Красный Лёд

Эвелина Телякова

Автор предлагает читателю роман-поиск, чей замысел основывается на том, чтобы рассказать, как нелегко отыскать в огромном многообразии жизненных смыслов тот единственный, истинный.Решившись на опасное покорение Белухи, герои, сами того не подозревая, подходят очень близко к пониманию смысла своего существования в этом мире.Этот роман – нелегкий путь в лабиринте возможностей, где самая большая опасность – пройти мимо искомого… мимо себя… Книга содержит нецензурную брань.

Глава шестая

♫♫ Shiro SAGISU — Griffith’s Dream

Бегу по ступенькам. Ядовитый ужас заживо снедает тело. Нет сил терпеть. Что-то случилось! Я чувствую кожей — мелкие волоски встали дыбом.

Проклятый семнадцатый этаж! Бесконечные лестницы… Наверное, я бегу по замкнутому кругу ребристых ступенек, точно крыса в беговом колесе. Кто-то играется мной! Не иначе! Но мне совсем не до смеха.

Исчезла!.. Моя девочка… Что-то произошло, что-то очень плохое…

В мобильной трубке длинные гудки, а затем «абонент не доступен…» в тридцать седьмой раз. «Попробуйте перезвонить позднее», — бездушно советует мне электронный голос. Издевается. Черт бы его побрал!

Она пропала! О, Господи!

Почти двенадцать… Без пяти. Вышла из дому в десять вечера.

Болван! Зачем отпустил так поздно гулять с собакой? Одну… Нет, она была не одна, с Варягом! Золотистый ретривер — крупный пёс. С ним так просто не сладишь. Нужно всего двадцать минут… Их нет уже два часа!

Снова эти стонущие гудки… и опять «недоступен»…

Я сойду с ума! Никогда не было так страшно. Даже там, над пропастью, на высоте семь с половиной тысяч. Внутри что-то натягивается до предела, еще чуть и порвется. Это невыносимо! И тоска… Полнейшее смятение в тесном улье мозга, а в груди — лютая тоска… Словно горло заливают жидким азотом. Минус сто восемьдесят по Цельсию… Спазмы… Задыхаюсь!

Ступеньки закончились. Отпустили. Значит, кто-то там уже наигрался…

Практически вышибаю тяжелую парадную дверь. Сзади крик… Консьержка верещит, точно умалишенная. Или это я не в себе?

Парк через два дома. Парк. Мысленно я уже там, только, вот, ноги не поспевают.

Добегаю.

Еще лето, но в парке темно, и никто уже не гуляет.

В голове ужасный бедлам: много отвратительных предположений. Я цепенею. Не могу решить, в какую сторону лучше бежать. Она может быть где угодно. Много тропинок… слишком много!

Так. Стоп. Сосредоточься! Я должен сосредоточиться! Страхи потом! Главное сейчас — найти мою девочку! Ей нужна помощь!

Где обычно они гуляют? Варяг обожает полянку. Это чуть поодаль, слева от центральной аллеи.

Несусь туда.

Почему я не сразу сообразил, что их нужно срочно найти? Сидел себе, щелкал стрелкой мышки по монитору, и вдруг осознал. Будто дернуло. И вот я сломя голову несусь к полянке — небольшому клочку высокой травы среди дорожек из гравия.

Никого. Все холодеет внутри. Не знаю, где еще можно искать.

Мать твою!!!

Чертыхаюсь. В голос. Помогает.

Стряхиваю клешни паники с опухшего горла.

Нужно сконцентрироваться.

В сотый раз набираю заветный номер. Гудки… Начинаю представлять, как звучит мелодия звонка. Мне так хочется ее услышать!

Дорогая, умоляю тебя, возьми трубку!

Горячо молюсь. Шепотом.

Видимо, я заставил себя поверить, что слышу рингтон ее телефона, потому что… действительно расслышал его!

Бросаюсь на звук. Телефон… Знакомая песня…

Первый час… никого… город спит… Трель доносится издалека, но я легко угадываю направление. Секунд десять, и вот она, сумка.

Маленький рюкзачок. Все на месте: кошелек, телефон, плеер. Связка ключей. Вещи тут… значит, не ограбили.

Где же она?!

Тишина. Вой сирены с далекого шоссе… но вокруг ни звука. Вакуум…

Истошно ору во всю глотку. Выкрикиваю ее имя. Не знаю, зачем. Может, зову, чтобы услышала… или, скорее, ради себя, чтоб не рехнуться от ужаса.

Одна в черном парке. Ее похитили… Красавицу, умницу, мою невесту.

Трясутся руки. Обливаюсь холодным потом.

Чую всхлип. Не слышу. Чувствую. Огрызками здравого смысла.

Не помню, как отыскал ее тело. Помню, что не рыдается.

Ох, нет! Она жива… Господи, жива! Жива!!! Лицо в пыли… дышит, или если точнее, беззвучно всхлипывает. Вся в слезах. Плакать в голос закончились силы. Наскоро осматриваю туловище — кости целы, голова без ушибов. Юбка не порвана. Ее никто не трогал. Не похищал.

Тыльной стороной ладони стряхиваю со лба тяжелые бусины пота. Успел нафантазировать самое страшное… Больное воображение!

— Что, что случилось? — смахиваю испачканные локоны с ее лица. — Как ты?

Она порывается сказать, но вновь захлебывается слезами.

— Успокойся! Я рядом! Любимая, рядом! — прижимаю дрожащее тело к себе.

Домой. Нельзя ее тут допрашивать. Дома все расскажет.

Пытаюсь приподнять ее. Она слаба. Хватается за мою футболку. Силится выговорить слова.

— Потом объяснишь! Сейчас это неважно! Нам нужно домой, — уговариваю ее.

Хочу взять за руку, и ощущаю запах крови. Медный, теплый, гадкий. Ненавижу. Меня всегда мутило от него. Откуда кровь?

Ладони стерты об асфальт. Скорее всего, упала.

Ощупываю ноги. Она бессильно стонет. Колени содраны до мяса. Лежала здесь в грязи. Если инфекция попадет в открытую рану, начнется сепсис.

— Тебе нужно промыть ссадины, — как можно более спокойно говорю я ей.

— Ва… вар… ряг, — выдохнула она.

Лишь теперь осознаю, что пса не слышно. Сбежал, предатель! Ему положено защищать хозяйку, а он… трус! Мысленно кляну собаку.

Черт с ним! Вернется еще.

Бережно поднимаю рыдающую девочку. Кажется, ткань короткой юбки за что-то зацепилась. Оглядываюсь.

Не ткань, рука. В запястье врезался ремешок от поводка собаки.

— Милая, можешь сесть? Я сниму ремешок, — усаживаю на край бордюра, освобождаю руку.

Ремень. Варяг здесь? Рядом?

Зову собаку. Нет ответа. Только хриплый стон любимой.

Иду за поводком. Два, три метра. Пять метров. Около того. Светлый мешок посреди дороги. В темноте не разгляжу.

— Что за…? — отшатываюсь.

Объемистая туша мертвого животного растянулась через широкую тропу. В ней не осталось ничего от Варяга. Морда раскрошена на фрагменты. Не было одного глаза и носа. Грудина раздроблена, хребет перебил в двух местах. Корпус неестественно выгнулся через спину и скорее напоминал меховой набитый щепами вьюк, неаккуратно сброшенный с телеги, чем живое существо. Очень странно: крови почти не было. Шкура не порвалась. Но пес… Боюсь даже представить, что здесь произошло. Жуткое зрелище.

Возвращаюсь к дрожащей невесте.

— Машина, — выговаривает она. — Машина его… Он не успел… Я не видела машину! Его… так страшно… — она вдруг крепко вцепляется в меня. — Я пыталась встать, но он меня не отпускал.

Чувствую, как кровь отходит от лица.

Ремень! От испуга ей померещилось, что мертвый пес держит ее. Все это время она думала, что он ее держит!

Я сильно зажмуриваюсь, чтобы прогнать тошноту.

Автомобиль сбивает собаку. Вокруг запястья обмотан поводок.

Ее протащило метра два. Сильный испуг. Рюкзак недалеко, но аллея пуста. Темнота ночи ее вконец напугала. И вот она плачет уже второй час… совсем одна… не может сдвинуться с места… потому что собака ее не отпускает.

Ватные ноги приносят нас в дом.

Я быстро опрыскиваю ее водой из душа, вымываю землю и пыль из спутавшихся длинных волос. Промачиваю вату перекисью водорода, вынимаю частички гравия. Обрабатываю края ссадин йодом, тщательно перевязываю. Она не дергается, не кричит. Или сил не осталось, или полстакана заначенной водки притупили острую боль.

Укладываю ее, присмиревшую, в чистую постель, под одеяло. Сейчас ей обязательно нужно поспать. Завтра я поговорю с ней, мы во всем разберемся. Пусть только отдохнет.

— Эй, ты чего?

Она схватила меня за рукав.

— Ты куда?

— Я ненадолго.

Пожалуй, не стоит ей говорить, что я собираюсь вернуться в парк. Варяг так и остался лежать посреди дороги. Утром на него наткнется какой-нибудь дворник, и тело собаки попросту выбросят, как заплесневелую банановую кожуру. Я собираюсь его похоронить. Там, на полянке, на которой мы вместе так славно резвились. В прошлую пятницу… Три дня назад…

Болезненно сжимается сердце.

Варяг был верным другом и смышленым псом. Его когда-то подарил мне отец. Когда был еще жив. Нашел его в переходе метро, пожалел. Он сказал тогда, что щенок напомнил ему меня. Да! Он был прав! После трагедии на Джомолунгме я расклеился, потерялся. Жизнь утратила былые краски. Я носил в себе камень ужаснейшего греха. Я проклял себя. Отец говорил, что я хороню себя заживо. Так и было. Но в мою жизнь вошел неунывающий Варяг. Этот пес день за днем врачевал мою душу. Теперь пришло время мне позаботиться о его песьей душе.

— Милая, тебе стоит поспать! Я отлучусь всего на час. Ты проснешься, и я буду рядом! — обещаю ей.

— Не уходи! Побудь со мной! — она тянет меня за футболку.

Шумно выдыхаю. До рассвета часа четыре. Подожду, пока не уснет. Она столько пережила в этот вечер! Конечно, ей хочется, чтобы с ней кто-то был. Успокоил, обнял, утешил. Она еще совсем юная… всего двадцать. И меньше, чем через месяц пойдет под венец. Имею ли я право брать с нее клятву? Вечно любить, почитать, быть опорой в горе и в радости, здравии и болезни… Молодая, почти ребенок! Ей пока рано сталкиваться с болезнями. А смерть? Она даже не знает, что это! Наполнена множеством ярких желаний. Неисчерпаемая энергия бурлит в янтарных глазах. Все впереди. Ей кажется, что любая вершина по плечу. Но не догадывается, что в жизни, бывает, случаются ужасные вещи.

«Наверное, за это и полюбил…», — думается мне, — «…если вообще любят за что-то!»

Какая слабая она сейчас! Чувственная… почти хрустальная! Глядит пронзительно, умоляет не покидать ее.

Поэтому я хочу сделать ее свой женой. Для нее свадебная церемония — это праздник, красивый бал, где она будет в центре внимания. Для меня все иначе… Я беру за нее ответственность. Она нуждается во мне, и я дам слово защищать ее. Порой и от нее самой.

«Несдержанная. Кипит азартом… За это тоже люблю!».

— Милая, что ты делаешь?

Снимает с меня футболку.

— Зачем тебе футболка? — я слегка удивлен.

Она еще напугана. От страха люди всякое могут выкинуть. Мне ли не знать?

Берет меня за руку и притягивает к себе. Не понимаю, чего она хочет, но поддаюсь. Ее руки сплетаются вокруг моей шеи.

«Хочет объятий?»

Вдруг чувствую лихорадочно горячие уста, сперва на горле, затем выше, к лицу. Она яростно целует меня в губы. Болезненно. Страстно. Практически кусает. Вырвавшись из пучины одеяла, ногами обхватывает мои бедра и пригвождает к своему нагретому телу. Я сквозь ткань плотных домашних брюк ощущаю телесный жар. Начинаю беспокоиться. У нее высокая температура?

Норовлю дотянуться до лба, скрытого влажными ее волосами. Не получается. В тонких пальчиках, разбитых в кровь, проснулась неженская сила. Она крепче вжимается в меня, дыша сбивчиво и глубоко.

— С тобой все в порядке?

«Не в себе», — понимаю я.

Она выгибается всем телом. Под ночной сорочкой чувствую напряженную женскую грудь. Белье исчезло вместе с застенчивостью. Скольжу глазами по обнаженным плечам. Блестящая от испарины кожа. Живая, мягкая, соблазнительная. Жадно втягиваю пьяный воздух. Ничего не могу с собой поделать.

— Это не… это не… Тебе следует отдыхать! — сметаю с себя ее руки.

Продолжает смотреть на меня из-под полуприкрытых век.

— Прошу тебя! — ее голос сильно дрожит.

— Нет, я не могу!

Варяг там, в ночи… Я должен похоронить его! А ей нужен отдых, а не…

Раскаленные губы касаются меня, потом еще и еще…

— Не… не могу… — выдыхаю и растворяюсь в наслаждении.

Она меня одолевает. Забываюсь. Я повержен.

— Обними меня крепче! — слышу крик. — Хочу… сильнее!

Вонзает ногти мне в плечи. Чертовски больно. Я рычу. Стоило бы остановиться, прекратить это безумие… Но сейчас все по-другому. Отрекаюсь от боли. Не обращаю внимания.

И снова когти царапают спину. Дьявол! Она распаляет меня. Злит. Взывает к внутреннему зверю. Требует… жестокости.

Я никогда прежде не был груб с женщиной. Но это… это больше похоже на истязание, чем на любовь.

У нее не было мужчины… до меня. Я всегда старался быть с ней предельно аккуратным. Этим летом она в первый раз… Она совсем небольшого роста. Не хотел причинить ей… Боль.

Она сошла с ума, и, кажется, я тоже.

Священнодействие. Жертвенный алтарь. И мы, язычники.

Я не могу остановиться. Чувствую, как ярость поднимается по венам. Я словно призван поразить идолопоклонницу.

Запредельный ритм. Сердце долбит в ушах. Вместо крови — адреналин. Тело стало единым духом. Я почти не дышу — горю. Если бы не спортивная закалка, умер бы от перегруза.

Она сама не своя. Безумная, алчущая, ненасытная. Словно ей меня не хватает, словно хочет наполниться до краев. Я весь в ней. Она прижимается в исступлении, отдается вся целиком.

Слепая дымка в невидящем зрачке мешает, как следует, разглядеть ее лицо. То, что она испытывает, не удовольствие. Голод.

Ощущаю, как растекается сознание. Кровь и ртуть. Мистический калейдоскоп осколков мыслей. Уже не разобрать, что есть реальность.

Парк, авария, собака — все предано забвению. Страшный грех, гибель человека… Я был убийцей! Нет, не было такого! Я снова чист душой! Я знаю!

Вся простыня в крови. Моей, ее. Повязки сорваны с колен… как и моя кожа на плечах.

Я почти на грани… Она просит еще… Заклинает. Я падаю в нее последний раз и… слышу крик. Не помню, кто кричал.

Пальцы… Ее тело каменеет в приступе экстаза, поясница напрягается, и вся она поддается вперед, выбрасывая обнаженную грудь мне навстречу.

Помню ее пальцы. Неестественно изломанные, согнутые в каждом суставе, до крайности напряженные. На фоне плавности телесных линий, эти пальцы, казалось, принадлежат не ей. Руки старой ведьмы. Отвратительные руки. Они ворожат надо мной.

Хочу помешать им, но сводит плечи. Все в крови, но от запаха я проваливаюсь в сон. Нет сил, чтобы открыть глаза. Что-то тяжелое во мне рассыпается, и я чувствую, как вместе с кровью уходит боль. В первый раз за эти годы я сплю спокойно.

Варяг был похоронен до рассвета. Я успел.

Прощаюсь с верным псом, а сам гадаю, что произошло… там… с нами?

Мы оба никогда не заговорим о той ночи. А, может быть, ее и вовсе не было? Может, эти руки просто приснились мне?