Страх и отвращение предвыборной гонки – 72

Хантер С. Томпсон, 1973

В качестве корреспондента журнала Rolling Stone Хантер Томпсон сопровождал кандидатов в президенты 1972 года в ходе их предвыборных кампаний, наблюдая за накалом страстей политической борьбы и ведя «репортаж из самого сердца урагана». В итоге родилась книга, ставшая классикой гонзо-журналистики. С одной стороны, это рассказ о механизмах политической борьбы, а с другой – впечатляющая история самого драматичного периода в современной истории США, в течение которого произошло сразу несколько громких политических убийств: президента Джона Кеннеди, его брата Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. После убийства Кеннеди-младшего, кандидата от Демократической партии на выборах 1968 года, президентом США стал республиканец Ричард Никсон. Следующие выборы должны были показать, победит ли на этот раз кандидат от прогрессивной части американского общества, выступавшей против войны во Вьетнаме и расовой сегрегации. Ирония, горечь, ярость автора смешиваются на страницах этой книги в коктейль убойной силы.

Январь

Полная безнадега… Профи высмеивают молодых избирателей… Свежее мясо для парней из задней комнаты… «Смерть надежды» и угасающие ожидания… Очередной крестовый поход Маккарти?.. Джон Линдси?.. Тухлое воскресение из мертвых Хьюберта Хамфри… Насилие в ложе для прессы и рейс TWA^[13]… Кто такой Большой Эд и почему все к нему подкатывают?..

Спорных вопросов хватает. Чего нет, так это общественного интереса к ним. Возможно, нет и надежды. Крушение надежд — вот что было бы ужасно. Чернокожее население никогда не было циничным по отношению к своей стране. Однако разговоры, которые теперь можно услышать среди молодых обитателей южной стороны Чикаго, Гарлема или Бедфорд — Стайвесанта, свидетельствуют о зарождающемся цинизме. В свете того, что делает правительство, можно было бы ожидать от молодых чернокожих утраты веры во властные элиты, но здесь видно что-то другое — холодное безразличие, отдаление человека от человека. То, что вы слышите и видите, не гнев, не ярость, а угасание ожиданий.

Д. Брукнер, 6 января 1972 года, L. A. Times

Cтатья Брукнера посвящена настроениям молодых чернокожих, но, если не вчитываться внимательно, этот нюанс запросто можно упустить. Ведь среди молодых белых царят примерно такие же настроения, несмотря на вал активно финансируемых публикаций о потенциально массовом «голосе молодых избирателей»^[14].

Двадцать пять или около того миллионов новых избирателей в возрасте от 18 до 25 лет, собирающихся голосовать, возможно, впервые в жизни, предположительно держат судьбу нации в своих энергичных молодых руках. По словам людей, утверждающих, что говорят от их имени, их «голос» достаточно мощен, чтобы вышвырнуть Никсона из его кабинета. Хьюберт Хамфри в 1968-м проиграл 499 704 голоса — крохотный процент от того, чем может оказаться в 1972 году «голос молодых».

Но не так уж много людей в Вашингтоне — даже среди кандидатов — воспринимают это всерьез. Они полагают, что молодые люди, которые будут в 1972-м голосовать в первый раз, разделятся в своих предпочтениях более или менее так же, как их родители, и появление 25 млн потенциальных новых избирателей означает лишь то, что эта огромная людская масса будет поглощена все той же старой системой… Просто очередная большая волна новых переселенцев, которые пока еще не знают, что к чему, но будут вынуждены быстро всему научиться, — так о чем беспокоиться?

Действительно, о чем? Подонки, которые так считают, возможно, снова окажутся правы, но на этот раз над этим стоит подумать, пусть даже за их правотой стоят неверные резоны. Почти все политики и представители прессы, которые низводят до нуля «так называемый голос молодых» как движущую силу на выборах 1972-го, оправдывают это свое отношение, уныло осуждая поколение «детей».

«Как много их вообще зарегистрируется? — вопрошают они. — И даже если предположить, что треть потенциальных избирателей может зарегистрироваться, многие ли из них на самом деле пойдут на участки и проголосуют?»

Каждый раз подразумевается, что угроза «голоса молодых» — это просто производящий много шума «бумажный тигр». Конечно, некоторые из этих детей придут голосовать, говорят они, но, судя по всему, таких будет не больше 10 процентов. Это, в первую очередь, студенты колледжей, а остальные 90 процентов составят военные, безработные, живущие на пособие, и работающие — пришедшие на свои первые рабочие места, сидящие на зарплатах, только что женившиеся. Старина, эти люди уже угодили в ловушку так же, как и их родители.

В этом заключаются их доводы… И, наверное, уже сейчас можно с уверенностью сказать, что в Вашингтоне нет ни одного кандидата в президенты, гуру СМИ или мастера закулисной политики, который искренне верит в то, что «голос молодых» окажет заметное влияние на исход президентской кампании 1972 года.

«Эти дети выключены из политики, — говорят они. — Большинство из них не желает даже и слышать об этом. Все, что они хотят делать, — это валяться на кроватях с водяным матрацем и курить эту проклятую марихуану…» И между нами говоря, Фред, возможно, это и к лучшему…

Среди полудюжины влиятельных вашингтонских организаций, утверждающих, что они говорят от имени «молодых избирателей», единственная, у кого действительно есть мускулы, — это Национальная ассоциация студенческих советов. В прошлом месяце она провела Чрезвычайную конференцию молодых избирателей в Чикаго, а затем вернула себе прежние позиции в округе Колумбия, собрав пресс-конференцию в здании старого сената, где объявила о созыве Национального молодежного собрания.

Как сказал 26-летний Дуэйн Дрейпер, главный организатор, идея заключалась в том, чтобы ввести студенческих активистов во власть на местном уровне в каждом штате и таким образом получить возможность влиять на ход выборов.

Эта пресс-конференция собрала уйму народу. От Государственной службы телевещания прибыл Эдвард Mорган, одетый в щегольской плащ от London Fog и покручивающий черный зонтик. От New York Times приехала какая-то женщина. Washington Post тоже был представлен каким-то писакой, а остальные национальные издания прислали тех же самых людей, которых они обычно отправляют на все мероприятия, проходящие в этой выгребной яме — Вашингтоне.

Как всегда, «пишущая братия» стояла или сидела скромным полукругом позади ряда телекамер кабельных каналов, в то время как Дрейпер и его наставник, сенатор Фред Харрис из Оклахомы, сидели за столом и объясняли, что успех встречи в Чикаго сдвинул с мертвой точки вопрос «голоса молодых» и вывел его на линию старта. Харрис почти не говорил; он просто сидел там и смотрел, словно Джонни Кэш, в то время как Дрейпер, бывший президент студсовета Оклахомского университета, рассказывал пресыщенной прессе, что «голос молодых» станет важным и, возможно, даже решающим на выборах этого года.

Я опоздал минут на десять и, когда подошло время спрашивать, задал тот же самый вопрос, что и Элларду Лоуэнстейну на такой же пресс-конференции в Чикаго: будет ли Молодежное собрание поддерживать Хьюберта Хамфри, если тот станет кандидатом от Демократической партии?

Лоуэнстейн тогда отказался отвечать, заявив: «Мы будем форсировать эту переправу, если подойдем к ней». Но в Вашингтоне Дрейпер ответил: «Да», — голос молодых может поддержать Хьюберта, если он «займет правильные позиции».

— А как насчет Джексона? — спросил я.

Последовала пауза… Но в конце концов Дрейпер заявил, что Национальное молодежное собрание может также поддержать и Джексона, «если он проявит себя».

— Проявит себя в чем? — решил уточнить я.

К этому времени я чувствовал себя так, словно сидел там совершенно голый и оттого внушал подозрения. Мой наряд и поведение в целом по вашингтонским стандартам никуда не годятся. В этом городе не принято носить «левисы», и если ты появляешься где-то в джинсах, тебя принимают за обслугу или курьера. Тем более на пресс-конференциях высокого уровня, где любое отклонение от стандартного журналистского дресс-кода считается грубым и, возможно, даже опасным нарушением.

В Вашингтоне все журналисты одеваются, как банковские служащие и как люди, у которых нет проблем. Специалисты по работе с прессой мистера Никсона, например, сразу дали мне понять, что журналистская аккредитация в Белый дом мне не светит. Когда я позвонил в первый раз, мне сказали, что они «никогда не слышали о Rolling Stone».

— Катящийся что? — переспросила женщина.

— А вы спросите у кого-нибудь помоложе вас, — сказал я.

— Спасибо, — прошипела она. — Я так и поступлю.

Следующим препятствием на моем пути стал заместитель пресс-секретаря Белого дома, безликий голос по имени Джеральд Уоррен, заявивший, что Катящемуся-Куда-Бы-То-Ни-Было не нужна журналистская аккредитация в Белый дом, несмотря на тот факт, что до того ее без хлопот получили всевозможные странные издания, в том числе студенческие газетки типа Hatchet Университета Джорджа Вашингтона.

Единственные люди, которые, судя по всему, по-настоящему заинтересованы в выборах-72, — это фактические их участники — кандидаты, их оплачиваемый персонал, тысячи журналистов, телевизионщики и других связанные с медиа шустрилы, которые проведут большую часть этого года вместе, изо всех сил раскручивая кампанию… И, конечно, всевозможные спонсоры — «денежные мешки» на языке нынешних политиков, — которые собираются изрядно погреть руки по меньшей мере ближайшие четыре года, если сумеют пропихнуть своего человека за финишную черту на волосок впереди остальных.

Все, что связано с «денежными мешками», — по-прежнему один из самых волнующих моментов президентской кампании, но даже здесь напряженность постепенно идет на спад — в первую очередь потому, что большинство действительно серьезных спонсоров еще несколько лет назад поняли: банк можно сорвать, «помогая» сразу двум кандидатам, а не одному, даже если при этом пойдешь под откос с тем из них, кто окажется неудачником.

В 1972 году этой тактики, вероятно, будет придерживаться и миссис Релла Фактор — бывшая жена Джейка-парикмахера^[15] и главный спонсор кампании Хьюберта Хамфри в 1968-м. В прошлый раз она не получила прибыли от своих вложений. Но в этом году, используя новый метод, может купить дружбу двух, трех или даже четырех кандидатов в президенты по той же цене, предусмотрительно сделав инвестиции в Хьюберта, Никсона, и, возможно, — это как раз для такой буйной мегеры, как она, — подбросив кусок Джину Маккарти, который, похоже, на этот раз собирается отчебучить что-то по-настоящему странное.

Я питаю своего рода слабость к Маккарти. Ничего серьезного, но я помню, как стоял рядом с ним под снегом у проходной обувной фабрики в Манчестере, Нью-Гэмпшир, в феврале 1968 года. В пять часов свисток возвестил об окончании рабочего дня, и он был там, посреди толпы рабочих, ломанувшихся на автомобильную стоянку. Я никогда не забуду выражение боли на лице Маккарти, когда он стоял с протянутой рукой, повторяя снова и снова: «Пожмите руку сенатору Маккарти… Пожмите руку сенатору Маккарти… Пожмите руку сенатору Маккарти…» Его напряженную застывшую улыбку, когда он нервно шагал навстречу кому-то более-менее дружественно настроенному: «Пожмите руку сенатору Маккарти…» Однако большинство рабочих не обращали на него внимания и не замечали его протянутой руки. Глядя в одну точку перед собой, они спешили к своим машинам.

В тот день там была по крайней мере одна телекамера какого-то канала, но сюжет так и не вышел в эфир. Даже просто смотреть на все это было тяжело, а показать такую сцену по национальному телевидению было бы откровенно жестоко. Маккарти явно страдал, и не столько потому, что девять из десяти человек отказались пожать ему руку, сколько потому, что он ненавидел саму необходимость находиться там. Однако его помощники сказали ему, что надо сделать это, и, может быть, так оно и было…

* * *

Позже, когда его небывалый успех в Нью-Гэмпшире потряс Джонсона настолько, что тот решил отказаться от попытки переизбрания, я почти ждал, что Маккарти тоже выйдет из гонки, чтобы больше не надо было так страдать на протяжении всего пути до Чикаго (как Кастро на Кубе после бегства Батисты)… И только Бог знает, что за мстительная сила движет им на этот раз, однако многие из тех, кто считал, что он, должно быть, свихнулся, раз собрался баллотироваться в 1972-м снова, теперь начинают воспринимать его всерьез. И не как претендента от демократов, а как все более вероятного кандидата от независимых сил, способного за период времени с августа по ноябрь разрушить планы кандидатов вроде Маски.

Для председателя Демократической партии Ларри О'Брайена перспектива выдвижения кандидатуры Маккарти в 1972-м — это как если каждую ночь слышать, как на твоем крыльце принюхивается и метит его, задрав лапу, собака Баскервилей. Кандидат от независимых сил, имеющий леволиберальные взгляды и затаивший серьезную обиду, запросто может отнять немало голосов левых радикалов как у Маски, так и у Хамфри, что сделает выдвижение любого из них кандидатом на пост президента от Демократической партии бессмысленным.

Никто, похоже, не знает, что на уме у Маккарти в этом году, но он представляет собой настоящую угрозу, и те, кто не воспринимал его всерьез, поняли свою ошибку на прошлой неделе, когда Маккарти предпринял атаку на Маски через несколько часов после того, как сенатор от штата Мэн официально объявил о своем выдвижении.

Washington Post напечатала на первой полосе под проникновенным заголовком фотографии их обоих, а также суровое предупреждение Маккарти, что он собирается возложить на Маски «ответственность» за его агрессивную позицию по войне во Вьетнаме, которой тот придерживался до 1968 года. Кроме того, Маккарти обвинил Маски в том, что тот был «самым активным проводником политики администрации Джонсона на съезде 1968 года».

Маски, казалось, был искренне потрясен этим нападением. Он немедленно созвал пресс-конференцию, на которой признал, что в прошлом был неправ по Вьетнаму, но теперь имеет «все основания изменить свое мнение». Объяснить его новую позицию было нелегко, но после признания «прошлых ошибок» он заявил, что теперь выступает «за как можно скорейший вывод войск из Вьетнама».

* * *

Маккарти лишь пожал плечами. Он уже сделал то, что хотел, и Маски получил свое. Сенатор сосредоточил усилия на своей изменившейся позиции по Вьетнаму, но, вероятно, гораздо больше его обеспокоила мстительная оценка Маккарти его роли на съезде Демократической партии в 1968-м. Видимо, это было главной костью в глотке Маккарти, однако Маски проигнорировал его выпад, и никто не спросил Джина, что он, собственно, имел в виду, высказывая это обвинение… Вероятно, потому, что невозможно понять, что случилось с Маккарти в Чикаго, если вы не были там и не видели этого собственными глазами.

Я никогда не читал ничего, что хотя бы близко объясняло, отчего я испытал на том съезде такое потрясение… И хотя я находился в самой гуще событий, я так и не сумел написать об этом сам. Даже спустя две недели, уже вернувшись в Колорадо, я не мог говорить об этом спокойно — по причинам, которые я, думаю, наконец-то начал понимать, но до сих пор не могу внятно объяснить.

Но я-то отправился туда в качестве журналиста, не испытывая ни малейшей личной симпатии ни к кому из кандидатов и не питая иллюзий по поводу исхода… Я не был лично вовлечен во все происходящее, так что нечего и пытаться понять, как события в Чикаго должны были подействовать на Джина Маккарти.

Я помню, что видел, как он переходил Мичиган-авеню в четверг вечером через несколько часов после того, как Хамфри произнес свою речь, в которой согласился баллотироваться в президенты, а затем он бродил в толпе в Грант-парке, словно генерал побежденной армии, пытающийся смешаться со своим войском сразу после капитуляции. Но Маккарти не мог общаться с людьми. Он едва был в состоянии говорить. Он выглядел как глубоко потрясенный человек. Да и говорить было уже не о чем. Кампания завершилась.

С Маккарти было покончено. Он вышиб из гонки президента, а затем с головой ринулся в фантастическую шестимесячную кампанию, которая видела и убийства Мартина Лютера Кинга и Бобби Кеннеди, и нападение чикагской полиции по указанию мэра Дейли на сотрудников избирательного штаба Маккарти, когда та ворвалась на их собрание в чикагском «Хилтоне» и начала все крушить. На рассвете в пятницу утром руководитель его кампании, опытный старый профессионал по имени Блэйр Кларк, все еще расхаживал по Мичиган-авеню у «Хилтона» в состоянии, близком к истерике, и даже его друзья боялись заговаривать с ним, потому что каждый раз, когда он пытался что-то сказать, глаза его наполнялись слезами и он начинал снова ходить взад-вперед.

Возможно, Маккарти и сумел облечь все произошедшее в слова, но даже если и так, я не читал этого… Или, быть может, он завис, работая над рукописью, потому что пока не может придумать правильный конец. Маккарти остро чувствует драматургию и умеет выбрать момент… Но никто, кажется, до сих пор не заметил, что в нем живет и жажда мести, разросшаяся до размеров быка…

А может, и нет. Такие, говоря языком классической журналистики, бессвязные, необоснованные предположения могут плохо подействовать на этого кретина из Ирландии, который через океан послал распоряжение привлечь меня к уголовной ответственности за сквернословие и отсутствие объективности. Многочисленные жалобы были обращены, по сути, к издателю, который позволил мне выйти сухим из воды после того, как я назвал нашего нового судью Верховного суда Уильяма Ренквиста «свиньей».

Ну… черт, что я могу сказать? Объективная журналистика — непростое дело в наше время. Мы все стремимся к ней, но кто может указать путь? Единственный человек, который сразу приходит на ум, — это мой хороший друг и коллега по спортивному отделу Рауль Дюк^[16]. Большинство журналистов лишь говорят об объективности, и только Доктор Дюк хватает ее прямо за гребаную глотку. Среди профессионалов вряд ли кто-то решится оспаривать объективность Доктора Дюка.

Что же касается моей… Ну, мой врач говорит, что она распухла и лопнула лет десять назад. Нечто похожее на объективную журналистику я видел всего один раз — это была съемка скрытой камерой, которую поставили, чтобы отслеживать воришек в универсаме в Вуди Крик, Колорадо. Я всегда восхищался этой техникой, но мало кто обращал на нее внимание, пока в универсам не заглянул один из самых известных и отъявленных магазинных воров… Когда это произошло, все пришли в такое возбуждение, что вору ничего не оставалось, кроме как действовать стремительно — купить не то зеленый фруктовый лед, не то банку пива и немедленно свалить.

Вот вам и вся объективная журналистика. Не трудитесь искать ее здесь — в строках, написанных мною, или где-либо еще. Объективности нет нигде, за исключением разве финального счета в боксе, результатов скачек и итогов торгов на фондовой бирже, и такого понятия, как объективная журналистика, попросту не существует. Сама эта фраза представляет собой напыщенное противоречие, оксюморон.

* * *

Ну и хватит об этом. Правда, было еще кое-что, о чем я хотел сказать, прежде чем махнуть на все рукой и заняться чем-то человеческим. Например, поспать или оттянуться под 550-ваттный сабвуфер в Ree-Lax Parlor в Силвер-Спринг. Некоторые люди считают, что сабвуферы надо запретить, но лично я с этим не согласен.

Между тем все эти злобные размышления о том, на что способен Маккарти, не помогают ответить на вопрос о «голосе молодых». Удивительно, но почти все, кому платят за то, чтобы они анализировали и прогнозировали поведение избирателей, похоже, считают, что это широко разрекламированный «голос» не станет решающим в президентской кампании 1972 года, и принять это было бы гораздо легче, если бы не цифры…

Судя по всему, эксперты уверены: внезапное появление 25 млн новых избирателей в возрасте от 18 до 25 лет не слишком-то повлияет на структуры власти. Ни один из кандидатов этого, разумеется, не скажет. Все они очень пекутся о «молодых избирателях». Ведь даже 10 процентов этого блока будут означать 2,5 млн голосов, а это очень серьезный показатель, если сравнивать его с тем минимальным преимущестом, которое Никсон получил перед Хамфри в 1968 году.

Подумайте об этом: всего 10 процентов! Два с половиной миллиона. Достаточно — даже согласно экспертам Никсона, — чтобы победить почти на любых выборах. Судя по результатам всех последних президентских выборов, нужна какая-то действительно веская причина, чтобы один из кандидатов от главных партий набрал меньше 40 процентов голосов. Конечно, Голдуотер^[17] умудрился сделать это в 1964-м, но и то его показатель был не намного ниже. При всем том, что телевизионные саперы Джонсона подорвали его репутацию, изобразив глупым, кровожадным упырем, который, стоит ему получить доступ к «ядерной кнопке», тут же сорвет земной шар с оси, Голдуотер все-таки получил 27 176 799 голосов, или 38 процентов.

Итак, общепризнанным сегодня считается то, что на стандартных двухпартийных выборах любой кандидат получает около 40 процентов голосов. В основе такой уверенности лежит предположение, что ни одна партия не выдвинет кандидатом в президенты человека, который более чем на 20 процентов не совпадает с тем образом, который представляется большинству американцев приемлемым и правильным. Так почти всегда и бывает. Среди серьезных потенциальных кандидатов от крупных партий в этом году нет никого, кто не подошел бы на пост исполнительного вице-президента по ипотечным кредитам любого местного банка от Бангора до Сан-Диего.

Мы говорим здесь только об образе политика на время кампании, но, если вы позволите кандидатам трещать как сороки обо всем, что приходит им на ум, все равно даже такой опасный псих, как Сэм Йорти^[18], едва ли сумеет отпугнуть более 45 или 50 процентов электората.

И даже этому крайне леворадикальному ублюдку Джорджу Макговерну, бормочущему с ума сводящий длинный перечень своих наиболее выдающихся идей, было бы трудно облажаться до такой степени, чтобы потерять более 30 процентов избирателей.

По зрелом размышлении, это довольно неплохо. Даже Спиро Агню — если вы поймаете его между многословными скучными речами — не отличается больше чем на 20 процентов от Хамфри, или Линдси, или Скупа Джексона^[19]. Четыре года назад Джон Линдси настолько закопал Агню, что тот согласился на его выдвижение на пост вице-президента. Многие говорят, что о том случае пора забыть, потому что «Джон уже заявил, что совершил ошибку относительно Агню», но есть и много других — тех, кто воспринимает «ошибку с Агню» очень серьезно, потому что они предполагают, что Линдси проделает то же самое еще раз, на следующей неделе или в следующем месяце, если решит, что это принесет ему какую-то пользу.

Никто, кажется, пока не обеспокоен действиями Линдси. Все выжидают и собираются посмотреть, что он сумеет предпринять во Флориде, штате, где полным-полно временных и постоянных переселенцев из Нью-Йорка. Если он не сумеет ничего добиться там, с ним, считай, покончено. Что также неплохо. Но если он получит во Флориде много голосов, нам, вероятно, придется начать воспринимать его всерьез, особенно если Маски будет выглядеть убедительно в Нью-Гэмпшире.

Связка Маски — Линдси может стать выигрышной комбинацией, браком, заключенным на небесах и благословленным Ларри О'Брайеном… Что возвращает нас к одной из главных причин, по которой политические эксперты не очень-то рассчитывают в этом году на «молодых избирателей». Трудно представить себе, что даже такой фанатик, как Эллард Лоуэнстейн, снова вмешается в ход президентской кампании и попытается развести в студенческих кампусах пожар для Маски и Линдси… Особенно когда где-то рядом прячется Джин Маккарти с этим его уродливым ртом и глубоко засевшими обидами.

Еще один кошмар, который нас, возможно, ждет, — это вероятность того, что Демократическая партия попытается выдвинуть своим кандидатом Хьюберта Хамфри. Наверное, в эти дни в штаб-квартире Хамфри ведутся интересные разговоры:

«Скажи-ка, Хьюб, малыш. Я думаю, ты слышал, что твой старый приятель Джин сделал на днях с Маски? Да, а мы ведь всегда Думали, что они были друзьями, не правда ли? (Долгая пауза, никакого ответа от кандидата…) Так что… Хьюб? Ты все еще на проводе? Господи боже! Где же эта лампа для загара? Мы должны организовать для тебя, малыш, возможность подзагореть. Ты выглядишь серым. (Долгая пауза, никакого ответа от кандидата…) Ну, Хьюб, мы можем тоже столкнуться с чем-то подобным. И мы хотим быстренько разрулить то, что может оказаться для тебя неприятной проблемой… Давай не будем пытаться обманывать себя, Хьюб, он действительно настоящий сукин сын. (Долгая пауза…) Тебе придется быть наготове, Хьюб. Ты же объявляешь о выдвижении в следующий четверг, да? Значит, нам надо выяснить, с чем этот псих собирается в тот же день на тебя обрушиться. Он, вероятно, организует что-нибудь в пресс-клубе — и мы знаем, кто там будет, да, Хьюб? Да, каждый ублюдок в этом бизнесе. Ты готов к этому, Хьюб, малыш? Сможешь ли ты справиться с этим? (Долгая пауза, нет ответа, вздох.) Хорошо, Хьюб, скажи мне, что этот ублюдок знает? Назови самое худшее из того, что он может вылить на тебя».

Что же в самом деле? Неужели Маккарти просто поупражнялся на Эде Маски? Или он действительно верит в то, что Маски, а не Хамфри, был главным проводником политики Джонсона на съезде партии в 1968-м?

Разве такое возможно? Неужели Маски был тем, кто стоял за всем этим предательством и кровопролитием? Готов ли Маккарти разнести к чертовой матери весь это кагал? И чья голова ему на самом деле нужна? Как далеко он зайдет, чтобы получить ее? За какой ценой не постоит?

Это может быть единственным действительно интересным вопросом, пока 7 марта в Нью-Гэмпшире не просвистит большой свисток. Раз поблизости затаился Маккарти, Маски не может позволить себе на этих предварительных выборах ничего меньше зубодробительной победы над Макговерном. Однако Безумный Сэм тоже будет там, и после того, как он заключил странный союз с неонацистским издателем единственной крупной газеты Нью-Гэмпшира Manchester Union-Leader, даже местные помощники Маски проигрывают Йорти по крайней мере 15 процентов голосов демократов.

Мэр Лос-Анджелеса так и не потрудился объяснить, почему он решил выдвинуть свою кандидатуру в Нью-Гэмпшире, но каждый голос, который он там получит, будет отобран не у Макговерна, а у Маски. А это значит, что Макговерн, который уже имеет 20–25 процентов голосов, мог бы покончить с Маски, если бы сумел в последнюю минуту подняться еще на 10–15 процентов.

По сентябрьским подсчетам, Маски оказался в лидерах с примерно 40 процентами голосов, но ему понадобится не менее 50 процентов, чтобы хорошо выглядеть в глазах нейтральных избирателей во Флориде, которые пойдут голосовать спустя неделю… И во Флориде Маски предстоит затмить звездную харизму Джона Линдси, более или менее представляющего левых, а также противостоять Скупу Джексону, Хьюберту Хамфри и Джорджу Уоллесу от правых.

* * *

Господи! Эта бредятина может тянуться вечно, и я уже вижу, как попадаю в старую ловушку, которая подстерегает каждого, кто оказывается втянут в этот гнилой бизнес. Ты вдруг обнаруживаешь, что подпал под очарование этой странной игры. Уже сейчас, даже не закончив статью, я чувствую побуждение поставить на политиков и предварительные выборы, словно это просто очередное большое футбольное воскресенье: берешь «Питтсбург» с разницей шесть очков в самой первой игре, потом ставишь на «Даллас» с «Сан-Франциско»… Выигрываешь одну ставку, проигрываешь другую… А затем пытаешься прорваться, одурачив кого-то и убедив его поставить на «Грин Бэй» против «Редскинз».

После нескольких таких недель тебе уже плевать с высокой колокольни, кто выигрывает: единственное, что имеет смысл, — это разница в счете. Ты ловишь себя на том, что безумно таращишься на экран, умоляя кого-то вырвать легкие из того ублюдка, который только что бросил перехват, а затем даже не попытался блокировать свинью, которая побежала с мячом обратно, чтобы набрать шесть очков, покрывающих разницу.

Во всем этом есть что-то извращенное и порочное. Но тебе становится все труднее убедить себя в том, что для тебя есть какая-то разница, проиграют «49-е»^[20] или выиграют… Хотя иногда возникают ситуации, когда ты ловишь себя на мысли, что на самом деле желаешь, чтобы какую-то команду буквально размазали…

Это случилось со мной в последнее воскресенье регулярного сезона НФЛ, когда два пьяных в хлам спортивных журналиста из Alexandria Gazette заставили охрану выгнать меня из ложи прессы на стадионе имени Роберта Кеннеди в Вашингтоне. Я присутствовал там в качестве специального гостя Дэйва Барджина, спортивного редактора Washington Star, но, когда Барджин попытался прекратить эту безобразную сцену, они вышвырнули и его тоже.

Мы уже были на полпути вниз на парковочную стоянку, когда я сообразил, что именно произошло.

— Этот провонявший джином маленький нацист из Gazette разозлился, когда ты не снял шляпу во время исполнения национального гимна, — объяснил Барджин. — Он пособачился из-за тебя с парнем, отвечающим за ложу прессы, потом вызвал того кретина, который на него работает, и начал говорить, что тебя надо арестовать.

— Господи, вот дерьмо! — пробормотал я. — Теперь я понимаю, почему ушел из спортивной журналистики. Боже, да я понятия не имел, что происходит. Тебе надо было сказать мне раньше.

— Я боялся, что ты начнешь буйствовать, — ответил он. — У нас были бы большие неприятности. Эти парни из таких газет, как Norfolk Ledger и Army-Navy Times, замочили бы нас, как крыс в сортире.

Этого я понять не мог.

— Черт, да я бы снял эту проклятую шляпу, если бы знал, что это вызовет такие проблемы. Я едва помню национальный гимн. Обычно я даже не встаю.

— Я и не думал, что ты собирался встать, — сказал он. — Я не хотел ничего говорить, но уже понял, что дело кончится плохо.

— Но я ведь встал! — возразил я. — Я решил, черт, я же гость Дэйва — так почему бы не постоять и не облегчить ему этим жизнь? Но я даже не подумал о чертовой шляпе!

На самом деле я был счастлив, что убрался оттуда. «Редскинз» проигрывали, что мне очень понравилось, и нас выгнали как раз вовремя, чтобы вернуться к Барджину домой и посмотреть по телевизору игру «49-х». В случае выигрыша они должны были в следующее воскресенье схлестнуться с «Редскинз» в плей-офф — и к концу третьей четверти я вогнал себя в состояние подлинной безумной ненависти и выл как мясник, когда «49-е» в последний момент вытащили игру, совершив серию отчаянных маневров. Когда прозвучал финальный свисток, я уже говорил по телефону с TWA, заказывая себе место на спецрейс в рождественскую ночь в Сан-Франциско. Я чувствовал, что это очень важно — отправиться туда и своими глазами увидеть, как из «Редскинз» выбьют всю требуху.

Это сработало. Мало того, что «49-е» растоптали этих патриотичных ублюдков и выбили их из плей-офф, так еще во время полета из Вашингтона в Сан-Франциско моим соседом оказался Эдвард Уильямс, легендарный адвокат по уголовным делам, а по совместительству президент «Вашингтон Редскинз».

— Трудная игра ждет ваших ребят завтра, — предупредил я его. — Приготовьтесь к серьезной битве. Ничего личного, как вы понимаете. Эти бедные ублюдки даже не представляли себе, что они наделали, когда вышибли из ложи прессы Доктора журналистики.

Он кивнул и попросил еще один виски с содовой.

— Это чертов позор, — пробормотал он. — Но чего вы ждали? Раз вы якшаетесь со свиньями, вас будут каждый раз называть скотиной.

— Что? Вы назвали меня скотиной?

— Не я, — сказал он. — Но в этом мире полно клеветников.

Оставшуюся часть полета мы провели, споря о политике. Он ставит на Маски, и, пока он говорил, у меня возникло ощущение, что он думает, будто уже оказался в той точке, где рано или поздно будем мы все.

— Эд — хороший человек, — сказал он, — честный. Я уважаю этого парня.

Тут он два или три раза стукнул по подлокотнику сиденья, разделявшему нас, указательным пальцем.

— Но главная причина, по которой я работаю на него, — продолжил он, — то, что он единственный, кто может победить Никсона. — Уильямс снова постучал пальцем. — Если Никсон опять победит, это будет настоящая беда. — Он взял свой стакан, затем увидел, что тот пуст, и поставил его на место. — Но на этот раз это действительно проблема, — сказал он, — победить Никсона. Трудно даже представить, сколько вреда нанесут эти ублюдки, если пройдут еще на четыре года^[21].

Я кивнул. Нечто подобное я уже слышал. Я даже сам так думал, но теперь в таком подходе мне все больше виделось что-то порочное. Как много еще этих чертовых выборов мы собираемся записать в явно увечные, но «к сожалению, необходимые»? И через сколько еще таких убогих аттракционов нам предстоит пройти, прежде чем мы наберемся смелости провести национальные выборы, на которых у меня и по крайней мере еще у 20 млн человек будет шанс проголосовать за что-то реальное, а не встать в очередной раз перед уже знакомым, навязшим в зубах выбором меньшего из двух зол?

К тому моменту я уже прошел через трое президентских выборов, но минуло 12 лет с той поры, когда я мог заглянуть в бюллетень и увидеть там имя, за которое я хотел бы отдать свой голос. В 1964 году я отказался голосовать вообще, а в 1968-м провел половину утра в здании окружного суда, уклонившись от участия в выборах, на которых собирался голосовать назло всем за Дика Грегори.

Теперь, в преддверии очередной фиктивной крупной разборки, перспектива которой маячит перед нами, я уже чувствую зловоние очередного облома. Как и многие другие, я понимаю, что главная задача в этом году — победить Никсона. Но, как я помню, это же было самым главным и 12 лет назад, в 1960 году, и, насколько я могу судить, с тех пор мы проделали путь от плохого к еще худшему, дошли до совсем уж гнилого, и перспективы у нас все те же.

Даже Джеймс Рестон^[22], этот воинствующий кальвинист, не говорит, что видит в 1972-м свет в конце тоннеля. Первый большой выстрел года по Рестону — это зловещий «меморандум», написанный бывшим стратегом Джона Кеннеди Фредом Даттоном, который сейчас работает адвокатом в Вашингтоне.

Если верить Рестону / Даттону, проблески надежды есть, но не в ближайшие четыре года. Вот их вывод: «Выборы 1972 года, вероятно, обречены остаться в истории как морально устаревшие, своего рода раритет, принадлежащий скорее прошлому, чем будущему с его новой тенденцией трех — или четырехпартийности».

По каким-то причинам Рестон то ли проигнорировал, то ли не заметил того, что Джин Маккарти, похоже, и есть предвестник той самой «независимой третьей силы в американской политике», которую и Рестон, и Даттон видят главной тенденцией будущего.

Еще хуже то, что Рестон отказывает в каких-либо перспективах Эду Маски, единственному человеку, по мнению Эдварда Уильямса, в чьих силах спасти нас от еще нескольких лет правления Никсона. И как будто на бедного Маски вылили еще недостаточно дерьма, в высшей степени разумный и прекрасный старый либеральный журнал Washington Post назвал его официальную речь на тему «новое начало / я теперь кандидат», показанную по национальному телевидению, бессмысленным перепевом старой чепухи и несвежих клише, позаимствованных из прежних выступлений… да… Ричарда Никсона собственной персоной.

Другими словами, почитав такие толковые издания, как New York Times и Washington Post, понимаешь, что нас всех, похоже, поимели. Маски — настоящий тупица, крадущий свои лучшие строки из старых речей Никсона. Макговерн обречен, потому что все, кто знает его, испытывают к нему такое уважение, что не могут заставить себя унизить бедного ублюдка, толкнув его баллотироваться на пост президента… Джон Линдси — кретин, Джин Маккарти — безумец, Хамфри обречен и бесполезен, Джексон должен был бы оставаться в постели… Ну, вот почти и весь расклад на будущее, верно?

Не вполне, но я чувствую приближение cтраха, и единственное лекарство от него — это жевать толстый черный кусок убийственного опиума размером с небольшую фрикадельку, а затем вызвать такси и рвануть в этот рассадник кинотеатров для взрослых — на 14-ю улицу… Удолбайте свой мозг — пусть им завладеет опиум — и погрузитесь в жесткое порно.

Что касается политики, то я думаю, что Арт Бухвальд^[23] уже сказал все в прошлом месяце в своем «Письме поклонника Никсону»: «Я всегда хотел попасть в политику, но никогда не был достаточно сообразительным, чтобы собрать команду».

Примечания

13

TWA (Trans World Airlines) — авиакомпания. В 2001 году поглощена авиакомпанией American Airlines. — Прим. ред.

14

Принятая в 1971 году 26-я поправка к Конституции США позволила голосовать, начиная с 18 лет, что увеличило общее число избирателей и снизило их возраст. — Прим. ред.

15

Джейк-парикмахер — мафиози, связанный с Чикагским синдикатом. Настоящее имя — Джон Фактор, имя при рождении — Яков Факторович. Как и его брат Макс Фактор, основатель косметической компании Max Factor, в юности обучался парикмахерскому искусству, за что и получил свое прозвище. — Прим. ред.

16

Рауль Дюк — главный герой автобиографического романа Хантера Томпсона «Страх и отвращение в Лас-Вегасе. Дикое путешествие в сердце американской мечты». Этот роман был первоначально издан под именем Рауля Дюка, и Томпсон периодически использовал этот псевдоним в своих статьях. — Прим. ред.

17

Барри Голдуотер — кандидат в президенты от Республиканской партии на выборах 1964 года. Проиграл со значительным отставанием представителю демократов Линдону Джонсону. — Прим. ред.

18

Сэмюел «Сэм» Йорти — американский политик, с 1961 по 1973 год — мэр Лос-Анджелеса. — Прим. ред.

19

Генри «Скуп» Джексон — видный американский политик и законодатель, конгрессмен и сенатор от штата Вашингтон, кандидат в президенты от Демократической партии в 1972 и 1976 годах. — Прим. ред.

20

«49-е» — «Сан-Франциско Форти Найнерс», профессиональный футбольный клуб, входящий в состав НФЛ. — Прим. ред.

21

Как выяснилось, еще одним отчаянным фанатом «Редскинз» в том году был Ричард Никсон, несмотря на его политические разногласия с руководством команды. Его непрошеный совет тренеру Джорджу Аллену привел к катастрофическому перехвату, покончившему с последними надеждами «Редскинз» на казавшуюся такой близкой победу в плей-офф 1971 года. Они проиграли — матч завершился со счетом 24:20. Две недели спустя Никсон объявил, что ставит на «Майами» против «Далласа» в Суперкубке. На этот раз он даже присутствовал на игре, которая в очередной раз закончилась катастрофическим поражением. «Майами» проиграли 24:3. Сглаз Никсона продолжал преследовать «Редскинз» на Суперкубке 1973 года, несмотря на широко цитируемое заявление квотербека Билла Килмера, что на этот раз он предпочел бы обойтись без тактических советов президента. На этот раз «Редскинз» поначалу вели в счете, выигрывая у «Долфинс» три очка, но, поскольку на их стороне был Никсон, команду в буквальном смысле смело со стадиона, и они завершили игру довольно болезненным поражением со счетом 14:7.

22

Джеймс Рестон — американский журналист. Многие годы работал в New York Times. — Прим. ред.

23

Арт Бухвальд — американский журналист и писатель-сатирик, колумнист The Washington Post, лауреат Пулитцеровской премии. — Прим. ред.