Страсти по Митрофану

Наталия Терентьева, 2016

Обжигающая, чувственная история первой любви, первой страсти, ошибок, кажущихся непоправимыми, острого разочарования, бессмысленного предательства. Детство кончается, когда по-настоящему влюбляешься или когда разувериваешься в своих первых, таких сильных чувствах? Два подростка из одной московской школы и двух совершенно разных миров влюбляются друг в друга. Оба – хорошие, умные, красивые, талантливые. Но есть препятствие, и оно кажется непреодолимым…

Глава 4

— Почему Элька сегодня такая? — Федор взглянул на жену.

— Вперед смотри, — посоветовала ему та. — Почему опять сам за рулем?

— Хочу водить.

— Ладно, — вздохнула Лариса. — Води. Элька — какая? Вздернутая?

— Ну да.

— Возраст такой.

— Нет, что-то другое. Ничего не скрывает?

— Не думаю, — пожала плечами Лариса. Говорить или не говорить мужу о мальчике, который нравится Эльке? Вроде она пообещала дочери… Хотя узнала совершенно случайно, увидела как-то, что тот провожает дочку до подъезда. А не увидела бы, Элька еще неизвестно сколько времени не сказала бы ей.

— Мальчик никакой ей пока не нравится? — Федор остановился на долгом светофоре и внимательно посмотрел на жену.

— Федя… Ну как тебе сказать… Она нравится мальчику. А он ей — не знаю.

— Вот вам и новости! Узнаю последним. Ну, давай, жена, рассказывай. Кто, что, когда, кто родители, сам откуда…

— Федь, Федь, Федь… — Лариса погладила мужа по руке. — Успокойся. Очень хороший мальчик. Из хорошей семьи. Мать где-то на телевидении работает, вроде как…

— Вроде или работает? — Федор недоуменно взглянул на жену и тронул с места машину.

— Я… я точно не знаю, неудобно было допытываться.

— Ну, здравствуйте вам, Лариса Сергеевна! — Муж с досады не притормозил на пешеходном переходе. — Простите меня, люди, у меня в семье такое…

— Ну какое у тебя в семье, Федечка, ну что ты… Все хорошо. Мальчик красивый…

— О, это меняет дело! — засмеялся Федор. — Красивый — это главное качество, конечно.

— Не детей же нам с ним крестить, Федя, — примирительно сказала Лариса.

— Ты дочку нашу знаешь? Или всё или ничего! Или как? Что-то поменялось?

— Федь, ну… Выпытывать неудобно… Но я знаю, что мальчик учится хорошо вроде…

— А где она его нашла?

— Да нигде не нашла, они в одной школе учатся, только мальчик на год старше.

— Зовут как?

— Митя.

— Дмитрий, значит. Ну нормально. Как деда моего.

— Да нет, Федя…

Лариса взглянула на мужа. Что он так нервничает? А ведь есть еще и Костик, который регулярно пишет Эльке Вконтакте, Лариса то и дело видит сообщения в телефоне, если дочка забывает его на столе в кухне. Вот тот странный мальчик, это правда. Лариса недавно увидела сообщения: «Элька, хватит мне писать!», «Элька, не приставай ко мне больше!». А дочка в это время два часа плавала в бассейне и там же в зале занималась на тренажерах. А телефон забыла дома. Лариса спросила Элю, что это все значит, та лишь пожала плечами:

— Приятель, мам…

— А почему он просит тебя к нему не приставать?

— Флиртует так, мам. Другой формы не нашел. Меня это бесит, ему нравится — я на него внимание обращаю.

Ну так что, сказать Феде еще и про странного Костика? Лучше не всё сразу.

— В смысле, Митя — не Дмитрий? А кто?

Лариса осторожно погладила мужа по щеке.

— Митрофан.

— Митрофан? А у него родители нормальные?

— Нормальные, Феденька, я же тебе сказала. Мать — на телевидении где-то работает, а отец — скульптор.

— А, скульптор… Хорошо. Художественная семья, ладно. А сам пацан что?

— Школу музыкальную окончил. На виолончели играет. Поступать вроде собирается.

— А, ну еще ничего… — облегченно вздохнул муж. — Тогда ладно. На виолончели сильно не забалуешь. Как часа четыре посидишь… Я представляю… Ладно.

— Ну вот, я же говорю — нормальный мальчик, положительный.

— Понравился тебе?

— Я недолго с ним разговаривала. Взгляд такой… — Лариса замялась.

— Какой?

— Как тебе сказать… Настороженный. И понравится мне хотел, когда понял, что я Элькина мать. Улыбался изо всех сил.

— Зубы хорошие? — засмеялся Федор.

— Не коня же выбираем, Федя!

— Я надеюсь, что вообще пока не выбираем никого! Что за разговоры, Лара! Так что у них?

— Да кажется, ничего, Федь. Так, пару раз провожал. Ты же видишь, Элька никуда не ходит, после школы не задерживается. Школа, бассейн, танцы, все. Два раза в неделю ходит на вокал в музыкальную школу.

— Уговорил бы кто ее поступать в консерваторию!

— Эльку уговоришь… Попробуй уговори.

— Ладно. Я сам не уверен, надо ли уговаривать… Так, Ларис, нам сегодня с тобой надо разобраться с новой линией. Я надеюсь, сегодня все утвердим и запустим на той неделе. Еще мне идея с прибалтийским хлебом нравится, только я бы определился — какой именно. Латышский, так латышский, литовский, так литовский.

— А есть разница?

— Большая. Разберись сама, я тебе не объясню. Но есть. И надо, чтобы было четко. И названия надо их узнать аутентичные. Я вчера смотрел, есть такие прямо яркие, красивые названия, так и назовем, привлечет сразу. И надо, чтобы срок хранения нормальный был.

— Больше обычного?

— Может, чуть больше. Хлеб плотный, много не съешь сразу… В общем, все мелочи продумать нужно. И не мелочи. Потолок цены сразу надо на него определить, чтобы не ахнуть потом.

— Феденька, я удивляюсь, как тебе не надоело во все детали влезать, хотя у нас уже есть все люди, кто занимается специально и рекламой, и финансами, и рецептами, и названиями…

— А если не влезать, смысла нет. Мне иначе неинтересно, Лара. Ты же меня знаешь… — Федор посмотрел на жену. Удивительно, как она почти не меняется. Чуть уставшее лицо как будто. Конечно, она еще молода. Но у некоторых друзей жены стали расплываться и, главное, в них трудно узнать тех девушек, с которыми они познакомились в молодости. Но Лара — другая.

— Федя, вот еще что… Элька… — Лариса с некоторым сомнением посмотрела на мужа.

Он оказался неожиданно ревнивым по отношению к Эле. Ее саму никогда не ревновал или ревновал так, что она этого не чувствовала, даже немного обижалась. А Эльку ревнует теперь за двоих.

— Да? Есть еще кто-то? — тут же вздернулся Федор.

— Нет, нет… Знаешь, она хочет поехать на фестиваль.

— Куда?

— В Латвию.

— Ну здорово, пусть едет. Вот, может, хлеба как раз привезет, попробуем. А кто еще поедет? Тебя я не отпущу, на день только, без тебя все остановится.

— Да я и сама не поеду. Преподавательница ее поедет. Ее или какая-то еще…

— А что Эля петь будет?

— Красивое что-то очень. Она мне напела вчера. Сложное, красивое. Португальское фадо, народная песня, с необычными голосовыми штуками всякими. Ни на что не похоже, ни на итальянское, ни на испанское, чудо просто какое-то.

— Пусть поет. Удивительно, что она не хочет серьезно учиться пению. Как бы было хорошо. Поет девушка и поет. И ничего ей больше не нужно. Ни математики, ни химии.

— Не хочет, Федь. Серьезная девушка, дальше учиться хочет. Пение — только для себя.

— Не знаю… — покачал головой Федор. — Странно как-то все у нас в семье… Другие без голосов поют, а у нас с голосами — и никто петь не хочет.

— Традиция такая… — негромко сказала Лариса. Она обычно этой темы не касалась, но раз сам заговорил муж — ладно.

— Я давно не переживаю, Лара, — улыбнулся Федор, — не надо так осторожничать со мной. Я сто раз уже порадовался, что не стал работать в музыкальном театре. Как посмотрю сейчас на своих однокашников по консерватории…

— Только лет пять как вообще не заговаривал об этом, а так все хорошо, — вздохнула Лариса.

— Просто пять лет думал, прав я был или нет… Слушай, ну мы доедем когда-нибудь сегодня или нет? Вроде рядом, пешком быстрее… Надо было в шесть утра совещание назначать. Цех же ночью работает, и администрация наша как миленькая пусть на ночную смену переходит.

— Ладно, я подумаю, — серьезно кивнула Лариса. — Пешком не очень, стройка везде, не пройти, и потом, как я на каблуках протопаю три километра…

— Да и вообще несерьезно, да, Лар? Хозяева пешком на работу приходят. Или на великах еще можно… Смешно. Как-то оно незаметно так все сложилось… Я иногда просыпаюсь и в первую минуту не помню, что у нас все это есть. Тут проснулся, и мне показалось, что мне сегодня петь надо, я горло пробовать стал — болит не болит, все ли хорошо…

— Федь…

— Нормально. Понял, что не надо ничего пробовать и петь не нужно, — обрадовался. Честно. Вспомнил, что у меня такое богатство, в смысле, что я делаю такое хорошее дело. Что-то я разболтался. Старею, Лар.

— Поговорить с женой искренне — это стареешь? — усмехнулась Лариса.

— Не придирайся. Позвони лучше, готовы ли макеты новых этикеток. Пусть несут, посмотрим. Да?

— Да.

Лариса улыбнулась мужу. Хорошо, что все так. Хорошо и невероятно. Так не бывает, как у них в семье. Ни у кого из подруг так нет. Федор ей не изменяет — она уверена в этом, они практически не расстаются. Федор хороший, порядочный, веселый, здоровый. У них ребенок один, но зато какой — красавица и умница Элька. Чуть заносит ее в последнее время — но это возраст.

Познакомилась Лариса с Федором, когда он уже окончил консерваторию и начал работать в музыкальном театре, сразу получил партию Фигаро — кто из молодых певцов не мечтает спеть? А она только поступила в литературный институт. Сама не знала, что толком хотела — читать хорошую литературу, говорить о ней, писать стихи, рассказы, кем быть — она не понимала. Когда окончила, стало ясно — книги писать она не будет, стихи — разве что для себя. Редактировать чужую прозу ей тяжело. Если бы редактировать Чехова или на худой конец Фитцджеральда, а ведь надо читать такую разную, часто очень несовершенную прозу. А это ей неинтересно. И она пошла работать в школу.

В школе ей понравилось, несмотря на то, что работать она могла только с детьми не старше шестого класса — подростки ее не воспринимали, смеялись, мальчики приставали, ей на вид трудно было дать даже двадцать лет, девочки не слушали. Проработала пару лет, вышла замуж за Федора, родила Эльку, а тут и перемены начались в их жизни.

Федор ушел из театра. Почему, объяснить это было невозможно. Пел главные партии и маялся. Участвовал во всероссийском конкурсе, получил вторую премию — и маялся. Снялся в музыкальном фильме, записал с оркестром диск. И все время хотел чего-то другого.

— Ставить? — спрашивала его тогда Лариса. — Сам хочешь оперы ставить, музыкальные спектакли, мюзиклы, что?

— Не знаю… Нет, наверно. Не пойму.

— Пойти поучиться еще можно, Федя, я возьму учеников подтягивать по русскому, готовить к экзаменам, проживем как-нибудь, родители наши помогут с Элькой…

— Нет, Лара, нет. Не обращай внимания. Голос есть — пою. А там посмотрим.

Друг Федора тогда затеял свое дело — печь хлеб. Лариса отнеслась к этому скептически, друг вечно затевал то одно, то другое и всегда прогорал. А Федор неожиданно серьезно решил вложить свои деньги. Лариса протестовала, как могла. Деньги нужны для записи следующего диска.

— Деньги нужны. А диск мой никому не нужен, — отвечал ей муж.

— А хлеб нужен, Федя? Что, хлеба людям не хватает? У тебя — голос…

— У меня обычный голос. Ты не отличишь его от других. Я вчера тебе поставил запись, ты меня так хвалила…

— А что, ты плохо разве спел эту партию?

— Хорошо, Лара, только это пел не я. У меня неразличимый тембр.

— Федь, ну я не знаю. У тебя творческий кризис. Тебе не хватает денег? Вот поедешь, может быть, в миланскую оперу…

— А может быть, и не поеду. Лара, я устал от постоянного страха. Устал бояться инфекций, шарахаться от любого, кто чихает, устал от режима, устал трястись над своим здоровьем, вообще устал. Хочу другого. Имею право.

— Имеешь, Феденька, конечно… Только если человеку дан талант, им нельзя размениваться.

— У меня просто голос, Лара, никакого особого таланта нет.

— Странно… Всегда все хотят петь, если есть мало-мальский голос.

— И я хотел, Лара. И перехотел. Все, надоело.

— Хочешь деньги зарабатывать?

— И деньги зарабатывать, и вообще… Другого чего-то хочу. Было бы две жизни, одну бы пел, другую чем-то еще занимался. А жизнь, к сожалению, одна.

— Ладно, — неожиданно согласилась тогда Лариса. Она всегда понимала мужа как-то иначе, изнутри, не от тех слов, которые он сказал, а как будто чувствовала то, чему слова найти трудно. — Тогда я тоже уйду из школы и будем вместе что-то делать. Пойдет так?

— Ты серьезно говоришь?

— Серьезней некуда. Ты что хочешь? Хлеб печь?

— Да.

— Ну вот, я и тоже буду с тобой печь. Все продаем, старую бабушкину дачу в Нахабино, родительскую квартиру в центре, которую собирались сдавать, берем кредит и покупаем вместе с твоим Егоркой хлебзавод номер пять?

— Да, — ошарашенно кивнул Федор.

— Отлично. Егоркины — двадцать пять процентов. От него один вред, не обижайся. Главное, чтобы он особо не лез. Я буду директором и хозяйкой. Срочно придется закончить экономические курсы.

— А я?

— Ты — хозяином и… — Лара взяла обеими руками лицо мужа и покрутила его туда-сюда, — и лицом. У тебя такая симпатичная русская пухлая мордашка, приятная, позитивная, чуть отрастим бороду… Вот тебе и лицо. А назовем нашу хлебную фабрику… Как назовем?

— Что-то незатейливое бы и понятное…

— Может, просто «Тепло»? К фамилии имеет отношение. И зимой будет приятно такое название.

— А зима у нас полгода… — засмеялся Федор.

— А если — «Хлебная мануфактура Теплаковых»? А, как?

— Пафосно немножко, но…

— А без пафоса и затеваться нечего, Федя.

Муж покачал головой.

— Возможно…

— Так что — решили?

— Да, Лариска, наверно, пусть так и будет.

Так полушутя Лариса с Федором десять лет назад начали свое дело. Помогло всё: друг Федора Егор, у которого до этого прогорали все проекты, уже нашел закрытый хлебный завод и договорился о его покупке; отец Федора до самой смерти работал в мэрии, и там остались хорошие связи, завод удалось купить за четверть его реальной стоимости; Ларисин отец, еще вполне бодрый, продолжал служить в милиции, занимая не последний чин в округе, тоже со всех возможных сторон подстраховывал их начинание. Было кстати и то, что брат Федора, семь лет назад уехавший в Германию и сделавший там успешную карьеру, отказался от доли в наследстве, а квартира от родителей Федору досталась огромная, в «тихом центре», в Николопесковском переулке, с видом на старый Арбат. «Бабушкина дача» — это тридцать соток земли в популярнейшем месте. Ларису с Федором Нахабино уже раздражало близостью к Москве, а земля там стала теперь золотая. Мануфактуру на все это не поднимешь, но серьезный взнос был сделан.

Лариса же оказалась на удивление точным и расчетливым экономистом. «В юности мне нравилось читать Мандельштама и Волошина, — смеялась Лариса. — А теперь нравится продираться через дебри финансовых раскладов, сводить концы с концами в отчетах и писать планы развития. Разве так не может быть?»

На третьем году существования мануфактуры Лариса с Федором пережили пожар — сгорел, слава богу, не производственный цех — огонь не успел до него дойти, подожгли со стороны администрации и склада. На пятом году с помощью Ларисиного отца кое-как отбились от конкурентов, настойчиво предлагавших принудительное слияние предприятий. К десятилетию мануфактуры Теплаковы получили подарок — известный политик решил добавить себе популярности, поддержав такое позитивное производство, как выпечка традиционного национального хлеба, что было основой стратегии Теплаковых.

Лариса с Федором выпекали хлеб не только русский, но тщательно и добросовестно воспроизводили рецептуру добрых соседей, не важно, в каких отношениях держава находится с ними в конкретный исторический момент. Традиционный хлеб бывших соседей, неспокойных соседей, дружелюбных соседей, коварных, гостеприимных… — любых. Выпечка Теплаковых пользовалась спросом именно благодаря сочетанию качества и регулярного обновления продукции: то румяный казахский шельпек, то нежнейший армянский лаваш, то плотный финский хлеб с семечками и кунжутом, то немецкие булочки с корицей, марципанами, то белорусские картофельные рагоуляйи… Каждые три месяца запускался новый ассортимент, из старого оставались только самые удачные и популярные.

Лариса сама занималась поисками рецептов, оригинальных, вкусных, экономичных. Федор всегда настаивал, чтобы их продукция находилась в сегменте доступного, для этого приходилось самим за все браться, во все вникать и ни на секунду не отвлекаться от производства.

Отдыхать они ездили несколько раз в году, но не дольше, чем на пять дней — это тот максимальный срок, на который можно оставить большое производство, где постоянно может что-то произойти — то приходится выбраковать партию товара, то не поставили вовремя сырье, то случилась авария, то не хватает персонала, то идут проверки за проверками, наезжают все новые и новые конкуренты или просто лезут под ноги авантюристы, пытающиеся легко заработать на тех, у кого есть стабильное, развивающееся и дающее доход дело.

Несколько лет назад Теплаковы с грустью попрощались со своей крохотной квартиркой, которую в складчину купили им родители после свадьбы. Ее давно уже пора было менять, когда стала подрастать Элька. Малышкой она часто оставалась то у одних родителей, то у других, пока не умерли друг за другом отец и мать Федора и неожиданно не выросла сама Эля, превратившись из смешной трогательной малышки с большими глазами, пушистыми ресницами и золотыми кудряшками в красивую и своенравную девушку-подростка. Тогда Федор сказал:

— Все, у дедушки с бабушкой больше не ночуешь, они в тебе видят малыша и балуют, и вообще пора переезжать в ту квартиру, в которой у меня будет кабинет. Я, кажется, заработал себе право на кабинет.

— Тебе не хватает кабинета на работе? — удивилась Лариса. — Зачем тебе дома кабинет?

— Я повешу на стену отцовское ружье, закажу себе парадный портрет и… поставлю кабинетный рояль.

— Ну, дожили, — вздохнула Лариса. — Пойдем обратно в театр?

— Нет, — засмеялся Федор. — В театр меня уже не возьмут, да и я еще с ума не сошел. Но… В общем, решено. Ищем большую хорошую квартиру, где у всех будет свой уголок, и желательно — побольше и посветлее.

— Двухэтажную квартиру, — подсказала Элька. — Мне комнату на втором этаже, идет?

— Можно и двухэтажную, — согласился Федор. — Лара, а у тебя какие пожелания?

— Чтобы в окно не тарахтели машины и не гремела стройка, чтобы можно было открывать окна, дышать, чтобы воздух был не искусственный, было видно небо, деревья, парк какой-нибудь… Или лес…

— Может, нам поискать квартиру не в Москве, а, скажем, в Петрозаводске? На берегу Онежского озера? Мне реклама недавно приходила. Ночь езды от столицы, — засмеялся Федор.

— Нет, пап, я из Москвы никуда не уеду, — запротестовала Элька.

— Да и я тоже, Федя!

— А где ты такое место в Москве сейчас найдешь, чтобы без машин, да без стройки, а в окно — небо и деревья?

Но квартиру такую они нашли. В своем же районе, в месте, не пользующемся особой популярностью у застройщиков из-за большого количества несносимых кирпичных семиэтажных домов, где чудом кто-то втиснул в середину дворового парка новый небольшой дом индивидуального проекта, разной этажности с вполне большими квартирами.

В этом доме как раз оказалась двухэтажная квартира с замечательной комнатой для Эли, огромной застекленной лоджией для зимнего сада, оригинальным помещением с шестью углами, где Федор сделал себе кабинет, и даже небольшим бассейном на минус первом этаже, где всегда была слишком прохладная вода, и до въезда Теплаковых там плавала только одна семейная пара в гидрокостюмах, с аквалангами и… с собакой.

Федор быстро и без ссор навел порядок и в бассейне, и во дворе, где некоторые соседи пристроились было мыть машины прямо на траве, как у себя на даче, и на этаже, где те же соседи-дайверы держали надувную лодку, скутер и четыре горных велосипеда. Лариса только удивлялась, глядя, как муж легко и твердо решал все вопросы на новом месте, вспоминая, как познакомилась с ним много лет назад, даже не представляя, что смущенный, легко краснеющий, чуть полноватый артист, певец станет совершенно другим человеком, деловым, успешным и очень просто находящим общий язык с совершенно разными людьми.