Дмитрий Красивый

Сычев К. В.

Третий исторический роман из серии «Судьба Брянского княжества» повествует о событиях истории Руси XIV века. В центре – Брянское княжество, возглавляемое князьями Романом Глебовичем (1314–1322) и его сыном Дмитрием Красивым (1322–1352), получившим в народе свое прозвище за необыкновенную красоту лица и любвеобилие. Брянское княжество в это время было одним из самых сильных на Руси. С брянскими князьями считались и ордынские ханы и Литва. Однако московские князья, претендовавшие на объединение Руси под своей властью, ненавидели Брянск и делали все для того, чтобы уничтожить своего политического конкурента. Но вплоть до самой смерти князь Дмитрий Брянский сохраняет свою самостоятельность, несмотря на огромные трудности, внутренние неурядицы и личные жизненные потери.

Моей супруге, Сычевой Наталье Борисовне,

вдохновившей меня на этот труд,

посвящается

КНИГА 1

КНЯЗЬ-ОТЕЦ

ГЛАВА 1

У ОРДЫНСКОГО ЦАРЯ

Князь Роман Глебович стоял на коленях у золоченых ступенек ханского трона и молча, склонив голову, ждал. За его спиной пребывал в той же отцовской позе покорности старший сын Дмитрий, который тяжело дышал, волнуясь за отца: уж очень не хотел князь Роман принимать завещанный ему покойным племянником Брянск и, тем более, ехать в ненавистный ему Сарай за ярлыком на право удельного княжения.

В приемной зале ханского дворца царила полная тишина. Молодой хан Узбек сидел в своем золоченом кресле, окруженный со всех сторон рассевшимися на персидских коврах приближенными и тоже молчал, раздумывая.

По правую руку от него сидел на небольшом возвышении духовный наставник имам Ахмат, а по левую руку стоял, ожидая вопросов от своего повелителя, его тайный советник — тридцатидевятилетний Субуди.

В ханском дворце не было женщин: хан Узбек строго соблюдал исламские нормы и никогда не выводил на всеобщее обозрение своих жен, которым не полагалось покидать пределы ханского гарема.

Несмотря на свою молодость, Узбек-хан поражал окружавших его подданных осмотрительностью, вдумчивостью и медлительностью.

— Горячность и быстрота, государь, — учил его имам Ахмат, — нужны только в гареме, но в делах вредны и пагубны. Всласть разговаривать можно только со своими женками, а с другими людьми следует беречь каждое слово! А с рабами надо быть предельно осторожным, особенно с урусами, не знающими истинной веры!

Вот так и сидел ордынский хан, размышляя не вслух, как это обычно делали его предшественники, но про себя.

— Вот так беда! — думал молодой хан. — Прошло совсем немного времени после смерти дедушки, а вот теперь узнаю о кончине верного мне уруса Вэсилэ из Брэнэ! Неужели душа этого коназа устремилась к душе покойного Тохтэ-хана, чтобы и после смерти служить своему повелителю! — Узбек вздрогнул от такой догадки. — Разве возможно такое, чтобы неверный, но преданный слуга, урус Вэсилэ, удостоится такой чести? Надо бы поговорить об этом с имамом…

— Почему ордынский царь молчит? — думал в это же время седовласый князь Роман. — Неужели он не согласен на мое брянское княжение?

Перед глазами Романа Глебовича промелькнули последние события из его жизни: неожиданная смерть племянника Василия Брянского, совещание у другого племянника — великого смоленского князя Ивана Александровича — и, наконец, сборы и отъезд в недалекий Брянск.

Преждевременная смерть пятидесятидвухлетнего Василия Александровича потрясла смоленских князей. Особенно тяжело переживала свое горе мать умершего — княгиня Агафья, которая, после горестных рыданий, оделась во все черное и совсем удалилась от родных, проводя свои дни в стенаниях и молитвах. Великий же князь Иван Александрович довольно спокойно встретил скорбное известие и уже на следующий день пригласил своего дядю Романа на боярский совет. — Мой славный дядя! — сказал князь Иван после недолгого совещания с боярами и смоленским епископом. — Наступило время нам расстаться! Поезжай в Брянск! Мой брат Василий завещал тебе этот город и удел!

— Зачем мне этот удел?! — возмутился тогда Роман Глебович. — Я уже стар для управления такой богатой землей! Мне не хватает лишь трех лет до семидесяти! Неужели вам понадобился еще один брянский покойник? Куда мне ехать с одними сединами?

— Это ничего, что ты поседел, дядюшка, — улыбнулся Иван Смоленский. — Седого медведя не берет острая рогатина! Ты стар, но удал! Разве твоя супруга — старуха? Или у тебя перезрелые дети? Твоя супруга молода, а сыновья и дочери — совсем еще дети! Вот по ним и считай свои годы!

В самом деле, после смерти бездетной жены князь Роман взял себе в жены дочь волынского князя Льва Юрьевича Евдокию и уже на следующий год после свадьбы получил первого сына — Дмитрия. Затем последовали дочери и, наконец, младший, самый любимый сын Василий, родился, когда его отцу уже было почти пятьдесят…

Князь Роман Глебович всегда отличался скромностью, выдал своих дочерей за мелких, ничем не прославившихся князей и совсем не претендовал на многое, но вот, когда его племянник упомянул детей, задумался. — Я пристроил своих дочерей, пусть не роскошно, но и не бедно, — рассудил он про себя, — а вот что я оставлю сыновьям? Лишь одну Смядынь?

— Тебе надо подумать о сыновьях! — сказал, как бы читая его мысли, князь Иван Александрович. — Сам сядешь в Брянске и возьмешь с собой одного из сыновей…А Смядынь пусть достанется другому! Разве это плохо?

— Смядынь? — поднял голову князь Роман. — Разве ты оставишь мне это родовое поместье и не отберешь его в казну?

— Зачем? — усмехнулся Иван Александрович. — Мне не нужна твоя Смядынь, пусть останется за твоими детьми. А я подыщу своим сыновьям другие городки и волости!

— Это правильно! — громко сказал епископ, глядя с улыбкой на князя Романа. — Пора тебе, сын мой, уезжать в Брянск!

— Ну, что ж, — вздохнул князь Роман, — если такое советует сам владыка и его поддерживает мой славный племянник, щедрый и ласковый, Иван, тогда поеду без колебаний!

И князь Роман Глебович, прихватив с собой жену и старшего сына Дмитрия, выехал в середине марта 1314 года со своей небольшой, в двести копий, дружиной в недалекий заснеженный Брянск.

Младшего сына Василия он оставил княжить на Смядыни, под Смоленском, передав ему весь свой двор — немногочисленных бояр и домашнюю челядь, а также половину дружины.

Двадцатилетний, недавно женатый князь Василий Романович с радостью принял такой подарок отца, а вот старший сын князя Романа Дмитрий, двадцати семи лет, был очень недоволен: грустным и подавленным ехал он со своей молодой женой «в лесную глушь». С отцом он, однако, спорить не решился. — Нет смысла его сердить, — рассуждал он. — Старший лучше видит, что надо делать!

— Не горюй, сынок! — подбадривал его ехавший рядом на породистом вороном коне отец. — Я уже стар, и неизвестно, как Господь распорядится моей жизнью! А если я умру, тогда этот богатый и сильный Брянск достанется тебе!

— Господи, сохрани! — перекрестился, услышав эти слова, Дмитрий Романович. — Не торопись умирать, батюшка, и живи до ста лет! Мне ничего не надо, лишь бы ты был жив и здоров!

Смоленские князья въехали в Брянск под звон колоколов.

— Да благословит тебя Господь, князь Роман! — сказал, крестя седую голову князя, епископ Арсений.

— Хлеб и соль! — хором прокричали брянские бояре.

Уже на следующий день после торжественного пира князь Роман хотел венчаться на княжение, но епископ Арсений отговорил его. — Тебе надо, сын мой, — сказал владыка, — ехать в татарскую Орду и получить от царя Узбека грамотку! Венчание никуда от тебя не уйдет, а вот татарского царя обижать не следует! Мало что мы этого не хотим, но так определил наш Господь. Если татарский царь узнает о венчании от недобрых людей или чужеземных купцов, он непременно рассердится! Зачем нам это нужно, если мы знаем завещание покойного Василия? А наш государь, славный Узбек, не откажет воле своего верного человека! Поезжай, сын мой!

— Придется ехать в Орду! — пробормотал с горечью Роман Глебович. — Вот уж чего бы не хотелось…

И он стал собираться в дорогу.

К середине мая, когда установилась теплая и сухая погода, князь в сопровождении сына Дмитрия, трех верных бояр, в числе которых пребывал Мирко Стойкович, сотни своих лучших дружинников выехал в Сарай, благополучно туда добрался и устроился в большой гостевой юрте, ожидая ханского приема.

Молодой татарский правитель не спешил. Лишь через две недели, после того, как его денежники пересчитали сданный брянским боярином Мирко «выход» и сарайские муллы определили благоприятный день приема, он вызвал через своих рабов русских князей во дворец.

Вот и стоял перед ханским троном Роман Глебович, с тревогой вслушиваясь в дворцовую тишину.

Наконец, молодой хан зевнул и, подняв голову, посмотрел вниз на склоненные перед ним тела. — Ладно, Ромэнэ, — сказал он вдруг своим чистым звонким голосом. — Я принимаю твой «выход» и скромные подарки! Подними же голову и покажи свое лицо!

Князь Роман, не вставая с колен, выпрямился и встретился взглядом с татарским ханом. — Какой же красивый лицом, этот бусурманский царь! — подумал он, молча разглядывая черноглазого румяного юношу. — Какие чудесные брови! Дугой! Как у чужеземной красавицы!

— Так ты уже старик, — покачал головой царственный юноша, — и хоть не дряхлый, но совсем седой! Неужели это правда, что сам Вэсилэ завещал тебе этот город?

— Правда, государь, — ответил, качая головой, на неплохом татарском князь Роман. — На этот счет есть грамотка, написанная нашим владыкой Арсением…Я передал эту грамотку твоим верным людям!

— Это так, Субуди? — вопросил, повернувшись к своему собеседнику, молодой хан. — Есть такой ярлык?

— Так, государь, — кивнул головой Субуди. — Мы прочитали этот немногословный ярлык: этот поп урус просит тебя утвердить завещание покойного Вэсилэ! Ты не желаешь посмотреть на его письмо?

— Нет, не желаю! — усмехнулся хан Узбек. — Я верю твоим словам. У меня нет сомнения в твоей искренности. Каково твое мнение на это, мой верный Субуди?

— Тебе решать, государь, — сказал, проведя по длинной, но жидкой бороде ладонями, Субуди, — однако я осмелюсь сказать несколько слов. Этот коназ Ромэнэ привез сюда полноценный «выход» и щедрые подарки. Он верно служит тебе и всему нашему ханству…А поскольку есть и завещание покойного Вэсилэ в пользу этого Ромэнэ, то у меня нет никакого сомнения в его законном праве!

— А что скажешь ты, мой славный наставник? — обратился хан Узбек к имаму Ахмату, нетерпеливо перебиравшему крупные янтарные бусины-четки. — Ты согласен с моим советником?

— Согласен, государь, — сказал, глядя перед собой, имам Ахмат. — Пусть же этот старик Ромэнэ владеет тем глухим Брэнэ…Я не против этого старика.

— Все согласны со сказанным? — громко спросил хан Узбек, вглядываясь в лица своих остальных подданных. — Неужели никто не против?

— Согласны, согласны, государь, — пробормотали со всех сторон знатные татары.

— Ну, тогда ступай, коназ Ромэнэ, в гостевую юрту и жди там от меня ярлык. А когда получишь свою бумагу, тогда уезжай с миром в свой Брэнэ, — поднял руку молодой хан.

— Благодарю тебя, государь! — весело сказал, вставая, князь Роман Глебович. — Многих тебе лет и крепкого здоровья, наш справедливый царь! — И он вместе со вставшим с колен сыном Дмитрием низко, до земли, поклонился и быстро, стараясь не поворачиваться к ордынскому хану задом, попятился к выходу.

Вечером князь Роман принимал в своей большой гостевой юрте купца Мирко Стойковича. Князь полусидел на мягком татарском диване и внимательно слушал своего верного слугу. Купец Мирко, сидевший напротив князя на небольшой, обложенной подушками, скамье, важно, с достоинством, докладывал. — Я нынче побывал, батюшка князь, у Субуди-сайда, — говорил он, не торопясь, — и видел всю его семью. Я преподнес всем подарки. Так, супруге Субуди, Сумэр-хатун, я подарил бусы с синими камнями, а другим его женам и дочерям — серебряные серьги или браслеты. Не поскупился я и на подарки его сыновьям, особенно его старшему сыну Тугучи, который уже стал важным человеком при государе…

— Да, дороговато обходятся нашей казне твои друзья! — покачал головой князь Роман. — Тянет почти на полсотни гривен…

— О, батюшка, — улыбнулся Мирко Стойкович, — это не такое большое разорение! Слава Господу, что в твоей казне немало серебра! И море-озеро бесценных мехов! А эти сарайские люди, обладающие большой властью, нам очень нужны! Один только их бусурманский поп Ахмат чего стоит! Неужели ты не видел его в царском дворце?

— Это тот, в зеленом халате, расписанном полумесяцами, с большой белой чалмой? — усмехнулся князь Роман.

— Да, это он! — кивнул головой купец Мирко. — В тот самый день, когда мы сюда приехали, я отнес половину нашего серебра, предназначенного на подарки, этому имаму…Неужели ты не догадался, батюшка, что мы так быстро решили твое дело только с помощью серебра?

— Догадался, — кивнул головой князь Роман. — Ни один знатный татарин не сказал ничего плохого против меня…Благодарю тебя, Мирко, за твою верную службу. Не зря ты, славный купец, стал благородным боярином, а не простым дураком!

Неожиданно отворилась входная дверь, и в княжескую юрту вбежал молодой слуга. — Батюшка князь! — вскричал он, волнуясь. — К тебе идет великий князь Михаил Тверской!

— Удивительно, Бенко! — воскликнул Роман Глебович. — Пусть же входит сюда молодой князь Михаил Ярославич! Я давно не видел этого славного воина! И позови других слуг, чтобы принесли сюда тяжелую скамью!

Князь Михаил вошел в юрту вместе с сыном князя Романа Дмитрием. — Здравствуй, брат! — громко сказал он и, подойдя к сидевшему на диване брянскому князю, поклонился.

— Здравствуй и ты, Михаил! — весело ответил князь Роман, встал и, приблизившись к тверскому князю, обнял его, троекратно целуя.

В это время слуги поспешно внесли длинную скамью с удобной спинкой и поставили ее прямо напротив дивана своего князя. Мирко Стойкович стоял, глядя во все глаза на великого суздальского и тверского князя. Его скамью, освободив от подушек, слуги быстро вынесли вон, а подушки переложили на новую, большую скамью.

Михаил Ярославович был одет в богатый татарский шелковый халат синего цвета, из-под которого выбивалась его алая княжеская мантия, и виднелись загнутые носками кверху татарские же туфли, обшитые китайским шелком, тоже синие, блестевшие при свете восковых свечей и переливавшиеся всеми цветами радуги. На голове у князя возвышалась обычная летняя княжеская шапка из алой парчи, окантованная тонкой полоской из куньего меха. Несмотря на то, что Михаил Тверской не превосходил ростом ни князя Романа, ни его сына Дмитрия, вид он производил внушительный: это был могучий широкоплечий мужчина, гордо державший свою красивую голову.

— На вид ему около пятидесяти лет, — подумал Мирко Стойкович, — а виски уже — белые, как снег, и борода блистает серебром! Но намного моложе нашего князя! И сила у него немалая!

— Это — мой верный боярин, Мирко Стойкович, — сказал князь Роман, представляя гостю своего собеседника. — Он возит сюда, в Сарай, мой «выход»!

— Рад познакомиться с твоим славным человеком! — небрежно кивнул головой Михаил Ярославович, отвечая на низкий поклон брянского боярина, и сразу же уселся на большую мягкую подушку, лежавшую на середине скамьи.

— Садитесь же рядом, сынок и Мирко, — указал жестом руки, делая вид, что не замечает брезгливой гримасы на лице своего высокого гостя, на ту же скамью князь Роман. — Всем хватит места!

Молодой Дмитрий Романович уселся рядом с великим князем Михаилом, а с краю к ним пристроился Мирко Стойкович.

— Я пришел к тебе, Роман, с поздравлениями, — сказал, высокомерно улыбаясь, Михаил Ярославович. — Я только что сюда приехал и узнал о твоем успехе!

— Благодарю, брат, — усмехнулся Роман Глебович, — однако я уже староват для удельного князя! Меня еле уговорили!

— Петух не стар, если топчет молодых кур! — весело бросил великий суздальский и тверской князь. — Ты достаточно воевал, Роман, и добился большой славы. Тебе давно пора иметь свой богатый удел! Если кто и заслужил это, так только ты, мой брат!

— Твоими устами да мед пить! — промолвил князь Роман. — А что ты пришел сюда так поспешно и в страшную жару? Неужели случилась какая-то беда?

— Да так уж, Роман, — покачал головой князь Михаил. — Поездки в Орду — дело привычное для нас, залесских князей. Это только вы, брянские князья, свободны от этой повинности!

— Нет, мой брат, — грустно ответил Роман Брянский. — Еще мой покойный племянник, Василий Храбрый, каждый год приезжал сюда…Было, правда и так, при царе Тохтэ, что он не посещал Сарай…Но это было редко…Князь Василий не раз сражался за своего царя…И государь, порой, прощал ему многое…А как тебе, брат мой, сидится на владимирском «столе»?

— Нечем похвастать, — пробормотал Михаил Ярославович. Его большие синие глаза как-то разом потускнели, а крупный орлиный нос как будто покраснел. — Нет покоя от Юрия Данилыча! Этот мелочный князь не желает признавать мою великокняжескую власть! Этот Юрий часто ездит сюда, к молодому царю, и подает на меня бесчисленные жалобы! То требует от меня какой-нибудь городок, то протягивает свою медвежью руку к Великому Новгороду! Он — настоящий разбойник и злодей! Безжалостно разоряет мою казну! Вот опять придется заминать его жалобу полновесным серебром! А где запастись этим серебром? И за грамотку, или ярлык, придется заплатить вдвое больше прежнего! Иначе этот Юрий завладеет Владимиром!

— Да, нелегкая у тебя судьба, брат! — посочувствовал князь Роман. — Этот Юрий — опасная заноза! Как мы недавно узнали, он протягивал свои руки даже до Брянска и погубил моего бесславного брата Святослава!

— Вот так, брат, — кивнул головой князь Михаил. — Выходит, этот Юрий — наш общий враг! И почему бы нам не соединить наши силы против этого злодея и не сокрушить его?

— Это, брат, не такое простое дело, — пробормотал Роман Глебович. — Надо хорошо подумать…

— А что тут думать, батюшка? — возразил Дмитрий Романович, улыбаясь. — Мы уже договорились с Михаилом Ярославичем и, когда ему будет надо, я приду к нему на помощь с дружиной против злобной Москвы!

— Ну, если будет надо, — поморщился брянский князь, — тогда и решим, а пока…

Так и ушел к себе на подворье великий князь Михаил, ничего не добившись от Романа Глебовича. — Эх, ладно, — думал он, раздосадованный, про себя. — Вот когда клюнет петух Романа в его тайное место, тогда сам ко мне прибежит!

— Ты не настолько молод, Дмитрий, — с укоризной выговаривал сыну князь Роман, — чтобы принимать поспешные решения! Разве ты не видишь, какую беду вызывают эти князья — Михаил Тверской и Юрий Московский? Они попеременно ездят с доносами к молодому царю! Это очень плохо, и нечего нам, брянским людям, лезть в такую грязь! Тут не серебром пахнет, а жаркой кровью! Пусть же сами расхлебывают свою кровавую кашу! Нечего вовлекать сюда наш славный Брянск!

Ночью, лежа на своем широком, мягком ложе, князь размышлял. — Я не позволю втянуть свою землю в напрасную беду! — сказал он себе, чувствуя свою правоту. — Пора уж в старости отказаться от всех житейских глупостей. Этот Михаил сравнил меня с петухом, курощупом…Проявил такое бесстыдство! Где уж мне до молодого петуха? — вздохнул князь. — Я уже так постарел, что мне теперь не до женок…Ох, если бы вернуть молодую силушку…

В это время скрипнула дверь, и в княжеский покой кто-то тихонько вошел.

— Это ты здесь бродишь, Бенко? — буркнул недовольный князь Роман. — Зачем беспокоишь меня?

— Это не Бенко, княже, — тихонько сказала молоденькая девушка, приближаясь к княжескому ложу. — Это — я, Есенка, пленница мурзы Кавгадыя…Прислана к тебе по его приказу…

— Зачем? — пробурчал подскочивший князь. — Я накажу бестолкового Бенко! Как он посмел тебя пропустить? Я уже стар для молодых девиц!

— В таких делах не бывает стариков! — весело промолвила девушка, и не успел князь опомниться, как она, сбросив с себя легкий серый халат и оставшись нагишом, молнией проникла под княжеское одеяло.

— Охо-хо! — закряхтел взволнованный князь, чувствуя на своем теле нежные, умелые руки. — Какие сладкие губы!

— А ты еще говоришь о своей старости! — проворковала Есенка, плотно прижимаясь к князю. — Твоя сила настолько велика, что я испугалась, как бы ты не разорвал меня своей небывалой плотью!

— Не бойся, моя сладкая лада! — простонал князь, чувствуя непреодолимое желание и буквально набрасываясь на большегрудую, длинноногую красавицу.

— Ах! Ох! — застонала Есенка, почувствовав в себе здоровенного мужчину. — Ну, и велик же ты, батюшка, как молодой конь!

— Выходит, я не такой уже старый! — думал, ликуя, князь Роман, покачиваясь над неожиданной возлюбленной. — Ох, и угодил мне этот славный татарин Кавгадый!

ГЛАВА 2

ЗАБОТЫ МОСКОВСКОГО КНЯЗЯ

Московский князь Юрий Даниилович принимал у себя в «тайницкой» теремной комнате князя Федора Ржевского.

Сидя в большом, удобном, резного дуба кресле, князь Юрий внимательно и терпеливо слушал сбивчивую, грубую речь своего союзника. С кряхтением, запинаясь и повторяя свои излюбленные слова «ужо», «тама», «тако», Федор Святославович подробно рассказывал о своем походе на Новгород.

Как известно, этот поход был инспирирован самими новгородцами, недавно ограбленными великим суздальским князем Михаилом Ярославовичем, который, нуждаясь в деньгах, потребовал от них непомерную сумму. Князю Михаилу были нужны большие деньги для выплат ордынскому хану. Дорого обошелся владимиро-суздальской, тверской и новгородской землям великокняжеский ярлык! И особенно новгородцам! Владимиро-суздальская земля была настолько истощена поборами и татарскими набегами, что взять с нее было почти нечего, свою родовую Тверь князь Михаил берег, а вот Великий Новгород он не пожалел: после затяжных ратных маневров в новгородских пограничных городках и, особенно, в Торжке, отрезав русский север от южных земель, снабжавших новгородцев хлебом, он заставил их раскошелиться, выжав несметную сумму серебром. Опасаясь, что если такие поборы от князя Михаила станут делом обычным, новгородцы решили не уступать и попросили помощи у злейшего врага Михаила Ярославовича — князя Юрия Московского.

— Приди к нам, славный господин, владей нами, — говорили новгородские послы в Москве, — и соблюдай законы Ярослава, чтобы не разорять наш несчастный город!

— Этого не бойтесь, — заверил их князь Юрий. — Я ничего не возьму больше того, что установил Ярослав и, если будет надо, окажу вам, без лишних слов, военную помощьомэнэ!

И он послал в Новгород своего друга и союзника князя Федора, сына покойного Святослава Глебовича Можайского, с московским войском.

После гибели Святослава Глебовича, павшего в сражении с татарским войском под Брянском в 1310 году, городок Можайск унаследовал его старший сын Глеб, а Федор, младший сын, вынужден был довольствоваться небольшим городком Ржевой.

Когда же умер вяземский князь Андрей, его города Вязьму и Дорогобуж, формально входившие в состав Смоленского княжества, хитростью заполучил Глеб Святославович, а Федор Ржевский переехал в Можайск.

Князь Глеб Святославович, сохраняя видимость дружбы с великим смоленским князем Иваном Александровичем, своим двоюродным братом, неоднократно являлся к его двору в Смоленск, привозил с собой подарки и определенную, весьма скромную, плату, оговоренную раньше, за свои города, как часть ордынского «выхода», и таким образом удерживал за собой довольно хлебные городки и волости.

Великий смоленский князь, довольный сохранением целостности своего удела, смотрел сквозь пальцы на активную дружбу Глеба Святославовича с Москвой. Князь же Федор Ржевский, фактически, перешел на службу Юрию Московскому, а в городках Ржеве и Можайске посадил московских ратников и воевод, довольствуясь лишь скромными подарками от своего московского сюзерена.

Вот и теперь, летом 1314 года, он беспрекословно выехал по указанию Юрия Данииловича на север. Московская рать, ведомая князем Федором, быстро прошла, не встречая сопротивления, новгородские городки и приблизилась к Великому Новгороду. Разместив войско неподалеку от города, князь Федор с двумя сотнями отборных дружинников вошел в городскую крепость и потребовал от новгородской знати немедленной выдачи наместников великого князя Михаила. Несчастные тверичи попытались бежать, но, с помощью новгородцев, князь Федор «перехватил злодеев» и бросил их в оковах в темницу. Однако он недолго «просидел» в Новгороде. Вскоре до него дошли сведения, что сын Михаила Ярославовича, пребывавшего в Орде, Дмитрий с большим войском пошел в поход на север.

Опережая события, Федор Ржевский двинулся ему навстречу. К московскому войску присоединились и новгородцы, везшие в обозе закованных «в железа» тверских наместников. Объединенное войско подошло к Волге. Но переправиться на другой берег не успело: там уже стояли стройными рядами тверские полки, сверкавшие своими безупречно очищенными, отточенными мечами и наконечниками копий.

Сомкнутые ряды сильного, хорошо обученного войска тверичей охладили пыл доселе воинственных новгородцев, и они не только сами не решились на переправу, но также помешали это сделать московским полкам.

— У тверичей бесчисленное войско, — говорили князю Федору новгородские бояре, — и поэтому нет смысла терять наших воинов…

Несмотря на то, что Федор Святославович очень хотел отличиться перед князем Юрием, он, тем не менее, понимал, что с малым московским войском принимать бой бессмысленно. Так и простояли на разных берегах великой реки обе рати до самых морозов. Наконец, нетерпеливые новгородцы не выдержали и предложили Федору Святославовичу начать переговоры с тверичами, а когда он наотрез отказался, тайно послали к князю Дмитрию Тверскому своих людей, вернули ему захваченных в московский плен бывших наместников-бояр и заключили «мир», пообещав сохранять прежнюю покорность великому князю Михаилу Ярославовичу.

— Они так хитро и тайно все обделали, — завершил свой доклад князь Федор, — что я увидел только пыль от уходящего тверского войска и…э-э-э…довольные лица новгородских бояр…э-э-э…Тогда я пришел в гнев и громко обругал этих лицемеров…

— Да, напрасно мы связались с этими новгородцами, — покачал головой Юрий Даниилович, выслушав своего воеводу, — если они такие лживые! Здесь в Москве говорили одно, а когда петух клюнул их в зад — забздели! Зачем морочили мне голову? Хорошо еще, что войско не пострадало и ты смог привезти хоть сколько серебра…Что поделаешь, если Господь не дал нам удачи! А ведь князь Михаил все еще в Орде…Выходит, этот Дмитрий Тверской — горячий воин! Надо было его проучить! Но не получилось: не хватило умишка…Эка досада! А Михаил, тем временем, строит мне козни в Орде…Люди рассказывали, — князь Юрий прищурился и перешел на шепот, — что этот непутевый Михаил там, в Сарае, ходил к новому брянскому князю Роману Глебовичу и предлагал ему заключить против меня союз…

— Неужели? — вскинул брови князь Федор. — Нам не хватает только этого проклятого Брянска!

— Но, слава Богу, как говорят, брянский князь не пошел на этот неправедный союз, — усмехнулся Юрий Даниилович. — Старый Роман очень осторожен и хитер, как лис! Побоялся даже венчаться без царского разрешения и сразу же отправился в Орду…

— Говорят, что мой дядька Роман очень скромен, — покачал головой князь Федор, — и…э-э-э…там, не хотел брать ни один удел…А тут…э-э-э…завладел аж богатым Брянском! Вот почему он сидел себе и помалкивал: дожидался завидной доли!

— Это неправда, брат мой, — возразил Юрий Московский. — Он тогда уступил свое право племяннику — Василию Храброму! Оно, конечно, сам царь Тохтэ был за того Василия, и Роман не стал перечить царской воле…Однако он — отличный воин и человек чести…Это все знают!

— Пусть он великий воин и верный своему слову человек, — грустно усмехнулся князь Федор, — однако вот не почтил моего покойного батюшку Святослава ни памятью, ни добрым словом! А ведь мой батюшка погиб в жестоком сражении по злой воле этого Василия Храброго…И мы не слышим ни слова осуждения или сочувствия ни из Смоленска, ни из этого злосчастного Брянска…

— Это так, брат, — кивнул головой князь Юрий. — Старый Роман мог бы и на этот раз уступить брянский «стол» племяннику! Хотя бы твоему старшему брату Глебу, сыну славного покойника…Это было бы проявлением уважения к памяти отважного воина Святослава…Да что теперь говорить? Романа уже венчали в богатом Брянске на княжение! Значит, спорить уже не о чем!

— Однако же…э-э-э…тот Роман Глебыч уже стар, — буркнул Федор Ржевский. — Ему уже, поди, под семьдесят…Он долго не протянет. А там, кто знает, может Господь и осчастливит моего брата Глеба или меня, и мы получим тот заветный Брянск…

— Все может быть, — улыбнулся Юрий Даниилович. — Будет и на нашей стороне праздник! Подождем…

В это время в комнату вбежал молоденький княжеский слуга. — Великий государь! — крикнул он. — Сюда приехали новгородские бояре! Они стоят с телегами на твоем подворье! С ними новгородский владыка…Просятся к тебе!

— Вот, бесстыжие! — возмутился князь Юрий. — Сущие стручки! Не успели меня предать молодому Дмитрию, а уже тут — со сладкими словами? Неужели не договорились? Любопытно! Тогда позови-ка, Буян, моего братца Иванушку, — князь повернулся к слуге, — и впусти сюда этих новгородских послов, сразу же вслед за Иваном. Послушаем их и поговорим!

— Слушаюсь, батюшка! — прокричал молодой слуга и выбежал в простенок.

Вскоре в «тайницкий покой» вошел князь Иван Даниилович, низко поклонился брату, также почтительно поприветствовал он князя Федора.

— Садись, брат, — указал рукой на скамью, стоявшую справа от его кресла, князь Юрий, — рядком с нашим верным князем Федором. Послушаем сейчас новгородцев и обсудим их слова…

Новгородские бояре, одетые в богатые медвежьи шубы, возглавляемые архиепископом Давыдом, тихо вошли, склонив обнаженные от длинных бобровых шапок, головы. Один владыка лишь слегка наклонил голову и быстро перекрестил князя Юрия. — Благослови тебя Господь, сын мой, — сказал он и также перекрестил сидевших на скамье князей.

— Здравствуй, владыка Давыд! — весело сказал князь Юрий, делая вид, что ничего не произошло. — С чем сюда пожаловал? Неужели только с благословением?

— Прости нас, славный князь Юрий! — громко сказал священник. — Наши бояре не ведали, что творили! За это их строго и справедливо осудили горожане Великого Новгорода! Мы не поддержали их несправедливый мирный договор со злобной Тверью! Наши лучшие люди подтвердили свою прежнюю волю и вновь зовут тебя к себе, на новгородское княжение!

— Неужели это так, бояре? — вопросил князь Юрий.

— Так, наш господин!! — хором прокричали новгородцы. — Мы всегда рады видеть тебя на нашем княжении!

— Что ты на это скажешь, мой брат Иван? — повернул голову вправо князь Юрий. — Стоит ли нам связываться с новгородцами?

— Я скажу только одно брат, — усмехнулся князь Иван. — Надо бы послать этих новгородских бояр на собачий дрын! Зачем нам их «стол», если придется вести тяжелую войну с Тверью? Где мы возьмем столько серебра на военные расходы? Нам не надо новгородское серебро, если оно уйдет без остатка на жестокую войну…Да и людей потеряем немало…

— Мы дадим столько серебра, сколько будет нужно! — громко буркнул один из новгородских бояр, видимо, самый старший. — И не только на войну, но и весь «выход» князя Михаила! А, кроме того, будут подарки…

— «Выход» Михаила? — поднял брови Иван Даниилович. — И это правда?

— Да, правда! — подтвердил новгородский архиепископ.

— Истинная правда! — хором пробасили бояре.

— Ну, что ж, брат, — громко сказал, вставая и кланяясь князю Юрию, Иван Даниилович, — теперь я вижу небольшую выгоду!

— Тогда, брат, — кивнул головой князь Юрий, — иди к себе с Господом! И вы, бояре, и ты, владыка Давыд, тоже идите к себе на подворья! А завтра я дам вам свой ответ!

— Благослови тебя, Господь! — сказал на прощание новгородский архиепископ.

— Ну, если так и весь тверской «выход» перейдет Москве, — сказал князь Юрий Федору Ржевскому, когда они остались одни, — тогда я сам, пожалуй, пойду в Новгород и прихвачу с собой брата Афанасия! Пусть лучше он, а не хитроумный Ивашка Калита, там наместничает! Вот и посмотрим, насколько правдивы новгородцы…Иван же мне тут, в Москве, нужен, как мой заместитель…

В это время князь Иван Даниилович беседовал во дворе с новгородским владыкой.

— Я обещал тебе, святой отец, поддержку перед братом и свои слова оправдал! Жди теперь моего брата: он сам объявится в вашем богатом городе!

— Благодарю тебя, сын мой, — склонил голову седовласый архиепископ. — Я не зря пожаловал тебе первому щедрые подарки. За мной осталась только гривна серебра…Подожди до завтра, до решения князя Юрия!

ГЛАВА 3

НАСТАВЛЕНИЯ ЕПИСКОПА АРСЕНИЯ

— Испей-ка, владыка, моего доброго медка, — сказал, улыбаясь, князь Роман Глебович, подавая знак рукой своей ключнице, чтобы она поднесла чашу с ароматным напитком его собеседнику, — и успокой свою душу от тревожных мыслей. Нет никаких поводов для беспокойства! Мы вновь договорились с татарами, слава Господу!

Красивая молодая ключница князя Есенка, грациозно поклонившись епископу Арсению, протянула ему чашу.

Князь Роман с тихой радостью смотрел на девушку. Вот уже второй год пошел, как он привез прелестную Есенку из далекой Орды. Много серебра пришлось заплатить за нее хитрому мурзе Кавгадыю. Последний долго торговался и, наконец, выжав из князя цену десятка молодых рабов, как бы снизошел до него, согласившись отдать девушку.

Что только не говорили князю Роману его верные слуги, как только не пытались они помешать той сделке — все было бесполезно!

— Этот Кавгадый — коварен и лжив, — говорил своему брянскому князю его боярин Мирко Стойкович, — и ловко торгует своими пленниками! Он сам не любит русских женок, но тщательно обучает их разным любовным премудростям. Мне рассказывал славный Субуди, что этот Кавгадый добывает молодых женок не только в набегах, но и скупает их у других татар. Если какой-нибудь воевода возвращается из очередного набега с большим числом пленниц, этот мурза скупает у него их за бесценок, потому что татарские воины спешат поскорее избавиться от своего ясыря из-за больших расходов на содержание и угрозы резкого падения цен на рабов. Он не брезгует даже исхудавшими клячами, пребывающими на смертном одре! Его люди хорошо заботятся об этих пленницах: вылечивают болезни и досыта кормят. А от этого даже самые неказистые женки хорошеют лицами и распускаются, как цветы, пленяя своей красотой. Ну, а потом люди Кавгадыя обучают этих девок искусству любви и телесным ласкам! И девицы становятся еще привлекательней своими формами: станом, задом и грудями…А когда в Сарай прибывают князья с боярами или богатые купцы, этот татарский вельможа, воспользовавшись их скукой и усталостью, подсылает им ночью в постель ту или иную красотку, вводя их в соблазн! Вся Орда знает о таких делах Кавгадыя. Даже молодой царь посмеивается над ним! Не попадайся на его удочку, славный князь!

— Разве ко мне не приходили разные девицы, батюшка? — вторил боярину княжеский сын Дмитрий. — Молодые красавицы ублажали меня каждую ночь! И я платил им за это лишь горстку серебра…Но чтобы совсем выкупать?! Неужели там, в русской земле, нам не хватает своих женок? В нашем Брянске столько таких прелестниц, что здесь никому и не снились!

— Это тебе, сынок, молодому, легко говорить такое! — возражал тогда князь. — Я знаю, какое прозвище тебе дали красные девицы еще в Смядыни и Смоленске! Разве не они назвали тебя «Красивым»? И сколько прелестниц по тебе вздыхали? Ты сам не пропустишь ни одной красивой девицы! Зачем же даешь своему батюшке такие нескромные советы? Я не настолько молод, чтобы проявить старческую скуку и бесчувствие и не оценить чудную красоту. Ни моя супруга, ни другие красивые женки не вызывают у меня горячего желания…А вот эта девица, Есенка, без труда разжигает мою страсть и радует мое тело! Я не упущу этот Божий дар! — И он, отказавшись слушать доводы всех прочих своих людей и даже священников, решительно направился с богатыми дарами к Кавгадыю.

Татарский мурза, добившись своего и сбыв с рук очередную пленницу, остался чрезвычайно доволен.

— Это — безупречный невод для коназов или купцов урусов! — радовался он. — Удается сбывать самых дешевых девок за хорошую цену! А вот наши люди плохо берут этот товар: им не нравятся белокожие девки со светлыми волосами и водянистыми глазами! Не хочется продавать их и чужеземным купцам за ничтожную цену! Я даже не думал, что эта грудастая девка так западет в душу старому коназу Ромэнэ! Мне казалось, что он заплатит лишь за временное пользование красоткой, как его сын Дэмитрэ, а тут — такая удача! Видимо, этот коназ Ромэнэ — человек нескупой и сговорчивый! Не зря он носит такое имя! Ромэнэ! — Кавгадый прищурился. — И тоже коназ из Брэнэ! Я помню одного Ромэнэ…Может, он его батюшка или дед? Однако же, он сын Гэлэба…Значит не того Ромэнэ…Видимо, какой-то его родственник! Всем известно, какой был преданный нашему государю тот известный Ромэнэ из Брэнэ. Его любили все наши знатные люди! Вот и этот Ромэнэ — очень хороший человек! Ох, как меня порадовал этот славный урус!

Ни князь Роман Глебович, ни его бояре, ни сарайские священники не знали, что дорогая покупка, осуждаемая всеми, не была ошибкой, но лишь счастливым обстоятельством: таким способом брянский князь нажил себе не только влиятельного друга и покровителя Кавгадыя, но также уважение и славу среди многочисленных знатных друзей последнего.

Счастлива была и увезенная в далекий лесной Брянск бывшая пленница, рязанская девушка Есенка. — Ты не хочешь домой, к своим батюшке и матушке, девица? — спрашивал ее, жарко целуя и обнимая в походной телеге, возвращавшийся назад князь Роман. — Это возможно! Только скажи!

— Мне ничего не нужно, кроме твоей близости! — шептала белокурая красавица. — Я тебя очень люблю, князь Роман!

И вот теперь она стояла перед черниговским владыкой Арсением, ожидая, когда тот выпьет предложенный напиток.

— Хорош твой медок, сын мой! — пробасил высокий священник, возвращая Есенке большую серебряную чашу и укоризненно поглядывая на девушку.

— Иди же, Есенка, — махнул рукой князь, — и займись своими делами. А нам с владыкой надо поговорить!

Как только княжеская ключница удалилась, брянский князь, удобно усевшись в своем большом черном кресле, подробно рассказал о своей второй поездке в Орду. На этот раз он вновь добирался до татарской столицы вместе с сыном Дмитрием и боярином Мирко Стойковичем. Они не застали молодого хана Узбека: он уехал на летнее кочевье в далекие степи. Пришлось сидеть, ожидая ордынского хана, в большой гостевой юрте и лишь периодически оживляясь, когда в гости к брянскому князю приходили уже знакомые татарские вельможи, оставшиеся в Сарае. С ними было веселей. Князь Роман достаточно хорошо владел татарским языком, чтобы поддерживать беседу. К тому же он был человеком добродушным, в подпитии приходил в веселое расположение духа и буквально восхвалял окружавших его вельмож. Те же были просто в восторге от русского князя!

Наконец, прибыл из далеких степей хан Узбек, но брянского князя не принял. — Молодой государь очень занят, — сказал, посетив гостевую юрту, мурза Кавгадый. — Поэтому можешь спокойно возвращаться в свой Брэнэ-бузург! Ты вовремя и полностью доставил свой «выход», чем обрадовал государя. Он не хочет вызывать тебя на прием только для поучений! Ты уже не молод и достаточно умудрен самой жизнью!

— Благодарю тебя, почтенный вельможа! — весело ответил Роман Глебович. — Тогда посиди в моей юрте и отведай со мной хлеба-соли!

Кавгадый не отказался и разделил трапезу русского князя.

— Хочешь, я тебе найду еще одну видную женку? — спросил, прихлебывая из серебряной чаши греческое вино, татарский мурза. — У меня есть хорошие девки, получше той твоей красотки…

— Твоими бы устами да мед пить и сладкие вина! — весело ответил князь Роман. — Ты так угодил мне той девицей, что мне ничего лучшего уже не надо! Прими же от меня этот подарок — золотой перстень с чудесным камнем, защищающим от сглаза, и эту серебряную чашу — от лютого яда! Но девицы мне сейчас не нужны. Славные женки и без того каждую ночь посещают меня и моих людей…Мы привыкли к твоим красавицам и поэтому чувствуем себя спокойными и довольными…

— Ну, что ж, — сказал, поморщившись и покачав головой, Кавгадый, — пусть хоть так…И без того мои девки принесли от вас немало серебра. И этого достаточно. Однако я благодарен тебе за щедрые дары! Теперь ты — мой кунак! Жду тебя к себе в гости!

Так князь Роман побывал в юрте Кавгадыя, где гостеприимный хозяин закатил богатый пир.

Он уезжал назад вместе с карачевским князем Василием и его людьми, как раз прибывшими из далеких степей, где они сопровождали татарскую знать и хана Узбека.

— Пришлось искать в степях царское кочевье, — жаловался брянскому князю Василий Пантелеевич-Святославович, — потому что срочно требовалось выкупить у государя грамоту на удел. Я побывал и на царской охоте и на знатном пиру!

— Неужели у тебя возникли трудности? — спросил князь Роман. — Я слышал о твоих молодых и хитроумных дядьках…

— Это сыновья моего деда, Тит и Адриан…Они пока покорны мне! — буркнул князь Василий. — Их люди вовремя привозят в Карачев весь свой ордынский «выход»! Они еще не удельные князья, а мои наместники…Но если только зашевелятся, — князь Василий поднял вверх свой большой кулак, — я их враз успокою — до самой смерти! Я нынче в дружбе со многими мурзами, и сам государь меня похвалил! — И он гордо, подняв вверх голову, бросил свой взгляд в бескрайнюю степь и, убаюканный медленной скачкой, откинулся в своем удобном, обитом татарским войлоком седле.

— Вот так я добрался, святой отец, до нашего славного Брянска, без опасностей и дорожных приключений, — подвел итог своему повествованию князь Роман. — А когда по пути нам встречались какие-нибудь кочевые татары с воинами или сомнительного вида люди, они обходили нас стороной…Так мы доехали до развилки дорог, и Василий Пантелеич ушел к себе в Карачев…Все прошло благополучно, слава Господу…

— А были там, в Орде, другие князья? — задумчиво спросил епископ Арсений.

— Там были Юрий Московский, — кивнул головой брянский князь, — и Михаил Тверской. Но они не приходили ко мне, потому как пребывали в далекой степи на царском суде. Не знаю, что они там опять не поделили. Но думаю, что спорили из-за великого суздальского княжения. А как их принимал царь, по одному или всех вместе, не знаю. Я же сам ни одного из них не видел. И слава Богу!

— Благослови нас, Господь, и избавь от таких друзей! — перекрестился епископ Арсений. — Однако же, сын мой, насколько ты умен в государственных делах, настолько слаб на плоть! Зачем ты привез себе в прошлом году эту любовницу? Твоей супруге будет обидно! Из-за этого в твоей семье и ваших душах возникнет сумятица…Отсюда недалеко и до беды…Разве ты не помнишь своего племянника Василия? Да и сыну ты подаешь недобрый пример…Говорят, что твой Дмитрий так разбаловался, что не пропустит ни одной горячей женки или смазливой девицы! Не случилось бы беды, сын мой!

— За это не волнуйся, святой отец! — весело ответил князь Роман. — В моем доме нет никакой сумятицы! И мой сын Дмитрий принимает девиц и красивых женок не в своем доме, а в тереме нашего боярина, престарелого Стойко Лепковича…А я занял охотничий терем покойного Василия, где отдыхаю со своей с ключницей! А к чему ты упомянул моего племянника?

— Да так, сын мой, — грустно сказал отец Арсений. — Тот покойный князь очень любил одну девицу, обладавшую исключительной красотой. Вот и убила ее завистливая соперница! Из-за этого случилось много бед. Князь Василий сильно тосковал по своей зазнобе и едва не проворонил свой Брянск…Он сквозь пальцы смотрел на происки своего дядьки Святослава…И не слушал праведных советов! Да умер еще не древним стариком! Может, это была Божья кара? Берегись, сын мой, храни свою честь, не обижай супругу и упреждай своего сына: девицы уже прозвали его «Красивым»! Все знают, что он красив и строен…Но его супруга тоже очень красива и богата телом…Почему им не жить в любви?

— Ты прав, святой отец, — кивнул головой князь Роман. — Я поговорю с Дмитрием и поучу его жизни. Что же касается моей ключницы, то я не вижу здесь большого греха…Даже наоборот, моя жизнь от нее стала только краше и веселей…Мы уже давно не спали с моей супругой…Задолго до этой девицы…За что же винить эту Есенку? Я не стал бы обижать мою супругу, если бы она поддерживала мое мужское желание. Ну, а если она не хочет быть желанной на ложе, предаваясь праведным речам и молитвам? Тогда пусть делает, как ей нравится! Тогда какие тут обиды? А если будут какие-то козни против моей ключницы, я их немедленно пресеку! Я учту твой полезный совет, святой отец, и поговорю со своими слугами, чтобы были начеку!

ГЛАВА 4

СОБЫТИЯ В ТОРЖКЕ

— Ох, и затащили вы меня в этот злополучный Торжок! — возмущался брянский купец Брежко Стойкович, сидя за столом в большой трапезной зале городской харчевни и вытирая усы и бороду большим цветастым платком. — Здесь даже меды не сладкие!

— Кто знал, батюшка, — виновато опустил голову старый купец Бурнаш Житоедович, — что приключится такая беда!

— Мы всегда проезжали через этот Торжок по пути в славный Новгород, — ныл другой седовласый купец, Безсон Силович, — и все шло спокойно!

— Не знаю, — покачал головой крепкий тридцативосьмилетний купец Мордат Нечаевич. — Я не раз путешествовал другой дорогой с почтенными людьми и никогда не встречался с трудностями, а тут послушал вас, как умудренных жизнью людей, и влип, словно муха в зловонную жижу…

— Ладно бы какая сумятица, — пробормотал Брежко Стойкович. — Этого на нашей несчастной Руси всегда хватает! Однако вот я совсем не ожидал таких поборов от здешней власти! Еще немного — и совсем останемся без товаров!

— Ты зря повез свои меха в этот Новгород, Стойкич, — грустно покачал головой Мордат Нечаевич. — Мог бы без особого труда сбыть их в Брянске. Пусть не с такой выгодой, но в накладе бы не остался…

— Да вот пожадничал, — угрюмо молвил купец Брежко. — Разве мы не купцы, чтобы не желать большей выгоды?

— Так-то оно так, — пробасил Мордат Нечаевич, — однако вон оно, как все обернулось! Мне-то пока не так плохо: они еще не добрались до моего меда…А твои меха — такие же деньги, как серебро!

— О-хо-хо, — простонали остальные, сидевшие за одним столом купцы, также неосмотрительно повезшие меха на продажу. — Нас совсем разорили!

Зима 1315 года установилась холодная. Но конец декабря был снежным, и купцы, ехавшие в Великий Новгород, рассчитывали на легкий санный путь по замерзшим рекам, озерам и болотам. Едва же они достигли некогда гостеприимного Торжка, как вдруг ударили сильные морозы, и им пришлось задержаться в ожидании улучшения погоды. Но холод не только не ослаб, но еще больше усилился: даже птицы, по словам выходивших на улицу горожан, падали с неба, замерзая на лету.

В такой холод, когда, казалось, сама природа пришла в неистовство и нещадно карала все живое, безумствовали и люди, несшие зло и разрушения.

Из далекой Орды, из бескрайних волжских степей вновь вышли полчища воинственных татар, ведомых великим суздальским и тверским князем Михаилом Ярославовичем.

Последний, благодаря обильному серебру, добился у татарского хана Узбека своей «правды»: молодой хан обвинил Юрия Московского и новгородцев в самоуправстве, незаконной передаче новгородского «стола» «бесчестному Юрку» и повелел наказать виновных.

Как ни удивительно, сам князь Юрий, пребывавший в Сарае, от своих деяний не пострадал: хан Узбек повелел ему выплатить в ханскую казну дополнительную мзду серебром и мехами, а его самого оставил в татарской столице дожидаться подвоза московского серебра.

Разгневанный Михаил Ярославович вел татарские полчища на «низовую» Русь и жаждал полного разорения московских земель. Однако татарские полководцы, следуя приказам ордынского хана, попридержали пыл великого князя.

— Государь не требовал разорения Мосикэ, — говорил ханский темник Тайтимур.

— Мы можем потерять свои башки за самоуправство! — вторил ему другой воевода Марал-Хада. — Веди нас лучше на Новэгэрэ-бузург, а там можешь не щадить никого!

— Разве нам не хочется разграбить эти залесские города? — качал головой третий татарский военачальник, Идай-Арслан. — Руки так и чешутся, когда мы проезжаем через эти земли! Но у нас есть указ от славного государя: этого делать нельзя!

Князь Михаил, слушая знатных татар, лихорадочно думал. Уж очень ему не хотелось обрушивать весь гнев татарских полчищ на Новгородчину! — Ну, и что, если молодой царь запретил громить московские земли? — рассуждал он про себя. — Я всегда оправдаюсь, если перегну палку! А разорять Великий Новгород мне совсем невыгодно! Хотелось только попугать! Татары безжалостно выжгут все новгородские города и захватят множество пленников! Где же я тогда, после примирения, возьму нужное серебро? Нам не следовало бы спешить на Торжок или Волок…Хорошо бы, если бы новгородцы узнали о татарском набеге и вышли в «чистое поле», чтобы задержать сыроядцев…А там расплатились бы серебром, и татары были бы довольны: им хватит пленников и на московской земле…Попробую перехитрить татар! Они ведь плохо знают границы наших земель!

Усмехнувшись, Михаил Ярославович остановил татарское войско и приказал свернуть на другую дорогу. Обойдя Москву, вражеская конница устремилась на грабеж московских окраин, прилегавших к Новгородчине.

В переплет попали и земли московских союзников: город Ростов и близлежавшие волости. Пока татары там свирепствовали, сведения о набеге пришли в Торжок, а затем и в Новгород, и новгородцы получили необходимую временную отсрочку для подготовки большого войска.

Сам князь Афанасий, брат Юрия Московского, сидевший в это время в Новгороде вместе с князем Федором Ржевским, возглавил новгородское ополчение. Их хорошо оснащенные и сытые полки быстрым маршем двинулись в Торжок и там расположились, ожидая врага. Город был объявлен пребывающим на осадном положении, и все его обитатели, а также приезжие купцы, вынуждены были безвылазно сидеть в городе, дожидаясь завершения очередной войны великого князя Михаила.

Для прокормления огромного войска требовались деньги, продовольствие и фураж, поэтому городские власти объявили сначала о добровольных взносах на нужды войны, а затем и начали принудительно отнимать не только у горожан, но и у приезжих купцов, серебро и обиходные товары.

В первые дни брянские купцы уплатили по пять гривен серебра, надеясь этим полностью откупиться от военных поборов. Но этого местным властям показалось недостаточно, и пришлось пожертвовать большим. Так, купец Брежко Стойкович потерял целую четверть своих самых лучших запасов пушнины, а у престарелого Бурнаша Житоедовича торжские мздоимцы отняли все запасы куньих шкурок. — Остались только белка и горностай! — сокрушались ограбленные брянские купцы. — С чем теперь ехать в Великий Новгород?

Но и это еще было не все!

Как раз в этот день, как только брянские купцы собрались за одним столом в харчевне своего постоялого двора, передовые татарские отряды подошли к стенам Торжка. — Видимо, разорили Москву и все суздальские земли! — пробормотал подошедший к своим брянским постояльцам хозяин харчевни, высокий широкоплечий Твердята Якунович. — А теперь и сюда пожаловали! Там несметные полчища бусурманов! А во главе их войска — сам царь!

— Это неправда, мой господин, — громко сказал кто-то, сидевший у соседнего стола. — Там нет татарского царя!

— Неужели? — покраснел от волнения харчевник. — А кто же тогда ведет их войско?

— Подойди сюда, добрый человек! — поманил рукой незнакомца Брежко Стойкович. — И садись сюда, на нашу скамью! Потолкуем о жизни…

— Ладно, мой господин, — сказал, вставая и подходя к купеческому столу, высокий худой монах, одетый в длинную поношенную рясу, накрытую сверху серой, залатанной телогрейкой. Его морщинистое красное лицо только стало отходить от мороза, и большие голубые глаза слезились от напряжения: скудный свет верхних слюдяных окон и небольших сальных свечей, стоявших на столе брянских купцов, едва позволял разглядеть их лица. — Хлеб-соль вам и Божье благословение!

— Благодарим! — ответил Брежко Стойкович. — Садись же! И поведай нам всю правду! А ты, Якунич, — Брежко повернулся лицом к трактирщику, — тащи сюда харчей, крепких медов и доброго пива!

— Слушаюсь, батюшка! — ответствовал хозяин заведения и быстро побежал давать распоряжение своим слугам.

Потребовалось немного времени, чтобы стол брянских купцов был накрыт достаточно богато, и, откушав сытной новгородской похлебки, пришлый монах начал, прихлебывая из большой деревянной кружки пиво, медленно рассказывать.

Как оказалось, «святой человек» прибыл в Торжок от игумена Свято-Волоцкого монастыря по делам церкви. К тому времени татары уже свирепствовали повсюду. Но бедного, одетого в рубище монаха не тронули.

— Они даже пощадили мою клячонку, — грустно сказал инок Серафим, сообщивший в ходе беседы свое имя, — и только посмеялись надо мной. — Якши, якши, урус, — бормотали они, делая пальцами непристойные жесты! — Им было смешно видеть мою нищету и убожество!

— Неужели они бесчинствуют даже в такой холод? — изумился Мордат Нечаевич. — Разве им, этим окаянным бусурманам, не холодно?

— Их наездники такие горячие, что кажется, будто у них кипит кровь! — покачал головой монах. — А русские люди жестоко страдают! Татары гонят множество пленников! Не видно конца их толпам!

— Да еще в такой холод! Вот окаянные злодеи! — вмешался в разговор Бурнаш Житоедович. — Сколько невинных людей примут лютую смерть!

— А во главе татар стоит наш великий князь Михаил Ярославич, — продолжал инок Серафим. — Это кара новгородцам за непокорность!

— Вот какая беда! — буркнул стоявший у стола хозяин харчевни. — Не надо было связываться с Юрием Московским! Да еще посадил в Новгороде этого Афанасия! И вот теперь разоряют поборами наш Торжок! Ох, одна беда не бывает!

— Не стони, Якунич, — буркнул Безсон Силович. — Здесь у нас — большое войско. Город выстоит, и поганые татары скоро уйдут назад, в свою Орду…

— Они не уйдут без добычи или приказа Михаила, — сказал с мрачным лицом монах. — Хотя я не знаю, подчиняются ли эти татары Михаилу? Сюда пришли татарские князья — Тайтимир, Марходжа и злобный Индый! Это они разорили славный Ростов и другие московские города!

— Спаси нас, Господь! — перекрестились сидевшие за столом купцы, а вслед за ними — трактирщик и подошедшие к столу любопытные посетители, услышавшие разговор.

— Сегодня, десятого февраля, ветер немного спал, — продолжал монах Серафим, — и, кажется, потеплело…

— Что-то пока не видно, — буркнул Мордат Нечаевич.

— Не видно потому, что вы тут сидите и не выходите на мороз! — сказал Твердята Якунович. — А на деле — действительно полегче!

— Вот какая беда! — грустно молвил Брежко Стойкович. — Погода улучшается, а мы тут сидим, как в заточении!

В это время с улицы донесся сильный шум: крики множества людей, звон металла и ржание лошадей.

— Что такое? — вскричал трактирщик и, быстро повернувшись к двери, побежал на улицу.

— Неужели враги ворвались в город? — забеспокоился Бурнаш Житоедович. — Тогда мы пропали!

— Не бойтесь! — весело сказал вернувшийся с улицы хозяин харчевни. — Это наше новгородское войско со всеми князьями вышло на жестокую битву! Теперь молитесь, чтобы Господь послал нам славную победу и оградил от лютых врагов!

— Помоги нам, Господи! — взмолились все постояльцы хлебосольной харчевни. — Дай же силушку новгородскому войску!

— Вот бы посмотреть на это сражение! — промолвил вдруг Бурнаш Житоедович. — Я еще ни разу не видел такого!

— И я бы от этого не отказался! — громко сказал Безсон Силович. — Дожил вот до седых волос и глубокой старости, а настоящей битвы никогда не видел!

— Это не так трудно устроить, мои славные гости, — улыбнулся почтенный трактирщик. — Идите к городской стене и дайте воинам по мортке! Они запустят вас за мзду на любую стену. А сверху все хорошо видно!

— Ох, не ходите туда, друзья мои! — попытался отговорить земляков Мордат Нечаевич. — Это — не смотрины невест, не веселое зрелище! Это — слезы вдов и несчастных сирот!

— А вдруг попадете под обстрел? — поддержал его Брежко Стойкович. — Это война, а не шутка!

Однако престарелые брянские купцы, еще подвижные и крепкие, пропустили их слова мимо ушей. Они засуетились, созвали слуг и, тепло одевшись, пошли в их сопровождении в сторону крепостной стены.

Кто бы мог подумать, что последние слова купца Брежко станут пророческими?!

Около часа просидели брянские купцы в компании своего нового знакомца, монаха Серафима, за спокойной беседой, как вдруг в постоялый двор вбежали слуги недавно ушедших купцов. — Ох, батюшки! Какое же у нас горе! — кричал, заламывая руки, молодой приказчик купца Безсона Ванята Жарович.

— Мы совсем осиротели, батюшка! — вторил ему, обращаясь к Брежко Стойковичу, как к самому уважаемому, приказчик другого купца — Микула Резанович.

— Господи, да что там случилось?! — вскричали купцы Брежко и Мордат, вскакивая со скамьи. Трапезная зала постепенно заполнялась купеческими слугами и любопытными горожанами. — Видите, какое несчастье, — рыдали слуги старых брянских купцов. — Наши несчастные хозяева — покойники!

Только теперь Брежко Стойкович понял, в чем дело: в двери харчевни показались здоровенные детины, купеческие охранники, несшие тела своих седовласых купцов.

Дорого обошлось последним праздное любопытство!

— Ты как-будто смотрел в святой колодец! — сказал Мордат Нечаевич купцу Брежко. — Вон, татарские стрелы торчат из их грудей! Значит, татары пристрелили этих несчастных!

— Как же это случилось? — простонал, глядя на лежавшие на столе окровавленные трупы, Брежко Стойкович. — Что за неосторожность?

— Теперь в моей харчевне — покойники! — рыдал, закрывая лицо руками, хозяин постоялого двора. — Это такая дурная примета!

— Очень дурная, сын мой, — пробормотал белый, как смерть, монах Серафим. — Она предвещает разгром!

— Наши батюшки полезли наверх, — говорил, плача, Ванята Жарович, — вопреки советам городских стражников, которые спрятались за бойницы и сидели, не высовываясь! А шум от битвы и звона железа стоял такой, что не было слышно даже собственного крика! Ну, мы не успели и пошевельнуться, как наши батюшки грохнулись вниз, утыканные стрелами! Они так ударились о землю, что все стрелы разломались! Мы вытащили все эти кровавые концы, — приказчик бросил рядом с мертвыми телами на стол с полдесятка трапециевидных железных наконечников татарских стрел, — но толку от этого не было! Никто даже не пискнул: умерли в мгновенье!

Страшные железки упали на дубовый стол без стука: с улицы доносился такой шум, что в нем утонули и голоса прибежавших в трактир праздных зевак, и причитания купеческих слуг, и плач хозяина харчевни.

— Что там такое? — поднял голову купец Брежко. — Неужели сдали город, и мы теперь — татарские пленники?!

Багровый от переживаний Твердята Якунович, не раздумывая, выбежал на улицу.

Прошло довольно много времени, и уже завечерело, когда он, наконец, вернулся. Тем временем, брянские купцы пришли в себя и, успокоившись, распоряжались предстоявшими похоронами. Трактирного полового послали за местным священником. — Надо хотя бы отпеть этих невинных усопших, — решил Брежко Стойкович.

— Это правильно! — кивнул головой, услышав последние слова брянского купца, вошедший хозяин харчевни. К тому времени шум вокруг постоялого двора утих, и незадачливые гости сидели на скамьях за столами в тревожном ожидании.

— Ну, Якунич, что там случилось? — спросил, беспокойно глядя на хозяина, Мордат Нечаевич. — Неужели ваши люди одолели нечестивых татар?

— Ой-ли, батюшка, — покачал головой Твердята. — Совсем наоборот! Победил Михаил Ярославич с татарами! Он наголову разбил новгородцев и наших ополченцев! Там полегли лучшие люди! Говорят, что сложили головы Андрей Климович, Юрий Минишич, Михаил Павшиница, Селиван Андреянов, внук тысяцкого Тимофея, Онанья Мелцевич, Афонас Романыч…

— Вот это да! — со скорбью и сочувствием покачали головами брянские купцы, хотя перечисленные имена убитых им ни о чем не говорили. — Что же теперь будет? Разве стража сможет защитить город? Неужели предстоит сдача?

— Сейчас идут тяжелые переговоры, — сказал, вытирая слезы, хозяин харчевни. — Как мне сказали верные люди, князь Михаил потребовал, чтобы наши «градские старцы» выдали ему князей Федора Ржевского и Афанасия Московского…Да в придачу много серебра, не один пуд! Пока выдали Михаилу того несчастного Федора…И уговаривают великого князя, чтобы он смягчился и пожалел князя Афанасия, а также уменьшил свой выкуп: в городе нет столько серебра…Пусть, дескать, Новгород расплачивается за свои ошибки!

В это время хлопнула дверь, и в трапезную с шумом вошли незнакомые, богато одетые в соболя и куницу люди. Их сопровождали вооруженные оголенными мечами воины. — На колени, бесстыжие псы! — крикнул здоровенный, одетый в толстую медвежью шубу детина.

Все пребывавшие в харчевне градом попадали на пол.

— Вот так! — буркнул все тот же детина. — А теперь вставайте!

Брянские купцы встали вместе со всеми.

— Откуда вы? — спросил вдруг вышедший вперед красивый молодой боярин с большой густой русой бородой. Его серые глаза как бы ощупали все уголки злополучной харчевни, лица стоявших с остекленевшими глазами купцов и лежавшие на столе тела убитых.

— Чего молчите?! — возмутился здоровенный детина, видимо, первый слуга боярина. — Разве вы не слышите, когда вас спрашивает сам великий боярин, Иван Акинфич?!

— Мы — из Брянска! — смело ответил Брежко Стойкович, пристально глядя прямо в глаза боярина.

— Из Брянска? — переспросил боярин и на мгновение задумался. На его доселе суровом лице показалась доброжелательная улыбка. — От славного князя Романа Глебыча?

— Именно так, мой господин, — быстро ответил внезапно осмелевший Мордат Нечаевич. — Мы из города отважного князя Романа!

— Тогда ладно, — кивнул головой боярин. — Мы в дружбе с брянцами. Наш славный князь Михаил не раз посещал вашего князя в его ордынском шатре…Как там поживает ваш добрый князь?

— Хорошо, мой господин, — ответил купец Брежко. — Он справедливо и по закону управляет нашим уделом…Каждое лето отъезжает в Орду. А его сын Дмитрий — лучший помощник в деле управления и отменный охотник!

— Ну, что ж, это неплохо, — буркнул боярин, обхватив ладонью свою окладистую бороду, — если вы — брянские люди. Тогда вам ничего не будет. А мы хотели забрать все добро у здешних людей. Придется идти в другое место — на постоялый двор чужеземных купцов! Эй, Ванята! — он поднял руку. Краснорожий детина, угодливо улыбаясь, приблизился к нему. — Пошли-ка, Ванята, в другие дома, — распорядился боярин, — а на этой харчевне напиши углем крест: здесь проживают наши друзья…

— А можно нам теперь уехать, батюшка боярин? — промолвил, перебив важного тверича, купец Брежко. — Мы тут уже до смерти засиделись…

— За это не беспокойся, — усмехнулся Иван Акинфиевич. — Хоть сейчас уезжайте! И передайте своему князю Роману привет от нашего великого князя Михаила!

ГЛАВА 5

КОВАРНЫЙ ОХОТНИК

Весна 1316 года в Брянске была встречена с радостью: долгой и холодной была минувшая зима. Несмотря на то, что намело немало снега, морозы не смягчались до самого марта, и лишь немногие, только самые опытные и нетерпеливые охотники выходили в лес, добывая пушного зверя. В эту зиму было превеликое множество белок! А вслед за белками шла прожорливая куница…Но осторожные и предусмотрительные брянцы проклинали лютые холода.

— Сам лукавый заманивает путников в холодный и непроходимый лес! — говорили они, сидючи дома, но, узнавая об очередной удачной охоте более смелого собрата, смертельно ему завидовали.

Какой-нибудь десяток охотников за эту зиму добыли такое множество пушнины, что не только каждый смельчак несказанно обогатился, но и наполнил бесценным товаром едва ли не доверху княжеские и купеческие склады. Однако далеко не всем отважным охотникам улыбнулось в ту зиму счастье. Брянские леса, приветливые и светлые в теплое время года, когда едва ли не все горожане и жители окрестных сельских поселений дневали там и ночевали, становились смертельно опасными зимой. Очень часто ушедшие за лесной добычей охотники погибали от зубов хищных зверей или лютых морозов: заблудиться в брянских лесах зимой значило умереть!

Вот и в ту зиму осиротели три охотничьих семьи: ушли и не вернулись кормильцы! В семьях поплакали, погоревали, справили поминки по несчастным, а город и вовсе не волновался. — Нечего было идти в холод и мрак на неминуемую смерть! — рассудили обыватели.

Князь Роман Глебович не остался равнодушным к горю детей и вдов: из княжеских запасов сироты получили большое денежное вспомоществование, достаточное для того, чтобы вырастить в сытости новое поколение охотников. Брянский князь, продолжая традиции своих предшественников, с заботой и вниманием относился к охотникам: ведь они приносили в казну большие доходы, благодаря которым процветал и княжеский дом, и город, и в Орду было чем выплачивать «выход»!

Щедрость и забота князя также способствовали тому, что брянские смельчаки ходили в опасное время на охоту: они, по крайней мере, не боялись за будущее своих семей.

— Князь-батюшка защитит и не покинет жалких сирот! — с уверенностью говорили они, уходя в темный лес.

— Надо бы обойти весной все окрестные леса, — сказал князь Роман на очередном заседании своей боярской Думы, — и поискать останки наших охотников!

— Вряд ли мы найдем следы, княже, — возразил тогда боярин Арук Добрович, перебирая пальцами ладони свою седую бороду, — если медведи или волки погубили наших людей…Не останется и костей…Там лисы во множестве шастают: все подберут, без остатка!

— Однако мне не верится, что причина гибели охотников — звери или мороз, — задумчиво молвил князь Роман. — Особенно я сомневаюсь в загадочной смерти Ревуна Дарковича! Этот достойный человек не раз уходил в дремучий лес и всегда возвращался целым-невредимым с богатой добычей!

— Это правда, батюшка князь, — кивнул головой престарелый Стойко Лепкович. — Надо поскорей снарядить искателей для обхода леса!

Княжеских людей послали в лес сразу же, как только стало возможно безопасно передвигаться, однако они, обшарив, буквально, каждое дерево и куст на всем правобережье Десны, никаких следов погибших охотников не нашли. — Нет надежды, батюшка, — сказал, вернувшись с поисков, княжеский сын Дмитрий, возглавлявший воинский отряд. — Мы только настреляли дичины и добыли доброго кабанчика…

Так бы это дело и забылось, если бы не боярин Михаил Романович, внебрачный сын князя Романа Старого и его возлюбленной Домены. Последний, вместе с братом Борисом, сыновьями Жирятой и Сбыславом отправился в первые дни апреля на обычную охоту и вдруг случайно натолкнулся на большую кучу валежника в самой глубине Соловьиной рощи. — Как-то странно, — сказал боярин, обозревая кучу. — Раньше я этого здесь не видел! Эй, молодцы! — крикнул он своим вооруженным слугам. — Давайте-ка сюда!

Боярские люди, забыв об охоте, окружили загадочную кучку и начали ее быстро разгребать. Но не успели они сдвинуть весь верх из побуревших от только что растаявшего снега сосновых веток, как в ноздри охотникам ударил густой тяжелый трупный запах.

— Эта куча от медведя, — пробормотал, закрывая ладонью ноздри, боярин Борис Романович. — Так противно смердит! Неужели здесь зарыт кабан или сам сохатый? Стоит ли разгребать этот завал? Лучше бы сделать засаду и выследить этого медведя!

— Нет, брат, — ответил Михаил Романович. — Лютый медведь не кладет такие верхи. Это не медвежья работа! Я чувствую тут какую-то беду! Разгребайте же дальше, молодцы!

— Ох, батюшка! — вскрикнул вдруг старший сын боярина Михаила, четырнадцатилетний Жирята. — Вон ноги, человечьи ноги!

— Нет и следа от звериных зубов! — сказал, качая головой, его младший брат Сбыслав.

— Теперь я вижу, дети мои, — промолвил, качая головой, боярин Михаил, — что это — убитый человек! Но убитый не медведем, а разбойником!

Все стало ясно, когда боярские люди разгребли, морщась от неприятного запаха, кучу сосновых веток: перед брянскими охотниками предстал обнаженный, разбухший труп, из шеи которого торчала маленькая, оперенная, черного цвета стрела.

— Кто-то обобрал несчастного покойника, — буркнул Борис Романович, — и бросил его нагое тело! А какая забавная стрела! Хорошо, что я не взял с собой своих малых детей, как это сделал ты, Михаил! Детям не следует видеть такое зрелище!

— Пусть твои сыновья, Супоня и Воислав, посидят дома, — усмехнулся боярин Михаил. — Однако они уже отроки! Зачем прятать детей от жизни? Пусть видят этот мир таким, какой он есть со всеми опасностями и людской злобой! А это — полезный пример!

— Это так, брат, — кивнул головой боярин Борис. — Однако какой противный смрад! Надо отсюда уходить!

— Тогда, молодцы, уложите-ка этого покойника на рогожу и заверните в нее его несчастное тело, чтобы не дышать таким густым смрадом!

Однако ни один из боярских людей не пошевелился.

— Так противно, батюшка, — пробормотал здоровенный боярский слуга, закрывая румяное лицо своей ручищей. — Мне пока не доводилось тащить покойников!

— Что же делать, Дубко? — заколебался Михаил Романович. — Если мы не знаем убитого, то может его лучше здесь и закопать? Зачем тащить это тело в Брянск? Эй, люди мои славные, — повернулся он к остальным воинам, — неужели никто из вас не знает погибшего?

— Никто, батюшка, — говорили, качая головами, боярские слуги-воины.

— Однако же, батюшка Михаил Романыч, — промолвил вдруг один, самый старый из княжеских слуг, седовласый Сеченя Бранкович, — я вот приглядываюсь и узнаю в этом разбухшем, как бочонок, и багровом покойнике известного охотника, Ревуна Дарковича! Я не раз ходил с этим несчастным в дремучие леса!

— Может, ты ошибаешься, Сеченя? — спросил, волнуясь, боярин Михаил. — Тогда это — очень важное дело! Разве ты не слышал, брат, — обернулся он к Борису Романовичу, — тогда, на боярском совете, что говорил об этом человеке наш пресветлый князь?

— Слышал, брат, — кивнул головой боярин Борис. — Тогда это дело серьезное! Нечего попусту болтать! Заворачивайте-ка, люди мои славные, этого покойника в рогожу. А когда вернемся домой, я всех вас щедро награжу за такой тяжелый труд! Пожалую и медов, и греческого вина!

— То же касается и моих верных людей, — поддержал его Михаил Романович, видя нерешительность своих слуг. — Не бойтесь: этот смрад не опасен. И грех переноски этого тела замолите потом в святой церкви! Давайте же, если есть смелые!

— Я готов, мой господин! — сказал, вытирая ладонью пот со лба, Сеченя Бранкович. — Эй, молодцы, помогите!

В короткий срок боярские люди, морщась и затыкая носы, завернули тело убитого охотника в рогожи и погрузили его, несмотря на беспокойство напуганных лошадей, на телегу, подготовленную для будущей охотничьей добычи.

— А как же охота, батюшка? — пробормотал, едва не плача, семнадцатилетний боярский сын Сбыслав. — Значит, добыли только эту страшную вонючку?

— Что поделать, сынок, — покачал головой боярин Михаил. — Это очень важное и загадочное дело…Значит, нужно срочно ехать к самому князю! Вперед, мои славные люди!

В это время князь Роман Глебович восседал в своем большом черном кресле, беседуя с сидевшим напротив него черниговским епископом Арсением. Они обсудили уже все важнейшие дела, когда высокий священник, опустив голову, вдруг сказал: — А теперь, сын мой, я хочу сообщить тебе невеселую новость! Я думал-думал, но все-таки решил не скрывать ее от тебя!

— Что случилось, святой отец? — нахмурился брянский князь. — Не скрывай от меня ни одного слова правды!

— Ладно, — вздохнул епископ Арсений. — Эта непотребная весть о твоем сыне Дмитрии…

— Говори же, говори, святой отец! — вскричал, волнуясь, князь Роман. — Что он еще натворил?!

— Мне вчера сказал наш именитый купец Мордат Нечаич, о своей беде. Да что ходить «вкруг да около»? Твой сын Дмитрий обрюхатил его красавицу-дочь, Рыжену! И теперь эта несчастная девка опозорена на весь город…

— Это все? — вздохнул с облегчением Роман Михайлович. — Ну, такое дело поправимо…Да еще Рыжену! Я сам знаю эту красавицу…Хороша девка! Да, мой сын Дмитрий не промах! Этому любой позавидует!

— Что ты, сын мой, опомнись! — возмутился отец Арсений. — Разве твой сын совершил подвиг или проявил удаль?! Это же грех, тяжкий грех! Да еще опозорил этого несчастного купца! Неужели ты забыл, как этот почтенный Мордат пострадал в Торжке в ту зиму? И другие наши купцы! И привезли назад двух покойников! Нашим купцам хватило горя и убытков, а теперь еще такой стыд и позор!

— Не волнуйся, святой отец, — улыбнулся князь Роман. — Мы не оставим в обиде ту Рыжену! Я поищу среди моих дружинников неженатых мужей и уговорю кого-нибудь из них взять себе в супруги эту порченую девку…И спокойно их обвенчаем, чтобы развеять все позорные слухи…

— Этого не надо, сын мой! — укоризненно покачал головой черниговский епископ. — Насильственная женитьба — большой грех!

— А почему насильственная? — весело сказал князь. — Я уверен, что мой сын Дмитрий взял ту девку не насилием, а своей красотой! А поэтому пусть не привередничает! Я тогда посулю одному из моих воинов хорошее приданое и теплую избу. Вряд ли кто откажется от такого счастья и отвергнет эту красивую девку…

— Однако же ты щедр, сын мой, — усмехнулся, не выдержав, епископ. — Ты еще в прошлом году таким же образом поженил своих пятерых воинов! Постыдился бы!

В это время хлопнула дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга. — Славный князь! — крикнул он. — К тебе идут знатные бояре благородной крови, Михаил и Борис Романычи! Впустить?

— Впусти, Бенко, — поморщился князь Роман. — Если к нам пожаловали такие важные люди, мы их сразу же примем. Так, святой отец?

— Так, сын мой, — кивнул головой епископ.

Брянские бояре быстро вошли и низко, поясно, поклонились князю, подставив головы под благословение высокого священника.

— Благословит вас Господь! — сказал, с тревогой глядя на бояр, епископ Арсений, крестя их головы.

— Вот что, княже, — молвил без подготовки и обиняков Михаил Романович. — Сегодня мы ходили на охоту, но выследили не зверя, а покойника! — И он все подробно рассказал.

— Вот это да?! — вскричал, выслушав боярина, князь Роман. — Неужели это тело принадлежит моему славному охотнику Ревуну Дарковичу?

— Взгляни сам, — кивнул головой боярин Борис, стоявший доселе рядом с братом в молчании. — Мы сразу же уложили того покойника на телегу и привезли его сюда, к твоему терему…Там такой тяжелый дух!

— Надо окропить святой водой этого покойника, — молвил епископ Арсений, — и срочно отвезти его в святую церковь для отпевания…Пойду-ка я сам и посмотрю на лицо этого несчастного…А ты, сын мой, — он обернулся к брянскому князю, — посиди еще тут и подумай. Нечего тебе идти к покойнику: этот смрад не такой безобидный! Надо бы скорей его похоронить!

— А кто же убил моего любимца?! — вскричал князь Роман. — Надо бы провести скорый сыск и позвать ко мне в терем моих верных приставов! Эй, Бенко! — Княжеский слуга мгновенно предстал перед князем. — Беги-ка, Бенко, и позови всех моих знатных людей для обсуждения случившегося. И пригласи ко мне… — князь подробно перечислил имена всех своих слуг, ведавших розыскными делами.

Как оказалось, длительного расследования не потребовалось. Княжеские приставы, тщательно осмотрев тело убитого охотника, извлекли из него орудие убийства — оперенную стрелу — и без труда ее опознали.

— Батюшка князь, — доложил после общего заключения главный княжеский пристав боярин Злотко Лисович, поднявшись по ступенькам вверх, в светлицу княжеского терема, — у меня нет сомнения, что убитый — это именно тот известный охотник! Я также знаю владельца той мерзкой стрелы…

— Кто же это? Говори скорей, Злотко! — вскричал в нетерпении князь Роман.

— А это, батюшка, твой другой охотник, Туча! Это его стрела!

— Туча?! — поднял брови брянский князь. — Туча Сойкович? Неужели это наш известный охотник? Может, ты ошибаешься?

— Не ошибаюсь, батюшка, — покачал головой Злотко. — Прикажи сейчас же задержать этого Тучу! Пока по городу не пошли слухи, и подлый злодей не сбежал!

— Хорошо, Злотко, — кивнул головой брянский князь, — иди со своими людьми на его подворье и отведи подозреваемого Тучу в темницу. И его ближайших людей…И допроси его пока…без применения силы, чтобы выведать всю правду-матку! А вечером поведаешь мне о своем дознании. И смотри, Злотко, чтобы не было клеветы и обмана! Нельзя допустить, чтобы пострадал невиновный!

Однако оказалось, что верные княжеские слуги не ошиблись.

Вечером, когда князь со своими боярами и городскими священниками собрались на срочный совет, княжеские приставы все подробно рассказали.

— Сначала этот бесстыжий Туча отпирался, — поведал собранию Злотко Лисович, — и сидел в темнице без слов, такой обиженный. А вот его слуги быстро во всем признались. Даже не пришлось загонять им всем гвозди под ногти! Все прояснилось, когда заговорил старший слуга этого Тучи. А потом все остальные слуги и холопы не стали скрывать правду и раскрыли это преступное деяние! — И Злотко, а за ним остальные четверо княжеских приставов изложили брянской знати все, что им удалось выведать во время допросов.

А дело было так. В один из морозных январских дней охотник Туча Сойкович отправился добывать куниц и белок. Вместе с ним пошли его слуги и холопы: охотник Туча был настолько добычлив, что имел достаточно денег, чтобы содержать едва ли не боярскую свиту! Но ему в тот день не везло: как назло попадались лишь одни белки! Посчитав, что он попал в неудачное место, Туча приказал своим людям пойти в другую сторону, надеясь напасть на черных куниц. Однако и там ему не везло: куницы, как в воду канули! Дело близилось к вечеру (а январские дни очень коротки), когда раздосадованный Туча Сойкович принял решение вернуться назад, довольствуясь лишь полусотней белок и десятком горностаев. Но не успел он со своими людьми выйти на опушку Соловьиной рощи, как вдруг один из слуг злополучного Тучи, по имени Всегод, который первым признался в содеянном, увидел шедшего неподалеку на лыжах с большим, битком набитым мешком, одинокого охотника Ревуна Дарковича. Последний вез, как было видно, тяжелый мешок на санях, вожжи которых были накинуты ему на плечи.

— Ну, потом все было просто, — завершил повествование Злотко. — Этот Туча приказал своим людям, чтобы они застрелили несчастного Ревуна из его же лука, а всю его добычу забрали себе…Вот так!

— Ах, злодеи! — вскричал разгневанный князь Роман. — Выходит, мой лучший охотник Ревун — настоящий мученик! Похорони же его, святой отец, как честного праведника!

— Уже похоронили, сын мой, — кивнул головой епископ Арсений. — Мы быстро отпели этого несчастного и предали его тело святой земле. За это не беспокойся…

— Что же касается тех злодеев, — брянский князь поднял голову, — то их всех следует беспощадно казнить! Так, мои славные бояре?

— Так, наш господин, — промолвил боярин Калин Добрович. — Однако не следует с этим спешить. Надо провести пристрастный суд и разобраться в виновности каждого…

— И главных виновников, настоящих злодеев, покарать жестокой смертью, — добавил Михаил Романович. — А остальных соучастников, скрывавших преступление, поместить на длительный срок в темницу и определить на тяжелые работы. Пусть поработают на тебя, славный князь, искупая свои грехи!

— Так всегда поступал покойный батюшка Роман Михалыч! — буркнул его брат Борис. — И беспощадно карал воров и убийц пожизненной тяжелой работой!

— Ну, тогда ладно! — вздохнул Роман Глебович. — Быть по сему! Завтра же устроим суд над убийцами. Я согласен, что нет смысла казнить всех соучастников…Я думаю, что будет достаточно лишить жизни этого бесстыжего Тучу и его подлого человека Всегода…

— Всегоду не придется казнить, — усмехнулся боярин Злотко. — Он уже покойник! Очень непросто было выведать у него преступную тайну! Пришлось подвергнуть его примерным пыткам…Этот злодей долго терпел, пока мои славные дознаватели не прижгли ему жарким огнем весь уд и мотню! Только тогда этот негодяй выложил всю правду! А после своего признания он вскоре и скончался. Слава Богу, что еще успел признаться в содеянном! А уже после него разговорились и остальные, не желая подвергнуться справедливому дознанию!

ГЛАВА 6

БЕДЫ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МИХАИЛА

Тверское войско с трудом, петляя и едва находя сухие тропинки, продвигалось вперед. Великий суздальский и тверской князь Михаил Ярославович лежал на носилках, которые несли самые сильные и верные дружинники, поочередно сменяя друг друга. Сначала несли своего князя вдвоем, а потом — вчетвером. Изголодавшиеся воины едва сохраняли способность мужественно переносить это тяжкое испытание.

Князь Михаил, изможденный тяжелой болезнью, размышлял. Как неудачно складывался для него этот год! Ведь совсем недавно, одержав победу над новгородцами под Торжком, он добился своей цели и заставил Великий Новгород выплатить ему немало серебра и преподнести ценные подарки пушниной и богатыми товарами. А вот теперь все пошло прахом! Коварные новгородцы неожиданно прогнали его наместников и вновь завязали отношения с Москвой! Разгневанный Михаил Ярославович решил строго наказать изменников и стал собирать войско. Однако ни тверские бояре, ни духовенство не поддержали великого князя. — Ох, не следовало бы, сын мой, злить этих непутевых новгородцев, — говорил на этот счет тверской епископ Андрей. — Лучше бы утихомирить их миром и добрым словом! А силой не только не добьешься ни денег, ни славы, но вызовешь на свою голову беду! Ведь было грозное знамение!

В самом деле, его стольная Тверь серьезно пострадала 19 марта: загорелись деревянные постройки вокруг городской крепости. Пожар был так велик, что горожане и княжеские люди с трудом отбили у пламени княжеский двор и кремль. Пришлось вырубать окрестные дубовые рощи, чтобы заменить обгоревшие бревна кремля на свежее дерево. Расследование случившегося ни к чему не привело: даже княжеские приставы не сумели узнать, где же был основной очаг пламени — так дружно и скоро все загорелось!

По городу же шли противоречивые слухи. Одни горожане говорили, что в чей-то сарай или дом ударила молния, другие же, наоборот, утверждали, что никакой грозы не было, и все случилось само собой, но большинство соглашались в одном: пожар есть кара Господня! И, безусловно, за жестокое обращение с новгородцами!

— Новгородцы — святые люди! — говорили тверичи. — У них немало православных церквей! А их владыка — истинный праведник! Зря наш князь ходил на Торжок и вел с собой поганых!

Но, несмотря на случившуюся беду, бесплодные увещевания епископа Андрея и массовое недовольство горожан и бояр Твери, великий князь Михаил никого не послушал: его упрямый характер взял верх над разумом. И даже после того как обиженный и разболевшийся тверской епископ Андрей ушел в монастырь, отказавшись от кафедры, князь не изменил своего решения.

К лету ему удалось собрать довольно большую рать и, едва только прекратились дожди, тверское войско быстро двинулось на север — на Великий Новгород.

Бояре роптали, дружинники ехали мрачными, но боялись давать советы князю. Лишь молодой боярин Иван Акинфиевич как-то во время пути сказал князю, что-де «нет харчей, мало сена для лошадей и как бы не случилось голода…», но Михаил Ярославович решительно его обрезал, буркнув: — Тогда добудем все нужное нам в злосчастном Новгороде! Нечего ныть из-за пустяков!

Великий суздальский и тверской князь рассчитывал на легкую победу. Он думал тогда, что новгородцы, напуганные его большим войском, даже не вступят в сражение, а сразу же признают свои «ошибки», вернут великокняжеских наместников назад и, само собой, выплатив очередной выкуп серебром, обеспечат его людей продовольствием и фуражом, достаточным для возвращения в Тверь. Новгородцы же, к всеобщему изумлению, не только не сдались на милость победителя, но, узнав о движении великокняжеского войска, решительно приступили к сбору ополчения. В этом их поддержали едва ли не единодушно жители не только всех городов и волостей Господина Великого Новгорода, но даже Псков. — К нам отовсюду идут люди — от псковичей, ладожан, русских, карелов, ижорцев и вожан! — радовались новгородцы.

К тому времени, когда великий князь Михаил подвел свое войско на расстояние в пятьдесят верст от великого города, в Новгороде скопилось такое большое ополчение, что ни о какой сдаче или выгодном для Твери мире не могло быть и речи.

— Присылай к нам людей, великий князь, — сказал прибывший в шатер Михаила Ярославовича новгородский посланец, — чтобы посмотрели на наше войско! Ты узнаешь о нашей силе и поймешь бессмысленность войны! У тебя нет такого числа воинов, чтобы сражаться с Великим Новгородом! Пусть приходят!

Князь Михаил не отказался от предлагаемой ему самими недругами разведки, и когда те, побывав в городе, вернулись, понял из их объяснений, что дело его не совсем удачное. — Только напрасно погубим воинов, — сказал ему смело молодой боярин Федор Акинфиевич, — но город не победим!

В довершение ко всему, простояв бесплодно несколько дней, великий князь Михаил неожиданно заболел и слег, подхватив то ли простуду, то ли болотную лихорадку. Он не раз пытался, преодолевая жар, выходить из своего шатра и собирать в поход на решительную битву воинов, но всякий раз чувствовал себя настолько плохо, что вновь и вновь возвращался в шатер и ложился, мокрый от горячечного пота, в свою походную постель.

— Сам Господь карает нашего князя, — бурчали тверские бояре. — Зачем нам тут оставаться? У нас совсем нет запасов, и вот-вот наступит голод!

Наконец, они не выдержали, и к великому князю был направлен, общим боярским решением, самый старый из них — Теребун Лаврович. Переступив порог и перекрестившись, седовласый боярин сразу же подошел к лежавшему в горячке князю и громко сказал: — Пора бы, мой господин, возвращаться назад, в нашу славную Тверь! На этот раз у нас нет удачи, и, мало того, мы видим неблагоприятные предзнаменования…Мы все, твои верные бояре и старые дружинники, просит тебя отдать приказ об отступлении! Здесь нам не будет счастья!

Князь молчал и, лежа на спине, думал. — Еще новая беда — начался падеж лошадей, — пробормотал старик, — и близится лютый голод…

— Это ничего, мой славный боярин, — тихо сказал, прикрывая рукой глаза, больной князь, — мы все равно выстоим! Вот только я оклемаюсь. А там дадим жестокий бой…И ощиплем этих подлых новгородцев, как жалких кур!

— Говорят, что князь Юрий собирает большое войско, — буркнул раздраженный боярин, — и готовится к походу на нашу несчастную Тверь…

— Неужели? — поднял голову князь Михаил и присел. — Откуда такие слухи?

— Да вот, об этом рассказали приехавшие в Новгород купцы, — соврал боярин. — Мы хотели привести к тебе этих людей, но ты был слишком болен…Пришлось этих купцов отпустить в город…

— Почему?! — возмутился князь Михаил. — Надо было их задержать! И потребовать за них мзду от новгородцев. А если бы отказались их выкупать, отняли бы все товары…

— Это были брянские люди, — покачал головой старый боярин. — А я знаю, что ты их не обижаешь…Вот почему мы не захотели тебя огорчать…

— Брянские, говоришь? — встрепенулся князь Михаил. — Тогда это серьезное дело! Купцы князя Романа не будут нас обманывать…Ах, значит, этот злобный Юрий хочет воспользоваться моим отсутствием? И угрожает Твери! В самом деле, надо уходить! Собирай же бояр и моих старших воинов, Теребун Лаврич! Готовьтесь к отходу!

— Хорошо, мой господин! — обрадовался старик. — Тогда я побегу и позову бояр!

В этот же день войско князя Михаила Ярославовича, снявшись со своей стоянки, быстро двинулось назад, но не по прежней, хорошо объезженной, всем известной дороге, но по другой — лесной, «краткой», как говорили местные проводники. — Обещают привести нас в Тверь за четыре дня! — ликовали тверские бояре. — Тогда нам хватит харчей и сена!

Однако новгородские проводники, прикинувшиеся преданными князю Михаилу, завели тверское войско вовсе не на кратчайшую дорогу, но в глухой, болотный лес и уже на третий день пути, обманув небдительную стражу, сбежали.

Только теперь тверичи поняли, какую жестокую кару подготовили им враги.

Долго плутали они среди озер и болот, измучившись от усталости и голода. От болотной сырости, частых дождей и тяжелой дороги, воины заболевали и едва переставляли ноги. На десятый день пути они в отчаянии стали резать своих усталых и больных лошадей и лишь на некоторое время утолили жестокий голод. Вскоре от полутысячной конницы Михаила Ярославовича не осталось и следа: конница превратилась в пехоту.

— Вырубайте кустарник и мелкие деревья! — приказал больной, напуганный, как ему казалось, Божьей карой, князь. — Нечего искать пролысины: там лишь одни болота!

Изнемогая от усталости, голодные воины, проклинавшие судьбу, последовали княжескому приказу и прорубали в густом непроходимом лесу просеки, упорно двигаясь вперед — на юг. Когда же кончилась конина, несчастные тверичи, жестоко страдая, стали есть все, что только было у них под руками: кожи со щитов, голенища сапог и ремни. Как назло, им совсем не попадалась дичь, даже грибы словно куда-то провалились! Постепенно тверское войско редело, оставляя за собой многочисленные земляные холмики — безвестные могилы несчастных воинов.

Наконец, князь Михаил не выдержал и, собравшись с силами, вышел во время привала из шатра. — Эта наказание за мои грехи! — сказал он своим зычным голосом, пытаясь ободрить уцелевших. — А если я сам виноват, то мне и просить Господа! — И князь, опустившись на колени, смирив свою гордыню, стал громко и протяжно выкрикивать слова молитвы, обращаясь всей душой к милосердному Богу. — Спаси нас и сохрани, всемогущий Господь! — взывал, оглашая лес зычным криком, великий князь Михаил. — Укажи нам правильный путь и спаси нас от лютой смерти! Здесь нет вины моих людей и бояр, Господи! Пощади их, невинных, и возьми мою жизнь! Пусть умру я один, а мои верные люди возвратятся домой!

Вдруг, как только князь произнес последние слова и, уткнувшись лицом в холодный густой мох, заплакал, из темного леса прямо навстречу тверичам выбежал высокий стройный юноша, одетый в крестьянскую одежду и державший в руках корзину.

— Что вы так плачете? — громко сказал он, к всеобщему изумлению, и быстро подошел к стоявшему на коленях князю. — Неужели вы заблудились, мой господин? — спросил он, глядя на плакавшего Михаила Ярославовича. — Да тут большое войско! Откуда вы идете и кто вы, мой господин? Неужели ты — сам князь или знатный боярин?

— Князь, сынок, — пробормотал, не веря своим глазам, великий князь. — Мы заблудились…

— А я ходил по грибы, — пролепетал, чувствуя какую-то тревогу, молодой незнакомец. — Но почти ничего не нашел из-за большой сырости…, — он показал князю лишь прикрытое сверху мелкими грибами донышко корзины. — А тут вдруг услышал жалобные крики и прибежал к вам…Откуда ты идешь, княже?

— От Великого Новгорода, дитя мое, — отвечал, вытирая ладонью слезы, князь Михаил. — Мы долго идем по болотам и бесчисленным ручьям…

— От Новгорода?! — схватился за голову юноша. — Неужели? Никто и никогда не проходил через эти леса из Новгорода! Небывалая даль! Здесь больше полутысячи верст и дорога — совсем неизведанная! Сам Господь вас хранил…

— Да, сын мой, сам Господь! — поднял руки князь Михаил. — Выведи же нас на свободу из этого дремучего леса! Я щедро награжу тебя за это, сынок…Как твое имя?

— Я — Богумил, батюшка князь, — весело сказал молодой крестьянин, — сын здешнего знахаря…Наша деревенька тут поблизости…Я с радостью приведу тебя туда, мой господин! Наши люди будут счастливы: они еще никогда не видели живого князя! Идите все за мной, это недолго. — И юноша, повернув направо, совсем не в ту сторону, куда шли тверичи, повел несчастных, утративших боевой вид людей за собой.

Чудом спасшийся от неминуемой гибели, как считали все тверичи, великий князь Михаил с остатками своего войска, прибыл в Тверь едва ли не через месяц после выхода из дремучего леса. — Слава Господу, что спас меня, — думал он, сидя в своем тереме и наслаждаясь покоем и уютом. — Видно, мне еще долго жить, если сам Господь меня пожалел!

Но так считали не все. Бояре, слышавшие княжескую молитву накануне счастливого спасения, рассуждали иначе. — Великий князь Михаил обращался к Господу со страшной просьбой! — говорили старики. — И просил взять его жизнь за нас, своих верных людей! Это чревато для него неминуемой бедой…

— Моя душа плачет и стонет, — сказал, выразив общее мнение, боярин Теребун Лаврович. — Она чувствует горькую судьбу нашего господина!

— Не проговаривай! — буркнул молодой, но властный, Иван Акинфиевич. — Да хранит Господь нашего князя и пусть живет в здоровье многие годы!

— Пусть живет! — хором пробормотали столпившиеся в простенке княжеского терема бояре.

— Прошу вас, именитые люди! — сказал, выйдя из княжеской светлицы молодой слуга, тот самый проводник, выведший тверичей из леса и взятый теперь в ближайшее услужение великого князя. — Наш славный князь зовет вас к себе!

— Здравствуйте, мои верные бояре! — сказал князь Михаил, склонив свою красивую поседевшую голову перед низко поклонившимися ему знатными тверичами. — Надо обсудить наши нынешние дела. И надо принять неожиданного посла…Как вы думаете, с чего начать наши дела?

— Пусть заходит тот посланник, — буркнул боярин Судимир Гордевич. — Послушаем его новости…

— Быть по сему, — кивнул головой князь Михаил и повернулся к двери. — Эй, Богумил, беги за этим брянским человеком!

Молодой слуга быстро побежал исполнять княжескую волю, и вскоре перед собранием предстал рослый седовласый брянский боярин Мирко Стойкович. Он низко поклонился тверским боярам и почтительно, прижав руки к груди, остановился между боярской передней скамьей и князем, сидевшим в своем большом кресле.

— Я к вам от славного князя и великого воина Романа Глебыча Брянского! — громко сказал он. — С пожеланием великому суздальскому, владимирскому и тверскому князю здоровья и благополучия!

— И твоему славному князю — здоровья и всяческих благ! — ответил, склонив голову, Михаил Ярославович. — С чем ты пожаловал в наш город, боярин…?

— Мирко…, — подсказал, улыбаясь, посланец.

— Боярин Мирко, — согласился, кивнув головой, великий князь. — К радости или горю?

— Да так вот случилось, мой господин, — ответил Мирко Стойкович. — Мы ездили в Орду к царю Узбеку — мой князь Роман и я, его скромный слуга…

— Что же там случилось? — спросил в тревоге князь Михаил. — Неужели беда?

— Такая беда, князь батюшка, что я даже не нахожу слов! — промолвил брянский боярин. — Расскажу о Юрии Московском. Я сам слышал и мой славный князь тоже знает, что татарский царь хочет наградить этого нечестного Юрия!..

— Как и чем? — заволновались тверские бояре.

— Царь Узбек принял решение женить этого Юрия на своей сестре и, таким образом, сделать его своим зятем! — громко сказал, подняв голову, седобородый посланец.

— Юрия…зятем! — как эхо отозвались бояре.

— Неужели этот Юрий решил отказаться от нашей святой веры?! — вскричал князь Михаил, вскочив со своего кресла.

— Этого не знаю, мой господин, — ответил брянский боярин. — Насчет веры не говорили. Но это сомнительно. Юрий на такое не пойдет!

— Как же, не пойдет! — возмутился боярин Пригода Требович. — Юрий готов на все! У московских князей нет совести!

— Тебя ожидают суровые испытания, великий князь, — склонил голову Мирко Стойкович. — Тебе грозит новая и опасная беда! Царь Узбек дает этому Юрию большое войско для похода на твой славный город Тверь! А во главе татарской конницы поставлены его лучшие люди — вельможа Кавгадый и жестокий воевода Астробыл!

— Вот она, неминуемая беда! — простонали тверские бояре.

— Мое сердце предвещало жестокие испытания! — мрачно молвил боярин Теребун Лаврович.

— Помолчите! — поморщился князь Михаил. — Это, в самом деле, так или только догадки?

— Это правда, великий князь, — поморщился брянский посланец. — Я получил эти сведения от очень важного царского человека…И обещал никому об этом не говорить…Рассказал только своему князю. И князь Роман послал меня сюда, мой господин, чтобы я тебя предупредил! Но храни мои слова в тайне!

ГЛАВА 7

ПРОИСКИ ЮРИЯ МОСКОВСКОГО

Молодой князь Дмитрий Романович медленно, покачиваясь в седле, ехал на своей красивой откормленной кобыле в свите хана Узбека. Татары ехали молча: впереди шла конница молодого хана, составленная из отборных, преданных повелителю Орды воинов, а уже за ними, в окружении самых знатных мурз и советников, величественно восседая на низкорослой, но выносливой лошадке, следовал сам хан Узбек.

Пока хан молчал, молчали и все окружавшие его люди. Когда же он говорил, молодые татарские мурзы, дети самых знатных ханских приближенных, тоже заводили разговор, но так, чтобы их слова не были слышны впереди идущим.

— А что нет твоего батюшки? — спросил ехавший рядом с князем Дмитрием сын татарского мурзы Кавгадыя Сатай. — Обычно все ваши коназы с радостью посещают облавную охоту…

— Батюшка что-то приболел, — грустно ответил Дмитрий Романович. — Он уже немолод…Это всем известно и не позорно…А вот удивительно, что не пришли другие князья, особенно суздальские…

— Все коназы еще вчера ушли в дальний поход, — улыбнулся Сатай, слыша правильную, почти без акцента, татарскую речь русского князя, — в свою Залесскую Орду!

— А почему? — вздрогнул Дмитрий Романович. — Неужели послушали князя Юрия? И двинулись против Михаила Тверского?

— Наш государь молод, но очень умен, — кивнул головой Сатай. — Он решил уважить просьбу Юрке-коназа и одарить его своей милостью…А как же быть, если он теперь — зять великого государя?

— Недолго этот князь Юрий побыл во вдовстве, — грустно промолвил князь Дмитрий, — и взял в жены сестру самого царя! Вот уж хитрец!

— Хитрец хитрецом, но и наш государь не промах! — весело сказал Сатай. — Сестрица-то его — уже в годах! Засиделась в девках…Правда, и Юрке уже не юноша…Однако он — сильный муж! Его очень хвалила одна наша рабыня! Этот Юрке очень жаден на молодых женок и может зараз познать не одну! И почему вы, коназы урусы, не примете нашу праведную веру, чтобы спокойно себе познавать многих женок? У вас и так нет верности к своим супругам, и вы охотно познаете красивых женок, если доведется! Вот и твой батюшка, занемог…Я думаю, от телесного утомления…Мой батюшка посылал к нему намедни красивых девиц, богатых телом, и он ни от одной не отказался!

— Как же мне противен этот князь Юрий! — покраснел, опустив от смущения голову, князь Дмитрий. — Неужели его мерзкое лицо приятно женкам?

— Истинный муж славен не лицом, — усмехнулся Сатай, — но своей тайной штучкой! — Он сделал выразительный жест рукой. — И длительной возможностью, которая всегда радует хороших женок…Что с того, если рожа этого коназа некрасива, а его нос горбат? И волос у него белый, и глаза его — водянистые? Ты же сам светел волосом и глаза у тебя синие…Зачем осуждать внешность этого Юрке?

— Так-то оно так, — кивнул головой Дмитрий Романович. — Мы все, русские князья, похожи друг на друга…У нас горбатые носы и светлые волосы…Но если вам не по нраву наши лица и наружность, чего же тогда сама царевна согласилась на женитьбу с таким уродом?

— Я же тебе только что объяснил, — поднял руку молодой татарский мурза. — Сердца наших женок непредсказуемы…Царевна сама попросила нашего государя выдать ее за Юрке! Кто знает, что на уме у этих царственных женок? Может, какой каприз…Говорили, что эта перезрелая девица позавидовала женкам-урускам и хвалила урусов, что у них только одна супруга и нет гарема. Будто единственный муж будет дарить свои ласки только ей одной! А Юрке покорно выслушал волю нашего хана и сразу же согласился!

— Этот московский князь не выпустит из своих рук даже драной мортки! — возразил князь Дмитрий. — Еще неизвестно, будет ли он платить этой царевне своей верностью и любовью? Особенно если он, как ты сказал, горяч до многих женок! Однако это не мое дело, а лишь пустые слова…От этого Юрий будет иметь большую выгоду! Я вот только не пойму, зачем государь отменил свое собственное решение и, несмотря на то, что еще в прошлом году продлил князю Михаилу право на великое княжение, дал грамоту этому князю Юрию?

— Это не так, — покачал головой Сатай. — Мне недавно говорил батюшка, что государь не отнимал ярлык у того Мыхаыла!

— А зачем же он послал войско на Тверь? — спросил с недоумением молодой князь.

— Это не войско, — весело сказал Сатай, — а лишь отряд в полтумена…Там мой батюшка, а с ним — Асадай и Ордахудай…Пусть Юрке сам добывает себе славу…И ведет свои полки на Мыхаыла! Надо чтобы Мыхаыл покорился коназу из Мосикэ! А Юрке пусть посылает за своими людьми в Мосикэ-бузург и воюет с ними против своего соперника! А мой батюшка идет не на войну, а лишь как советник этого Юрке!

— Да, все задумано очень хитро, — пробормотал потрясенный русский князь, — да так, что мне не постичь всей государевой мудрости…Неужели этот князь Михаил не испугается имени государя и славы этого Юрия, царского зятя?

— Испугается, — уверенно сказал молодой татарин, — и сам откажется от ярлыка на великое коняжение…Тогда все наладится, и в Залесской Орде установится полный порядок…Но если Мыхаыл заупрямится…

— Князь Михаил очень горяч, — покачал головой князь Дмитрий. — Неужели не возмутится? Он очень ненавидит Юрия Московского! Все может случиться…Я теперь понимаю, почему здесь нет других русских князей…Одни из них отправились домой, а другие пошли в войско Юрия…

— Это так, Дэмитрэ, — кивнул головой Сатай. — Те коназы, которые стали кунаками вздорного Юрке, пошли с ним на улус Мыхаыла, а прочих коназов наш государь отослал домой и не стал настраивать против Мыхаыла! Пусть сами решают с кем дружить: Мыхаылом или наглым Юрке! А лучше всего им тихо сидеть в своих улусах и не вмешиваться в дела тех коназов!

— А почему нас, брянских князей, оставили в Сарае? — удивился князь Дмитрий. — Разве мы нужны государю?

— Да, Дэмитрэ, — сказал, посерьезнев, молодой мурза. — Наш государь доволен вами и не хочет, чтобы вы ввязывались в ту залесскую «замятню». Он опасается, что твой батюшка пойдет на помощь этому Мыхаылу…

— Вряд ли мой батюшка стал бы ему помогать, — покачал головой русский князь. — Он уже не раз отказывал в союзе этому гордому Михаилу! Он не хочет воевать с этим Юрием Московским и подвергать нашу брянскую землю опасности…Мой батюшка верен государю и не пойдет ни на какой союз без его воли! И не станет связываться с Тверью!

— Неужели? — усмехнулся Сатай. — А я слышал другое…Якобы люди Ромэнэ ездят в Тверь и дают тому Мыхаылу полезные советы…

— Это клевета! — вздрогнул Дмитрий Романович. — Такого не было! Откуда у тебя эти сведения?

— Это я говорю только тебе, — тихо сказал, оглядываясь по сторонам, молодой татарин, — и будем считать, что ты ничего не слышал…

— Однако же, брат, — пробормотал князь Дмитрий, снимая с пальца золотой греческий перстень, блеснувший алым драгоценным камнем, и протягивая его Сатаю, — возьми этот подарок! Поведай же мне, своему верному кунаку, всю правду! Я вижу, что моего батюшку оклеветали! И кто же это сделал?

— Тогда сохрани все в тайне! — сказал, выпучивая глаза и надувая от важности щеки, молодой мурза.

— Клянусь, брат, — прижал руку к сердцу Дмитрий Романович. — Никто от меня ничего не узнает!

— Тогда слушай, Дэмитрэ, — наклонился к его уху ехавший конь-в-конь татарин. — Об этом говорили нашему хану люди коварного Юрке…

— Ах, Юрия! — вздохнул с облегчением князь Дмитрий. — Тогда нечего тревожиться: московские князья — первые лжецы и клеветники…

— Это не так, коназ Дэмитрэ, — тихо сказал Сатай. — Наш государь умеет отличать лживые слова от правдивых…В той Тферы, среди ближних людей Мыхаыла, есть лазутчики коназа Юрке. Они слышали слова посланника твоего батюшки, приезжавшего в Тферы из Брэнэ…Мы даже знаем имя посланца. Это Мэркэ, сын Стэкэ…

— Мирко Стойкович?! — вскричал, чувствуя правду в словах его татарского собеседника, молодой брянский князь. — Неужели тверские бояре — лазутчики?!

— Именно так, брат, — кивнул головой Сатай. — Болярэ или мурзы-урусы…Но молчи об этом!

— Если так, — подумал про себя Дмитрий Романович, знавший о поездке брянского боярина в Тверь, — тогда мне понятно, почему молодой царь оставил нас здесь…Значит, будет расследование! — И молодой русский князь так разволновался, что полностью утратил весь интерес к предстоявшей охоте. Он едва дождался конца всего дела и, хотя ничем не уступал в резвости своей скачки татарам, его окружавшим, делал все как-то апатично, создавая лишь видимость старания и поранив своим охотничьим копьем лишь одну некрупную лань…

— Тебе еще долго надо учиться охотничьему искусству, — сказал ему на прощание более удачливый Сатай. — Надо почаще выезжать в наши просторные степи!..

Прибыв в Сарай и добравшись до большой гостевой юрты отца, князь Дмитрий, не обращая внимания на слуг, пытавшихся помешать ему войти, буквально ворвался, оттолкнув их, в отцовскую опочивальню.

Князь Роман Глебович лежал на широком диване в объятиях красивой белокурой девушки. Услышав шаги вошедшего сына, он оторвался от нее и с гневом посмотрел на возмутителя спокойствия. Нагая девушка вздрогнула.

— Зачем ты вторгаешься в мои покои, сынок?! — возмутился старый князь. — Неужели ты не видишь, что я отдыхаю? — Он погладил вставшую перед ним на колени красавицу по большой округлой груди. — А ты не бойся, красавица! Это только мой неугомонный сын!

— Батюшка, мне нужно срочно с тобой поговорить! — вскричал рассерженный увиденным молодой князь. — Там такие дела, а ты тут возлежишь с какой-то блядью!

— Попридержи язык, сынок! — рассердился князь Роман. Но, глянув в лицо Дмитрия, нахмурился, выпятив глубокие морщины лба. — Тогда иди, Ласка, домой и на-ка вот тебе подарок. — Князь вытащил откуда-то из-под изголовья серебряный брусочек.

— Благодарю, княже, — проворковала без малейшей тени смущения татарская рабыня. — Я сейчас же ухожу! — И она, быстро накинув на себя плотный, обитый войлоком халат, выбежала вон.

Князь встал, натянул на себя богатый, зеленого цвета, шелковый халат, украшенный изображениями диковинных зверей, вышитых китайскими умельцами и, всунув ноги в мягкие войлочные туфли, пошел в соседнюю, отделенную лишь легкой перегородкой, комнату, где стояли плетеное из лозы кресло, две большие длинные скамьи и стол, задвинутый в самый угол. — Садись, сынок, — князь Роман указал рукой на скамью, а сам уселся в кресло напротив. — Говори же, что там приключилось.

Князь Дмитрий сбивчиво, волнуясь, подробно рассказал обо всем услышанном от Сатая.

— Вот какая беда, — пробормотал старый князь, когда его сын все выложил. — А я ничего не знал и думал о добром к нам отношении. Разве царь не был к нам ласков, когда принимал в своем дворце? Вот как удивительно: он знает даже имя нашего человека!

— А где сейчас наш Мирко? — спросил багровый, как кумач, Дмитрий. — Он в своей юрте? Надо его срочно позвать!

— Эй, Бенко! — крикнул князь, хлопнув в ладоши. Молодой слуга быстро прибежал и предстал перед ним. — Беги же, Бенко, к Мирко Стойковичу и позови его немедленно сюда!

Но вместо Мирко пришел его брат Славко Стойкович. — Мой брат ушел еще утром, княже, — сказал он спокойно, — и пока не вернулся…

— Куда же он ушел? — заволновался князь. — Может, что случилось?

— Да так — промолвил Славко. — К нам пришли люди царского вельможи Субуди и увели с собой Мирко. Разве это в первый раз? Зачем волноваться?

— Ладно, Славко, — сказал, краснея от беспокойства, старый князь, — тогда иди в свою юрту и жди там брата. А как только он вернется от Субуди, сразу же пришли его ко мне! Понял?

— Понял, батюшка, — поклонился Славко и тихо повернулся, направляясь к выходу.

— Придется ждать, — сказал князь Роман с горечью, — и так переживать! Эй, Бенко! — крикнул он вновь, вызывая молодого слугу. — Тащи-ка сюда доброго греческого вина и серебряные чаши!

К вечеру, наконец, в княжескую гостевую юрту пришел веселый, довольный собой боярин Мирко Стойкович. — Здравствуйте, славные князья, — сказал он, улыбаясь и кланяясь отцу и сыну.

— Садись, Мирко, — бросил нетерпеливо князь Роман. — Чего ты так весел? Неужели у нас все в порядке? А может нам стоит плакать, а не смеяться?

— Этого не знаю, — усмехнулся брянский боярин. — Наша жизнь такова, что можно ждать беду отовсюду. Но не плакать же теперь?

— Разве ты не знаешь, славный Мирко, — вмешался в разговор князь Дмитрий, — что над нами собрались тучи? — И он коротко, на этот раз спокойно рассказал о своем разговоре с сыном Кавгадыя.

Но его повествование не встревожило Мирко Стойковича. Наоборот, слушая молодого князя, он продолжал улыбаться. Видя его веселость и душевное спокойствие, князь Роман почувствовал, что с его души как бы спадает тяжелый камень.

— Я знаю об этом деле, — сказал, наконец, брянский боярин, когда князь Дмитрий замолчал. — Я был у Субуди на пиру, и он мне все рассказал. А этот пир или сабантуй состоялся в связи с обрезанием у его внука!

— А что это такое? — полюбопытствовал князь Роман.

— Да это такой бусурманский обычай, — уклончиво ответил боярин Мирко. — Как бы их крещение. Видите ли, у Субуди много жен, но детей мало. Здесь в Орде дети очень часто умирают. У Субуди — три или четыре дочери и есть уже внучки. Его дочери давно замужем за достойными людьми. Но сын у него — только один — Тугучи! Были и еще сыновья, но они рано умерли…Вот у этого Тугучи есть маленький сын по имени Тютчи. Он — единственный и поэтому самый любимый внук царского советника. Вот почему созвали богатый пир!

— Разве нам до пира при таких печальных делах? — возмутился старый князь.

— Да нет у нас никаких печальных дел! — усмехнулся брянский боярин. — Вот мы пили и ели, но Субуди вдруг отозвал меня в свою светлицу да так, чтобы из-за шума никто не мог слышать нашу беседу. Я узнал от него, что какой-то боярин князя Михаила, будучи лазутчиком Юрия Московского, сообщил ему о моем разговоре с князем Михаилом в его тверском тереме…

— Я еще тогда испугался, — пробормотал князь Роман, — когда ты сообщил мне, что разговаривал с князем Михаилом не наедине, а при его боярах…

— Так вот получилось, батюшка, — продолжал Мирко. — А тот Юрий сразу же, по прибытии в Сарай, рассказал об этом государю, прибавив от себя всяких небылиц!

— И что же он там говорил? — вновь заволновался князь Роман.

— Да так, одну ложь! — покачал головой брянский боярин. — Будто бы ты, батюшка, готовишь союз с Тверью против самого царя! Но молодой царь ему не поверил и приказал славному Субуди провести расследование. — Все это очень сомнительно, — сказал тогда государь своему премудрому советнику, — чтобы преданный нам коназ Ромэнэ был столь коварен! — Он вскоре забыл об этом доносе, потому что у знатных татар и без нас достаточно дел и настолько много доносов от князей, что они — и князья и доносы — всем просто надоели! И сам Субуди вспомнил об этом деле только на пиру, увидев меня.

— И что же ты ему говорил? — спросил в нетерпении князь Дмитрий. — Неужели признался?

— Признался, — кивнул головой Мирко Стойкович. — Но только будто я сам ездил в Тверь, как купец, со своими товарами и заглядывал в терем великого князя Михаила! Субуди не знает, что мы, сыновья старого купца, теперь бояре и не торгуем…Я сказал, что, в самом деле, поведал Михаилу о событиях в Орде и делах князя Юрия! А это — никакая не тайна! Когда я был здесь в Орде, я сам слышал от татар разговоры об этом! Что здесь такого опасного? Ну, Субуди, выслушав мои слова, громко рассмеялся. — Ты — честный человек, Мэркэ! — сказал он, хлопнув меня по плечу. — Если государь мне напомнит эту историю, я ему так и расскажу, — прибавил этот мудрый татарин, — что никакой вины твоего коназа нет! И это — ложный донос от злобного Юрке!

ГЛАВА 8

РАДОСТЬ КНЯЗЯ ЮРИЯ

Полки князя Юрия Московского стояли в лютый январский холод на берегу скованной льдом Волги у известного брода, и воины мрачно смотрели на темные ряды тверского войска, расположившегося на противоположной стороне реки.

— Какие силы у Михаила! — думал князь Юрий, глядя на ощетинившихся копьями врагов. — И зачем мы спешили? Нам не одолеть его полков таким немногочисленным войском! Не поможет и новгородское ополчение!

Юрий Даниилович не был трусом. Он никогда не уклонялся от встречи с врагом. Однако природная скупость и практичный расчет мешали ему первому начать сражение. Московский князь не спешил, несмотря на то, что был чрезвычайно разгневан на великого суздальского и тверского князя Михаила Ярославовича! Гнев Юрия Данииловича копился долго и вот-вот был готов пересилить здравый смысл, который заключался в бережливости по отношению к деньгам и своим людям, стоившим тоже немалых денег.

— Неужели сам Господь на стороне этого наглого Михаила? — думал князь Юрий, восседая на коне и поглаживая ладонью бороду. — Однако я этому не верю: только лукавый помогает этим тверичам!

Князь, размышляя про себя, проклинал то злосчастное время, когда он, беззаботный и веселый, полный надежд на разгром своего соперника — Михаила Ярославовича — вел войско на Тверь.

В сентябре 1317 года его полки вместе с татарской конницей, возглавляемой самим Кавгадыем, безжалостно вторглись в суздальскую землю. Сначала Юрий Даниилович сосредоточил все свои силы у Костромы, ожидая помощи остальных князей. Его люди поехали по всем городам суздальской земли, запугивая мелких удельных князей «жестокой карой» и обещая не разорять их земли в обмен на поддержку против Михаила Тверского. И очень многие князья, боявшиеся «грозной бусурманской силы», пришли к нему в Кострому. Лишь великий смоленский князь Иван Александрович решительно отказался. — У Юрия нет прав на суздальские земли, — сказал он московскому посланнику, — и он не великий князь, а властитель убогого удела!

Когда же москвич попытался переубедить князя Ивана, сообщив о том, что Юрий Даниилович ведет с собой огромное татарское войско и, более того, в его стане пребывает молодая супруга, сестра татарского хана Узбека, смоленский князь, не испугавшись, промолвил на это: — Пусть этот нечестный Юрий не кичится своей знатной супругой! Мы знаем о смерти его первой несчастной жены, уморенной голодом! А татары нам не страшны: мы вовремя платим молодому царю «выход» и не обманываем его! Царские войска не пойдут против своих верных данников!

Московский посланник, вернувшись к князю Юрию, так и передал услышанные им в Смоленске слова, жестоко его тем обидев. — Слова этого Ивана пышут клеветой! — возмущался Юрий Даниилович. — Нет большей подлости, чем обвинять меня в смерти любимой супруги!

В Брянск же и бывшие уделы черниговской земли он не решился посылать своих людей.

— Если этот Иван отвергнул, да с такой злобой, мою дружбу, — заключил он, — значит, нечего ждать добра от его друга, старого козла Романа!

— Чего мы тянем время, брат? — говорил московскому князю Кавгадый, недовольный бесплодным стоянием: татары жаждали добычи. — Разве ты не знаешь, что за это время злосчастный Мыхаыл соберет еще больше воинов? У меня нет сомнения, что этот хитрый князь уже давно знал о нашем походе и хорошо подготовился к сражению!

Кавгадый был прав. Уже на следующий день после его разговора с московским князем в Кострому прибыл вестник от новгородцев, которые собрали небольшое ополчение и, остановившись в своем городе Торжке на отдых, готовились идти на соединение с полками князя Юрия.

— Туда нагрянул Михаил Ярославич, — с горечью говорил вестник, — и без пощады разбил наше лучшее войско! Он перебил в жаркой сече почти две сотни наших лучших воинов, а остальные, израненные и усталые, ушли восвояси!

— Вот так, брат, — сказал, узнав об этом, Кавгадый. — Видишь, чего стоит твое промедление! Мы могли бы за это время покарать не пришедших к нам на помощь!

— Что ж, — решил князь Юрий. — Ты полностью прав! Нечего стоять без дела! Тогда пошли!

И московское войско, снявшись с места, двинулось на земли пытавшихся «отсидеться» в своих городах суздальских князей. Татарская конница мчалась впереди, нещадно расправляясь с жителями сел и деревень. Сначала степные хищники устремились к Ростову, но город, хорошо подготовленный к обороне, брать не стали. Также без попыток захвата прошли они Переяславль, Дмитров и добрались до Клина.

Московские воины, следовавшие за татарами, без радости смотрели на сожженные русские поселения. — Как же злы и жестоки проклятые сыроядцы! — бормотали они, однако, верные своему князю, продолжали идти вперед, прикусывая от стыда и гнева губы.

Особенно свирепствовали татары в тверской земле. Здесь они уже не спрашивали князя Юрия, надо ли карать ту или иную волость: рассыпавшись по всему княжеству Михаила Ярославовича, они грабили, убивали, жгли и полонили мирных сельских жителей.

Три месяца разоряли они тверскую землю, оставляя после себя лишь пепел и конский навоз.

В свою очередь, великий князь Михаил не спешил защищать своих несчастных подданных, собирая войска и готовясь к решающей битве. Даже, когда князь Юрий приблизился к Твери, остановившись «на Бортеневе», менее чем в двадцати верстах от столицы удела, князь Михаил еще пятнадцать недель терпел на своей земле захватчиков.

Наконец, 22 декабря, полки Михаила Ярославовича пошли на врага.

Князь Юрий не ожидал от своего давнего недруга такой решимости: он все еще надеялся, что тверичи не осмелятся с ним воевать и великокняжеский «стол» достанется ему миром. Однако великий князь Михаил не испугался ни москвичей, ни татар: в жестоком сражении он наголову разбил московское войско и был готов биться с татарами, разогнав их передовые отряды и захватив в плен выбитых из седел степных хищников.

Но хитрый Кавгадый не повел свои основные силы на тверичей, не желая рисковать отягощенными добычей татарами: он спокойно наблюдал, как тверские рати грабили московские обозы и даже пальцем не пошевелил, чтобы защитить сестру хана Узбека Кончаку, захваченную в шатре московского князя и уведенную в Тверь «в жестокий плен».

Сам же Михаил Тверской, видя пассивность татарской конницы, не захотел ссориться с Ордой, а после разгрома московского войска и бегства князя Юрия с остатками своей дружины, прислал своих людей к Кавгадыю, предложив ему «почет и вечный мир» и пригласив к себе в Тверь.

Князь Михаил не разрешил убивать пленных татар, но выдал их Кавгадыю: «отпустил с честью». Все татарские мурзы были щедро одарены и «обласканы» великим князем. После богатого пира, на котором Кавгадый лицемерно восхвалял князя Михаила Ярославовича и клялся, что татары «приходили сюда без воли хана», степные хищники ушли назад в свою Орду, однако без пленников, отбитых тверичами во время сражения.

Князь Юрий Даниилович, между тем, бежал с остатками своих разбитых полков в Великий Новгород. Там он, озлобленный поражением и слухами о событиях в Твери, развернул энергичную деятельность, собирая войска из «охочих» новгородцев. В короткий срок он восстановил свою боевую мощь и быстро пошел на юг: мстить удачливому сопернику. В свою очередь, князь Михаил Ярославович, имея своих людей в Новгороде и довольно скоро узнав о готовившемся «реванше», повел тверские полки навстречу лютому врагу. Так они оказались друг напротив друга на разных берегах Волги и, остановившись, выжидали, кто первым не выдержит и начнет битву.

Князь Михаил не спешил. Он чувствовал себя не совсем уютно: неожиданно в Твери умерла пленная жена князя Юрия! Только теперь великий суздальский и тверской князь понял всю опасность создавшегося положения. — Ордынский царь не простит мне этой смерти! — думал он. — Разве он поверит, что царевна умерла от жара?! Что же теперь делать?

— Надо помириться с Юрием! — единодушно советовали тверские бояре. — Все же он не зверь и не татарин-бусурман! Он поймет, что ты не виноват в этой смерти!

Князь Михаил Ярославович, подумав, решил с ними согласиться.

А в это время Юрий Даниилович, завершив осмотр стоявших в отдалении тверских полков, решился, наконец, начать сражение. Собрав в своем шатре бояр, он прямо заявил: — Нечего нам тянуть с битвой, мои верные люди! Готовьтесь к сражению!

— Ну, и хорошо, батюшка! — весело сказал боярин Протасий Федорович. — Мы не посрамим наших мечей!

— Слава Богу, княже! — поддержал его другой боярин, Родион Несторович. — Давно пора поразмяться!

В это время в княжеский шатер вбежал молодой слуга. — Государь! — крикнул он. — К тебе — посланец!

— Кто это, Буян? — буркнул Юрий Даниилович. — Неужели опять новгородец?

— Говорит, что от князя Михаила, батюшка! — ответил слуга.

— От Михаила?! — вздрогнул, переглянувшись с боярами, московский князь. — Тогда зови его сюда! Очень любопытно!

— Здравствуй, Юрий Данилыч! — раздался прямо с порога зычный голос тверского боярина, и рослый широкоплечий посланец, гордо и величественно шествуя вперед, приблизился к княжескому креслу.

— Здравствуй и ты, Иван Акинфич! — узнал тверича князь Юрий. — Ты меня очень удивил: я даже не надеялся увидеть посланца Михаила!

— Наш великий князь Михаил Ярославич, — отвечал тверич, — захотел мира и приказал передать тебе наилучшие пожелания!

— Вот это чудо! — усмехнулся московский князь. — Неужели он сам захотел мира? А с какими условиями? Что-то я не верю твоему Михаилу…Не задумал ли он какую-то хитрость?

— Нет никакой хитрости, князь Юрий, — сказал, волнуясь, Иван Акинфиевич. — Наш князь больше не хочет своего великого княжения и отдает этот вопрос на рассмотрение царя!

— Диво дивное! — вскричал московский князь. — Я же ведь давно предлагал такое решение? Почему не прислушались? Вот бы и дождались еще тогда царского суда! Дай, Господи, чтобы небесные силы вразумили твоего Михаила и не позволили лжи победить правду! Что тогда говорить? Пусть Михаил отпустит с честью моих супругу Агафью и братьев, а тогда, по весне, поедем к царю и решим миром, кому владеть державным «столом»!

— Мы согласны! — ответствовал боярин Иван. — Тогда готовься целовать крест для подтверждения своих слов!

— Что вы скажете, бояре? — вопросил Юрий Даниилович. — Неужели мы согласимся с этим и отдадим решение нашего дела царю?

Московские бояре молчали.

— Ну, тогда ладно, — кивнул головой московский князь. — Целуй же крест, Иван, за своего князя, чтобы не случилось обмана!

В этот же день московские войска снялись со своей стоянки и неспешным маршем двинулись к Москве. Прибыв в свой стольный город, князь Юрий надеялся увидеть там отпущенных великим князем Михаилом пленников, но прошло еще две недели, а из Твери никто не приезжал. Раздраженный московский князь уже думал, что Михаил Тверской его попросту обманул, и решил посоветоваться по этому случаю со своими боярами, собрав их в «думной палате». Московский князь, несмотря на свое высокомерие и чванство, все же иногда был вынужден выслушивать мнения своих бояр, хотя бы потому, что со стороны было виднее. Вот и теперь он сидел в своем большом кресле и, закрыв глаза, слушал…Внезапно в светлицу вбежал княжеский слуга. — Государь! — крикнул он. — К тебе идет тверской посол! Его имя — Олекса Маркич!

— Зови его, Буян! — сказал с тревогой в голосе Юрий Даниилович. — И побыстрей!

Тверской боярин скромно, без привычного тверского «величия», вошел в «думную палату» и поясно поклонился московскому князю, после чего, повернувшись к нему задом, также низко поклонился московским боярам. — Здравствуйте, славный князь — сказал он, вновь обернувшись к князю, — и знатные бояре! Да будут у нас мир и согласие!

— Здравствуй и ты, тверской боярин! — усмехнулся князь Юрий. — Однако удивительно, что на твоем лице нет чрезмерной гордыни!

— Я несу тебе горькую весть, батюшка! — грустно сказал, переставляя ноги, боярин Олекса. — И не хочу медлить: твоя именитая супруга Агафья скончалась! От простуды и жара!

— Скончалась?! — вздохнул Юрий Даниилович, не веря своим ушам. — Неужели ты обманываешь нас?

— Не обманываю, княже, — опустил голову Олекса Маркович. — Эти горькие слова — правда!

— Скончалась! — хором, как эхо, повторили московские бояре.

— Зачем тебе тогда мир, Олекса? — сказал, покраснев и выжав из себя слезы притворной жалости, московский князь.

— Не мне, батюшка, но моему господину Михаилу Ярославичу, — пролепетал тверской боярин.

— И этому непутевому Михаилу? — простонал князь Юрий. — Ведь он разбойник, безжалостный убийца! Ох, уж я, несчастный! Опять вдовец и — при молодой супруге! — Он подскочил в кресле, обхватил обеими руками голову и хрипло, прерывисто, зарыдал.

— Не горюй, батюшка, — пробормотал растерявшийся боярин Олекса. — Память твоей супруги не обижена: она похоронена в Ростове Великом со славой и почетом. Ее тело покоится в церкви святой Богородицы…

— Ее даже похоронили без моей воли! — еще громче зарыдал Юрий Даниилович. — А ведь только недавно обещали мне мир и великий «стол»? Ох, и лютые вы звери, беспощадные мучители! Убирайся же, боярин! — крикнул он вдруг, вставая и отводя от лица руки. Багровые одутловатые щеки князя блестели от обильно текущих слез. — Однако зачем я дарю тебе свободу?! — Князь поднял голову и посмотрел на своих бояр. — И сохраняю тебе, такому злобному посланцу, жизнь?! Погоди, подлый нехристь! Эй, стража! — Он хлопнул в ладоши. Перед князем немедленно предстали вооруженные секирами дружинники. — Хватайте же, люди мои верные, этого злодея, нечестивого боярина Олексу, и ведите его на плаху без раздумий и лишних слов!

— Я не виноват, батюшка! — завопил седовласый боярин, покраснев и выпучив глаза. — За что такая жестокая кара?!

— Это тебе, боярин, за твоего злобного Михаила, подлого отравителя! — взвизгнул князь Юрий. — Скорей, люди мои, вздерните голову этого бесстыжего злодея на кол!

Княжеские воины, цепко схватив упиравшегося и кричавшего во все горло боярина, быстро выволокли его в простенок и потащили на казнь.

Как только они удалились, князь Юрий как-то разом успокоился и, усевшись в свое большое кресло, вновь обхватил обеими руками голову.

Бояре молча сидели и ждали, когда их князь заговорит.

Наконец, Юрий Московский отнял от лица руки, и перед боярами предстал прежний, сильный и уверенный в себе властитель! — Вот как влип этот злосчастный Михаил! — сказал он спокойным голосом. — Плохи его дела! Царь никогда не простит ему это убийство!

— Так ведь она умерла от жара, — пробормотал воевода Василий Кочева. — А это же не убийство!

— Помолчи, Василий! — прикрикнул князь Юрий. — Неужели ты не видишь козней Михаила? Нет сомнения, что они отравили мою кроткую голубицу! Дали ей зелья!

— Тогда, батюшка, ты прав, — тихо сказал Протасий Федорович. — Князь Михаил обречен!

— Надо бы воспользоваться этим случаем, — покачал головой Родион Несторович, — и отправиться в Орду! Теперь время в твоих руках!

— Ну, что ж, — буркнул Юрий Даниилович, — тогда пусть так и будет! Он выпустит моих братьев Бориса и Афанасия! Куда ему деваться? И приедет в Орду! Однако неплохо бы и других наших недругов подставить под царский меч!

— Зачем, батюшка? — пробасил боярин Федор Бяконт. — Мы и так жестоко наказали по осени тех суздальских князей, которые тебя не поддержали!

— Этих-то наказали, — вздохнул князь Юрий, — но остались другие! Например, Иван Смоленский и Роман Брянский! Разве они не были заодно со злобным Михаилом? Особенно тот старый Роман! Зачем же он тогда посылал своего человека в Тверь и предупреждал Михаила о нашем походе? Разве не это привело нас к разгрому? Я уже вижу седую башку этого Романа на татарскому колу! И молю нашего Господа: погуби на века тот ненавистный нам Брянск! — И князь, подняв вверх свое внезапно просветлевшее лицо, громко, с хрипом и визгом, захохотал.

ГЛАВА 9

САРАЙСКОЕ «СИДЕНИЕ»

Лето 1318 года было жарким. Старый князь Роман уже почти два месяца томился в гостевой юрте, страдая от скуки и духоты. Вместе с ним тяготились бездельем княжеские бояре, дружинники и слуги. Брянский князь прибыл в Сарай, но ордынского хана не застал: последний в это время кочевал где-то в далеких степях. Оставшиеся в Сарае немногочисленные вельможи говорили разное. Одни — что «нынче государь охотится у Хвалынского моря», другие — «пошел войной за Сурожское море«…Однако было ясно лишь одно: молодой хан Узбек ушел надолго и ждать его придется, умирая от бездействия, едва ли не до осени.

Боярин Мирко Стойкович, сдав брянское серебро ордынскому денежнику и получив бронзовую бирку с отметкой об уплате, устремился с двумя десятками брянских конных дружинников в глубину дикой степи: искать хана и его двор. Князь Роман с сыном Дмитрием хотели тоже поехать в степь, но боярин Мирко их отговорил. — Не надо, княже, вам с сыном соваться туда, — сказал он с твердым убеждением во взоре. — Там наверняка «заварится каша» из-за тверского князя Михаила! Разве ты не помнишь, как тебя обвинили в прошлом году в дружбе с Михаилом? Еще попадешь под горячую царскую руку! Посиди-ка лучше тут, а я сам доберусь до государя и обо всем разузнаю. И еще попрошу царя, чтобы он отпустил нас, верных ему людей, назад в Брянск!

Так и остался князь Роман в Сарае с восьмью десятками воинов, ожидая своего боярина и регулярно посещая русскую православную церковь, отстаивая заутрени, обедни и вечерни в горячих молитвах, умоляя милосердного Бога поскорее избавить его от скучной тяготы.

Сарайские священники — от простых попов до самого епископа — помогали князю скоротать время. Беседы с духовными лицами успокаивали его. Здесь, в Сарае, он проявил себя настоящим праведником и верующим христианином.

В это же время его сын Дмитрий развлекался, как мог: познакомившись с сыновьями татарских мурз, остававшихся в Сарае, он предавался в их кругу развлечениям. Щедрость и хорошее знание татарского языка делали свое: в короткий срок Дмитрий Романович стал своим человеком и даже другом местной молодежи. А молодежь в Орде была очень своеобразная! Все зависело от возраста отцов. Если отцы молодых татар были во власти и здравии, их дети, даже будучи людьми преклонного возраста, считались молодыми и за свои поступки отвечали только перед родителем. Многие из отпрысков татарской знати уже давно перешагнули за тридцать лет, а все еще предавались «отроческому веселью». Тридцатилетнего Дмитрия вполне устраивало такое положение дел. Он также беспечно, как и его татарские друзья, скакал по степи и играл во всевозможные игры наездников. А эти игры молодых татар были далеко не всегда безопасными!

Однажды, рано поутру, когда еще было прохладно, в юрту молодого русского князя нагрянули его друзья — сын мурзы Кавгадыя, Сатай, и отпрыск мурзы Ахмыла, Мандул. Оба татарина уже давно имели свои отдельные юрты, по нескольку жен, свои стада и богатства и даже немало собственных чад. Но поскольку их отцы еще были «в силе», они продолжали «играть» в юношей.

Гостевая юрта князя Дмитрия стояла рядом с отцовской, но молодые татары бесшумно проникли к своему русскому кунаку, лишь потревожив узнавших их слуг молодого князя. Последние привыкли к подобным визитам и встрече не препятствовали, разбудив своего князя.

— Вставай, Дэмитрэ, — сказал шепотом Сатай. — У нас занятное дело!

— Возьми только коня и пятерых верных людей! — буркнул Мандул. — Скоро нам будет очень весело. И поспеши!

Князь Дмитрий, не задумываясь, отдал распоряжение своим людям, с их помощью быстро оделся, и не успело еще солнце окрасить ярким светом степной горизонт, как друзья уже мчались в окружении своих воинов к Волге.

— Хорошо бы успеть до рассвета, — кричал, быстро скача вперед, Сатай, — и встретить остальных!

Они довольно быстро промчались по главной сарайской улице и, невзирая на мрак, направились в степь.

У ближайших кустов их ожидали другие молодые татары: каждый с целой свитой из воинов и слуг.

— Салям тебе, Дэмитрэ! — заговорили они, узнав русского князя.

— Салям и вам, Ахмуд…Тайбу…Нагачу, — успевал только отвечать князь Дмитрий. — Зачем вы тут собрались?

— Вот что я тебе скажу, наш верный кунак, — молвил Сатай. — Мы здесь собрались по очень важному делу! Наши люди узнали, что сюда идет богатый и беспечный купеческий караван. Говорят, что эти купцы или из далекой Индии, или из жаркого Магриба! Они остановились в пяти верстах от Сарая и, по своей глупости, решили заночевать в степи…Давайте дружно на них нападем и захватим все товары! Что ты об этом думаешь, брат?

— Не знаю, что и сказать, — пробормотал, потрясенный, Дмитрий Романович. — У нашего государя строгие порядки! Он не разрешает нападать на иноземных купцов…Это запрещенное дело! Если государь узнает об этом, нам не сносить головушек!

— Аллах да сохранит твою башку! — усмехнулся Мандул. — Откуда же хан, пребывая в далеком походе, об этом проведает? Мы перебьем всех купцов и побросаем их тела в степи. Здесь бродят целые тучи волков и шакалов, и от этих дурачков останутся только косточки…

— Но это же — душегубство! — возмутился русский князь. — Уж если бы мы сразились с воинами или, на худой конец, степными разбойниками…А тут — мирные, беззащитные купцы! А если с ними будут женки?

Конец ознакомительного фрагмента.