 2011

Перед нами уникальная возможность посмотреть на новейшую историю нашей страны глазами лишенного присущих русским стереотипов и штампов иностранца. Два десятилетия исследований, интервью и просто наблюдений легли в основу этого самого фундаментального труда по новейшей истории России на Западе. В ней прослеживается эволюция страны от прихода к власти Горбачева до правления президента Медведева. В книге нет непроверенных фактов, предвзятых оценок и какой-либо идеологии. Так что сделать вывод, откуда мы вышли, что прошли и, главное, куда идем, – сможет сам читатель.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги История России. От Горбачева до Путина и Медведева предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Возвращение

Глава 1

Капитан

Михаил Горбачёв правил советским кораблем государства[1] 6 лет и 9 месяцев. Будучи истинным социалистом, он принялся возрождать унаследованный коммунистический строй[2], вводить открытые дискуссии, творческий подход и здравый смысл в консервативную ленинскую партию. Он завершил сороколетнее ядерное противостояние с Западом и ввел демократию и экономическую свободу. И тем не менее, несмотря на энергичное управление, выбранный Горбачёвым курс обернулся катастрофой — он покинул свой пост, экономика была полностью разрушена, правящие коммунистические партии страны и ее европейские спутники упразднены, а советское многонациональное государство развалилось на 15 частей.

Советский строй мог выжить, но развалился из-за ошибок Горбачёва и неэффективного управления.

Почему попытки Горбачёва возродить советский политико-экономический уклад закончились переворотом? Для некоторых наблюдателей падение советского коммунизма казалось неизбежным. Неэффективность централизованного управления и государственной собственности не могла не подорвать функционирование экономики, в то время как политическая система, основанная на репрессиях, не могла длиться вечно. «Коммунизм, — писал историк Мартин Малиа, — нельзя реформировать, ему нельзя придать человеческое лицо; его можно только уничтожить или заменить чем-либо другим». Для других распад системы казался «очень непредвиденным процессом… часто подхлестываемым случайными обстоятельствами и поворотами судьбы». С этой точки зрения советский строй мог выжить, но развалился из-за ошибок Горбачёва и неэффективного управления. Для убежденных коммунистов Горбачёв был некомпетентным и вероломным; для либералов — нерешительным и непреклонным. Горбачёв в своих трудах в основном обвиняет разрушительную силу амбиций радикальных демократов, которые до конца выступали против него.

Спустя двадцать лет можно уже начать говорить, что могло бы получиться из того, что никогда бы не произошло. Факты свидетельствуют о том, что, несмотря на неизбежность серьезного кризиса в 1989 году, все было совсем по-другому, когда Горбачёв встал у руля власти, тогда ни о каком кризисе не было и речи. Система может существовать на протяжении нескольких десятилетий. В ее распаде нельзя винить только Бориса Ельцина или других сторонников радикальных перемен. Эти люди, критикуя Горбачёва и призывая поскорее перейти к реформам, не просто следовали личным амбициям: они озвучивали то, что хотело услышать российское общество в тот период. Аналогичным образом ошибки Горбачёва — почти такие же знаменательные, как и его достижения — объясняют, как произошел развал системы, но не объясняют, почему. Если бы он действовал с большим политическим мастерством в 1990–1991 годах или даже с большей решительностью, это все равно бы не спасло советскую систему. К тому моменту было уже слишком поздно. Семена кризиса, отстранившего Горбачёва от власти, были посеяны в первые три года его пребывания в должности, когда его импровизированные попытки реформирования экономики привели к бюджетным и финансовым дисбалансам, которые спустя несколько лет уничтожили потребительский рынок и ликвидировали оставшуюся народную поддержку советской власти.

Южанин

Михаил Горбачёв родился в 1931 году в крестьянской семье в селе на юге России. Он был старшим из двух детей. Его отец занимался ремонтом тракторов в недавно созданном колхозе. Горбачёву было 10 лет, когда фашисты вторглись в страну. Потом он вспоминал как через год увидел «огненные стрелы» взорвавшегося в ночном небе снаряда ракетной установки «Катюша». Немецкие мотоциклисты ворвались в родное село в сопровождении пехоты. Враги всю зиму жили в селе, выкорчевывали сады, отбирали у местного населения еду и всячески его терроризировали. Едва Горбачёву исполнилось 11 лет, он стал свидетелем расстрела военнопленных прямо на улице. После войны, будучи подростком, летом работал на комбайнах по 20 часов в день, грязный и потный спал вместе с отцом и другими колхозниками под стогами сена. За время этой работы мальчишка приобрел огромную уверенность в себе и научился определять любые неполадки в комбайне. За труд был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Награда помогла ему поступить на юридический факультет Московского государственного университета, где он учился среди детей коммунистической элиты.

Несмотря на напряженную атмосферу, царившую в стране в последние годы правления Сталина, профессора знакомили студентов не только с советским уголовно-процессуальным правом, но также преподавали им логику, римское право, латинский и немецкий языки и историю философии.

После окончания университета Горбачёв вместе с молодой женой вернулся на родину в Ставропольский край, где начал свою партийную карьеру — сначала в комсомоле, а затем в самой партии. В 39 лет он стал первым секретарем этого форпоста с 2 миллионами человек и 10 миллионами овец. Спустя восемь лет, в 1978 году, его перевели в Москву и назначили секретарем ЦК КПСС, ответственным за сельское хозяйство.

Советский государственный аппарат представлял собой пирамиду из трех частей. Основная власть принадлежала Коммунистической партии с двумя руководящими органами в Москве. Первый — политбюро, комитет примерно из пятнадцати выдающихся политических деятелей, определяющий политику. Было еще несколько кандидатов в члены, они могли участвовать в дебатах, но не голосовать. Заседания политбюро возглавлял генеральный секретарь, избранный пожизненно другими членами или пока коллеги не умудрятся его свергнуть, как это случилось в 1964 году с Никитой Хрущёвым.

Каждый четверг с утра под вой милицейских сирен вереница лимузинов ЗИЛ выезжала на улицу Куйбышева[3] из главного штаба партии на Старой площади в Кремль, в Дом Правительства. Побеседовав в Ореховой комнате, члены политбюро занимали отведенные им места за огромным столом, покрытым зеленым сукном.

Второй орган, секретариат, состоял из десяти или двенадцати партийных секретарей, возглавлявших административные комиссии, которые занимались реализацией решений политбюро членами партий и собственностью. Секретариат заседал по вторникам во второй половине дня на пятом этаже серого каменного здания на Старой площади.

Коммунистические лидеры из каждого уголка страны подчинялись высшему начальству. Центральный комитет в составе трехсот полноправных членов в 1986 году утверждал решения политбюро на пленарных заседаниях, которые проводились один раз в несколько месяцев. Примерно раз в пять лет собирался съезд партии, на котором из нескольких тысяч человек избирались члены Центрального комитета. В каждой из четырнадцати союзных республик, за исключением России, были свои Центральные комитеты на региональных, городских и сельских уровнях. В основании пирамиды располагались первичные партийные организации, существующие на всех предприятиях, в колхозах, школах, воинских частях, органах МВД и других организациях. Хотя члены этих комитетов, начиная с низших органов и заканчивая политбюро, избирались на косвенных выборах, руководство обеспечивало списки, в которых был указан лишь один кандидат на место.

Первой частью пирамиды была Коммунистическая партия. Второй и третьей были законодательный и исполнительный органы. Оба они находились под жестким контролем партии. Законодательные советы, или так называемые Советы, находящиеся на всех уровнях от села до всего Союза, принимали законы и постановления. Члены Советов избирались также из утвержденных списков без какого-либо выбора. Во главе исполнительной власти находился Совет министров (куда входили министры из Союза и пятнадцати республик), управляющий государственной службой и отраслями плановой экономики. Министры и возглавляемые ими региональные подразделения координировали деятельность 46 тысяч промышленных предприятий страны, 50 тысяч совхозов и колхозов и нескольких сотен тысяч малых предприятий и организаций.

Заняться политической карьерой означало подняться по карьерной лестнице за счет партии, возможно, занимать исполнительные или законодательные должности, а может, возглавлять промышленное предприятие. Для этого требовалось обрасти полезными связями, среди партийных и экономических руководителей на разных уровнях. Эти связи существовали в разных формах — от долговых обязательств, основанных на взаимном доверии между идейными товарищами, до коррупционных договоров.

Руководство обеспечивало списки, в которых был указан лишь один кандидат на место.

Работа в этой системе напоминала сложную игру в покер с высокими ставками, в которой одному игроку все время приходилось угадывать, какие карты находятся на руках у других игроков и как каждый из них будет играть. Неправильно угадав, можно было попасть в тюрьму, в психиатрическое отделение или в лучшем случае отправиться на неперспективную работу в какую-нибудь глухую провинцию[4]. Предположим например, что журналисту поручили расследовать донос на капитана китобойного судна, который во время длительных стоянок в иностранных портах занимается продажей сувениров из слоновой кости с целью получения прибыли. Выясняется, что эти обвинения правдивы. Как поступить? Опубликовать историю и разоблачить коррумпированного капитана, отстояв собственное имя и интересы своих официальных покровителей, которые предположительно выступили инициаторами доноса? Или прикрыть капитана, если его покровители окажутся еще более высокопоставленными людьми? В последнем варианте, если репортер напишет правду, на него могут подать в суд и наказать за клеветнические обвинения. Этот случай на самом деле произошел в 1970-х годах, и даже сам Брежнев, генеральный секретарь, получил подарки от капитана. После напряженного совещания советский лидер с глубоким сожалением решил принести в жертву моряка-предпринимателя. «Только не надо говорить о коррупции!» — рявкнул он на защитников репортера.

Спекуляция была преступлением в советской централизованно управляемой экономике. Все имущество, за исключением некоторых личных вещей и жилья в сельской местности, принадлежало государству. Предприятия получали заказы от Госплана, располагавшегося в здании довольно внушительных размеров недалеко от Кремля. Пятилетки ставили стратегические цели; затем они разбивались на ежегодные планы, включающие производственные задачи, цены и поставки, подсчитанные в огромных таблицах баланса межотраслевых связей. Хотя эти планы насчитывали до 750 тысяч пунктов, это по-прежнему составляло всего лишь 2–3 % от 24 миллионов товаров, произведенных в начале 1980-х годов. Плановики давали заказ предприятию на изготовление продукции, сообщали, какие материалы получат предприятия и куда затем будут отправлять свою продукцию. Руководители и рабочие получали премии, если выполняли план. На банковские счета предприятий постоянно поступали денежные средства, что было очень удобно для ведения бухгалтерского учета. Когда организациям требовались деньги на выплаты рабочим, государственные банки просто переводили средства на счета этих организаций. В принципе, эта система была слишком уж централизованной. Как-то политбюро попросили определить размер порции еды для милицейских лошадей и собак. Позже Горбачёв шутил, что при Брежневе спрашивали разрешения Совета министров, чтобы построить туалет.

На самом деле, чтобы добиться намеченных целей, руководители импровизировали, пытались воздействовать на министров в Москве во время специальных перерывов и посылали агентов по всей стране, чтобы не допустить заключение незаконных сделок на поставку товаров. Сами плановики отказывались искать оптимальные решения и только с каждым годом завышали нормативы. Конечно, это означало, что руководители старались любыми способами избежать перевыполнения планов, чтобы будущие цели оставались на низком уровне. В конце 1960-х годов Председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин попытался дать предприятиям больше самостоятельности, но его реформы, против которых выступали плановики, так и не сдвинулись с мертвой точки.

Было еще два факта, имевших ключевое значение для функционирования системы. Первым был страх. Хотя после смерти Сталина количество лагерей и расстрелов по политическим причинам сократилось, инакомыслие подавлялось силой и запугиванием. При Брежневе государственный террор был несколько децентрализованным, так как Генеральный секретарь предоставил региональным руководителям значительную свободу действий в обмен на лояльность. Один из узбекских партийных лидеров управлял частной тюрьмой, в которой была подземная камера пыток. Упорно трудилась служба безопасности — прослушивались телефонные разговоры и вербовались доносчики. При Сталине член политбюро Анастас Микоян сказал, что «каждый гражданин СССР — сотрудник НКВД». При Брежневе осталось много спецслужб, которые в основном никем не контролировались.

Вторым ключевым фактом был жесткий контроль за информацией. Независимые СМИ были под запретом, все копировальные машины регистрировались в милиции. При Сталине даже на печатную машинку требовалось особое разрешение. Большинство статистических докладов было отмечено грифом «Секретно», «Совершенно секретно» или «Только для служебного использования». Довольно часто все усилия, направленные на обман населения, сбивали с толку самих политиков. Например, информацию о военных расходах могли получить далеко не все. Будучи членом политбюро в начале 1980-х годов, Горбачёв попросил взглянуть на государственный бюджет, на что Андропов просто усмехнулся над этой просьбой: «Ты слишком много просишь! Бюджет вне твоих полномочий!» В 1960-х годах партийные лидеры приказали министерству связи мешать работе иностранных радиостанций, что было технически сложной и дорогостоящей задачей для страны, охватывающей одиннадцать часовых поясов. Но партийные лидеры настаивали на своем, поэтому в министерстве нашли выход. По словам Александра Яковлева (позже он стал секретарем Центрального Комитета), в центре Москвы были построены две мощные станции глушения радиосвязи — одна через дорогу от штаба Центрального комитета, другая — на Кутузовском проспекте, где жили многие партийные лидеры. Скорее всего, представители органов государственной власти, слушающие помехи при попытке настроиться на «Голос Америки», не знали, что в нескольких десятках километров от крупных городов радиотрансляции были четкими и громкими. Сами политики и стали главными жертвами. К 1980 году половина советского населения имела доступ к коротковолновым радиостанциям.

Другими главными источниками информации были распространители слухов, которые, как сказал Борис Ельцин, стали «главным телеграфным агентством Советского Союза». К концу 1970-х годов, когда Горбачёв приехал в Москву, нелепость и ущербность системы были очевидны для всех, неравнодушных. Многих, конечно, это не волновало. Целая армия приспособленцев в высших и средних рядах партии хотела только расширить свои привилегии. Но некоторые чиновники, в основном те, кто был помоложе и образованнее, начинали разочаровываться в пустых речах, ухудшающемся здоровье и вопиющем цинизме Брежнева и его окружения. Эти тайные свободомыслящие далеко не все были демократами или верящими в капитализм; на самом деле они были либо убежденными коммунистами, либо либералами-западниками. А многие выражали как нетерпимость к застойной атмосфере, царившей в стране в последние годы правления Брежнева, так и уважение, а иногда и поддержку самого загадочного члена политбюро — Юрия Андропова.

Являясь бескомпромиссным идеологом, Андропов помог подавить народные восстания в Венгрии в 1956 году и в Праге в 1968 году. Как председатель КГБ, он готовил иностранных террористов и помещал диссидентов в психиатрические клиники, где им ставили диагноз «вялотекущая шизофрения» и пичкали наркотиками. Он санкционировал убийство рициновой кислотой болгарского эмигранта Георгия Маркова. В то же время он выступал за «равнодушие к роскоши»[5] среди материалистичного окружения Брежнева. Он читал литературные журналы и мог писать стихи в стиле пушкинского «Евгения Онегина».

При Сталине даже на печатную машинку требовалось особое разрешение.

Искренне озабоченный проблемами страны, он призывал своих советников открыто высказываться и искать практические решения, которые сам найти не мог. По словам одного из его помощников, Андропов пытался решить вопрос о выводе войск из Афганистана еще в 1980 году. Многие коммунистические реформаторы эпохи Горбачёва выросли в его тени[6]. Горбачёв был величайшим открытием Андропова. Они познакомились во время отдыха в Ставропольском крае в курортном городе Кисловодске. В мемуарах Горбачёва есть фотография двух будущих партийных лидеров, играющих на улице в домино. Глава КГБ выглядит расслабленным в рубашке с коротким рукавом и в белой шляпе. Его протеже в головном уборе, напоминающем мореходную кепку, отклонился назад и смеется, в то время как двое других игроков сосредоточены на игре.

С Андроповым Горбачёв позволял себе совершенно открыто выражать сомнения относительно партийных лидеров, жалуясь на их преклонный возраст. Напоминая руководителю, что тот тоже не желторотый юнец, язвил: «Леса без подлеска не бывает». «Молодец, подлесок!» — шутил Андропов, когда в 1978 году Горбачёв прибыл в Москву на работу в секретариат. Как сказал один из секретарей Горбачёва, хотя его и назначили ответственным за сельское хозяйство, вскоре он «начал совать свой нос в политические дела». В то время он был крайне смелым. На следующее утро после своего назначения Горбачёв остановился у кабинета Генерального секретаря без предварительного уведомления, потому что считал, что нельзя приступать к работе, «не поделившись своими идеями» с Брежневым. К его удивлению, Брежнев особого интереса к его планам не проявил. Уставившись в пространство, он, казалось, думал только о предшественнике Горбачёва, который умер от сердечного приступа, сильно напившись накануне вечером[7].

«Жаль Кулакова» — это все, что сказал Брежнев, — хороший был человек…» Вскоре Горбачёву многое стало не нравиться в нравах и обычаях окружения Брежнева. Он писал о Брежневе: «Всякий раз, когда при нем упоминали о злоупотреблениях и бесхозяйственности, он со слезами на глазах и с недоумением в голосе спрашивал: „Неужели все действительно так плохо?“»

Пару месяцев назад Горбачёв встретил Брежнева на железнодорожной платформе[8] в Минеральных Водах. На курорте Генеральный секретарь остановился по пути в Азербайджан. Андропов и Горбачёв были там, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Андропов попросил молодого коллегу поддержать разговор, поэтому Горбачёв рассуждал о сезоне весеннего окота овец, рекордных урожаях зерна, своей работе на давно задуманном оросительном канале. В воспоминаниях Горбачёв придал этому случаю несколько ностальгическую, почти лирическую нотку, вспоминая ту теплую ночь, горы, темное небо, усыпанное яркими звездами. Тогда Брежнев, садясь в вагон, попросил Андропова поправить его речь. «Хорошо, хорошо, Леонид Ильич», — успокоил его Андропов. И только позже Горбачёв понял, что Брежнев имел в виду не обращение к партийному собранию, а его произношение, которое стало невнятным в результате инсульта и пристрастия к транквилизаторам.

Через четыре года после того, как Горбачёв прибыл в Москву, Брежнев умер. Андропов, пришедший ему на смену, ужесточил трудовую дисциплину, отправляя милицию в парикмахерские, бани и бары ловить тех, кто гуляет в рабочие часы. Он посадил в тюрьму воров в законе и освободил некоторых самых коррумпированных чиновников. Андропов умирал от болезни почек, а вставший у власти Константин Черненко — правая рука Брежнева, был поражен эмфиземой. Когда Черненко был уже при смерти, между Горбачёвым и приближенными Брежнева, в частности, первым секретарем московского горкома партии Виктором Гришиным, шла борьба за преемственность.

Андрей Громыко — непреклонный консерватор — был министром иностранных дел со времен Хрущёва и играл ключевую роль в управлении государством. Благодаря своему сыну, он раскрыл канал тайных переговоров с единомышленником Горбачёва Александром Яковлевым. В обмен на обещание возглавить Верховный Совет Громыко предложил назначить Горбачёва, что он и сделал на заседании политбюро после смерти Черненко 10 марта 1985 года, встав с места прежде, чем другие успели назвать кого-либо еще. Боясь оказаться в меньшинстве и быть обвиненными в расколе партии, сторонники других возможных кандидатов тоже поддержали кандидатуру Горбачёва.

Всемирные изменения

В 1985 году колючая проволока и минные поля разделили Европу на две части: по одну сторону находились развитые демократические страны НАТО, по другую — коммунистические страны Варшавского договора. Воздерживаясь от прямых нападений под страхом взаимного ядерного уничтожения, обе стороны соперничали между собой в плане расширения своих союзов и ведения опосредованных войн в странах третьего мира. В 1970-х годах международная напряженность на время ослабла, но в 1979 году вторжение советских войск в Афганистан и в 1981 году подавление забастовки польских шахтеров развязали новую холодную войну. Президент Рональд Рейган, назвав Советский Союз «империей зла», увеличил военные расходы. Он начал развертывание баллистических ракет «Першинг II» и крылатых ракет в Западной Европе, чтобы противодействовать угрозе советских ракет СС-20 (см. главу 9).

Каждая страна имеет право выбирать свой собственный курс без вмешательства извне.

Горбачёв пришел к власти с намерением изменить эту ситуацию. В первые три года его правления традиционная советская тактика и марксистская риторика были постепенно вытеснены совершенно новым подходом к международным делам. Этот подход сам Горбачёв назвал «новым мышлением». Опасаясь угрозы ядерной войны, Михаил Сергеевич решил, что должна измениться структура ведения международной политики. В будущем государства должны относиться друг к другу с взаимоуважением и урегулировать конфликты путем мирных переговоров. На заседании Генеральной Ассамблеи ООН в 1988 году он сказал: «Сила или угроза ее применения больше не могут и не должны служить инструментом внешней политики». Безопасность может быть только взаимной, а не за счет других, для установления мира необходимо создать доверие между руководителями государств и всеми народами. Каждая страна имеет право выбирать свой собственный курс без вмешательства извне. Идеологии не должны больше ориентироваться ни на международное поведение, ни на преследование классовых или национальных интересов, советская внешняя политика будет и впредь стремиться к «общим интересам человечества». На встрече с Радживом Ганди в Дели в ноябре 1986 года Горбачёв настаивал, что «человеческая жизнь должна быть признана высшей ценностью» и «ненасилие должно быть основой жизни человеческого сообщества».

«Новое мышление» было ориентировано не только на изменение советской политики. Горбачёв надеялся на мировую революцию и стремился к ней с «мессианским энтузиазмом», как сказал один из его помощников. В 1987 году советский лидер взял перерыв в работе, чтобы написать книгу «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира», (она была опубликована почти в 100 странах, было продано 5 миллионов копий по всему миру). Заявление о ядерном разоружении и всеобщем уважении пользовалось популярностью по вполне понятным причинам. Встречая обычных людей во время своих заграничных поездок и видя волнение на их лицах, Горбачёв верил, что положил начало международному переосмыслению политики между государствами.

На первый взгляд все это кажется очень наивным. Может, Горбачёв действительно считал, что его слова убедят мировых лидеров отказаться от применения силы? Среди советских чиновников «новое мышление» вызвало скептицизм, если не тревогу, а на Западе оно изначально рассматривалось как пропагандистская уловка. Вот как это увидел генерал Леонид Шебаршин — глава внешней разведки при Горбачёве: «Любой разумный человек, слушая рассказы правительства об общечеловеческих ценностях, должен прийти к выводу, что это правительство либо намерено обмануть все человечество, либо состоит из набитых дураков». «Новое мышление» не было новым. Многие другие смотрели в ядерную пропасть и приходили к выводу, как и советский руководитель, что от насилия нужно отказаться. Разница состояла лишь в том, что Горбачёв был лидером сверхдержавы со сверхмощными ядерными боеголовками и готов был пойти на большие уступки, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Начал он с того, что объявил односторонний мораторий на ядерные испытания. Затем, после десяти месяцев пребывания в должности, он объявил задачу к 2000 году сделать мир полностью безъядерным. На саммите в Рейкьявике, в Исландии, в октябре 1986 года он пришел с Рейганом к соглашению о двустороннем сокращении стратегических сил на 50 % в течение 5 лет и полной ликвидации баллистических ракет в течение 10 лет, хотя он также настаивал на том, чтобы Рейган сократил исследования, касающиеся проблем противокосмической обороны (чего американский президент не намерен был делать). В декабре 1987 года в Вашингтоне Горбачёв подписал Договор о ликвидации ракет средней и малой дальности (РСМД), который обязывал и США, и Советский Союз уничтожить все ракеты наземного базирования, ядерные ракеты промежуточной дальности и обычные ракеты. Затем на Генеральной ассамблее ООН в Нью-Йорке в декабре 1988 года Горбачёв объявил об одностороннем сокращении советских вооруженных сил на 500 тысяч военнослужащих и на 10 тысяч танков.

Кроме разоружения Горбачёв покончил с политикой внешней экспансии, которая была характерна для советского государства со времен Сталина. Он обратился к восточноевропейским странам-спутникам с призывом не применять силу и стать союзниками. «Мы им поднадоели, — сказал Горбачёв своему помощнику Анатолию Черняеву, — и они нам поднадоели. Поживем по-новому, ничего страшного». Это привело к крушению восточного блока и к падению Берлинской стены в ноябре 1989 года. Перспектива воссоединения Германии бросала особый вызов, создавая исторический резонанс для советских людей, потерявших более 20 миллионов сограждан в борьбе с нацизмом. Но Горбачёв понял, что это неизбежно, и принял это, тем не менее, безуспешно стараясь убедить канцлера Коля удержать воссоединенную Германию от вступления в НАТО. В 1988 году Горбачёв начал вывод советских войск из Афганистана, где они приостановили войну с мусульманскими боевиками.

Был ли Горбачёв таким же мечтателем, какими были его речи? Возможно и другое объяснение его политики. Некоторые видели в «новом мышлении» умную стратегию: завоевать мировое общественное мнение, смирившись со слабым звеном Союза — разработкой новых видов оружия. Возможно, Горбачёв почувствовал необходимость вырваться из застойной рутины, в которую превратились переговоры о контроле над вооружением, из кропотливо выискиваемых взаимных уступок, часто нарушаемых дипломатическими обострениями, в то время как американское первенство в технологиях становилось все ощутимее. Обращение к великой цели и преобразующей политике было на самом деле направлено на экспансию, если бы не банальное мышление президента Рейгана, который также подходил к решению международных дел с точки зрения морали и мечтал сделать ядерное оружие «бессильным и устаревшим». А привлечение Рейгана было единственным способом добиться прогресса в администрации Вашингтона, что сильно осложнялось деятельностью «ястребов»[9]. В то же время международный престиж можно было использовать для продвижения внутренних реформ. Сокращение военных расходов и внешняя угроза были важны для ослабления позиций сторонников жесткого курса в политике страны и приобретения возможностей для экономических экспериментов. Иногда утопические взгляды могут быть полезны реальной политике.

После десяти месяцев пребывания в должности Горбачёв объявил задачу к 2000 году сделать мир полностью безъядерным.

Время от времени такие расчеты могли сыграть свою роль. Горбачёв не был наивным. Он был обижен отказом Вашингтона и наедине со своими помощниками проклинал противников, используя богатый словарный запас сельского механика. Но на публике он продолжал уделять основное внимание общим интересам и использовал все свое мастерство в налаживании личных отношений. Даже если у него не всегда получалось воплотить свои идеи на практике, его убеждение в том, что международные отношения можно построить на универсальных человеческих ценностях, было совершенно искренним. Аналогичной риторикой нового времени наполнены работы Горбачёва, написанные после выхода на пенсию. Ему не удалось получить гарантированные обязательства[10] Запада в обмен на собственные уступки, даже когда такие возможности предоставлялись.

Наиболее очевидной наивностью Горбачёва было ведение долгих телефонных переговоров в феврале 1991 года, когда он пытался убедить президента Буша в том, что тот сможет заставить Саддама Хусейна покинуть Кувейт, так как вторжение по суше, проводимое США, оказалось ненужным. Это был решающий момент для мировоззрения Горбачёва, в котором дипломатия заменила применение силы. Помощник Черняев наблюдал смущенно-восхищенным взглядом, как Горбачёв разговаривал с Бушем старшим, Андреотти, Мубараком, Ассадом, Миттераном, Колем, Кайфу, Рафсанджани и другими мировыми лидерами. На самом деле уже был отдан приказ о вторжении Ирака в Кувейт.

Оглядываясь назад, мы теперь удивляемся, как эффективно Горбачёв нейтрализовал оппозицию из вооруженных сил и внешнеполитического ведомства, для которых его односторонние уступки больше были похожи на капитуляцию. Некоторые сравнивали советского лидера с Чемберленом в Мюнхене и рассматривали его глобализм как фиговый листок, прикрывающий поражение. Хотя враждебность США и НАТО больше не была явно направлена на Советский Союз, он, казалось, пожертвовал большим, чем получил в ответ. Согласно договору о РСМД, СССР согласился сократить количество ракет средней дальности более чем в 13 раз по сравнению с США и в 5 раз — ракет ближней дальности. Даже сторонники Горбачёва в этом сомневались.

Результаты внешней политики Горбачёва не соответствовали его заявленным целям. Несмотря на его просьбы, мировые лидеры не отказались от применения силы. Ядерное оружие было сокращено, но не отменено, и продолжало распространяться в новые страны. Государственные деятели по-прежнему придерживались политики удовлетворения всевозможной выгоды. На самом деле ослабление советских военных сил положило начало эпохе одностороннего отказа США от ядерного оружия, при которой, оставаясь сверхдержавой, они все больше устанавливали свою силу по всему миру. Русские могли только наблюдать, как военный альянс под руководством Вашингтона распространялся на восток по всей Европе. Это был союз, который воспринимал Россию как главного потенциального противника. Горбачёв завершил разделение Европы ценой того, что пустил Россию под откос. Согласившись отдать больше, чем его противник, он изменил мир. Российским руководителям, сменившим Горбачёва, задавали вопрос: стоили ли изменения в стране уступок Горбачёва?

Ситуация в стране

В период между попытками превратить мир в безъядерную зону, Горбачёв намеревался восстановить советскую экономику. В первые 60 лет существования СССР в экономике страны произошли значительные достижения. В течение двух поколений страна крестьян стала одной из самых образованных в мире: к концу 1950-х годов 98,5 % россиян в возрасте от 10 до 49 лет умели читать. Советские математики стали инициаторами современной теории вероятности и топологии. Советские рабочие построили крупнейшие в мире металлургический и алюминиевый заводы. Ученые страны запустили первый искусственный спутник, отправили первого человека в космос и спроектировали крупнейший в мире арсенал ядерных боеголовок.

К началу 1980-х годов это стремление к новизне однако продвигалось еле-еле. Объективные эксперты в области советской экономики указывают две причины. Во-первых, в стране выпускалась не та продукция. Во-вторых, она была некачественной.

Интересы потребителей всегда учитывались в последнюю очередь. В 1990 году в Советском Союзе произвели почти в 2 раза больше станков, чем в США, в 4 раза больше бульдозеров и в 50 раз меньше женского нижнего белья. К тому времени было не то чтобы голодно, но большинство советских детей «вырастали, ни разу не попробовав бифштекса, обычного сыра (в продаже был только плавленый), апельсинов или бананов». В 1989 году у четверти русского населения в домах не было удобств, у трети не было горячей воды. Менее одной семьи из трех имели телефон. В России было больше врачей на душу населения, чем в любой другой стране, но двое из пяти выпускников советских медицинских заведений не умели читать ЭКГ, из-за отсутствия в больницах скальпелей некоторые хирурги прославились тем, что удаляли аппендицит, используя безопасную бритву. В 1991 году в стране насчитывалось в 3 раза меньше персональных компьютеров на душу населения, чем в Чешской Республике, в 10 раз меньше, чем в Южной Корее и в 50 раз меньше, чем в США.

При отсутствии рыночной конкуренции, которая дисциплинирует предприятия, отсутствии творческого начала промышленное производство превратилось в посмешище. Советским заводам нужно было на 60 % больше стали, чем это требовалось в США, чтобы произвести только 75–80 % от всего выпускаемого в Штатах оборудования. Даже советские коровы давали вдвое меньше молока, чем американские. По некоторым оценкам, две трети промышленного оборудования России в 1991 году было устаревшим. В США средний срок службы материального имущества был в пределах 17 лет; а в Советском Союзе — 47 лет. Качество было настолько низким, что многие товары можно было продать только по принуждению. В 1986 году советские колхозы и совхозы обязали купить 12 тысяч комбайнов, хотя они этого не хотели. В конце 1980-х годов в Армении «были просто уничтожены горы некачественной обуви».

Даже советские коровы давали вдвое меньше молока, чем американские.

Огромное количество советских предприятий представляли большую опасность для экологии, были слишком огромными, чтобы продуктивно работать, или располагались в удаленных районах с неподходящими климатическими условиями. Такой подход имел смысл лишь для большей части незаселенной Сибири. По словам бывшего руководителя национальной энергетической компании, гораздо дешевле было бы переселить жителей большинства сибирских и дальневосточных городов, чем реструктуризировать их энерго — и электросистемы. Короче говоря, как уже сказали, большая доля предприятий функционировала неэффективно: производила товары, востребованные немногими потребителями, располагалась в неподходящих местах и использовала энергозатратные, экологически вредные технологии. Можно было сэкономить государственные средства, если закрыть эти непродуктивные предприятия[11] и отправить неиспользованные материалы на экспорт, получив прибыль для импорта потребительских товаров.

Первые шаги Горбачёва в экономике были скромными. Для «ускорения социально-экономического развития» он приступил к устранению недостатков системы, уволив наиболее коррумпированных и безуспешных чиновников, дисциплинировав рабочих и усилив пропаганду. В первые два года своей деятельности Горбачёв заменил 60 % региональных и местных партийных секретарей. В то же время ускорение означало увеличение количества промышленных инвестиций для развития технологического прогресса. Чиновники заявили, что к 1990 году инвестиции в легковое машиностроение увеличатся на 80 %. Заводы работали круглосуточно.

Одной из причин низкой производительности было пьянство на работе, поэтому Горбачёв вполне логично нацелился на борьбу со злоупотреблением алкоголем. Производство водки, вина и пива сократилось, продавалось спиртное только в определенные часы. В период с 1980 по 1987 год объем продажи водки упал почти на 60 %. И народ стал повально заниматься домашним самогоноварением, что стоило правительству огромных сумм в виде упущенных доходов от налогов — розничная торговля алкоголем приносила до 20 % налоговых поступлений. До сих пор многие считают данную тактику Горбачёва главной грубой ошибкой. Владелец одного виноградника покончил жизнь самоубийством после того, как у него на участке выкорчевали редкие сорта винограда, привитые еще в XIX веке для производства вина по заказу императорского двора. Хотя, как я обсуждаю это в главе 10, возможно, Горбачёв спас более 1,2 миллиона жизней. Уровень смертности резко упал, а когда спустя несколько лет алкогольные ограничения были отменены, показатели смертности опять возросли.

Вторая кампания, начатая в мае 1986 года, была нацелена на нетрудовые доходы и спекуляцию. Была объявлена борьба с организованной преступностью. На самом деле теневая экономика перед распадом Советского Союза компенсировала неудачи плановиков. Около 20 миллионов человек — это 12 % населения трудоспособного возраста — занимались подпольной деятельностью, начиная от ремонта обуви и продажи видеокассет и заканчивая строительством и абортами. Зачастую жертвами кампании Горбачёва оказывались бабушки, выращивающие огурцы и продающие их возле станций метро, или фермеры, чьи личные подсобные хозяйства немного смягчали дефицит потребительских товаров. В Волгоградской области прокуроры нанимали головорезов, чтобы разломать сотни теплиц, в которых выращивали помидоры. Цены на сельскохозяйственных рынках выросли.

Для повышения качества потребительских товаров на промышленные предприятия страны было направлено 70 тысяч государственных инспекторов. В течение первого месяца эксперимента среди всех предприятий Москвы только пятая часть выпущенной продукции получила хорошую оценку. Ни один автоматический токарный станок, произведенный на станкостроительном заводе «Красный пролетарий» не был надлежащего качества. Постепенно стандарты смягчались, но все же 15 % выпускаемой продукции в 1988 году было отбраковано. В результате возникли трудности в системе снабжения, снизились объемы производства, планы не выполнялись, были отменены премии для рабочих, что вызывало недовольство на производстве. Эта кампания также стала «обрастать… взяточничеством», как сказал помощник Горбачёва Вадим Медведев. Потихоньку от нее отказались.

Горбачёв приступил к устранению недостатков системы, уволив наиболее коррумпированных чиновников.

В то же время в политике, известной под названием «гласность», Горбачёв начал ослаблять давление на прессу и общественные объединения. Цель гласности заключалась в мобилизации партийной пропагандистской машины в поддержку реформ. Горбачёв надеялся привлечь на свою сторону интеллигенцию, направить идеологию на молодое поколение и разоблачить коррумпированных и некомпетентных аппаратчиков. «У нас нет оппозиционной партии, — сказал он на собрании писателей в июне 1986 года. — Как же мы тогда сможем контролировать сами себя? Только с помощью критики и самокритики». Однако такая политика не давала свободу сторонникам буржуазной идеологии. Несмотря на гласность, редактору одного ведущего журнала было приказано уволить молодого репортера, озвучившего результаты опросов, согласно которым только 60 % населения Сибири поддержали реформы Горбачёва. Сам лидер сказал, что его реформы поддержали все советские граждане.

Со временем политика гласности вышла за рамки первоначальных ожиданий и превратилась во что-то близкое к свободе слова и печати. Газеты и журналы начали писать об экологических катастрофах, организованной преступности, терроре Сталина и социальных проблемах — бедности, бездомности, проституции. Стали появляться неофициальные клубы, общественные организации, профессиональные ассоциации и молодые политические партии. Диссиденту физику Андрею Сахарову разрешили вернуться в Москву из ссылки в городе Горьком и открыто обсуждать обращение с диссидентами. К 1989 году либеральные СМИ перешли от исследования социальных проблем и советской истории к анализу текущей политики и резким выпадам в отношении руководства страны. Между тем консервативные журналисты продолжали проповедовать русский национализм и защищать Сталина.

На новом этапе экономические реформы окрестили перестройкой, намереваясь усилить темпы роста в сочетании с незначительными попытками реорганизации административной системы. Планировалось децентрализировать процедуру принятия решений на местном уровне, а также укрепить премиальную систему для рабочих и управленцев для повышения эффективности их работы. Основная цель заключалась в том, как сказал независимый экономист Евгений Ясин, чтобы реализовать «китайскую модель управления в России» или ввести «социализм с человеческим лицом», как в Венгрии и Югославии.

Уже в 1986 году нескольким десяткам организаций было разрешено импортировать и экспортировать товары напрямую, минуя министерство внешней торговли. С января 1988 года закон «О государственных предприятиях» разрешал компаниям самостоятельно решать, что производить после выполнения государственных заказов, и таким образом сохранять часть прибыли для инвестиций или выплаты премий рабочим. Руководители — от директора до мастера — должны были избираться рабочими, а не назначаться министерствами. Предполагалось, что предприятия станут финансово независимыми, но цены останутся под контролем государства. В мае 1988 года по закону можно было создавать небольшие, в основном частные кооперативы, для продажи потребительских товаров и оказания услуг по рыночным ценам.

К началу 1988 года Горбачёв пришел к выводу, что эти реформы не будут работать, если не объединить их с основными политическими изменениями по демократизации страны. В марте 1989 года на съезде народных депутатов, на котором присутствовало 2 250 человек, были проведены первые выборы с участием нескольких кандидатов, во время первой двухнедельной сессии из числа депутатов был избран двухпалатный постоянный парламент — Верховный Совет. Горбачёв, сохраняя свою должность Генерального секретаря, был избран на съезде Председателем нового Верховного Совета. Хотя независимые кандидаты тоже могли участвовать, на тех выборах все еще доминировал партийный аппарат. Треть мест было зарезервировано для общественных организаций, включая 100 мест для Коммунистической партии, которая все контролировала. Среди новых депутатов 88 % были коммунистами, 72 % — членами предыдущего Верховного Совета. Тем не менее на съезде присутствовало несколько сотен сторонников радикальных политических и экономических реформ, в том числе Сахаров, были там требующие независимости для прибалтийских республик, а также бывший партийный лидер Москвы Борис Ельцин.

Ельцин (чей вклад в российскую политику — предмет обсуждения в главе 2), Свердловской области был командирован в Москву для наведения порядка в московской партийной организации. Несколько грубоватый и нетерпимый к лицемерию бывший прораб отлично уловил изменения в общественном настроении. Сначала самые либеральные сторонники Горбачёва встретили Ельцина с энтузиазмом. Помощник Горбачёва Медведев писал Александру Яковлеву на одном из заседаний политбюро: «Оказывается, есть и левее нас». Но Ельцин был недоволен, когда узнал, что консерваторы в ЦК КПСС организовали диверсию против его борьбы с московской бюрократией. Кроме того, он почувствовал, что простые люди теряют веру в перестройку с ее бесконечными речами и лозунгами, плохо организованными кампаниями, народ разочаровывается в экономических результатах.

Когда Ельцин нарушил партийный протокол и выразил свою точку зрения на пленарном заседании ЦК КПСС в октябре 1987 года, Горбачёв отнесся к этому с плохо скрываемой яростью. По словам очевидца, его лицо побагровело от гнева[12]. За этим последовала проверка обвинений Ельцина, который утверждал, что Генеральный секретарь окружен подхалимами.

Встав на защиту Горбачёва, 26 человек выстроились в очередь перед микрофоном, бросая оскорбления в адрес Ельцина. Их было так много, что во время перерыва в середине заседания были слышны такие обрывки фраз — «политическая незрелость», «слабость», «мания величия», «политический нигилизм», «непропорциональные амбиции», «клевета», «тщеславие», «личный каприз», «примитивизм», «пораженчество». Когда Ельцин попытался ответить, Горбачёв вылил на него всю свою желчь:

Вам недостаточно того, что вся Москва говорит только о вас. ЦК КПСС вынужден тоже заниматься вами, да?… Каким самомнением, чувством собственной важности нужно обладать, чтобы поставить собственные амбиции выше интересов партии и нашего дела.

Через несколько недель, после того как Ельцин, видимо, попытался свести счеты с жизнью, Горбачёв поднял его с больничной койки, чтобы повторить процедуру бичевания перед партией. Это было еще четыре часа заслушивания обвинений от бывших коллег и помощников, прежде чем бросить политику кость в виде назначения на должность заместителя министра строительства. На том заседании Ельцин напоминает Горбачёву о брошенной ему фразе: «Занимайся чем хочешь, но в политику я тебя больше не пущу!»

Гнев лидера был страшен. Это было так, как будто на секунду Горбачёв переместился далеко в будущее и увидел всю цепь совместных ошибок и унижений, которые ждали их впереди. Джордж Шульц, государственный секретарь США, встречаясь на следующий день с Горбачёвым, заметил, что он выглядит, как только что сбитый с ног профессиональный боксер. Коллегам по политбюро Горбачёв пояснил, что Ельцин страдает «детской болезнью левизны». Это, возможно, было резонным основанием опасаться, что неподготовленное вмешательство Ельцина активизирует противников реформ. Александр Яковлев, мастер «двух шагов вперед и одного назад», поздравлял себя с тем, что в речи Горбачёва появились некоторые новые фразы, когда он увидел работу Ельцина — слона в посудной лавке. В любом случае чрезмерная реакция Горбачёва была тактической ошибкой. Как только обвинения консерваторов в адрес Ельцина были забыты, его популярность выросла. В 1989 году он был делегирован на съезд народных депутатов, выбран в Верховный Совет СССР, на котором заключил союз с демократической интеллигенцией.

В 1990 году на выборах с участием еще большего количества кандидатов, чем в предшествующем году, Ельцин попадает в Верховный Совет РФ, с незначительным отрывом избирается его председателем и становится главой правительства России. В этой должности он выступал в радикальной оппозиции к Горбачёву. Ельцин обвинил советского лидера в нерешительности и неопределенности, которые позволили сторонникам жесткого курса в политике препятствовать его реформам. Горбачёв под влиянием нападок то слева, то справа не мог решиться, какой точки зрения придерживаться, и становился то на сторону одних, то на сторону других. В марте Верховный Совет СССР избрал его на новую должность — Президента Советского Союза.

Поворотный момент наступил летом 1990 года, когда с поддержки и Ельцина, и Горбачёва группа экономистов под руководством Григория Явлинского и Станислава Шаталина подготовила амбициозный план по созданию рыночной экономики за 500 дней. Согласно этой программе в течение первых трех месяцев власть должна была приватизировать небольшие фирмы и разрушить монополии. Цены постепенно выйдут из-под контроля государства. К концу 500 дней большинство предприятий будут проданы или сданы в аренду, а цены на большинство товаров станут свободными. Ельцин и российское правительство приняли этот план. Сначала Горбачёв был в восторге, задавая Шаталину вопросы по пять раз в день и сообщая Ельцину, что поддержит план до конца. Но потом передумал и вместо этого одобрил программу, разработанную премьер-министром Николаем Рыжковым, и направленную на спасение плановой экономики.

Отказавшись от радикальных рыночных реформ, Горбачёв обратился за поддержкой к государственным и партийным консерваторам. Убежденные коммунисты были в ужасе от пошатнувшихся позиций партии и требования независимости некоторых передовых республик. Горбачёв назначил Бориса Пуго, сторонника жесткого курса в политике и бывшего главу КГБ в Латвии, министром внутренних дел и стал более внимательным к паникерским прогнозам председателя КГБ Владимира Крючкова. Гордый от того, что находится в курсе всех слухов, Горбачёв отрицал свой отказ от реформ. Один из журналистов спросил его, движется ли он в сторону правых. Тот с болезненным выражением лица ответил: «Нет. Я собираюсь двигаться по кругу»[13].

С этими словами он завел старую песню. Он играл с идеей силового решения, как мы все прекрасно знаем, никогда ничего никому прямо не приказывая, но всегда руководя службой безопасности намеками, высказываемыми вслух. В декабре 1990 года Крючков попросил двух помощников, как он сказал по поручению Горбачёва, подготовить план на случай чрезвычайного положения. Потом в январе 1991 года вооруженные силы нанесли удар, по-видимому, в попытке свергнуть избранное правительство Литвы и Латвии и заменить его созданными КГБ Комитетами национального спасения. Разработка этого вторжения, подготовленного реакционным генералом Валентином Варенниковым, обсуждалась на заседании политбюро в начале марта 1990 года. 8 января советские войска начали занимать здания в Вильнюсе — столице Литвы. Два дня спустя, когда солдаты ворвались в здание телефонной станции и железнодорожного вокзала, Горбачёв выставил ультиматум литовскому правительству, угрожая установить прямое президентское управление из Москвы, если оно не перестанет пытаться восстановить буржуазный строй. 13 января войска захватили городское телевидение и радиостанции[14], убив по меньшей мере 14 безоружных граждан и ранив более ста человек.

Горбачёв отрицает, что отдал приказ о столь суровых мерах, да и не было найдено ни одного документа с его подписью. Но он был в курсе происходящего, но ничего не отменил. 8 января, когда он встретил премьер-министра Литвы Казимиру Прунскене, он попросил ее навести порядок в стране, добавив:

«В противном случае я буду обязан выполнить это сам». Горбачёв не проводил никакого расследования, никто не был наказан. Более недели он не осуждал военные действия, а фактически обвинил литовцев в том, что они спровоцировали кровопролитие. По этому поводу Ельцин прилетел в Таллинн, чтобы выразить свою солидарность с прибалтами, а диверсионные вооруженные отряды направили свою агрессию на Латвию, захватывая здания в Риге.

В конце января Горбачёв, объявив борьбу с преступностью, уполномочил армию патрулировать города России и других республик. Вооруженные люди ходили целыми отрядами по Москве и прочим городам. Когда ближайший помощник Горбачёва Анатолий Черняев пожаловался на это, Горбачёв ответил: «Лезете не в свое дело!.. Ничего особенного… И вообще, мечетесь, паникуете, как вся интеллигенция…» Лидеры большинства республик отказались от вооруженных патрулей, поэтому их вынуждены были отменить.

Время от времени состояние Горбачёва под влиянием его информаторов из КГБ было близко к параноическому. Однажды в субботу утром его либеральный помощник Александр Яковлев собирал в лесу грибы со своими внуками. Вдруг на автомобильный телефон поступил срочный звонок от Горбачёва, который хотел знать, что делает Яковлев за пределами Москвы вместе с министром внутренних дел и главой Генерального штаба. В марте 1991 года Ельцин вывел отряды сторонников кардинальных реформ на Красную площадь, проигнорировав тысячи военнослужащих, дислоцированных там для запугивания радикалов. Яковлев сказал, что Горбачёв позвонил ему в панике с известием о том, что демократы запаслись крюками и веревками, чтобы взобраться на стены и взять штурмом Кремль. Мэр Москвы смеялся, когда Яковлев по просьбе Горбачёва вызвался разузнать, есть ли в городе дефицит веревок и подобных товаров.

Состояние Горбачёва под влиянием его информаторов из КГБ было близко к параноическому.

Но пока Горбачёв, казалось, верит в любую дезинформацию о сторонниках реформ, отмахиваясь от неоднократных предупреждений о том, что его союзники жесткой политики планируют свергнуть его. В июне 1991 года сторонники власти военного правительства пытались организовать конституционный переворот. Премьер-министр Валентин Павлов попросил Верховный Совет передать ему полномочия. «Я не могу для принятия решений по каждому вопросу обращаться к президенту», — объяснил он. Крючков и министр обороны Дмитрий Язов потребовали ввести чрезвычайное положение. Правительство, которое в данный момент находилось под контролем коммунистов, оппозиционеров Горбачёва, возможно, молча приняло бы это, если бы президент неожиданно не появился, чтобы ликвидировать план, пошутив на встрече с журналистами, что «переворот закончен».

Конечно, это было не так. К июлю ежедневно стали появляться тревожные признаки. Александр Яковлев получал отчеты о том, что высоко поставленные генералы подозрительно часто устраивают заседания. В тот же месяц он ушел в отставку, предупредив, что переворот неизбежен.

Другие сообщали о передвижениях воинских подразделений за пределы Москвы. Даже американскому послу Джеку Мэтлоку предложили передать Горбачёву сообщение от мэра Москвы Попова о том, что запланирован переворот. Евгений Примаков, советник, имеющий тесные связи в КГБ, вызвался рассказать Горбачёву, что ему не следует слишком уж доверять службе безопасности. На эти предупреждения Горбачёв отреагировал со скрытой иронией и одновременно с явной насмешкой. «Вы преувеличиваете!» — ответил он Яковлеву. «Юнец! — говорил Горбачёв о Примакове, пересказывая его телефонный разговор своему помощнику Черняеву. — Я сказал ему: „Женя, успокойся. Ты один из всех не должен поддаваться панике“».

Весной 1991 года Горбачёв уговорил лидеров девяти республик обсудить условия нового Союзного договора, который рассматривал СССР как конфедерацию суверенных государств. Новый Союзный договор должен был быть подписан 20 августа. Горбачёв рассказал Ельцину — скорее всего, его кабинет прослушивался агентами КГБ, — что планирует уволить Крючкова и Язова и провести выборы на должность президента нового конфедеративного союза. Приведя в порядок все дела, Горбачёв отправился в отпуск в Форос на Черное море.

Последовавший переворот, во время которого сторонники Горбачёва, приверженцы жесткого курса в политике — Крючков, Язов, Пуго и другие, отправившие его на дачу и объявившие постановление Государственного комитета о чрезвычайном положении, стал предметом исследования многих ученых. Я вернусь к подробностям ниже. Ельцин в окружении своих сторонников координировал сопротивление из российского правительства (Белого дома). В течение трех дней восстание было подавлено, Горбачёв вернулся в Москву. Хотя коммунистическое управление полностью себя дискредитировало, Горбачёв провел пресс-конференцию, которая всех сбила с толку, поскольку он встал на защиту партии. Руководители республик вдруг осознали хрупкость их новой свободы и захотели выйти из Союза. Но Горбачёв все еще надеялся договориться о принятии нового Союзного договора. Как он сказал египетскому президенту Хосни Мубараку, он думал, что националистическое поведение в республиканских законодательных органах всего лишь временное явление.

Сначала Горбачёва поддерживал Ельцин, который был счастлив, что Союз еще сохранился, хотя уже больше не считался совершенно свободной конфедерацией, и Россия может получить большую часть советской собственности. Но проходили месяцы — и все, за исключением двух оставшихся республик, объявили о своей независимости. Украина потребовала, чтобы ей остались вооруженные части, размещенные на ее территории. В декабре украинцы провели референдум, где решались вопросы будущего страны; 84 % зарегистрированных избирателей приняли участие и 90 % из них проголосовали за независимость. Через неделю Ельцин встретился с президентами Украины и Беларуси в охотничьей усадьбе «Вискули» в Беловежской Пуще, все трое подписали Беловежское соглашение об аннулировании Советского Союза и создании нового Содружества Независимых Государств (СНГ).

Горбачёв расценил это как коварный заговор. Но у него было мало средств для сопротивления. В середине ноября, по словам советского министра обороны маршала Евгения Шапошникова, Горбачёв вызвал его к себе в кабинет, предложил кофе и горько сожалел о распаде Союза, затем, судя по всему, предложил ему устроить еще один переворот: «Вы — военный, возьмите власть в свои руки[15], установите то правительство, которое подойдет вам, а затем отойдите в сторону». Шапошников ответил, что попадет в тюрьму, как те, кто устроил путч в августе. «О чем вы говорите, Женя? — сказал Горбачёв. — Я вам ничего не предлагаю. Я просто высказываю все возможности вслух». 10 декабря Горбачёв встретился с 500 офицерами, чтобы обсудить положение в стране. Но уже на следующий день он принял решение отказаться от попыток мобилизовать военных и высказался в интервью против тех, кто «воспользуется помощью военных» или «воспользуется танками для достижения политических целей».

Решив, что применение силы — неподходящий вариант, Горбачёв согласился уйти в отставку. 23 декабря Ельцин встретился с ним в Кремле, чтобы обсудить ситуацию. Свидетелем этой встречи был Александр Яковлев. Ельцин и Горбачёв разговаривали в течение нескольких часов, затем Горбачёв, сославшись на недомогание, удалился в смежную комнату. Яковлев написал в своих воспоминаниях, что увидел там Горбачёва, лежащего на диване:

«Вот видишь, Саш, вот так», — говорил человек, может быть, в самые тяжкие минуты своей жизни, как бы жалуясь на судьбу и в то же время стесняясь своей слабости.

26 декабря он навсегда покинул свой кремлевский кабинет.

Зачем реформы?

Почему он это сделал? Что привело Горбачёва к тому, что после достижения вершины пирамиды, он начал переделывать ее основание? Почему он почувствовал такую острую необходимость в изменении общественно-политического строя, который продолжался целых семь неспокойных десятилетий?

Одна из возможных причин, которую можно отбросить, это то, что выбранные Горбачёвым реформы усиленно продвигались им из-за угрозы экономического кризиса. Экономический рост замедлился, в высших кругах общества высказывалось мнение, что батареи системы истощились. На Западе началась компьютерная революция. Советская же система не только не могла внедрить техническое новшество, она даже неспособна была толком позаимствовать новые технологии. Тем не менее постепенный упадок экономики, вернее, даже застой, — это не кризис. Плановики рассматривали экономику как «неэффективную, но стабильную» и прогнозировали темпы роста в среднем на 1,5 % в год до конца века. Только в 1990 году, после четырех лет перестройки, выпуск продукции действительно начал снижаться. Как это будет обсуждаться позже, серьезный кризис назревал по отношению к валютной выручке, кредитно-денежной политике и бюджету. Но данные прогнозы тогда не получили широкого признания, и, хотя Горбачёва время от времени предупреждали о кредитно-денежных и финансово-бюджетных диспропорциях, его политика только ухудшила ситуацию.

Народный ропот нарастал, Горбачёв видел это во время своих поездок.

Не учитывалось даже то, что в 1985 году общественное недовольство могло вот-вот выйти из-под контроля. Народный ропот нарастал, Горбачёв видел это во время своих поездок. Многие товары были в дефиците, приходилось ждать годы или даже десятилетия, чтобы приобрести автомобиль или квартиру. Качество советских товаров было просто ужасающим. Только Москве по подсчетам одного экономиста, более двух тысяч цветных телевизоров сломались в течение года. Количество отходов было шокирующим. До трети урожаев картофеля и овощей сгнивало на полях или портилось во время транспортировки. Однако личное потребление продукции увеличилось в течение предыдущего десятилетия. Среднестатистическое потребление мяса, молока, яиц, овощей, фруктов возросло в период между 1980 и 1985 годом, равно как и увеличилось количество семей, имеющих радиоприемники, телевизоры, магнитофоны, холодильники, пылесосы и автомобили.

Некоторые утверждали, что советское руководство пришло к перестройке и новому мышлению из-за военного соперничества с США. Президент Рейган увеличил расходы на оборону, чтобы бороться с «империей зла», и занялся строительством высокотехнологичных систем противоракетной обороны, которые могли сбить советские ядерные ракеты в космосе. Судя по воспоминаниям, советские лидеры были озабочены технологической отсталостью страны и встревожены курсом Вашингтона в начале 1980-х годов. Олег Гордиевский, офицер КГБ в советском посольстве в Лондоне, сообщает, что Андропов и другие были настолько обеспокоены возможным предупредительным ядерным ударом, что заставляли своих шпионов считать, сколько окон было освещено ночью в британских правительственных зданиях.

Однако во время правления Горбачёва страх отступил. К 1986 году большая часть военного строительства Рейгана закончилась и оборонные расходы США стабилизировались. Советские специалисты были уверены[16], что СССР сможет перехитрить любую противоракетную оборону, построенную американцами, с минимальными затратами. Чувство военной уязвимости уже не было столь интенсивным, как в предыдущие годы, скорее всего это и подтолкнуло Горбачёва действовать в противоположном направлении. По словам советника Горбачёва, Георгия Арбатова, сторонники жёсткого курса на Западе стремились укрепить коммунистическое «крыло республиканской партии» и военно-промышленный комплекс, тем самым затрудняя усилия Кремля по сокращению военных расходов. Когда Андропов поднял вопрос о военной угрозе США на заседании политбюро в 1983 году, он не предполагал необходимости либерализации. Напротив, советский руководитель предложил увеличить вооружение, усилить дипломатию с Китаем и ужесточить контроль над восточноевропейскими странами-спутниками.

В некоторой степени реформы Горбачёва были результатом смены поколений. В Кремле стала выделяться новая когорта лидеров, состоящая из идеалистов, верящих в способность системы к совершенствованию и придерживающихся надоедливого мнения о том, что все не может продолжаться так как раньше. Многие из них достигли совершеннолетия в эпоху оттепели Хрущёва в начале 1960-х годов. «Было бы невозможно все восстановить, собрать из кусочков и продолжать оставаться в кресле Генерального секретаря, — сказал Горбачёв, когда в 2006 году его спросили, зачем он начал перестройку. — Но жить по-прежнему нельзя». Основные реформы можно рассматривать как результат того, что историк Стивен Коткин называет неизбежной сменой поколений в партийном руководстве. Однако несмотря на необратимость процесса, старая гвардия постепенно вымирала, а перемен не было. Многие вместо Горбачёва были бы весьма счастливы «навести порядок… и продолжить сидеть в кресле Генерального секретаря».

Экономический застой, конкуренция с Западом и зрелость поколения после смерти Сталина — все это вместе создало условия, благодаря которым мог появиться Горбачёв. И все же трудно представить себе, что любой из его коллег по политбюро 1985 года пытался бы предпринять что-нибудь столь же смелое и дестабилизирующее. В конечном итоге личностные характеристики Горбачёва объясняют выбранный им курс. Огромная уверенность в собственных силах объединилась вместе с незнанием тех проблем, с которыми он столкнулся. В конце концов, как сказал Черняев, не только его ближайший и самый преданный помощник, но и самый проницательный критик, дело дошло только до «надежды, которая давно жила в народе, иррациональной, смутной. Надежды, что — а вдруг! — что-то изменится к лучшему».

Почему перестройка не удалась

Итак, что же пошло не так? Конечно, для тех, кто ценит демократию, гражданские свободы и ядерное разоружение, многое казалось правильным. Горбачёв все еще был намерен реформировать коммунизм, а не хоронить его. Почти до самого конца советский общественно-экономический строй оказался стабильным — слишком стабильным. Казалось бы, только встряхни его, пробуди дух новаторства, впусти струю свежего воздуха. А затем самый образованный лидер страны со времен Ленина слегка подтолкнул все это, и структура рассыпалась, как карточный домик, навечно похоронив идеологию коммунизма и напугав даже сторонников демократии глобальным отступлением.

Некоторые утверждали, что реформы не удались, потому что система не поддается реформированию. «Коммунизм, — пишет историк Мартин Малиа, — был по своей природе нежизнеспособным, действительно невозможным проектом с самого начала». Советский строй «рухнул, как карточный домик… потому что всегда был карточным домиком». Однако если советская система была настолько хрупкой, тогда трудно понять, как она смогла просуществовать 74 года, преодолев голод, войны, ядерную конфронтацию и кризисы в управлении, как могла страна из сельскохозяйственной тихой заводи превратиться в промышленно развитую сверхдержаву. Советская экономика была неэффективной. Но многие такие государства и империи существовали долгое время. Ученых критиковали за неспособность предсказать развал Советского Союза до 1985 года, но они были правы, не предсказав его крах. До прихода к власти Горбачёв, он не разрушался.

Другие причины развала Советского Союза видели в личных ошибках и недостатках его последнего руководителя. Убежденные коммунисты, критиковавшие Горбачёва, считали его лично ответственным за развал. В своих мемуарах Егор Лигачёв называет Горбачёва пешкой в игре таких радикалов, как Яковлев, который постоянно подгонял Горбачёва, словно тот был перегруженным составом, а он настолько сосредоточился на том, как бы избежать аварий, что не смог увидеть, куда ведут рельсы. Некоторые выражаются еще более жестко. Николай Рыжков, бывший премьер-министр, назвал свои мемуары «Перестройка: история предательств». С его точки зрения Горбачёв привел страну не к социализму с человеческим лицом, как обещал, а к жестокому капитализму.

С другой стороны, многие либеральные критики Горбачёва также считают причиной неудачи его личные недостатки. но не безрассудство и предательство, а нерешительность, любовь к политическим играм, романтический социализм и нежелание видеть, что партия, которую он не переставал восхвалять, успешно упечет его в сумасшедший дом. По мнению Шеварднадзе, Горбачёву просто «очень нравилось управлять». С самого начала Черняев, Яковлев, даже Медведев и Георгий Шахназаров упрашивали Горбачёва не нападать на Ельцина, а поддержать, чтобы организовать независимую поддержку в государстве, объединиться с демократами против кровожадных приверженцев жесткого курса и предложить балтийским сепаратистам цивилизованный, реальный путь к большей автономии. Кажется, они жалели, что не смогли его убедить в этом, и терзали себя мыслью: а что могло бы получиться? «В конце концов, — пишет Черняев, — победили эмоции, боязнь риска и нежелание порвать со старым режимом правления».

А что, если бы вместо наказания Ельцина после его выпада на пленуме 1987 года Горбачёв принял бы вызов, и помог бы ему? Черняев рекомендовал ему на время оставить Ельцина главой московского горкома партии.

Что, если бы Горбачёв удалил Ельцина, обратившегося к общественности за поддержкой против партии бюрократов, и выставил кандидатуру на выборах президента в 1989 году? Что, если бы он покинул старую гвардию и основал партию демократических реформ наряду с Сахаровым, Ельциным и другими? Что, если бы в 1987 или 1988 году он начал переговоры с прибалтийскими и другими республиками по поводу новой конституции для децентрализованной федерации? И что, если бы он в 1990 году назначил не реакционеров, а демократов в ключевые министерства и представил программу радикальной экономической реформы?

Горбачёв не желал слышать о таких вещах. Черняев говорит, что в последующие годы он тайно удалял фразу «социалистический выбор» из речей Горбачёва, но Михаил Сергеевич тайком ее вставлял обратно. Он остался верен не только идеям, но и партии. К концу 1989 года было ясно, что коммунистическая элита терпеть его не может. На пленарном заседании 1989 года, когда Горбачёв пригрозил уйти в отставку, по залу прошел театральный шепот: «Пора!» На другом пленуме в том же месяце, когда Горбачёв отверг требования применить силу против литовцев, опасаясь жертв среди гражданского населения, шепот вторил: «Хватит шантажировать! Нам та-а-ак страшно! Как раз пришло время уйти вам в отставку!»

Горбачёв объяснил свою упорную преданность, сказав, что партия все еще имеет право дать обратный ход перестройке. В июле 1990 года после того, как его грубо оскорбили провинциальные партийные работники, Горбачёв взорвался в присутствии Черняева:

«Корыстные сволочи, они не хотят ничего, кроме кормушки и власти…» Он ругался очень оскорбительно на них. Я ответил: «Черт с ними, Михаил Сергеевич. Вы — президент. Вы же видите, что это за партия. И пока вы останетесь во главе, вы будете ее заложником, ее постоянным козлом отпущения». Он ответил: «Ты знаешь, Толя, ты думаешь, я не вижу… Но ты должен меня понять, я не могу позволить этой паршивой бешеной собаке сбросить поводок. Если я это сделаю, все это огромное сооружение будет направлено против меня».

Со своей стороны Горбачёв принимал некоторую долю вины за неудавшуюся перестройку, а также обвинял и реакционных партийных лидеров. Но наиболее настойчиво он винил чрезмерный революционизм радикальных демократов и их лидера. С октября 1987 года Горбачёву казалось, что нападки московской интеллигенции относительно его нерасторопности исходят из уст самого Ельцина. Его критики, жаловался он, «затуманивают сознание людей», «сеют путаницу» и «бормочут, как Ельцин». В марте 1990 года, когда министр внутренних дел Вадим Бакатин, предложил провести дискуссию с демократами за круглым столом, Горбачёв отреагировал с презрением:

Похоже, министр в панике… Идея круглого стола — ерунда… Они не представляют из себя никого и ничего… Все они — политические негодяя… им нет доверия. И, конечно, никакого круглого стола!

Двадцать лет спустя Горбачёв все еще зол, он не смог сказать, что его самой большой ошибкой было то, что он не отправил Ельцина «послом в какую-нибудь банановую республику». Видимо, он имел в виду должность посла.

Во всех этих противоречивых сведениях есть доля истины. Читая о заигрывании Горбачёва с теми, кто позже его предаст, зная чем все закончится, иногда хочется встряхнуть и разбудить его. Тем не менее он прав, что по крайней мере до 1990 года «паршивая бешеная собака» могла наброситься на него, и, скорее всего, изменить его реформы. Несправедливо также говорить, что Горбачёв был в плену идеологии. Оставаясь верным идеям социализма, он растянул значение термина[17], как жевательную резинку, пока не появилось четкое содержание. Горбачёв также прав, что Ельцин и демократы ставили во главу угла другие цели, а не сохранение Союза. Своя точка зрения есть даже у критиков коммунизма. Горбачёв и его помощники намеренно искажали свои цели, чтобы получить согласие консерваторов политбюро. Яковлев позже хвастался своими обманами: «Условия требовали лукавства… кто-то должен был идти в огонь и убирать навоз. Без этого бы реформы в России не продвинулись». И Горбачёв был горд своими манипуляциями.

Однако все эти выводы построены лишь на том, что все пошло не так, как ожидалось, и совершенно не учитывают более важной мысли. Предательство, нерешительность, лицемерие и амбиции — все это довольно часто встречается в политике, но они редко приводят к краху государственного строя. Рассматривая экономические, политические и социологические доказательства двадцать лет спустя, можно все увидеть совершенно под другим углом.

Предательство, нерешительность, лицемерие и амбиции редко приводят к краху государственного строя.

Проще говоря, советский общественно-экономический строй умер в 1991 году, поскольку подавляющее большинство граждан потеряли веру в него и потому что командующие вооруженными силами не были готовы к кровопролитному перевороту и возвращению, хотя и временному, к сталинским репрессиям. А это было совсем близко. Некоторые генералы с радостью нажали на курок, но не были наказаны за это. Критика Ельцина в адрес советского лидера и его требования более глубоких реформ не были, по мнению Горбачёва, показухой мстительного эгоиста; они отражали общественное мнение. Поддержка коммунистического правления в 1990 году испарилась не из-за хронической неэффективности системы или бесчеловечности, а из-за сильнейшего кризиса на потребительском рынке, что вызвало страх распространения массового голода. Отказавшись от поддержки Горбачёва, граждане возложили свои надежды на новых лидеров (в первую очередь, на избранного российского президента), которые чувствовали доверие народа, а жалкие неудачи советского правительства дали им право определять политику. После этих многочисленных изменений в сознании советские лидеры могли осуществлять свои решения только с помощью силы. Однако глубина недовольства означала то, что даже военные генералы и начальники службы безопасности не могли быть уверены, что их приказам будут подчиняться.

Различные данные подтверждают этот факт. В 1988 году новые, социологические организации начали проводить типичный анкетный опрос советского и чаще всего российского населения. Самым профессиональным и широко уважаемым был Всесоюзный центр исследования общественного мнения (ВЦИОМ)[18] под руководством социолога Татьяны Заславской, а затем Юрия Левады. Хотя некоторые скептически относятся к качеству опросов, проведенных в Советском Союзе, по крайней мере с 1989 года неточности были не больше, чем в других странах (см. главу 7, более подробно затрагивающую данный вопрос).

Что показывали эти опросы? Было выяснено, до конца 1989 года коммунистическая партия и лично Горбачёв пользовались огромной поддержкой людей. Тем летом две трети респондентов считали, что партии народ доверяет, частично или в целом, и 56 % полагали — влияние ее ЦК должно увеличиться или остаться прежним, а это больше половины тех, кто был убежден в обратном. Личный рейтинг Горбачёва также чрезвычайно высок. В декабре 1989 года 52 % россиян полностью одобрили его действия, а еще 30 % — частично. В следующем месяце 59 % полностью или в некоторой степени уверены в удачном исходе перестройки. Поддерживать коммунистический строй было непопулярно, его идеи и идеалы, как иногда думают, были подорваны десятилетиями сталинских репрессий и экономической эффективностью. Еще в 1989 году большинство россиян все еще, казалось, обвиняли в проблемах страны коррупционеров и бюрократический менталитет, а не саму партию.

Но уже в следующем году поддержка Горбачёва и коммунизма рухнула. В феврале 1991 года доля российских респондентов, полностью одобряющих действия Горбачёва, с 52 % сократилась до 15 %. Параллельно рухнула и вера в партию. Количество тех, кто думал, что партия полностью или частично заслуживает доверия, в тот же период снизилось с 51 % до 26 %. Опасения возникли даже у членов партии. В 1988 году 18 тысяч человек покинули партию; в 1989 году 137 тысяч сдали свои партбилеты. В течение 1990-го и первой половины 1991-го, не меньше 4,2 миллиона коммунистов, почти четверть от общего количества, по имеющимся сведениям, вышли из партии.

Что случилось? Почему доверие граждан к партии и ее лидерам вдруг утратилось в 1990 году, оставаясь достаточно непоколебимым на протяжении первых разоблачительных лет гласности? Значение могут иметь несколько факторов, но один из них играет ключевую роль.

В 1990 году, впервые с начала перестройки, уровень жизни россиян резко снизился. В конце 1989 года те россияне, которые говорили, что в предыдущие два-три года материальное положение их семьи улучшилось, теперь утверждали, что оно ухудшилось. Но к декабрю 1990 года в четыре раза больше людей заметили ухудшение. 93 % опрошенных сказали, что продукты питания ухудшились в течение предыдущего года, и 92 % ответили то же самое о промышленных товарах.

Уже к лету потребительские бунты вспыхивали по всей стране. В Челябинске обозленные покупатели возле винного магазина разбили окна автобуса и взяли штурмом здание районного Совета. От Москвы до Свердловска курильщики бунтовали и грабили табачные киоски. Продажа товаров по карточкам к тому времени достигла «беспрецедентного масштаба в мирное время».

Испугавшись пустых полок в магазинах, россияне склонялись к радикальной экономической реформе, оставляя Горбачёва с его идеологическим мелочным педантизмом далеко позади. К осени 1990 года 73 % граждан поддержали приватизацию небольших магазинов, мастерских, домов быта, 87 % высказались за приватизацию сельхозугодий. К концу 1991 года, когда кризис усугубился, 74 % российских респондентов высказались в поддержку перехода к рыночной экономике; 33 % были за быстрый переход, 41 % — за постепенный, и лишь 11 % против него. После отставки Горбачёва россияне стали возлагать свои надежды на его самых ярых критиков. В декабре 1989 года только 27 % россиян полностью поддержали Ельцина. Но как только он начал высказывать свое недовольство в адрес руководителя страны, одобрил более радикальную экономическую реформу и стал отстаивать интересы бастующих шахтеров, в декабре количество поддержавших его граждан достигло 70 %. Когда весной 1991 года у людей спрашивали, Горбачёв или Ельцин ближе к народу[19], 59 % россиян выбрали Ельцина и лишь 16 % поддержали Горбачёва. К тому времени Ельцин был настолько близок к народу, что наступал ему на пятки.

Если это был экономический кризис, проявившийся в остром дефиците потребительских товаров, подорвавший авторитет партии и Горбачёва в 1990 году, то что спровоцировало потребительский дефицит? Хроническая неэффективность центрального советского планирования? Однако если дефицит можно объяснить медленным снижением объемов производства, то кризис, разразившийся в конце 1980-х годов, объяснить сложно, поскольку причины были разнимы и сыграло роль их сочетание. Существовали четыре основные причины. Во-первых, сильно подорвали советскую экономику изменения уровня мировых цен на сырье. Поскольку в сельском хозяйстве был застойный период, чтобы прокормить население, Москва ввозила зерно, расплачиваясь за него долларами, полученными за экспорт нефти и природного газа. Однако в период с 1980 по 1989 год цены на нефть упали более чем на 50 %. Хуже того, цены на зерно выросли на 56 % только за период с 1987 по 1989 год. Отчаявшись импортировать продовольствие за доллары, Горбачёв заимствовал деньги в западных банках, увеличив тем самым внешний долг страны с 29 миллиардов долларов в 1985 году до 97 миллиардов в конце 1991 года и погубив рейтинг кредитоспособности страны. К 1990 году немецкие банки будут давать ссуды Москве только с полной гарантией от немецкого правительства.

Во-вторых, как только Горбачёв предоставил европейским странам-спутникам свободу, структура принудительной торговли между коммунистическими странами разрушилась. Хотя Россия в конечном итоге получила выгоду — она обеспечивала энергией Восточную Европу за долю мировой цены и платила по завышенным ценам за оборудование, — немедленным эффектом был резкий крах в торговле.

В-третьих, в России перестройка уничтожила механизм централизованной координации торговли, прежде чем рынки могли заполнить этот пробел. Как только предприятия получили свободу выбора, что производить, никто не мог больше полагаться на своих прежних поставщиков. Частичные реформы оставили лазейки для быстро соображающих, как воспользоваться миллионами долларов. Кооперативы свободно устанавливали собственные цены, могли получить огромные скидки, закупая дешевле материалы на государственных предприятиях и продавая их на рынке. Децентрализованная власть местных органов самоуправления породила, по словам экономического советника Ельцина Егора Гайдара, «вакханалию местной защиты», так как региональные популисты заблокировали поставку товаров за пределы своих регионов, отреагировав так на дефицит.

Потребительские бунты вспыхивали по всей стране.

В-четвертых, еще более разрушительной была бесхозяйственность властей в сфере финансово-бюджетной и кредитно-денежной политики. Рабочим позволили избирать своих руководителей, что выразилось в подъеме зарплаты, которую государство вынуждено было субсидировать. В 1989 году бюджетный дефицит достиг 12 % ВВП. К 1991 году он уже оценивался в 30 %. Для финансирования всего этого правительство просто потратило накопленные сбережения населения, не имея средств на то, чтобы их выплатить. Оно брало ссуды в банках, а в 1991 году просто присвоило 6 миллиардов долларов с валютных счетов граждан и фирм во «Внешэкономбанке», включая личные гонорары Горбачёва от книг, скорее всего, без его ведома. Все чаще и чаще правительство включало печатный станок. Сумма наличных денег, находящихся в обращении, удвоилась в период с конца 1985 года до конца 1990 года, а затем снова удвоилась в первые девять месяцев 1991 года.

В условиях фиксированных цен этот поток рублей усугубил дефицит потребительских товаров. Так как денег было слишком много, а товаров слишком мало, полки магазинов опустели. В апреле 1991 года лишь 12 % россиян заявили, что видели мясо в магазинах, 6 % видели муку или растительное масло, 3 % — одежду для взрослых. Даже повсеместно распространенные продовольственные талоны редко отоваривались: только 14 % опрошенных сказали, что могли свободно обменивать свои талоны на товары. Были ужасные очереди. Средняя городская семья проводила почти 12 часов в неделю в очередях за покупками. В 1991 году правительства республик, во главе с ельцинской Россией, начали сокращать переводы налоговых поступлений в центр. К середине того же года советское государство, по сути, стало банкротом.

Короче говоря, причиной краха советской экономической системы и отказа общества от коммунизма была не присущая центральному планированию неэффективность, а сочетание сложных внешних условий — падения цен на нефть и краха в торговле — с ошибочными реформами, которые подорвали согласованность, привели к обесцениванию рубля и опустошили магазины, лишив граждан жизненно важных товаров. Можно ли было этого избежать? В период с 1985 по 1987 год, вероятнее всего, установилась стабильная ситуация. Если бы в ответ на резкое падение цен на нефть советские лидеры сократили инвестирование и расходы на импортное оборудование и подняли цены, увеличив тем самым доходы и избежав гораздо большего денежного дефицита, который тогда существовал, они могли бы получить некоторую передышку. Такие меры не пользовались популярностью, но в то время власти имели средства для контролирования протеста. После стабилизации они могли бы упорядочить механизм планирования или даже перейти к свободным рыночным отношениям в более благоприятных макроэкономических условиях, аналогичных тем, что наблюдались в большинстве стран Восточной Европы.

Горбачёва неоднократно предупреждали о надвигающемся макроэкономическом взрыве. Его помощники постоянно призывали его провести ценовую и денежную реформу: Рыжков — в апреле 1987 года, Медведев — в августе 1987-го, Лигачёв — в январе 1990-го. Рыжков считает самой большой ошибкой то, что не настоял на своем. Горбачёв обычно отвечал, что еще слишком рано. Когда же весной 1989 года государственный секретарь США Джеймс Бейкер поднял этот вопрос, Горбачёв ответил, что в стране «с момента последней реформы цен прошло около двадцати лет», поэтому «еще два-три года ничего не решат». Дело по восстановлению макроэкономической стабильности в намного худших условиях было оставлено преемнику Горбачёва.

К 1988–1989 годам было уже слишком поздно стабилизировать экономику без серьезных разрушений. Если бы в конце 1990 года Горбачёв и Ельцин объединили свои усилия в реализации программы «500 дней», сопровождающий либерализацию шок, возможно, был бы менее болезненным. Если бы тогда цены стали свободными, то их начальный скачок был бы меньше. Но политические последствия оказались бы одинаковыми. Горбачёв и Ельцин вместе бы столкнулись с выплеснувшимся недовольством, с которым позже Ельцин столкнулся в одиночку. Или августовский путч 1991 года мог бы случиться раньше и иметь прямо противоположный результат, но все равно он спровоцировал бы распад Союза.

Августовский путч все равно спровоцировал бы распад Союза.

Дефицит потребительских товаров и тяжелая жизнь общества не всегда приводят к падению режимов. Все зависит от ожиданий людей, от организаторской способности протестующих и особенно от умения и готовности руководства применять силу. Возможно, самый странный аспект развала Советского Союза — неспособность военных его предотвратить. В 1985 году советская армия была крупнейшей в мире и состояла из шести миллионов человек, включая силы КГБ и МВД, а также флот и воздушные силы. Советский Союз мог похвастаться 7 000 генералов и адмиралов. Реформы Горбачёва подорвали престиж и профессиональные интересы военных, среди которых его реформы были абсолютно непопулярны. С 1989 года Горбачёв урезал затраты на нужды военного производства на 30 %. Он без боя отказался от восточных стран-спутников. Не стал наносить сильный удар против прибалтийских сепаратистов. «Армия больше не с вами», — кричал на Горбачёва во время встречи в ноябре 1990 года полковник Виктор Алкснис, сторонник жесткого курса. Но генералы до августа 1991 года никуда не вмешивались, и только потом, во время путча — беспорядочного и противоречивого, армия выступила, правда она только издали напоминала армию.

Почему не последовало контратаки? Традиция строгого подчинения советских военных гражданскому руководству изначально поставила барьер. Обеспокоенность тем, что, вступив в политику, армия может потерять престиж и сплоченность, возможно, перевесила страх потерять профессиональные и геополитические интересы. Тогда, в самой непреднамеренной манере, политический флирт и сомнения Горбачёва относительно планов по применению силы то развеивались, то в последнюю минуту вновь появлялись. Быть может, он настолько не знал, как поступить, и подорвал мощь военных, что они потеряли способность действовать. В такие моменты, как в конце 1990 года, сторонники жесткой политики, возможно, искренне верили, что Горбачёв склонялся к введению военного положения.

Даже 18 августа заговорщики думали, что, возможно, Горбачёв присоединится к их перевороту. Странные, безжизненные, деморализующие, отмененные операции в Вильнюсе и других местах могли настроить систему против преторианского вмешательства. Офицеры низших рангов наблюдали, как их коллеги становились козлами отпущения каждый раз, когда применялась сила против граждан.

Тогда были личные разногласия между сторонниками жесткого курса, им не хватало харизматичного лидера. Как стало ясно в ходе переворота, реакционеры, которых продвигал Горбачёв — Крючков, Пуго, Павлов, Яковлев, даже Язов, — не пользовались особым уважением в собственных организациях, не говоря уже о стране. Они даже терпеть не могли друг друга. Язов смеялся над своими коллегами-конспираторами, об этом ему напомнила его жена, когда тот вступил в их ряды. К Янаеву и Павлову, которых Язов однажды назвал «пьяными проститутками», относились как к шутам. Уровень взаимного недоверия зашкаливал. Во время переворота КГБ даже прослушивал разговоры «своего» вице-президента Янаева. Попытка навязать военное правительство угрожала расколом в вооруженных силах. Если бы путч не закончился, он мог бы перерасти в гражданскую войну. Командующий ВВС Шапошников признается: был готов отправлять самолеты на бомбардировку Кремля, если бы заговорщики приказали войскам штурмовать Белый дом. Сделал бы это Шапошников или нет, Язов знал бы уже через день, что офицеры сопротивлялись или даже не подчинялись приказу.

Еще одной причиной осторожности вооруженных сил был тот мрак, в котором им пришлось бы жить после военного переворота. Они не представляли, как остановить падение экономики. Даже если бы им это удалось: закупка зерна и кредиты с Запада, несомненно, остановили разруху. Но что дальше? В августе 1991 года, чтобы приобрести общественную поддержку, путчисты хотели заполнить товары продуктами, но стратегический резерв армии мог прокормить лишь саму армию в течение нескольких дней. Уильям Одом спросил советского генерал-лейтенанта Леонида Ивашова, почему он и его коллеги не вмешались в попытки свержения Горбачёва до августа 1991 года. «Мы пытались, — ответил Ивашов, — но у нас не было лидера. Мы просили Язова вести переворот, но он постоянно спрашивал, что мы будем делать с властью, если захватим ее.» Это не простой вопрос.

С 1990 года армия вынуждена была бороться с вероятным сопротивлением Ельцина и российского правительства. Особенно в 1991 году, трудности усилились из-за коварных планов Ельцина построить собственную базу поддержки в рамках вооруженных сил. Он получил разрешение на размещение штаба из двадцати человек в здании Лубянки — центра российского КГБ. За несколько месяцев до переворота Ельцин посетил Тульскую воздушно-десантную дивизию, где обедал с командиром Павлом Грачёвым, который позже сыграет решающую роль в августовские дни.

Сам по себе переворот озадачил многих наблюдателей. Александр Лебедь, направленный с батальоном «защищать Верховный Совет», был настолько потрясен хаосом и импровизацией, что подумал о нелепой провокации. Для бывшего польского лидера генерала Ярузельского, который знал кое-что о переворотах, действие оказалось «чрезвычайно дилетантским». С военной точки зрения операции, необходимые для наведения порядка в стране, не представляют особых проблем. Закаленные в боях афганские ветераны КГБ и войска спецназа участвовали в таких действиях много раз. Виктор Карпухин, командир группы «А» (или, как ее называют, «Альфа») 7-го подразделения КГБ СССР, позже сказал, что его люди проникли в Белый дом и могут застрелить Ельцина в любой момент. Баррикады на улице, сказал Карпухин, были «как игрушки», которые раздавили «не больше чем за пятнадцать минут». Два года спустя во время кризиса 1993 года потребовалось всего несколько танков, чтобы выгнать из Белого дома группу неповинующихся депутатов Верховного Совета.

Фактическое осуществление переворота — это совсем другая история. Заговорщики развернули войска КГБ в лесу в окрестностях дачи Ельцина, но, видимо, распоряжения об его аресте не было[20]. Позже они не перекрыли водопровод, не отключили электричество, не перерезали телефонные провода в Белом доме и даже не оцепили его, как требовалось. Журналисты могли свободно туда входить и выходить. Даже Диана Сойер, американская телевизионная журналистка, появилась в кабинете Ельцина, чтобы записать шаблонное интервью. Путчисты использовали телевидение до смешного некомпетентно. Их пресс-конференция в первый же день показала шайку нерешительных бюрократов, которые были не в состоянии запугать даже журналистов, задающих наводящие вопросы и громко смеющихся над их ложью. В вечерних новостях советский телеканал показывал кадры, как Ельцин стоял на танке и осуждал переворот. Направленные в Москву танки вежливо останавливались на светофорах. Генерал Лебедь обнаружил, что в министерстве обороны никто даже плана предполагаемого штурма Белого дома не составил. Заместитель министра спросил, может ли Лебедь набросать эскиз плана, и был очень раздражен, когда тот спросил, какие войска можно задействовать.

Если кофе невкусный, скорее всего, это потому, что на самом деле это чай. Лучшее объяснение такой очевидной путаницы заключалось в том, что изначально военный переворот не задумывался как военный переворот. Заговорщики надеялись на поддержку Горбачёва или, по крайней мере, на его молчаливое соучастие. Они думали, что общество, устав от хаоса и разочаровавшись в Горбачёве, начнет митинговать вместе с ними. Они не арестовали Ельцина, ожидая, что он дискредитирует себя своими выступлениями; они могли вполне легитимно арестовать его позже за нарушение закона о чрезвычайном положении. Они также могли надеяться на то, что неприязнь Ельцина к Горбачёву окажется сильнее его отвращения к путчистам. Заговорщики намерены были легализовать свою деятельность по захвату Верховного Совета СССР, чтобы ратифицировать передачу президентских полномочий вице-президенту Янаеву. Только на следующий день они действительно поняли, что, скорее всего, они не получат и 2/3 необходимых голосов. Этот план был выбран для того, чтобы запугать оппонентов, расставить танки на улице и постепенно изгнать радикальных демократов из власти. Что-то подобное происходило в Праге в 1968 году, поэтому такой план не был бредом для СССР. Большая часть страны не встала на сторону Горбачёва или Ельцина. Одно из обещаний путчистов — обеспечить всех городских жителей участками земли под дачи — было очень популярным. В первый же день в стране не было существенных демонстраций или забастовок. Лидеры переворота думали, что они побеждают.

Когда через несколько дней маршал Язов в изоляторе получил возможность слушать радио, он был потрясен тем, насколько неправильно он истолковал общественное мнение:

Понял, как я был далек от народа. Сформированное мнение о развале государства, о нищете — я полагал, что это разделяет народ. Нет, народ не принял нашего Обращения. Народ политизирован, почувствовал свободу, а мы полагали совершенно обратное. Я стал игрушкой в руках политиканов!

К середине следующего дня наиболее легкий вариант уже не казался жизнеспособным. Лидеры переворота теряли инициативу. Теперь они вынуждены были арестовать Ельцина, чтобы убедить общественность в том, что у них все под контролем. Но оборона Белого дома была невозможной без значительного кровопролития. В этот момент переворот наткнулся на сопротивление, или, скорее всего, на тактику проволочек от некоторых во втором и третьем военных эшелонах.

Генерал Павел Грачёв, командующий войсками ВВС, «лавировал между руководством армии и правительством России», как он выразился, когда Ельцин позвонил ему со своей дачи в первое же утро. После обеда на следующий день он и Шапошников решили, что не будут выполнять приказы штурмовать Белый дом, если такие приказы поступят, то же самое решил делать и генерал Борис Громов, заместитель министра внутренних дел Пуго. В подразделении КГБ «Альфа» Карпухин был готов к получению приказа о нападении. Но его люди были встревожены, возможно, потому, что они предвидели большие жертвы среди гражданского населения, возможно, потому, что сами могли понести огромные потери от вооруженных защитников. Когда Карпухин попросил своего командира пойти и все войска проинформировать лично, его отстранили от командования.

Почему сопротивлялся второй эшелон? В каком-то смысле переворот был просто следующим раундом в покере с высокими ставками. Каждый офицер вынужден был гадать каждую минуту, кто победит, и ставил себя на место победителя. Неорганизованность и очевидная некомпетентность лидеров делали их проигравшими. На пресс-конференции дрожащие руки Янаева выдавали его нервозность, а хаос, который такие офицеры, как Лебедь, увидели в министерстве обороны, вызывал сомнения. Генералы боялись, что руководство еще раз сделает их козлами отпущения, если операция окажется непопулярной.

Путчисты все еще могли найти средство для выполнения грязной работы. Генерал Варенников, зачинщик операции в Вильнюсе, будучи на месте Язова, даже не дрогнул бы. «Они были слишком наивными, — сказал он о лидерах переворота, — недостаточно решительными». Но Язов, понимая степень потенциального кровопролития и вероятность раскола армии, приказал своим войскам отступать. Он, должно быть, задавался вопросом, почему не привлек внимание Ивашова к своему вопросу. Какой безнадежный беспорядок увидели путчисты на следующий день после того, как сопротивление Ельцина было подавлено. Кровь на улицах, полный развал экономики, пустые полки магазинов, ненависть большей части населения, и чтобы противостоять всему этому с хунтой ничтожеств — дрожащим Янаевым, бредящим Павловым, хитрым Крючковым и кровожадным Варенниковым! «Я старый дурак», — сказал Язов.

Колумб

После отставки Горбачёва его помощники и соперники вспоминали и пересказывали мельчайшие детали его почти семилетнего правления. Из всего потока мнений складывается такой его образ: одновременно вдохновляющий и надоедливый человек, умеющий выражать свои мысли и вспыльчивый, общительный, но не умеющий заводить друзей; это образ трудоголика с цепким умом, расчетливого, склонного к пустяковой зависти. Но несмотря на все перечисленные недостатки, у этой личности были искренне благие намерения. Возможно, он был неисправимо бестолковым, как в случае со стариком из Норильска, когда тот пожаловался, что на улице, где играют дети, много лет лежат опасные отходы. А Горбачёв ответил, что нужно «дать властям хорошую взбучку». Но он хотел лучшего для своей страны.

И хотя Горбачев заигрывал со сторонниками жесткого курса, он неоднократно отказывался от применения силы. На самом деле он просто не понимал. «Они говорят, что нам нужно стучать кулаками, — однажды сказал он помощникам, демонстративно сжав кулаки. — В общем-то мы могли бы это сделать. Я не думал, что мы этого не коснемся». «Я никогда не боялся его, даже когда он кричал, — писал Виталий Коротич, редактор известного передового журнала „Огонек“, — потому что его крик не был криком жестокого и всемогущего человека. Я всегда пытался понять, что означает его крик, почему по сценарию он начинал кричать именно в этот момент». Коротич рассматривал большую часть публичной брани как блестяще выполненное действо для успокоения культурных консерваторов в политбюро. Взглянув на либерального лидера политбюро Александра Яковлева в ходе одного из таких выпадов, он увидел, что его глаза были спокойны, как будто он наблюдал «телевизионное повторение игры, исход которой он уже знал».

Как хороший капитан Горбачёв до конца остался на своем корабле. Лавируя между правыми и левыми, он гордился своим умением обходить отмели и до последнего не заметил, где его подхватило течением, а потом стало уже поздно. Он думал, что пунктом назначения будет гуманная форма социализма. Но двигаясь все дальше и дальше, понял, что, открыв путь к рыночной экономике и многопартийной демократии, сам разрушает систему, которую собирался сохранить. Если бы он покинул коммунистический корабль раньше, не было бы разрушений такого масштаба. Для экономиста Николая Петракова Горбачёв был Кристофором Колумбом, «открывшим Америку, но до конца своих дней считающим, что это Индия. Как и Колумб, Горбачёв сделал что-то чудесное, но только потом узнал, что это было на самом деле». В процессе он состарился. Коротич сказал:

Не слишком сильно с каждым годом, но с каждым месяцем его пребывания у власти комсомольский задор, намерение возвеличивания покидали его, а боль внутри возрастала, постепенно превращая Горбачёва в еще более жесткого и самоотверженного. Мне казалось, он испытывал удовлетворение прославленного спортсмена, думающего о том, как достичь еще лучшего результата. Таким образом, американский футболист мчался во весь дух, зная, что его остановят и это будет болезненная остановка: мощный защитник уже на его пути. Но следующая схватка уже будет ближе к противнику; возможно, по пути к нему его еще не раз собьют с ног.

Игру пришлось закончить. Будущий мэр Москвы Юрий Лужков посетил Горбачёва в Кремле сразу после августовского переворота и заметил, что он потерял свое прежнее очарование — ту скрытую и дьявольскую жизнерадостность, которая ранее скрывалась за каждой фразой и служила подтекстом в каждом разговоре, пресекала все возражения собеседника.

В конце концов имя Горбачёва, стало скорее фирменным знаком: узнаваемое яркое родимое пятно стало мелькать в рекламе ресторанов «Пицца Хат» и дома моды Луи Виттона. Он стал вести обычную жизнь знаменитости: сыграл яркие эпизодические роли в паре фильмов, занялся благотворительной деятельностью, возглавил свой личный фонд, написал мемуары, опубликовал обозревательские статьи. Вопреки советам своей жены Раисы и других людей он баллотировался на пост президента России в 1996 году, вытерпел нападки злобно настроенных оппонентов и получил 0,5 % голосов. И в становившихся все длиннее перерывах между интервью и путешествиями у него было время неоднократно в мыслях переиграть историю.

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги История России. От Горбачева до Путина и Медведева предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

1

правил советским кораблем государства: мореходная метафора была одной из любимых метафор Горбачёва.

2

принялся возрождать унаследованный коммунистический строй: хотя и то и другое, очевидно, связано между собой, судьбу политической и экономической системы СССР следует отличать от вопроса о территориальной целостности государства. Я вернусь к последнему в главе 5.

3

улица Куйбышева: названа в честь революционного большевика и члена политбюро Валериана Куйбышева; позднее улица стала называться Ильинка.

4

глухой провинции: Вячеслав Молотов, революционный товарищ Сталина и министр иностранных дел, в 1957 году был назначен новым послом СССР в Монголии.

5

«равнодушие к роскоши»: характеристика Георгия Арбатова, директора института США и Канады, доверенное лицо Андропова.

6

выросли в его тени: в список входят Георгий Арбатов, Николай Рыжков, Егор Лигачёв, Горбачёв, а также Олег Калугин, Георгий Шахназаров и Александр Бовин. Удивительно, что многие люди с гораздо более либеральными наклонностями, восхищались убежденным коммунистом и главой КГБ Андроповым и говорили что-то о нехватке талантов у остальных членов политбюро. Андропов также продвинул тех, кто позже выступал против реформ, таких как Владимир Крючков, Николай Рыжков и Егор Лигачёв, которые сначала поддержали реформы, а позже стали считать, что Горбачёв зашел слишком далеко.

7

сильно напившись накануне вечером: официальная причина смерти — сердечная недостаточность. Более подробное описание, как сообщается, Горбачёв передал своему помощнику Валерию Болдину. Но Болдин не может быть надежным свидетелем по всем вопросам, хотя зачем ему все выдумывать.

8

«встретил Брежнева на железнодорожной платформе»: будущий главный соперник Горбачёва, Борис Ельцин, а затем партийный руководитель Свердловской области был менее опытным, чтобы встречать Брежнева из одной из его поездок на поезде. Ельцин стоял с цветами на платформе в ночь на 29 марта 1978 года только для того, чтобы понаблюдать, как поезд Брежнева ускорил ход, не останавливаясь на станции.

9

«Ястребы» — сторонники жесткого курса в политике; политические деятели, выступающие за применение силы. — Примеч. пер.

10

не удалось получить гарантированные обязательства: по мнению Д. Мэтлока, посла США в Москве с 1987 по 1991 год, западные лидеры, вероятно, согласились дать письменное обещание не расширять НАТО дальше в обмен на согласие СССР на воссоединение Германии (комментарии Совета Лос-Анджелеса по международным делам, 19 ноября 2007 года). Горбачев согласился на устные гарантии, которые позднее переосмыслил.

11

непродуктивные предприятия: даже в 1998 году, после того как, возможно, 30 % этих промышленных предприятий были закрыты, западные исследования показали, что 25 % промышленного потенциала России имело «в настоящее время скользящую скалу или устаревшие активы, которые все еще работают и полностью укомплектованы, но вынуждены быть закрытыми» (В. Палмед и Б. Льюис, Unlocking Economic Growth in Russia).

12

по слова очевидца, его лицо побагровело от гнева: очевидец — Болдин, на тот момент он вряд ли был в хороших отношениях с Горбачёвым, предав его в августе 1991 года, так что, возможно, он преувеличивает. Тем не менее о силе гнева Горбачёва можно судить по его словам в официальной стенограмме, а также по словам других участников.

13

«Я собираюсь двигаться по кругу»: из контекста не ясно, является ли этот ответ насмешливым или выражает самоиронию. Помощник Горбачёва Болдин незабываемо характеризует стиль Горбачёва как «два шага вперед, три в сторону и один шаг назад».

14

захватили городское телевидение и радиостанции: уже в апреле 1989 года советские войска жестоко избили мирных демонстрантов, которые заняли центральную площадь Тбилиси в Грузии, в результате чего погибли 19 человек (см. главу 5).

15

«Вы — военный, возьмите власть в свои руки»: Евгений Шапошников, «Выбор». Шапошников не включал этот инцидент в первое издание своих мемуаров, но повторил его в нескольких случаях. Когда ученый спросил Горбачёва об этом в 2002 году, тот «отрицал, что он на самом деле предлагал введение военного положения в ноябре 1991 года», но признал, что «действительно рассматривал ряд вариантов, включая применение силы», когда подошло время роспуска Советского Союза.

16

Советские специалисты были уверены: научный советник Горбачёва Роальд Сагдеев по имеющимся сообщениям смеялся над идеей СССР попытаться построить свою собственную ПРО.

17

растянул значение термина: его представление о социалистической идее, по словам бывшего посла США Джека Мэтлока, было «настолько общим и расплывчатым, что не поддается точному описанию».

18

Всесоюзный центр исследования общественного мнения: он позже изменил свое название на Всероссийский центр изучения общественного мнения. Часть сотрудников затем организовала «Левада-Центр».

19

ближе к народу: Горбачёв позже принимает эту интерпретацию восхождения Ельцина. «Если бы мы не сделали основных ошибок, не позволили бы образоваться пропасти между покупательной способностью и поставками в магазины, спровоцировавшей этот массовый дефицит, тогда бы не появились эти авантюристы, в том числе Ельцин, — сказал он в интервью 2001 года. — Ельцин в основном — результат, тенденция».

20

распоряжения об его аресте не было: эта версия выдвинута российскими прокурорами В. Степанковым и Е. Лисовым. Другие точки зрения (например, А. Коржакова и В. Бакатина) состоят в том, что был отдан приказ, но некоторые члены подразделения КГБ отказались его выполнить. Ельцин в своих мемуарах говорит, что был отдан приказ, но затем Крючков его быстро отменил.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я