Чёрная стрела

Роберт Льюис Стивенсон, 1888

Это произведение – яркий образец историко-приключенческого романа XIX века. Книгой об отважном Дике Шелтоне зачитывалось не одно поколение молодых. Не устарел роман и сегодня. История героя развивается в русле событий братоубийственной войны в Англии второй половины XV столетия. Юный Ричард Шелтон, спасаясь от своего покровителя, которого обвиняет в смерти отца, бежит из дома и присоединяется к разбойникам. Попутно он влюбляется в Джоанну Сэдли, которая тоже вынуждена скитаться, переодевшись в мужское платье… Много трудностей ждет влюбленных на пути к счастью и благополучию. Погрузитесь в мир средневековых интриг и загадок, пуститесь в рискованные приключения времен войны Алой и Белой розы!

Пролог

Джон Мститель

Однажды поздней весной после полудня колокол на башне Моот-Хауса, в Тонсталле прозвучал в необычное время. Люди, работавшие вблизи и вдали, в лесу и на полях вдоль реки, побросали свою работу и бросились по направлению звука колокола. В деревушке Тонсталль собралась группа бедных жителей, удивлявшихся этому призыву.

В те времена — в царствование старого короля Генриха VI — деревушка Тонсталль имела такой же вид, какой сохранила и до сих пор. Десятка два неуклюжих домов, выстроенных из толстого дуба, было разбросано по длинной зеленой долине, подымавшейся от реки. Внизу дорога пересекала мост и, подымаясь на другую сторону реки, исчезала на опушке леса, по пути к Моот-Хаусу и дальше, к Холивудскому аббатству. На полдороге к деревушке среди тисовых деревьев стояла церковь. Повсюду — вблизи на склонах и вдали на горизонте — виднелись леса зеленых вязов и зеленеющих дубов.

На холме у самого моста, где стоял каменный крест, собралась группа людей — с полдюжины женщин и высокий малый в деревенской одежде, — обсуждавших вопрос о том, что мог означать неожиданно раздавшийся звук колокола. Полчаса тому назад по деревушке проскакал гонец. Он выпил кружку эля, не решившись сойти с лошади, так как очень торопился. Он сам не знал вестей, которые вез, так как у него были только запечатанные письма от сэра Даниэля Брэклея к сэру Оливеру Отсу, священнику, заведовавшему домом во время отсутствия хозяина.

Раздался конский топот, и вскоре молодой мастер Ричард Шельтон, сирота, живший у сэра Даниэля Брэклея, показался из-за края леса и проехал по мосту, по которому звонко застучали копыта его коня. Он-то уже наверно знает в чем дело, — и разговаривавшие окликнули его, прося объяснений. Он охотно остановился. То был молодой человек, еще не достигший восемнадцати лет, загорелый, с серыми глазами, в куртке из оленьей кожи с черным бархатным воротником, в зеленом берете на голове и со стальным арбалетом за спиной. Оказалось, что гонец привез важные известия. Предстояла битва.

Сэр Даниэль прислал сзывать всех, кто мог стрелять из лука или управляться с алебардой, приказывая немедленно отправиться в Кеттлей, грозя в противном случае сильным гневом; но Дик не знал, за кого они будут сражаться и где ожидается битва. Скоро придет сам сэр Оливер, а Беннет Хэтч вооружается, так как он поведет отряд.

— Это разорение для страны, — сказала одна из женщин, — когда бароны ведут войну, крестьянам приходится питаться кореньями.

— Нет, — сказал Дик, — всякий, кто пойдет, будет получать по шесть пенсов в день, а стрелки по двенадцать.

— Если останутся живы, — возразили женщины, — то хорошо; ну, а если умрут, тогда, что, мастер?

— Нет лучше смерти, как за своего законного господина, — сказал Дик.

— Он вовсе не мой законный господин, — сказал молодой парень. — Я был приверженцем Уэльсингэмов, как и все, что живут по Брайерлейской дороге, вот уж два года. А теперь должен быть на стороне Брэклея! Так повелел закон! Неужели же это естественно? Тут у меня и сэр Даниэль, и сэр Оливер, который более знаком с законом, чем с честностью, — а я считаю, что у меня нет другого законного господина, кроме бедного короля Гарри Шестого, да благословит его Господь, бедного простака, не умеющего отличать своей правой руки от левой!

— Ты злоязычен, друг, — заметил Дик, — и сразу говоришь плохо и о своем добром хозяине, и о его милости короле! Но король Гарри — хвала всем святым! — пришел в себя и желает, чтобы все устроилось мирно. Что же касается сэра Даниэля, то ты очень храбр за его спиной! Но я не буду сплетником… и довольно.

— Я не говорю ничего дурного о вас, мастер Ричард, — возразил крестьянин. — Вы еще мальчик, а вот когда вырастете, то и очутитесь с пустым кошельком. Больше ничего не скажу; святые да помогут соседям сэра Даниэля, а Пресвятая Дева тем, кого он опекает.

— Клипсби, — сказал Ричард, — я по чести не должен слушать того, что вы говорите. Сэр Даниэль — мой добрый господин и мой опекун.

— Ну, отгадайте мне одну загадку, — возразил Клипсби. — На чьей стороне сэр Даниэль?

— Не знаю, — проговорил Дик, слегка краснея, потому что его опекун постоянно в это смутное время переходил с одной стороны на другую, и каждая перемена сопровождалась увеличением его состояния.

— Ага! — возразил Клипсби. — Этого не знаете ни вы, ни один человек на свете. Потому что он из тех, что ложится спать приверженцем Ланкастерского дома, а встает защитником Йорка.

Как раз в это время на мосту раздались звуки железных подков; все обернулись и увидели Беннета Хэтча, который галопом приближался к ним. То был смуглый человек с сединой в волосах, с тяжелой рукой и суровым лицом, вооруженный копьем и мечом, в стальном шлеме и кожаной куртке. Он был великий человек в своей местности, правая рука сэра Даниэля в мирное и военное время; теперь, благодаря стараниям своего господина, он был назначен начальником отряда из ста человек.

— Клипсби, — крикнул он, — отправляйся к Моот-Хаусу и пошли туда же и остальных лодырей. Боуер даст вам шлемы и кольчуги. Мы должны отправиться до захода солнца. Смотри же: сэр Даниэль расправится с тем, кто опоздает к сбору. Смотри хорошенько! Я знаю, что ты негодный человек! Нанс, — прибавил он, обращаясь к одной из женщин, — что, старик Аппльярд в городе?

— Ручаюсь, что нет, — ответила женщина, — наверное, в поле.

Группа рассеялась: Клипсби лениво побрел по мосту, Беннет и Шельтон поехали вместе по дороге через селение и мимо церкви.

— Увидите старого ворчуна, — сказал Беннет. — Он употребит на воркотню и восхваление Гарри Пятого более времени, чем нужно человеку для того, чтобы подковать лошадь. И все потому только, что принимал участие во французских войнах!

Дом, к которому они направлялись, стоял в конце селения, среди кустов сирени; за ним с трех сторон шли поля, доходившие до опушки леса.

Хэтч сошел с лошади, бросил повод на изгородь и пошел по полю вместе с Диком к старому солдату, который, стоя по колена в капусте, рыл землю, напевая по временам надтреснутым голосом отрывки песен. Вся одежда его была кожаная; только капюшон и пелерина были из черной байки и завязывались чем-то красным; его лицо походило на скорлупу грецкого ореха как по цвету, так и по бороздам. Но старые серые глаза были еще ясны, и зрение не ослабло. Может быть, он был глух, может быть, считал недостойным старого стрелка, участвовавшего в битве при Азинкуре, обращать внимание на такую помеху, но ни тревожные звуки колокола, ни приближение Беннета и юноши, по-видимому, не произвели на него никакого впечатления. Он продолжал упорно рыть землю и напевать слабым, дрожащим голосом:

«И если, о, леди, твоя будет милость,

Молю, пожалей обо мне»…

— Ник Аппльярд, — сказал Хэтч, — сэр Оливер кланяется вам и просит вас сейчас же прийти в Моот-Хаус, чтобы принять командование над гарнизоном.

Старик взглянул на пришедших.

— Здорово, господа! — усмехаясь проговорил он. — А куда же отправляется мастер Хэтч?

— Мастер Хэтч отправляется в Кеттлей со всеми, кого мы только можем посадить на коня, — ответил Беннет, — по-видимому, там ожидается битва, и милорд нуждается в подкреплении.

— В самом деле? — сказал Аппльярд. — Ну, а сколько же человек оставляете вы мне?

— Я оставляю вам шесть добрых молодцев и сэра Оливера в придачу, — ответил Хэтч.

— Так не удержать нам позиции, — сказал Аппльярд, — недостаточно людей. Нужно человек сорок.

— За этим-то мы и пришли к тебе, старый ворчун, — ответил Беннет. — Кто другой, кроме тебя, мог бы сделать что-нибудь в таком доме и с таким гарнизоном?

— Ага! Когда жмет где-нибудь, то вспоминают и о старом сапоге, — заметил Ник. — Никто из вас не умеет сидеть на лошади или управляться с алебардой; а что касается стрельбы из лука — Святой Михаил! Если бы ожил старик Гарри Пятый, он встал бы перед вами и спокойно позволил бы вам стрелять в него по фартингу за выстрел.

— Ну, Ник, найдутся еще и теперь люди, умеющие хорошо натянуть тетиву, — сказал Беннет.

— Хорошо натянуть тетиву! — вскрикнул Аппльярд. — Да! Но кто же умеет хорошо стрелять? Тут нужен и глаз, и голова на плечах. Ну, что ты назовешь хорошим выстрелом, Беннет Хэтч?

— Да вот тот, который попадет отсюда в лес, — ответил Беннет, оглядываясь вокруг.

— Да, это довольно хороший выстрел, — сказал старик, оборачиваясь, чтобы взглянуть через плечо. Вдруг он прикрыл глаза рукой и уставился вдаль.

— На что это вы смотрите? — спросил, хихикая, Беннет. — Уж не видите ли Гарри Пятого?

Ветеран молча продолжал смотреть на холм. Лучи солнца ярко освещали луга на его склоне; несколько белых овец щипали траву; все было тихо, только издали доносился звук колокола.

— Что такое, Аппльярд? — спросил Дик.

— Да вот птицы, — ответил Аппльярд.

И действительно, над деревьями леса, там, где он врезался в луга и заканчивался двумя чудесными зелеными вязами, на расстоянии полета стрелы от поля, где стояли разговаривавшие, стая птиц металась взад и вперед в очевидном беспокойстве.

— Что же с птицами? — спросил Беннет.

— Ах! — возразил Аппльярд. — Вот вы, словно умный, собираетесь на войну, мастер Беннет. Птицы — хорошие часовые; там, где леса, они являются в первых рядах сражения. Видите, если бы мы были не здесь, а в лагере, то можно было бы подумать, что нас выслеживают стрелки… а вы бы так ничего и не знали!

— Ну, старый ворчун, — сказал Хэтч, — самые близкие к нам воины в Кеттлее, под командой сэра Даниэля; мы здесь в безопасности, словно в лондонском Тауэре, а вы пугаете людей из-за нескольких зябликов и воробьев.

— Послушать только его! — со смехом сказал Annльярд. — Да сколько мошенников дали бы себе обрезать уши, чтобы только выстрелить в кого-нибудь из нас! Святой Михаил! Они ненавидят нас, словно хорьков, мой милый!

— Ну, по правде сказать, они ненавидят сэра Даниэля, — заметил Хэтч довольно сдержанно.

— Да, они ненавидят сэра Даниэля, но ненавидят и всякого, кто служит у него, — сказал Аппльярд, — и первым делом они ненавидят Беннета Хэтча и стрелка Николаса. Послушайте, если бы там, на опушке леса, появился здоровый малый, и мы стояли бы так, что ему было бы удобно целиться в нас, — вот как мы стоим теперь, спиною к лесу, — то как вы думаете, кого из нас выбрал бы он?

— Бьюсь об заклад, что вас, — ответил Хэтч.

— А я ставлю мой кафтан против кожаного пояса — он выбрал вы вас! — вскрикнул старый стрелок. — Вы сожгли Гримстон, Беннет; этого вам никогда не простят, мастер. Что касается меня, то, Бог даст, я скоро буду в мирном месте, вдали от всякого выстрела — как из лука, так и из пушки. Я старый человек и быстро приближаюсь к дому, где уготовано ложе. Но вы, Беннет, останетесь после меня на свою погибель и, если доживете до моих лет неповешенным, то, значит, угас истинный английский дух.

— Ты самый злой дурак во всем Тонсталле, — сказал Хэтч, очевидно раздраженный этими угрозами. — Собирайся-ка, прежде чем явится сэр Оливер, и перестань болтать хоть ненадолго. Если ты так же много разговаривал с Гарри Пятым, то уши. его были шире его карманов.

Стрела прожужжала в воздухе, словно большой шершень; она попала между лопатками старого Аппльярда, пронзила его насквозь, и он упал лицом в капусту. Хэтч подпрыгнул в воздухе с отрывистым криком, потом согнулся вдвое и побежал к дому. Дик Шельтон встал за кусты сирени и держал арбалет наготове, целясь в опушку леса.

Ни один лист не шевелился. Овцы спокойно щипали траву; птицы уселись на свои места. Но старик лежал со стрелой в спине; Хэтч ухватился за косяк двери, а Дик притаился за кустами сирени.

— Вы видите что-нибудь? — крикнул Хэтч.

— Ни одна ветвь не шелохнется.

— По-моему, стыдно оставлять его лежать так, — сказал Беннет, подходя нерешительными шагами и с очень бледным лицом. — Смотрите за лесом, мастер Шельтон, присматривайте хорошенько. Да помогут нам святые! Но каков выстрел!

Беннет положил старого стрелка к себе на колени. Старик еще не умер; лицо его исказилось от боли; глаза то открывались, то закрывались. По-видимому, он страдал ужасно.

— Ты меня слышишь, старый Ник? — спросил Хэтч. — Нет ли у тебя какого-нибудь последнего желания, прежде чем отправиться, старый брат?

— Выньте стрелу и дайте мне умереть, во имя Богоматери, — задыхаясь, проговорил Аппльярд, — я покончил со старой Англией. Вытащите стрелу.

— Мастер Дик, — сказал Беннет, — подойдите сюда и выдерните стрелу. Он скоро отойдет, бедный грешник.

Дик отложил арбалет и, сильно дернув, вытащил стрелу. Хлынул поток крови; старик приподнялся на коленях, призвал имя Божие и упал мертвым. Хэтч на коленях среди кочнов капусты горячо молился о спасении отлетавшей души. Но видно было, что и во время молитвы мысли его заняты другим — он не сводил глаз с того уголка леса, откуда был сделан выстрел. Окончив молитву, он встал, снял одну из своих железных рукавиц и вытер свое бледное, мокрое от страха лицо.

— Следующая очередь — моя, — сказал он.

— Кто сделал это, Беннет? — спросил Ричард, продолжая держать стрелу в руке.

— Только святые знают это, — сказал Хэтч. — Мы с ним выгнали из домов и имений добрых сорок человек. Он поплатился за это, бедняга; может быть, скоро поплачусь и я. Сэр Даниэль слишком притесняет людей.

— Странная стрела, — сказал юноша, рассматривая стрелу.

— Да, правда! — вскричал Беннет. — Черная с черным оперением. Вот так зловещая стрела! Говорят, черный цвет предвещает похороны. А тут написаны и слова. Сотрите кровь. Прочтите, что там написано.

— «Аппльярду от Джона Мстителя»… Что это значит?..

— Ну, это мне не нравится, — сказал Беннет, покачивая головой. — «Джон Мститель»… как раз подходящее имя для негодяев. Но чего ради мы стоим здесь, словно мишени! Возьмите его под колена, добрый мастер Шельтон, а я подыму его за плечи, и мы снесем его в дом. Это будет страшный удар для бедного сэра Оливера; он побелеет как бумага и будет бормотать молитвы, словно ветряная мельница.

Они подняли старого стрелка и отнесли в дом, где он жил один. Тут они положили его на пол, жалея тюфяка, и приложили все усилия, чтобы придать трупу должное положение. Домик Аппльярда был чистенький, но довольно пустой. Тут была кровать с синим одеялом, буфет, большой сундук, два складных стула, стол на петлях в углу у камина; на стенах висели луки и другое оружие старого воина. Хэтч с любопытством оглянулся вокруг.

— У Ника были деньги, — сказал он. — У него, может быть, отложено фунтов шестьдесят. Хотелось бы мне найти их. Когда теряешь старого друга, мастер Ричард, то самое лучшее утешение — получить наследство после него. Вот, взгляните, бьюсь об заклад, там лежит груда золота. Стрелок Аппльярд приобретал легко, а отдавал с трудом. Да упокоит Господь его душу! Около восьмидесяти лет он расхаживал по земле и все добывал что-нибудь; а теперь он лежит на спине, бедный ворчун, и ничего ему больше не надо; если его пожитки достанутся доброму другу, то, я думаю, ему будет веселее на небесах.

— Ну, Хэтч, — сказал Дик. — Уважай его незрячие глаза. Неужели ты решишься на воровство перед его трупом? Да он, пожалуй, встанет тогда!

Хэтч перекрестился несколько раз, но вскоре румянец вернулся на его побледневшее лицо; его не так легко было отговорить от принятого решения. Сундуку не поздоровилось бы, если бы как раз в ту минуту не раздался стук распахиваемой калитки; в дом вошел высокий, толстый, краснощекий, черноглазый человек, лет около пятидесяти, в черной рясе.

— Аппльярд, — проговорил вошедший и вдруг словно замер на месте. — Ave Maria! — вскрикнул он. — Да защитят нас святые угодники! Что это такое?

— Да, плохо дело с Аппльярдом, господин священник, — ответил совсем весело Хэтч. — Убит у порога своего дома и теперь входит во врата чистилища. Там, если верить рассказам, он не будет нуждаться ни в углях, ни в свечах.

Сэр Оливер с трудом добрался до складного стула и, весь бледный и дрожащий, опустился на него.

— Это Божий суд! О, какой удар! — прорыдал он и забормотал молитвы.

Хэтч между тем снял свой шлем и набожно опустился на колени.

— А, Беннет, — сказал священник, немного оправившись, — что это может быть? Какой враг сделал это?

— Вот стрела, сэр Оливер. Взгляните, на ней написаны слова, — сказал Дик.

— Ну! скверные вести! — вскрикнул священник. — «Джон Мститель!» Вполне подходящее название для Лолларда!^[1] И вдобавок черная, как дурное предзнаменование! Господа, эта стрела не нравится мне. Но нам необходимо посоветоваться. Кто бы это мог быть? Подумай-ка хорошенько, Беннет. Кто из многих злоумышленников решается так смело выступить против нас? Симнель? Я сильно сомневаюсь в этом. Уэльсингэмы? Нет, они еще не дошли до этого; они еще надеются победить нас законным образом, когда настанет иное время. Вот еще Симон Мельмсбери. А ты как думаешь, Беннет?

— А что вы думаете, сэр, об Эллисе Декуорсе?

— Ну, это уж нет, Беннет. Только не он, — сказал священник. — Смута никогда не подымается снизу, Беннет; все разумные хроникеры сходятся в этом мнении; возмущение всегда идет сверху вниз; когда Дик, Том и Гарри берутся за свои луки, нужно пристально вглядеться, кому из лордов может быть полезно это движение. Так как сэр Даниэль снова присоединился к партии королевы, то он теперь в немилости у лордов партии Йорка. Оттуда и идет этот удар, Беннет. Я постараюсь узнать, кто подготовил его, но здесь главная причина этого несчастного случая.

— Извините, сэр Оливер, — сказал Беннет, — они здесь так нагрелись, что я давно уже чую пожар. Чуял его и бедный грешник Аппльярд. И, извините, умы всех здесь так скверно настроены против нас, что для бунта не нужно им ни Ланкастера, ни Йорка. Выслушайте мои слова. Вы, служитель церкви, и сэр Даниэль, вечно поворачивающийся, куда дует ветер, вы отняли добро у многих людей и немало их погубили и перевешали. Вас призывали к суду, но уж не знаю каким образом, вы всегда оказывались правы. Вы думаете, что на том и делу конец? Ну, нет, извините, сэр Оливер: человек, у которого отняли добро и которого побили, приходит в ярость и когда-нибудь, когда попутает нечистый, он возьмет свой лук да и всадит вам стрелу на целый ярд.

— Нет, Беннет, ты ошибаешься. Беннет, ты должен был бы радоваться, что есть кому наставлять тебя, — сказал сэр Оливер. — Ты пустой болтун, враль, глотка у тебя больше твоих обоих ушей вместе взятых. Обрати на это внимание, Беннет, обрати.

— Ну, я не буду больше ничего говорить. Как вам угодно, — сказал Беннет.

Священник встал со стула, вынул из висевшего у него на шее ящичка с письменными принадлежностями сургуч, печать и кремень. Он приложил печать сэра Даниэля к буфету и к сундуку, причем Хэтч с недовольством смотрел на это. Потом все несколько боязливо вышли из дома и сели на лошадей.

— Нам пора уже быть в пути, сэр Оливер, — сказал Хэтч, держа стремя для священника, пока тот садился.

— Да, но времена изменились, Беннет, — возразил священник. — Аппльярда уже нет, упокой, Господи, его душу! Я задержу тебя в гарнизоне, Беннет. У меня должен быть верный человек, на которого я мог бы положиться в эти дни. «Стрела во дне летящая», говорится в евангелии; не помню дальше текста, я ленивый священник, я слишком погружен в мирские дела. Ну, едем, мастер Хэтч. Всадники должны уже быть у церкви.

Они поехали вниз по дороге; ветер развевал полы плаща священника. На небе, за ними, подымались тучи, закрывая солнце. Они проехали мимо трех разбросанных домиков деревушки Тонсталль и, доехав до поворота, увидели перед собой церковь. Десять-двенадцать домов скучились впереди нее; сзади кладбище подходило к лугам. У арки кладбищенских ворот собралось около двадцати человек, некоторые из них сидели в седлах, другие стояли около своих лошадей. И вооружение, и лошади их отличались большим разнообразием: у одних были копья, у других алебарды, у третьих мечи. Некоторые сидели на лошадях, еще покрытых грязью от только что проведенной борозды. Все это был всякий сброд этой местности, так как лучшие люди и лошади были уже на войне с сэром Даниэлем.

— Недурно! Да будет благословен крест Холивуда! Сэр Даниэль будет очень доволен, — заметил священник, мысленно пересчитывая отряд.

— Кто готов в путь? Выезжайте все, кто верен нам! — крикнул Беннет.

Какой-то человек пробирался между вязами; услышав этот призыв, он отбросил всякое стеснение и бросился прямо к лесу. Люди, стоявшие у кладбищенских ворот, не замечавшие до сих пор присутствия незнакомца, встрепенулись и рассыпались во все стороны. Сошедшие с лошадей вновь вскочили в седла, остальные бросились преследовать незнакомца, но им приходилось огибать церковь и кладбище и потому ясно было, что добыча ускользнет от них. Хэтч с громким ругательством хотел перескочить через ограду, но лошадь отказалась сделать прыжок, и всадник очутился в пыли на земле. Хотя он сейчас же вскочил на ноги и схватил повод, время все же было упущено, и беглец был слишком далеко, чтобы можно было догнать его.

Дик Шельтон оказался умнее всех. Вместо того, чтобы заняться бесполезным преследованием, он снял со спины арбалет и приготовил стрелу. Когда все остальные отказались от своих намерений, он повернулся к Беннету и спросил, нужно ли стрелять.

— Стреляй! Стреляй! — крикнул священник с кровожадной яростью.

— Стреляйте в него, мастер Дик, — сказал Беннет. — Попадите в него так, чтобы он упал, словно созревшее яблоко.

Беглецу оставалось сделать только несколько прыжков, чтобы очутиться в безопасности, но на окраине луг круто подымался к холму, и потому ему приходилось бежать медленнее. Целиться было нелегко, из-за сумрака и порывистых движений беглеца. Дик прицелился и почувствовал нечто вроде сожаления; он почти желал не попасть в цель. Стрела полетела.

Беглец споткнулся и упал, Хэтч и остальные преследователи разразились громкими, радостными криками. Однако они делили шкуру медведя, еще не поймав его. Беглец упал, не причинив себе никакого вреда; он сейчас же вскочил на ноги, повернулся, взмахнул с вызывающим видом шляпой и в следующее мгновение исчез за опушкой леса.

— Чума его возьми! — крикнул Беннет. — У него ноги вора, он умеет бегать. Но вы попали в него, мастер Шельтон; он унес с собой вашу стрелу; я не очень-то завидую этому подарку.

— Но что он делал у церкви? — спросил сэр Оливер. — Опасаюсь, что что-нибудь очень дурное. Клипсби, добрый малый, сойди-ка с коня да поищи хорошенько среди вязов.

Клипсби скоро вернулся с какой-то бумагой в руках,

— Эта бумага была прибита к двери церкви, — сказал он, подавая ее сэру Оливеру. — Больше я ничего не нашел.

— Ну, клянусь могуществом нашей Матери-церкви, это уже приближается к святотатству! — вскричал сэр Оливер. — Если это делается по приказанию короля или владельца замка, то уж нечего делать! Но чтобы всякий бродяга в зеленой куртке мог прибивать бумаги к дверям святилища — это уж очень близко к святотатству, и люди сжигались за дела меньшей важности! Но что это такое? Темнеет быстро. Добрый мастер Ричард, у вас молодые глаза. Прочтите мне, пожалуйста, этот пасквиль.

Дик Шельтон взял бумагу в руки и прочел ее вслух. Это были очень грубые вирши, почти без рифм, написанные большими буквами и с невероятными ошибками.

«За пояс заткнул я четыре стрелы;

Все черные стрелы в отплату за зло,

Четыре по счету негодных людей,

Насилье которых меня доняло.

Одной уже нет; она метко попала:

Старик Аппельярд ей сражен.

Для мастера Беннета Хэтча другая,

Кем Гримстон с стенами сожжен.

А вот и для сэра Оливера Отса —

Им Гарри, сэр Шельтон, убит.

Четвертой, сэр Даниэль, вскоре вы ждите,

Увидите, как она в вас полетит.

Так каждый получит на долю стрелу,

И черная — черное сердце пронзит.

Скорее читайте молитву свою,

И ныне, и присно вас смерть поразит.

Джон Мститель за всехИз Зеленого лесаИ его веселые товарищи

Нет, у нас есть еще стрелы а хорошие пеньковые веревки и для других из ваших приверженцев».

— Увы! Где милосердие и другие христианские добродетели? — печально проговорил сэр Оливер. — Дурен здешний мир, господа, и с каждым днем становится все хуже и хуже. Я готов поклясться на Холивудском кресте, что я так же невиновен в нанесении какого-либо зла, умышленно или неумышленно, тому доброму рыцарю, как некрещеный ребенок. Да никто и не думал его убивать, они заблуждаются и в этом, есть еще живые свидетели.

— Вы это напрасно, господин священник, — сказал Беннет. — Эти разговоры совсем неуместны.

— Нет, мастер Беннет, нет. Знайте свое место, добрый Беннет, — ответил сэр Оливер. — Я докажу свою невиновность. Я не хочу погибнуть по ошибке. Я беру всех в свидетели, что я чист в этом деле. Я даже не был в Моот-Хаусе. Меня послали по делу раньше девяти часов.

— Сэр Оливер, — перебил его Хэтч, — так как вам не угодно прервать эту проповедь, то я приму другие меры. Гофф, труби, чтобы садились на лошадей.

Раздался звук трубы. Беннет подошел близко к пораженному священнику и яростно шепнул ему что-то на ухо. Дик Шельтон увидел, как сэр Оливер испуганно взглянул на него. Дику было о чем подумать, потому что сэр Гарри Шельтон был его родной отец. Но он не сказал ни слова, и лицо его осталось неподвижным.

Хэтч и сэр Оливер некоторое время обсуждали изменившееся положение дела, они решили оставить десять человек не только для защиты Моот-Хауса, но и для сопровождения священника через лес. Так как Беннет должен был остаться, то командование отрядом, посланным для подкрепления, было передано мастеру Шельтону. Действительно, другого выбора не оставалось; остальные были глупые, неуклюжие люди, неопытные в военном деле, а Дик был не только популярен, но решителен и серьезен не по годам. Хотя он провел свою юность в этом глухом местечке, но сэр Оливер хорошо обучил его чтению и письму, а обращению с оружием и первым основам военного искусства научил его сам Хэтч. Беннет всегда был добр к Дику и готов помочь ему во всем. Он был из таких людей, которые жестоки к тем, кого считают своими врагами, но по-своему верны и преданы своим друзьям. И теперь, пока сэр Оливер вошел в ближайший дом, чтобы написать своим красивым почерком отчет о последних событиях своему господину, сэру Даниэлю Брэклею, Беннет подошел к своему ученику, чтобы пожелать ему успеха в его предприятии.

— Вы должны ехать дальним путем, в обход, мастер Шельтон, — сказал он, — объехать мост, чтобы сохранить жизнь! Пустите верного человека в пятидесяти шагах перед собой, пусть он стреляет, а вы поезжайте потихоньку, пока не выедете из лесу. Если негодяи нападут на вас, скачите изо всех сил, вы ничего не сможете сделать, если остановитесь. И поезжайте все вперед, мастер Шельтон, не возвращайтесь сюда, если вам дорога жизнь; помните, что в Тонсталле вам не найти помощи. Так как вы едете на великую войну за короля, а я остаюсь здесь, где моей жизни грозит величайшая опасность, и только святые знают, встретимся ли мы еще с вами здесь, на земле, то я дам вам последние советы при вашем отъезде. Остерегайтесь сэра Даниэля, ему нельзя доверять. Не верьте и плуту-священнику; у него нет дурных намерений, но он исполняет волю других, это — орудие сэра Даниэля! Приобретите влияние там, куда отправляетесь, заведите себе сильных друзей. И поминайте добром Беннета Хэтча. На свете есть негодяи похуже Беннета. Ну, желаю вам удачи!

— Господь да будет с вами. Беннет! — ответил Дик. — Вы были всегда добрым другом мне, сироте, и я всегда скажу это.

— И вот что еще, мастер, — прибавил Хэтч несколько смущенно, — если этот «Мститель» пустит в меня стрелу, вы, может быть, не откажетесь дать золотую монету, а то и фунт за спасение моей бедной души, потому что плохо мне придется в чистилище.

— Ваше желание будет исполнено, Беннет, — ответил Дик. — Но бодритесь! Мы встретимся там, где вы будете более нуждаться в эле, чем в мессах.

— Дай-то Бог, мастер Дик, — сказал Хэтч. — Но вот идет сэр Оливер. Если бы он так же ловко управлялся с луком, как с пером, он был бы чудесным воином.

Сэр Оливер дал Дику запечатанный пакет с надписью:

«Моему достоуважаемому господину, сэру Даниэлю Брэклею, рыцарю. Передать немедленно».

Дик положил пакет за пазуху, отдал приказание и поехал вдоль деревушки к западу.

Примечания

1

Слово Лоллард (Lollard), обозначавшее «пустой болтун», было презрительным прозвищем, которое давали духовным лицам, восставшим в XIV столетии против господствующей церкви (прим. перевод.).