Жить дальше

Даниэла Стил, 1994

Еще вчера Пейдж Кларк считала, что у нее есть все: любящий муж, прекрасная семья, уютный дом. Однако внезапно ее счастливый мирок рухнул в одночасье… Дочь, чудом выжившая после автокатастрофы, лежит в коме. Муж бросил и ушел к другой. Единственный, кто поддерживает ее в эти тяжелые дни, полные страха, тоски и боли, – обаятельный и добрый Тригве Торенсен, отец еще одной из жертв аварии. Но что объединяет его и Пейдж? Общее горе или что-то большее?..

Глава 4

В 23.50 по телевизору показывали старый кинофильм. Пейдж села на кровати: Алисон опаздывала уже на двадцать минут, и приятного в этом было мало. В полночь стало еще тревожнее.

Энди спокойно посапывал рядом, а Лиззи спала на коврике у кровати. В доме было тихо и спокойно, и только Пейдж с каждой минутой все больше нервничала: и так Алисон выторговала себе лишние полчаса, а теперь опаздывает почти на час! Такому нарушению не может быть никакого оправдания!

Пейдж собралась уже позвонить Торенсенам, но решила, что в этом нет смысла — если они все еще в кино или в кафе-мороженом, никто ей не ответит. Да, скорее всего, они решили перекусить где-нибудь после кино, и Алисон, ясное дело, не сказала Тригви, что должна быть дома в полдвенадцатого.

В полпервого Пейдж пришла в ярость, а в час начала беспокоиться. Она уже решила отбросить условности и позвонить Торенсенам, но в пять минут второго раздался телефонный звонок. Она решила, что это звонит Алисон, чтобы попросить разрешения остаться у Хлои на ночь. К этому времени Пейдж была просто вне себя и решила преподать дочери урок.

— Нет! — крикнула она в сердцах в трубку, окончательно потеряв свое неизменное терпение.

— Алло? — Звонивший явно смутился, а Пейдж растерянно умолкла. Это была не Алисон, а какой-то незнакомец.

Она представления не имела, кто бы мог звонить ей в такое время: возможно, звонивший ошибся номером, а может, это был просто телефонный хулиган.

— Это дом Кларков?

— Да. Кто говорит? — Она старалась не дать поднимающейся панике овладеть ею.

— Это патрульный, миссис Кларк. Я ведь говорю с миссис Кларк?

— Да, — прошептала она, потому что от страха у нее перехватило горло.

— Мне очень жаль, но я вынужден сообщить вам, что ваша дочь попала в автокатастрофу.

— Господи! — в ужасе выдохнула она. — Она жива?

— Да, но в бессознательном состоянии. Она сильно пострадала. Ее поместили в Морской госпиталь.

Боже… Боже… Что значит «сильно»? Насколько сильно? Что с ней? Выживет ли она? Какие у нее повреждения?

— Что произошло? — сдавленно проговорила Пейдж, не слыша собственного голоса.

— Лобовое столкновение на мосту Золотые Ворота. Их автомобиль столкнулся с направляющейся на юг машиной, в то время как они двигались в направлении Марин-Каунти.

— В Марин? Откуда? Этого не может быть! — Она пыталась представить себе, что было бы с Алисон, если бы она тогда была тверже и не разрешила ей отспорить лишние полчаса, ведь тогда она никогда не оказалась бы там и с ней ничего бы не случилось.

— Боюсь, это именно так. Сейчас она находится в Морском госпитале, миссис Кларк. Я рекомендую вам как можно скорее отправляться туда.

— Боже… спасибо… — Она повесила трубку, ничего не добавив к этим словам, и тут же набрала справочную. Ей дали номер приемной госпиталя, и она запросила сведения о реанимации. Ей ответили, что действительно Алисон Кларк к ним поступила, что она жива, но больше они ничего сообщить пока не могут. Врачи в эти минуты как раз борются за ее жизнь, поэтому никто из персонала не сможет сейчас с ней переговорить. Алисон Кларк находится в критическом состоянии.

Из глаз Пейдж хлынули слезы, ее руки дрожали, пока она, всхлипывая, набирала номер соседки. Нужно же кого-то оставить с Энди… нужно позвонить… одеться… добраться до госпиталя… На четвертый звонок соседка взяла трубку, и сонный голос ответил:

— Алло?

— Джейн? Ты можешь прийти ко мне? — только и смогла выдавить Пейдж. Ей не хватало воздуха. Что, если она потеряет сознание? Что, если… если Алисон уже умерла?.. Боже, нет!.. Прошу тебя!

— Что случилось? — Джейн Джилберт хорошо знала Пейдж и не могла представить себе, чтобы та по какому-либо поводу поддалась панике. — Что такое? Ты заболела? У вас есть кто-нибудь в доме? Может быть, грабитель?

— Нет, — по-мышиному пискнула в ответ Пейдж. — Это Алисон! С ней случилось несчастье… лобовой удар… она сейчас в Морском госпитале, в критическом состоянии… Брэд уехал… Мне нужно с кем-то оставить Энди…

— О боже… Я буду у тебя через пару минут. — Джейн Джилберт повесила трубку, а Пейдж побежала к шкафу, натянула джинсы и первый попавшийся свитер — тот, что она обычно носила, работая в саду, в дырках и выцветший. Но она даже не заметила этого и сунула ноги в туфли. Волосы она не подумала причесать. Пейдж начала разыскивать телефонную книжку, где Брэд обычно оставлял номер телефона своего отеля. Она знала, что найдет его там. Но на этот раз она не нашла ни названия отеля, ни номера! Ничего. Страница оказалась пустой — впервые за шестнадцать лет он забыл оставить номер. Судьба словно решила сыграть с ними дурную шутку. Но это ее не остановит. Она позвонит кому-нибудь из сослуживцев Брэда и сможет установить номер. Сейчас главное — скорее добраться до госпиталя и увидеть дочь.

Когда раздался звонок, она схватила сумку и кинулась к двери. Джейн обняла ее — они дружили давно, когда еще не родился Энди, а Алисон было всего семь лет.

— С ней все будет хорошо… Успокойся, Пейдж. Может быть, все не так плохо. Успокойся. — Джейн сама отвезла бы ее в госпиталь, но кому-то надо было остаться с Энди. Он все еще спал в кровати, не подозревая о случившемся. — Если он проснется, что ему сказать?

— Скажи, что Алисон заболела и попала в госпиталь, а я поехала к ней. И если позвонит Брэд, скажи, чтобы оставил свой номер.

— Хорошо… Будь осторожна на дороге!

Пейдж выбежала в ночь, зажав под мышкой сумочку, прыгнула в машину и тут же вылетела на дорогу. Она пыталась успокоить себя, уверяя, что с Алисон все будет в порядке, и моля господа о том же. Она все еще не могла поверить в случившееся.

До госпиталя было всего десять минут езды, она припарковала машину на стоянке и, оставив ключи в машине, помчалась к входу в ярко освещенный блок реанимации. Здесь было много народу, человек десять сидело в коридоре, ожидая врачей. Пейдж хотела только одного — поскорее увидеть свою девочку… свою малышку. Она заметила журналистов, двое из которых беседовали с патрульным.

Подойдя к столу, она спросила медсестру, может ли она увидеть свою дочь. Услышав фамилию и взглянув на Пейдж, молодая женщина сразу нахмурилась. У нее были добрые глаза, и в них читалось сострадание к матери девочки. Пейдж была смертельно бледна, ее била нервная дрожь.

— Вы ее мать?

Пейдж кивнула, стараясь взять себя в руки.

— Она… она…

— Она жива.

У Пейдж подкосились ноги, и медсестра, выйдя из-за стола, подхватила ее.

— Она в тяжелом состоянии, миссис Кларк, серьезная травма головы. Сейчас с ней наши нейрохирурги, будет консилиум, и мы ждем заведующего отделением. Как только картина прояснится, мы сообщим вам более точные сведения. — Медсестра провела Пейдж к стулу. — Не хотите ли чашечку кофе? — Она сочувственно посмотрела на Пейдж, и та отрицательно помотала головой, сдерживая рыдания. Но тщетно — слезы брызнули у нее из глаз, пока она пыталась осознать, что сказала женщина: нейрохирурги… консилиум… тяжелое состояние… Господи, что же случилось?

— Как вы себя чувствуете? — участливо спросила медсестра. Пейдж молча покачала головой. Хлюпая носом, она пыталась представить себе, что было бы, если… Она так злилась на Алисон из-за того, что та не вернулась вовремя… Просто невозможно подумать об этом. Она злилась на дочь, а Алисон в это время была уже без сознания… Невозможно даже подумать об этом.

— Кто-нибудь еще пострадал? — наконец смогла выговорить Пейдж, и медсестра кивнула в ответ.

— Водитель погиб. И еще одна девушка получила серьезные повреждения.

— Боже мой… — Погиб?! Тригви Торенсен погиб? Как это могло произойти? И тут в приемной реанимации появился мужчина, удивительно похожий на него, — он, словно одурманенный, смотрел на Пейдж, явно не узнавая ее. Пейдж первая сообразила, что это же Тригви! Но как это может быть? Ведь медсестра только что сказала, что он погиб?! Призрак? Может быть, она просто сошла с ума или у нее галлюцинации? Но это слишком реальное видение, поняла она, внимательно глядя на Торенсена. Сестра деликатно отошла в сторону. А Тригви стоял перед Пейдж, глядя на нее невидящими глазами, из которых катились слезы.

— Пейдж, как жаль… — Он взял ее за руку. — Я должен был догадаться… мне кажется, я должен был обратить внимание, но я не сделал этого… Какой я дурак!

Она с ужасом смотрела на него: он не обратил внимания, и теперь их дети в критическом состоянии… Как он мог сказать ей такое? И почему он жив, когда сестра сказала, что водитель погиб?

— Я ничего не понимаю, — сказала Пейдж, в растерянности глядя на него. А Тригви сел рядом, качая головой, не в силах поверить в происшедшее.

— Я только сейчас все понял. Я должен был раньше догадаться, когда увидел, что она выходит из дома в этом наряде — черной кожаной юбке, не знаю, у кого она ее взяла, — и в черных чулках, скорее всего Даниных… Я в это время занимался чем-то с Бьорном и поэтому на прощание только махнул рукой. Она сказала, что идет к вам, поэтому мне и в голову не пришло задержать ее. Почему я не остановил ее?!

— К нам? То есть вы хотите сказать, что вы не были за рулем? — И тут ее снова охватил ужас — она начала понимать. Алисон обманула ее — она поехала не с Торенсенами. Но с кем же и кто был за рулем?

— Ну конечно.

— Алисон сказала, что вы хотели вывезти их на ужин в «Луиджи», а потом в кино. Мне и в голову не пришло, что это не так… — И только теперь кусочки головоломки сошлись — розовый свитер, белая юбка, то упорное нежелание доехать до Хлои на машине, ведь Пейдж предлагала подвезти дочь. — Какая я дура!

— Похоже, мы оба недосмотрели. — Сквозь слезы он посмотрел на нее, и Пейдж разрыдалась. — Видели бы вы Хлою, когда ее привезли… У нее множественные переломы ног, вывих бедра, сломанный таз и внутренние повреждения. Они удалили ей селезенку, и, может быть, у нее повреждена печень. Тазобедренный сустав они починят, но позвоночник… Пейдж, может быть, она никогда не сможет ходить… — Слезы застилали его глаза. — А она так мечтала о балетной школе! О боже… Я просто не знаю, как им помочь, что нам делать?!

Пейдж лишь кивнула, не в состоянии сказать ни слова. Хлоя не сможет ходить… а у Алисон тяжелая травма головы.

— Вы видели Алисон? — Сама она боялась и все же отчаянно хотела увидеть дочь, хотя Пейдж сказали, что, пока не закончится операция, она не сможет увидеть Алисон. Но если Алисон умрет и Пейдж не увидит ее… Нет, она не должна думать об этом.

— К ним никого не пускают, — печально сказал Тригви. — Я пытался, но меня не пустили. Хлою отвезли в операционную. Мне сказали, что операция продлится шесть или восемь часов, а может, и дольше. Нам с вами предстоит долгая ночь. — Хотя кто знает, может быть, для Пейдж все закончится гораздо быстрее, если Алисон… — Мне сказали, что у Алисон тяжелая травма головы, это так? — спросил Тригви.

— То же сказали и мне. Я ничего не могу понять — не задет ли мозг, выживет ли она, останется ли она нормальной? — Пейдж едва могла говорить, она дрожала, не в силах справиться с возбуждением. — Сейчас, как я поняла, идет консилиум. Вызвали заведующего отделением.

— Вы должны верить, что с ней все будет в порядке. Сейчас нам больше ничего не остается.

— Значит, пока мы должны набраться терпения и ждать? — Пейдж хотелось говорить с кем-нибудь, а Тригви по крайней мере понимает ее, понимает ее страхи. Конечно, у каждого из них своя боль, своя тревога: жизнь Хлои вне опасности, как бы ни были серьезны травмы, а что будет с Алисон?

— Постарайтесь верить в лучшее, — ответил он. — Я тоже задаю себе такие же вопросы о Хлое: что, если она не сможет ходить… что, если ее парализует… сможет ли она танцевать, бегать… или иметь детей? Всего несколько минут назад я поймал себя на мысли — где же мне устроить ее кресло на колесах? Нужно заставить себя не думать об этом. Мы еще ничего не знаем. Так что просто ждите, минуту за минутой.

Пейдж кивнула, понимая, что он имеет в виду: она тоже поймала себя на мысли о том, что сказать Брэду, если Алисон умрет, хотя тут же сама ужаснулась этому.

— Вы знаете, кто вел машину? — спросила Пейдж, вспомнив слова медсестры.

— Только имя парня — Филипп Чэпмен, ему было семнадцать. Вот и все. А Хлою пока не спросишь.

— Я слышала о нем. Мне кажется, я знакома с его родителями. А где они познакомились, как вы думаете?

— Бог знает где — в школе, в команде, на теннисном корте, — они ведь взрослеют. Хотя с мальчиками у меня таких проблем не было. Во всяком случае, с Ником. Бьорн, правда, дело другое. Наверное, девочки вообще более предприимчивы, наши уж во всяком случае.

Он думал, она улыбнется, но Пейдж не отреагировала на его слова. Она думала о своем. Что, если бы Алисон оставалась маленькой, никогда бы не бегала на свидания, никогда не заводила бы приятелей? Или мужа? Или ребенка? Что, если бы… Пятнадцать лет — и все. От этой мысли у нее снова хлынули слезы, и Тригви пришлось взять ее за руку.

— Пейдж, не плачьте, не поддавайтесь панике…

— Что я могу сделать? Как это все выдержать? — Она отняла у него руку и продолжала всхлипывать. — Она даже не пожила на свете. Она может умереть, как тот парень, что вел машину.

Он беспомощно кивал ей, и она вдруг резко повернулась к Тригви и спросила:

— Они пили? — Эта мысль впервые пришла ей в голову — семнадцатилетний неопытный водитель, вечеринка, авария.

— Не знаю, — честно ответил он. — Медсестра сказала, что у всех взяли пробы крови на содержание алкоголя. Вполне возможно, — мрачно добавил он.

К ним приблизился репортер. Он давно уже следил за их беседой и после того, как поговорил с патрульным и навел справки у сестры, решил поговорить с ними.

Пейдж еще плакала, когда к ним подошел этот молодой человек в джинсах, кроссовках, клетчатой рубашке и с пластиковой журналистской карточкой на груди. В руке у него был блокнот и диктофон.

— Миссис Кларк? — спросил он, приближаясь.

— Да? — Пейдж была в таком состоянии, что не понимала, кто он такой, на секунду ей даже показалось, что это врач. Она глядела на него со страхом, а Тригви с подозрением.

— Каково состояние вашей дочери? — спросил он с таким участием, словно был с ней давно знаком.

— Я не знаю… я думала, вы мне скажете…

Но Тригви покачал головой, и только тогда Пейдж заметила его карточку с фотографией, фамилией и названием газеты.

— Что вы от меня хотите?! — Пейдж никак не могла понять, что здесь делает этот человек.

— Я просто хотел узнать, как вы себя чувствуете. А Алисон… как давно она была знакома с Филиппом Чэпменом? Что он был за парень? Он был очень крут? Или вы полагаете… — Репортер продолжал напирать на нее, но Тригви резко оборвал его:

— Я думаю, что сейчас не время… — Тригви встал и подошел к журналисту, но тот сделал вид, что не замечает этого.

— Вы знали, что за рулем второй машины была жена сенатора Хатчинсона? Она, кстати, совершенно не пострадала, — начал провоцировать он Пейдж. — Как вы себя чувствуете, миссис Кларк? Вы, наверное, потрясены!

У Пейдж от изумления расширились зрачки: что этот человек от нее хочет? Он что, думает, что она сумасшедшая? Какое имеет значение, кто был за рулем второй машины? Неужели в нем нет ни капли сострадания? Она беспомощно оглянулась на Тригви и увидела, что он также взбешен поведением репортера.

— Как вы думаете, миссис Кларк, подростки могли быть пьяны? Был ли Филипп Чэпмен приятелем вашей дочери?

— Что вы вообще тут делаете? — Пейдж встала и в бешенстве уставилась на него. — Моя дочь умирает, и не ваше дело, какие у нее отношения были с этим мальчиком, кто был второй водитель и что я сейчас чувствую. — Ее слова перемежались со всхлипами. — Уходите! Оставьте нас одних! — Она села и закрыла лицо руками, а Тригви встал между нею и репортером.

— Я требую, чтобы вы немедленно ушли. Убирайтесь. Вы не имеете права здесь находиться. — Он пытался говорить жестко, но его голос от горя был столь же слаб, как и у Пейдж.

— У меня есть право. Общество имеет право знать, что происходит. А что, если они были пьяны? Или жена сенатора?

— Какое вам дело?! — рявкнул Тригви. Он не мог взять в толк, какое отношение к общественности имеют их несчастные дети. Действия этого газетчика обусловлены чистым любопытством. Именно из-за него все эти писаки причиняют боль людям, которые и так убиты горем.

— Вы потребовали, чтобы жена сенатора прошла проверку на состояние опьянения? — Репортер снова обращался к Пейдж, рассеянно смотревшей на мужчин. Для нее это было слишком — она могла думать только об Алли.

— Я уверена, что полиция сделала все, что нужно в таких случаях. Почему вы об этом спрашиваете? Зачем вы мучаете нас? Неужели не понимаете, что вы делаете? — в отчаянии спросила его Пейдж. Но он, похоже, не собирался уступать.

— Я пытаюсь установить истину, это мое профессиональное право. Вот и все. Надеюсь, ваша дочь выживет, — холодно сказал он и отправился на поиски более сговорчивых собеседников. Еще час и репортер, и оператор телевидения слонялись по приемной, но уже не приближались к Пейдж. Однако Тригви все еще был взбешен тем, что этот репортеришка осмелился наезжать на Пейдж в такой момент. И потом, его тон, его вопросы — словно он их специально придумал для того, чтобы доконать их. Просто омерзительно!

Они были настолько шокированы вторжением репортера, что, только когда тот наконец ушел, заметили, как к ним робко направился рыжий парень, который уже около получаса торчал в приемной. Пейдж никогда раньше не видела его, но Тригви он казался знакомым.

— Мистер Торенсен? — нервно обратился юноша к Тригви. Он был очень бледен и не отводил взгляда от отца Хлои.

— Да? — непонимающе взглянул на него Тригви. Ему не хотелось сейчас ни с кем разговаривать, ему хотелось лишь дождаться конца операции и узнать судьбу Хлои. — Мы знакомы?

— Меня зовут Джейми Эпплгейт. Я был с Хлоей в… той машине… — У него дрожали губы, когда он произнес это, и Тригви в ужасе уставился на него.

— Кто ты? — Тригви встал навстречу парню, вид его был ужасен. Джейми до сих пор не оправился окончательно от контузии, ему наложили несколько швов на лбу, но он, можно сказать, легко отделался в отличие от остальных, жизнь которых была сломана навсегда.

— Я друг Хлои, сэр. Я… мы… просто поехали поужинать.

— Вы были пьяны? — перебил его Торенсен, но юноша только помотал головой. У всех была взята кровь на анализ, и все тесты оказались в норме.

— Нет, сэр. Мы не были пьяны. Мы ужинали у «Луиджи». Я выпил бокал вина, но я не сидел за рулем, а Филипп — и того меньше, может быть, полбокала, а потом мы выпили капучино на Юнион-стрит и поехали домой.

— Парень, вы ведь еще несовершеннолетние, — спокойно сказал Тригви. — Вы не имели права пить. Даже и полбокала.

Джейми знал, что отец Хлои прав, и поэтому начал извиняться:

— Я знаю, сэр. Вы правы. Но мы не были пьяны. Я не знаю, что случилось. Я ничего не видел. Мы сидели сзади… болтали… а потом я очутился здесь. Я ничего не помню, только патрульные сказали мне, что то ли мы в кого-то врезались, то ли кто-то в нас. Я правда не знаю. Филипп хорошо водит машину… он заставил всех нас пристегнуться, и он не отвлекался. — Тут он начал всхлипывать. Его лучший друг был мертв, и ничто уже не может помочь Филиппу.

— Ты хочешь сказать, что виноват был другой водитель? — уточнил Тригви. Его тронул рассказ Джейми, ясно, что парень потрясен случившимся.

— Я не знаю… я ведь ничего не видел… разве что… Хлоя и Алисон… и Филипп… — При воспоминании о друзьях он снова начал всхлипывать, и Тригви дружески обнял его. — Мне так жаль… так жаль, сэр. Все это просто ужасно.

— И нам… все в порядке, сынок. Считай, тебе повезло сегодня… Это судьба… Она выбирает кого-то одного и отнимает у него жизнь. Она — как молния, которая ударяет внезапно.

— Это нечестно… почему я уцелел, а они…

— Так бывает. Тебе повезло. Ты должен быть благодарен судьбе.

Но Джейми Эпплгейт чувствовал себя виноватым. Он не хотел, чтобы Филипп умирал, а Хлоя и Алисон остались калеками… Почему он не был за рулем вместо Филиппа?

— Кто тебя отвезет домой? — заботливо спросил его Тригви. Как ни странно, он не испытывал никакой злости на мальчика, несмотря на все, что случилось.

— Сейчас приедет мой отец. Я просто увидел, что вы здесь сидите, и решил поговорить… рассказать вам… — Он перевел взгляд с Тригви на Пейдж и заплакал.

— Мы понимаем… — Пейдж пожала его руку, а потом, всхлипывая, обняла его.

Наконец подошел его отец, и снова были слезы, и упреки, и брань. Понятно, что Билл Эпплгейт был порядочно испуган, но одновременно рад тому, что сын уцелел. Он всплакнул при известии, что Филипп Чэпмен погиб, но его-то сын остался жив, и он благодарил судьбу. Билл Эпплгейт был известен в поселке, и Тригви часто встречал его на различных школьных торжествах и соревнованиях.

Старший Эпплгейт, искренне огорченный, пытался как-то загладить вину сына, извинился за Джейми, за его в общем-то невинный обман. Но все трое взрослых людей понимали, что теперь не до оправданий и извинений, сейчас время надежды и молитв. Билл Эпплгейт, прощаясь, сказал, что свяжется с Тригви, чтобы узнать о судьбе Алисон и Хлои.

Когда Эпплгейты ушли, Тригви, совершенно обессиленный, покачал головой и сказал:

— Жаль парня… — Он не знал, кого винить: Филиппа, который вел машину, Хлою, обманувшую его, другого водителя — если это была ее вина. Но кто знает, что произошло на самом деле? Патрульный объяснил им, что сила удара была такова, что установить вину не представлялось возможным, а по положению машин невозможно было сказать, кто из них пересек линию. Анализ крови показал присутствие алкоголя в крови Филиппа, но недостаточное для того, чтобы считать его пьяным. Жена же сенатора выглядела настолько безупречно, что они и не подумали проверить ее на алкоголь. Они могли только предполагать, что что-то отвлекло внимание Филиппа, может быть, разговор с Алисон, и тогда именно он виноват в катастрофе. Но кого обвинять теперь?!

Пейдж могла думать только об Алисон, только о том, когда же она сможет увидеть ее. Прошел еще час, прежде чем в приемной появилась сестра и сообщила, что врачи хотели бы поговорить с ней.

— А Алисон я могу наконец увидеть?

— Минуточку, миссис Кларк. Сначала врачи хотели поговорить с вами и объяснить, в каком состоянии она находится. — По крайней мере теперь ей хоть что-то объяснят. Она встала, и Тригви взволнованно посмотрел на нее. Он был хорошим другом — они много раз встречались на разных школьных мероприятиях и пикниках, и, хотя не дружили особенно, он ей всегда нравился, их дочери были неразлучными подружками с того времени, как Кларки переехали в Росс.

— Я могу пойти с вами? — спросил он, и Пейдж, поколебавшись, кивнула. Она боялась того, что они могут сказать ей, и еще больше — предстоящего свидания с дочерью. Она больше всего на свете хотела увидеть ее… и боялась того, с чем ей придется столкнуться при встрече.

— Я не хотела бы обременять вас, — прошептала она, извиняясь, когда они шли в комнату, где их ждали хирурги.

— Не говорите глупостей, — ответил Тригви. Они были похожи на брата и сестру — оба со светлыми волосами, спортивные, похожие на скандинавов. Он действительно красив, и с ним так легко. Даже в этой ситуации Тригви излучал спокойствие и понимание. Пейдж чувствовала себя так, словно находилась под его защитой, хотя скорее всего их можно было бы назвать товарищами по несчастью.

Уже сама дверь в ординаторскую выглядела зловещей, в просторном кабинете их ожидали трое мужчин в халатах. Они сидели за овальным столом. Маски болтались у них на груди, и Пейдж с ужасом заметила на халате одного из них кровь. Господи, вдруг это кровь ее дочери?

— Как моя девочка? — Пейдж не терпелось услышать их вердикт. Но иногда дать ответ бывает гораздо сложнее, чем задать вопрос.

— Она жива, миссис Кларк. У вашей дочери сильный организм. Она пережила очень мощный удар, и у нее тяжелая травма. Большинство даже взрослых людей просто не выжили бы. Но Алисон выжила, и мы полагаем, что это само по себе хороший признак. Но ей предстоит пройти длинный путь к выздоровлению. Основных травм две, и каждая может дать свои осложнения. Первая — сам по себе удар, отсюда — тяжелое сотрясение мозга. Сейчас невозможно утверждать определенно, есть ли разрыв сосудов, не исключена и аневризма. А это может привести к очень серьезным последствиям. Но девочка пока в таком состоянии, что мы не можем провести дополнительные исследования. Вторая травма — на первый взгляд более тяжелая, но на самом деле она не повлечет серьезных последствий. Я говорю об открытой травме черепа. Скорее всего это следствие сильнейшего удара о стальной обломок при столкновении.

Пейдж вскрикнула и невольно сжала руку Тригви. Она явно не была готова услышать страшные подробности и постаралась собрать все силы. Она говорила себе, что должна вынести и узнать все до конца.

— Велика вероятность… — неумолимо продолжал завотделением, понимавший, насколько это тяжело для родителей, но исполнявший свой долг — они должны знать, что произошло с их дочерью. Тригви он принял за отца Алисон. — Мы часто сталкивались со случаями, когда такие открытые травмы черепа не влекли за собой серьезных последствий. Гораздо больше меня беспокоит сильнейшее сотрясение. Разумеется, последствия травм могут наложиться, что может дать непредсказуемый результат. Она потеряла много крови, и давление резко упало. Организм очень ослаблен потерей крови. Кроме того, мозг подвергся гипоксии… Мы пока не знаем, как это отразилось на функционировании мозга, но последствия могут быть непредсказуемы — катастрофическими или же совсем незначительными. Пока нельзя сказать с определенностью. Сейчас мы должны продолжить борьбу за ее жизнь. Если объяснить вам доступным языком, мы должны приподнять осколок черепа и облегчить состояние ткани мозга. Затем обработать рану. Ну и заняться ее глазами — от этого удара она может ослепнуть. Есть и другие поводы для тревоги. Возможно заражение крови, и у нее проблемы с легкими. Это естественно при такого типа травмах, но это серьезно осложняет положение. Мы оставили в трахее кислородную трубку, поставленную реаниматорами, и продолжаем подавать кислород. Мы только что уже сделали томографию и получили очень важную информацию. — Он смотрел прямо на Пейдж, чтобы определить, что она поняла из его слов. Она казалась совершенно оглушенной, и отец девочки выглядел не лучше. Врач решил обратиться к нему, так как женщина вряд ли могла что-то воспринять. — Вы понимаете меня, мистер Кларк? — спросил он, стараясь говорить как можно спокойней.

— Нет-нет, я не отец девочки, — поспешно сказал Тригви, потрясенный словами врача не меньше Пейдж. — Я друг, друг семьи. Моя дочь тоже лежит в вашем госпитале. Девочки были вместе в машине.

— Простите. — Врач выглядел смущенным. — Понятно. Миссис Кларк, вы меня поняли?

— Я не уверена. Вы сказали, что у нее две серьезные травмы: сотрясение мозга и открытая травма черепа. В результате она может либо умереть, либо ее мозг может пострадать… она может ослепнуть… так ведь? — спросила она его сквозь слезы. — Я правильно вас поняла?

— Более или менее. И наша главная проблема — это то, что мы называем возможностью третьей травмы. У нее могли бы быть и другие повреждения, но, к счастью, она была пристегнута, поэтому избежала их. Что касается третьей травмы, то речь идет о кровоизлиянии в мозг, о тромбах и отеке мозга. Это может осложнить положение, но определенно можно будет сказать что-то через двадцать четыре часа после травмы.

Пейдж наконец решилась задать вопрос, ответ на который она так боялась услышать.

— Скажите, доктор, а есть ли шанс, что она придет в себя полностью… то есть выздоровеет? Возможно ли это при сложившихся обстоятельствах?

— Возможно, но только вопрос, что понимать под нормальностью. Возможно, пострадают моторные функции — на время или навсегда. Ну и могут быть другие отклонения. Например, нарушится работа каких-либо отделов мозга и у нее может произойти изменение личности. Но в целом, можно сказать, ей повезло. И, если произойдет еще одно маленькое чудо, ваша дочь может полностью выздороветь.

Но, с точки зрения Пейдж, в его словах не было большой уверенности.

— Значит, вы все же допускаете это? — Пейдж знала, что слишком напирает на них, но так хотела услышать обнадеживающие слова.

— Не то чтобы я совсем уверен. Маловероятно, чтобы столь значительные травмы прошли бесследно для организма, но при оптимальном развитии событий последствия могут быть незначительны… если нам повезет. Поймите, я не могу сейчас сказать что-то более определенное, миссис Кларк. Сейчас положение все еще опасное, так что ваш вопрос пока звучит скорее как гипотетический. И в этом случае я могу сказать, что это возможно, но совершенно не обязательно, что так и будет.

— А в худшем случае?

— Она может и не выжить… или же останется калекой.

— То есть?

— Она может навсегда остаться в бессознательном состоянии, либо же если сознание вернется к ней, то рассудок будет помрачен или утрачена моторика. Повреждения мозга могут быть таковы, что мы не сможем ей помочь. Большое значение имеет характер отека мозга и как мы с ним справимся. Так что нам потребуется все наше умение, миссис Кларк… и немножко удачи. Так же, как и вашей дочери. И мы хотели бы приступить к операции немедленно, если вы подпишете соответствующие бумаги.

— Но я не могу связаться с ее отцом. — Пейдж почувствовала, что в горле у нее стоит комок. — Я не смогу связаться с ним до завтра… то есть сегодня… — Она чувствовала, что ею овладевает паника, судя по тому, как сочувственно смотрел на нее Тригви, кляня себя за бездействие и не в силах сказать слова, которые могли бы успокоить ее.

— Алисон не может дольше обходиться без нашей помощи, миссис Кларк… Дорога каждая минута. Как я уже говорил вам, мы провели томографию и сделали рентгеновский снимок. Мы должны действовать немедленно, если хотим сохранить ее жизнь и рассудок.

— А если мы подождем? — Она должна была посоветоваться с Брэдом, ведь это и его дочь. Нельзя принимать такое решение без него.

Он пристально посмотрел на нее.

— Миссис Кларк, я не думаю, что она проживет еще два часа. И если даже проживет, то функции мозга будут навсегда нарушены и, скорее всего, она ослепнет.

А если он ошибается? Но у них нет времени. У них нет времени даже на первое впечатление, если он не ошибается насчет двух часов. Что делать?

— Вы просто не оставляете мне выбора, доктор, — обреченно произнесла Пейдж, и Тригви сжал ее руку.

— Выбора нет, миссис Кларк. Я уверен, что ваш муж с этим согласится, когда вы сможете связаться с ним. Мы хотели бы сделать все, что можно.

Она кивнула, не зная, верить ему или нет. Но выбора у нее в самом деле не было — от их умения и опыта зависела жизнь Алисон. А вдруг она выживет, но будет жить растительной жизнью? Разве ей нужна такая победа?

— Итак, вы подпишете согласие на операцию? — спросил заведующий снова, и Пейдж, еще немного помедлив, наконец кивнула.

— Когда вы собираетесь начать операцию? — сдавленно проговорила она.

— Через полчаса, — спокойно ответил хирург.

— Могу ли я побыть около нее до начала операции? — умоляюще спросила Пейдж. Что, если они не разрешат увидеть ее? Что, если это будет последний раз, когда она ее увидит? Почему она не задержала ее подольше перед выходом сегодня вечером? Почему она не сказала ей все, что хотела сказать и не сказала раньше? Она снова начала плакать, даже не замечая этого. Хирург тронул ее за плечо.

— Мы сделаем для нее все, что можно, миссис Кларк. Я даю вам слово. — Он оглянулся на своих коллег, которые за все это время не произнесли ни слова. — У нас одна из лучших нейрохирургических бригад в стране. Доверьтесь нам. А сейчас пойдемте к ней.

Она кивнула, не в состоянии произнести ни слова. Врач встал и направился к двери.

— Она без сознания, миссис Кларк, к тому же у нее есть и другие травмы. Это выглядит не совсем приятно. Но многое, что может испугать вас сейчас, исчезнет без следа. Самое главное — спасти ее мозг.

Но даже это предупреждение не подготовило Пейдж к зрелищу, которое ее ожидало в палате интенсивной терапии, где под наблюдением врача и двух медсестер лежала Алисон. Одна трубка входила ей в рот, другая — в нос, третья — в руку, повсюду стояли, мигая огоньками, разнообразные аппараты. А в центре всего этого лежала маленькая милая Алисон с лицом, превратившимся почти что в кашу, так что даже Пейдж не сразу узнала ее. Лоб девочки был прикрыт косынкой, ей должны были остричь волосы и побрить голову перед операцией.

Да, Алисон невозможно было узнать, это могла сделать только мать — ведь это ее ребенок. И если глаза не узнавали ее, это сделало ее сердце. Пейдж приблизилась к Алисон.

— Привет, малышка! — Она низко склонилась над дочерью и говорила ей в самое ухо, молясь, чтобы какой-то отдаленной частью сознания дочка услышала ее. — Я люблю тебя, детка… все будет хорошо… я люблю тебя, Алисон… мы тебя любим… мы любим тебя… — Она еще и еще раз, плача, повторяла эти слова, гладя руку дочери, касаясь ее щеки. Алисон была так бледна, что, если бы не работающие аппараты, Пейдж решила бы, что та и в самом деле мертва. У Пейдж сердце разрывалось от жалости и боли, она смотрела на свою бедную девочку и не могла поверить, что все это происходит наяву. — Алисон, мы любим тебя… ты обязательно поправишься, ради всех нас… меня… папы… Энди…

Наконец врачи попросили Пейдж удалиться, так как пора было готовить Алисон к операции. Пейдж спросила, нельзя ли ей остаться, но это было категорически запрещено. Пейдж объяснили, как будут готовить к операции Алисон. Работы предстояло много, был уже выбран наркоз — Алисон не почувствует боли. Но Пейдж лучше не видеть всего этого.

— Но могу ли я… могла бы я… — Она не находила в себе сил закончить фразу, но наконец сумела выговорить: — Можно мне сохранить прядь ее волос? — Она сама ужаснулась своим словам, но не могла не попросить их об этом.

— Конечно, — мягко ответила одна из сестер. — Миссис Кларк, будьте покойны, мы позаботимся о ней, обещаю вам.

Пейдж благодарно кивнула и снова склонилась над Алисон и нежно поцеловала ее.

— Я люблю тебя, солнышко… всегда буду любить. — Она так говорила Алисон, еще когда та была совсем маленькой, и Пейдж надеялась, что ее слова отзываются в сознании дочери тем давним воспоминанием.

Когда Пейдж вышла из палаты, она ничего не видела из-за слез, с трудом заставила себя отступить от кровати, на которой лежала Алисон. Мысль о том, что она, может быть, никогда больше не увидит Алисон живой, лишала ее последних сил. Пейдж говорила себе, что у нее нет выбора. Если она хочет, чтобы врачи попытались спасти Алисон, нужно дать им возможность начать операцию.

В коридоре она увидела Тригви. На него было жалко смотреть, но вид самой Пейдж привел Тригви в смятение. Он не узнавал Пейдж — в считаные минуты она постарела и поникла. Когда Пейдж заходила в палату, Тригви мельком увидел Алисон, и это действительно было страшное зрелище. Хлое тоже предстояли тяжкие испытания, но угрозы ее жизни не было. А из того, что сказали врачи, было ясно, что вероятность гибели Алисон велика.

— Мне так жаль, Пейдж, — прошептал он и обнял ее. Пейдж разрыдалась в его объятиях и долго не могла успокоиться. Больше ей ничего не оставалось. Это была самая длинная ночь в ее жизни, ночь нескончаемого кошмара. Тригви, несмотря на все испытания, которыми была богата его жизнь, тоже не помнил более мучительного испытания. Он знал, что Хлоя на операции и, как сказала подошедшая к нему медсестра, операция продлится несколько часов.

Сестра из приемной принесла Пейдж бумаги на подпись, а потом Тригви заставил ее пойти в кафе и выпить чашечку кофе.

— Мне кажется, я не смогу. Я боюсь отсюда отойти.

— Нет, Пейдж, вам нужно отвлечься. Пройдет ночь, впереди будет долгий день. Вам, да и мне тоже, нужны силы, чтобы помочь нашим детям. Сейчас мы нужны им еще больше.

Было уже четыре утра, и оперирующий хирург сказал Пейдж, что операция продлится от двенадцати до четырнадцати часов.

— Я бы советовал вам поехать домой и отдохнуть несколько часов, — обеспокоенно сказал Тригви. Последние несколько часов сблизили Пейдж и Тригви гораздо больше, чем восемь лет их знакомства, и она была рада, что не одна сейчас. Без Тригви она, наверное, сошла бы с ума. Господи, ведь здесь рядом с ней должен находиться Брэд, а он до сих пор ничего не знает. Но сейчас она не будет ни сетовать, ни упрекать его. Он же не виноват в том, что ей не удалось его разыскать.

— Я никуда не поеду, — наконец упрямо ответила Пейдж. И Тригви понял ее — он тоже не покинул бы Хлою. Но у него дома за старшего оставался Ник — он позаботится о Бьорне. Тригви объяснил сыновьям ситуацию, он уже несколько раз звонил домой. Другое дело Пейдж — у нее Энди один, он беспокоится, куда она пропала, и волнуется за сестру и мать.

— С кем вы оставили Энди? — спросил Тригви, когда они наконец сели за столик в больничном буфете.

— Я оставила его с соседкой. Она моя подруга — Джейн Джилберт. Она прекрасно ладит с Энди, так что она присмотрит за ним, когда он проснется. Я ничего не могу сделать, я не могу сейчас уехать. Мне нужно отыскать Брэда. Не могу понять, что случилось, — за шестнадцать лет он впервые не оставил номера телефона отеля!

— Так всегда и бывает, — посочувствовал ей Тригви. — Как-то Дана поехала кататься на лыжах с друзьями и тоже забыла оставить телефон, и как раз в этот уик-энд Бьорн потерялся, Ник сломал руку, а Хлоя подхватила воспаление легких. Мне пришлось покрутиться.

Пейдж улыбнулась. Он такой славный, помог ей сегодня. Как же им привыкнуть к мысли, что обе их жизни вот так, в одно мгновение, получили пробоины.

— Не знаю, что и сказать Брэду. Они были так близки с Алли… Случившееся просто убьет его.

— Это кошмар для всех нас… Бедный парень, что сидел за рулем… Говорят, он был славный мальчишка. Представьте себе состояние его родителей.

Им выпало первыми увидеть это, когда в шесть утра Чэпмены оказались в госпитале: приятная немолодая пара. Видно, мальчик был у них поздним ребенком. У нее были чудные, хотя и седые волосы, а мистер Чэпмен выглядел солидно — как банкир. Пейдж увидела Чэпменов, когда они, усталые и растерянные, подошли к столику дежурной сестры — им пришлось гнать машину всю дорогу из Кармела, как только им сообщили, и они все еще не верили в то, что произошло. Филипп был их единственным ребенком, у них никогда уже не будет детей. Он был для них светом в окошке, именно поэтому они и не хотели отпускать его на учебу далеко от дома. Для них была непереносима даже мысль о том, что их сын окажется так далеко, а вот теперь он оказался недосягаем. Он ушел от них навсегда, он оставил их одних.

Миссис Чэпмен стояла со склоненной головой и плакала, слушая объяснения врача: Филипп умер мгновенно от черепно-мозговой травмы, его позвоночник и основание черепа были сломаны. Мистер Чэпмен плакал открыто, обняв жену за плечи.

Доктор сказал им, что в крови Филиппа обнаружено незначительное количество алкоголя — недостаточное, чтобы официально утверждать, что он был пьян, но на подростка его возраста это могло подействовать. Не установлено, кто виноват в аварии, неясно, чей удар был сильнее, кто нарушил правила, но некоторые подозрения существуют. Чэпмены слушали врача с ужасом. Доктор сказал им, что за рулем второй машины была жена сенатора Хатчинсона, она потрясена случившимся. Но эта информация для них ничего не значила — Филипп мертв, и неважно, кто был за рулем другой машины. Но при намеке на то, что Филипп был пьян и оказался виновником инцидента, миссис Чэпмен пришла в ярость. Она потребовала сообщить ей результаты теста на алкоголь миссис Хатчинсон. Насколько врачи были осведомлены, жену сенатора не тестировали. Врач повторил миссис Чэпмен слова одного из полицейских, что жену сенатора не проверяли на алкоголь, так как патрульный решил, что она была трезва. Миссис Хатчинсон была вне подозрений. Тут уже разъярился Том Чэпмен — как они могли допустить такую оплошность?! Он известный и уважаемый адвокат и смеет утверждать, что тот факт, что их сына проверяли на алкоголь, в то время как жену сенатора отпустили без проверки, — вопиющее нарушение закона, и он этого так не оставит.

— Что вы такое говорите? Только потому, что моему сыну семнадцать лет и он выпил немного вина, его называют виновником катастрофы? А взрослая женщина, которая могла выпить гораздо больше и быть под влиянием алкоголя, оказывается выше закона только потому, что она жена сенатора?! — кричал Том Чэпмен, задыхаясь от волнения и ярости, на молодого врача, сообщившего ему эту информацию.

— Какие они имеют основания утверждать, что мой сын был пьян? — негодовал Том Чэпмен, жена вторила ему. Это была реакция на их горе — их боль, обида, ужас требовали выхода. — Это клевета! Тест показал, что, строго говоря, он был трезв, даже с натяжкой его нельзя назвать пьяным. Я знаю своего сына. Он никогда не пил, а если в исключительных случаях самый минимум, то тогда не садился за руль. — Но постепенно голос Чэпмена слабел, гнев его стал угасать — он постепенно осознавал, что этот спор бессмыслен, сына не вернуть. Ему хотелось переложить на кого-нибудь вину, заставить страдать так же, как страдает он. Это скорее всего вина той женщины, а не его сына… Но лучше бы это была ничья вина, лучше бы этого вообще не было. Зачем они поехали в Кармел? Почему оставили его одного, почему решили, что с ним все будет в порядке? В конце концов, он всего лишь мальчик… совсем ребенок… и вот что теперь стряслось… Он повернулся к жене с глазами, полными слез. Гнев смягчил поначалу горе, но теперь оно с новой силой навалилось на него. Они обнялись и зарыдали вместе. Гнев отступил перед более сильными чувствами.

Пока они сидели в приемной, их снимал фотограф. Сначала Чэпмены не могли понять, что это за вспышки света. Когда же они поняли, что это пресса, ярости их не было предела — как смеют журналисты вторгаться, нарушать их уединение?! Казалось, что Том Чэпмен просто набьет морду фотографу. Но он, конечно, не сделал этого — он был достаточно разумен, чтобы понять, что их несчастье стало объектом внимания прессы из-за миссис Хатчинсон. Это была настоящая сенсация, горячий материал — такой, с помощью которого можно привлечь внимание читателя. Виновата ли жена сенатора или она счастливо уцелевшая жертва? Виноват ли молодой Чэпмен? Был ли он пьян? Или всего лишь невнимателен? Может быть, дело в том, что он был слишком молод и неопытен? А может быть, это упущение Лоры Хатчинсон? Не употреблял ли кто-либо из них наркотики? Для прессы тот факт, что семнадцатилетний юноша погиб, жизнь его родителей разрушена, одна из девушек останется калекой, а другая умирала в госпитале, — всего лишь броский материал.

Чэпмены покидали госпиталь в горе. Их ждало здесь самое страшное испытание — опознание тела Филиппа. Ужас охватил Мэри Чэпмен, когда она увидела бескровное лицо сына, его изуродованное тело. Она наклонилась, чтобы поцеловать его. Том Чэпмен плакал. Мэри вдруг пронзило воспоминание: семнадцать лет назад его дали ей в руки, и она впервые в жизни узнала, какое счастье — быть матерью. Ничто не может отнять у нее этих воспоминаний, но Филиппа у нее отняли. Она никогда больше не увидит, как он смеется, как бежит через лужайку, шутит. Он никогда не преподнесет ей очередного сюрприза. Никогда не подарит цветы. Она никогда не увидит его взрослым, у него никогда не будет ни любимой девушки, ни семьи, ни детей. Он навсегда останется в ее памяти таким вот искореженным, неподвижным, с отлетевшей в мир иной душой. Как они ни любили его и как он ни любил их, но он их покинул.

На выходе их поджидал другой фотограф, у них уже не было сил возмущаться. Но, собрав все свое мужество, Том Чэпмен сделал заявление для прессы: он сказал, что во что бы то ни стало добьется того, чтобы с Филиппа сняли обвинение. Он не позволит марать имя своего сына. Он не позволит, чтобы репутация сына была испорчена ради того, чтобы защитить жену сенатора или сохранить ему место в сенате на следующих выборах. Старший Чэпмен сказал, что его сын не виноват и он не позволит кому-либо утверждать противное. Он говорил, обращаясь в основном к своей жене, желая хоть как-то отвлечь ее внимание от горестных мыслей, но она не слышала его: перед ее глазами стояло лицо ее несчастного мальчика, которое она только что целовала.

Ночь казалась бесконечной. Пейдж сидела рядом с Тригви, а их дочери страдали в операционной. Будет ли конец этим страданиям?

— Я все время думаю о последствиях, — тихо сказала Пейдж. В окно она увидела, как восходит солнце, и это почему-то показалось ей добрым знаком. Начался новый, такой же теплый, как вчера, весенний день, но теперь это уже не радовало ее. В ее душе воцарилась ледяная, бесконечная зима. — Я все думаю о том, что сказал доктор Хаммерман — я правильно запомнила его фамилию? Не исключено, что функции мозга могут быть нарушены. Что тогда делать? Как жить с этим? — размышляла она вслух. Но тут вдруг она вспомнила о больном сыне Тригви — Бьорне и почувствовала себя неловко. — Извините, Тригви… я не хотела причинить вам боль.

— Все в порядке. Я вас понимаю… Вот я сейчас думаю о ногах Хлои и чувствую ту же боль, как и в момент, когда узнал о том, что у Бьорна синдром Дауна. — Тригви был с ней откровенен, им обоим нужно было приготовиться к тому худшему, что могло ждать их впереди.

Пейдж подняла глаза и внимательно посмотрела на Тригви изучающим взглядом: его волосы растрепаны, впрочем, как и у нее, старые джинсы, рубашка в клетку, на ногах легкие туфли. Она взглянула на свой заношенный свитер и вспомнила, что так и не причесала волосы. Это, в общем, не волновало ее, но она не могла не улыбнуться при мысли о том, как они оба могли выглядеть со стороны.

— Ну и вид, наверное, у нас с вами, — усмехнулась она. — Вы еще ничего. А я так быстро выскочила из дому. Удивительно, что не забыла вообще одеться.

Тригви улыбнулся ей в ответ, впервые за эту ночь, и стал похож на добродушного мальчишку с голубыми глазами и белесыми ресницами.

— Это джинсы Ника, а рубашка Бьорна. А эти туфли даже не знаю чьи. Но, кажется, не мои — я нашел их в гараже. Я вообще выбежал из дому босиком.

Она понимающе кивнула, и ей до боли стало жаль его — сколько забот лежало на нем, и так несправедливо, что случилось это несчастье с Хлоей. А она сама? Чем заслужила она такое наказание? А ей ведь еще предстоит сообщить обо всем Брэду. Еще один кошмар. Если бы только она могла сказать ему, что Алисон хотя бы жива, но вряд ли она будет знать это к тому времени, как свяжется с ним.

— Я как раз подумал о Бьорне, — задумчиво протянул Тригви, откидываясь на спинку стула. — Когда нам сказали о его болезни, это было чудовищно. Дана рвала и метала, она ненавидела всех, но особенно меня — а кого же еще винить? И Бьорна тоже — поначалу. Она просто не могла примириться с тем, что у нас ребенок-инвалид, не такой, как все. Она говорила про него, что это просто растение, не верила, что он сможет выжить в этом мире здоровых людей. Она хотела отдать его в интернат.

— А почему вы его не отдали? — спросила Пейдж, чувствуя, что задает этот вопрос естественно и спокойно. В ее семье все было иначе. Брэд никогда бы не примирился с таким ребенком.

— Я просто в это не поверил. Может быть, это результат моего норвежского детства, может быть, просто я такой, но я не думаю, что нужно отказываться от чего-то только потому, что это нелегко. Во всяком случае, я так не поступаю. — Он грустно улыбнулся, вспомнив о двадцати годах неудачного брака. — Хотя иногда это не помешало бы. Но это просто как бы часть меня — старики, дети, инвалиды, больные. Наш мир несовершенен, было бы странно думать иначе. Мне кажется, мы должны постараться сделать его немного лучше. Дана же сказала, что это не ее дело, так что заниматься Бьорном пришлось мне одному. Но нам повезло — у него не самая тяжелая форма, так что его просто можно считать в малой степени умственно отсталым. Ему хорошо дается плотницкое дело, он добрый, любит людей, отлично умеет готовить, надежен, у него есть чувство юмора, и он даже учится водить машину. Конечно, он никогда не будет таким, как Ник, или я, или вы. Он не сможет учиться в университете, руководить банком и не станет врачом. Он просто Бьорн, и надо принимать его таким, какой он есть. Он любит спорт, людей и детей. Может быть, несмотря на то, что он не такой, как все, он проживет жизнь достойно. Я надеюсь на это.

— Вы так много сделали для него, — сказала Пейдж, — ему просто повезло, что у него такой отец.

Тригви вдруг захотелось сказать ей, что Брэду тоже повезло. В эту ночь он понял, какая она замечательная. Она выдержала удар, который поверг бы многих людей в нокаут, и она при этом не забывает о своем муже, сыне, даже о Чэпменах.

— Он это заслужил, Пейдж. Он просто прелесть. Я не представляю, что с ним стало бы в интернате. Наверное, он никогда не стал бы таким, как сейчас. Не знаю. Он ходит за продуктами и очень гордится этим. Иногда мне кажется, что я доверяю ему больше, чем Хлое. — Они улыбнулись. — У девочек-подростков есть немало своих недостатков.

— Но неужели вы никогда не сердитесь на него?

— Это просто невозможно, Пейдж. Он так старается делать все как можно лучше. Честно говоря, я даже горжусь им. — Они оба прекрасно понимали, что, если бы у Алисон после операции остались серьезные осложнения, все было бы иначе, ведь до несчастного случая она была другой — здоровой, умной, сильной. И все сравнивали бы ее нынешнюю с той, прежней.

— Я просто задаю себе вопрос: как привыкнуть к этому? Может быть, нужно отбросить все прежние мерки и стандарты и начать все сначала, шаг за шагом, благодаря бога за каждое вновь выученное слово, за каждое крошечное достижение? Но разве я могу забыть?.. Разве можно забыть о том, какой она была, и научиться принимать столь малое?

— Не знаю, — грустно ответил Тригви, стараясь ее успокоить. — Может быть, нужно просто радоваться тому, что она вообще жива, начать именно с этого.

Пейдж кивнула, понимая, как мало шансов на жизнь у ее дочери.

— Но будет ли она жить — ведь я даже этого пока не знаю.

Дождавшись восьми утра, Пейдж позвонила одному из коллег Брэда, чтобы тот помог ей разыскать его в Кливленде.

Она позвонила Дэну Баллантайну, долго извинялась, что разбудила его и жену, и объяснила, что случилось. Она сказала, что Брэд собирается играть в гольф с президентом кливлендской компании и если Дэн не знает, в каком отеле остановился Брэд, то, может, он позвонит президенту компании и попросит его передать Брэду, чтобы он срочно позвонил ей. Дэн записал телефонный номер отделения. Это был довольно сложный путь, но лучше она ничего не могла придумать. Дэн сказал, что постарается немедленно разыскать Брэда и передаст ему телефон госпиталя, не особенно пугая его. Дэн выразил свое сожаление по поводу постигшего ее несчастья и надежду, что с Алисон все будет в порядке.

— Я тоже надеюсь на это, — ответила Пейдж бесцветным голосом. Не прошло и часа, как Дэн снова позвонил ей в реаниматологию и сообщил, что президент компании сказал ему, что у него действительно назначена на следующий день встреча с Брэдом, но ни о какой игре в гольф или о встрече в воскресенье не было и речи.

— Странно, Брэд сказал мне… но неважно. Наверное, я его не так поняла. Остается ждать, пока он позвонит сам, — устало проговорила она. У нее просто не было сил думать над тем, почему он сказал, что будет играть в гольф, а в действительности оказалось, что игры не будет. Наверное, игру просто отменили, по крайней мере с ним пытались связаться. Может быть, когда объявится Брэд, могут появиться более приятные новости.

— Они не смогли его разыскать, — сказала она Тригви, поговорив по телефону и снова усаживаясь на неудобный стул. За ночь на лице у Тригви проступила светлая щетина, он выглядел не менее уставшим, чем она. — Он в конце концов позвонит домой, и Джейн скажет ему, чтобы он перезвонил в госпиталь. Бедняга, я просто боюсь говорить ему.

— Я вас понимаю. Пока вы ходили звонить, я тоже связался с Даной в Лондоне. Она только что вернулась с уик-энда в Венеции. Она пришла в ужас и, как всегда, обвинила во всем меня. Я виноват, что выпустил Хлою из дому, виноват, что не выяснил, с кем она собирается проводить время, и я должен был сообразить, что она собирается делать что-то плохое. Может быть, она права, не знаю. Но я-то считаю: либо нужно доверять детям, либо просто можно свихнуться — нельзя же все время быть при них охранником. Говоря по правде, с Хлоей было довольно мало хлопот, а вот теперь она стала откалывать номера.

— И Алли тоже. Она никогда такого не устраивала. Я думаю, они пытаются становиться самостоятельными. Это нормально… просто на этот раз не повезло.

— Да, это уж точно… И все-таки Дана обвиняет во всем меня.

— Она не права? — тихо спросила Пейдж.

— Не совсем. Я и сам все время спрашиваю себя об этом. Может быть, что и так… Хотя мне кажется, это несправедливо.

— Это удар судьбы, не надо думать, что виновата та женщина. — Им обоим хотелось верить, что виновата Лора Хатчинсон, а не Филипп Чэпмен. Ведь если бы несчастный случай произошел не по вине Филиппа, а был нелепой случайностью, может быть, случившееся было бы легче перенести. А впрочем, возможно, что это все не имеет уже значения.

Их разговор прервал хирург-травматолог и сообщил, что операция Хлои прошла успешно, правда, она потеряла много крови и еще некоторое время будет находиться в тяжелом состоянии, но они все же надеются, что она сможет ходить самостоятельно. Раздробленные кости таза и бедренная кость заменены, в ноги вставлены стальные стержни, которые можно будет извлечь через год-другой. Разумеется, о балете придется забыть, но, если повезет, она сможет не только ходить, но и танцевать… а может быть, и рожать. Многое будет зависеть от ее состояния в ближайшие несколько недель. Врач выглядел довольным собой и своей работой, он похвалил и мужество девочки. Тригви слушал врача и беззвучно кивал головой, по его щекам текли слезы.

Конец ознакомительного фрагмента.