Времена и судьбы

Дмитрий Александрович Соснин

Судьбы потомков немецкого инженера-минера Андреаса Маулвурфа, приехавшего в Россию еще при Иване Грозном, описаны во времени с 1552 г. Тогда обласканный царем молодой немец получил в дар за подрыв Казанской крепостной стены восемь десятин вологодской земли да сто душ крестьянского люда. Маулвурфы быстро обрусели и, получив дворянство, стали носить редкую русскую фамилию Кротиковы. Последний потомок немецкого минера – советский летчик капитан Кротиков Д. А. – погиб в 1943 году.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Времена и судьбы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Часть первая. Так рождаются легенды

На Вологодчине есть озеро Белое, которое местные жители иногда называют морем. Еще в начале двадцатого века, незадолго до Революции, которую теперь окрестили Октябрьским переворотом, здесь на южном берегу озера между реками Кустовка и Мондома, находилось шикарное дворянское поместье Кроты с центральной усадьбой вблизи деревни Кустово. Гражданская война не обошла стороной эти места и в 19-м сельские пролетарии сожгли все хозяйские и жилые постройки дотла, и теперь Кроты мало кто помнит.

Но до того как вода в озере стала высокой, здесь находились прекрасные заливные луга, и выращивались сочные душистые травы на корм коровам, из молока которых производилось известное на весь мир вологодское масло. Остов каменного барского дома чудом сохранился в центре усадьбы. В тридцатых годах его подлатали, и здесь помещалась рыболовецкая бригада колхоза «Заря». После войны усадьбу отдали леспромхозу, где складировали древесину перед отправкой по Белому озеру. Потом, когда началось строительство Волго-Балтийского канала, усадьба Кроты и прилегающие к ней по побережью небольшие деревни попали под затопление. Берег озера ушел к югу почти на триста метров, а местами и больше. Бывший барский дом был заброшен, обветшал и по старой русской традиции, разграблен и загажен. Такая же судьба и у старой деревенской церкви: иконы разворованы, стена иконостаса сожжена, все стекла выбиты, но чудом уцелели дубовые полы, хотя доски местами вывернуты и унесены. С началом строительства здесь, в деревне Кустово, были построены бараки для заключенных «строителей коммунизма», небольшой причал и склад запчастей к механизмам. Пол в церкви привели в порядок, сколотили лавки и устроили временный клуб для собраний, кино и танцев. Еще до большой воды среди «зеков» прошел слух, что под древним каменным фундаментом церкви хранится дарственный заклад от хозяина усадьбы. Всё раскопали, но клада не нашли. Рядом с церковью тогда еще сохранялись могилы древних хозяев поместья и тех попов и поповичей, которые служили в этой церкви. Но слух о сокровищах уничтожил и эти святыни, они были разрыты и завалены разным хламом. Каменные надгробья украдены. Теперь здесь останки затопленных домов да маковка торчащей из воды старой церкви. Жилья вокруг, можно сказать — нет.

1. Капитан Андрес Маулвурф

По преданию название поместья Кроты от фамилии древнего рода, зачинателем которого был немецкий капитан-инженер Андрес Маулвурф, получивший в дар от царя Ивана Грозного православную фамилию Кротик, русскую жену Анну — дочь бомбардира Семена Лагутина, да земельный надел в 8 десятин, с тремя крестьянскими деревнями.

Царская милость не подарок, а награда немцу за успешный подрыв крепостной стены во время осады Казани в 1552 году. Тогда в подкоп под крепость было заложено 40 бочек с порохом в том месте, где русских меньше всего ждали.

2. Октябрь, 1552 год

После виктории царь Иван Четвертый позвал к себе в шатер, на веселое пиршество, бомбардира Лагутина и молодого немецкого инженера. В шатре, кроме царя, его ближайшее окружение: князь Александр Горбатый-Шуйский, руководитель осады Казанской крепости; костромской дворянин, хранитель царевой печати, постельничий Алексей Адашев, начальник инженерных работ во время осады Казани; князь-оружничий Александр Вяземский; князь Андрей Курбский, ближайший соратник и приятель царя Ивана; окольничий Алексей Басманов; провинциальный дворянин Малюта Скуратов; князь-воевода Турунтай-Пронский, охрана и прислуга. (Панорама «Внутри шатра»).

Бомбардир Лагутин и немецкий подрывник стоят в центре шатра.

Царь Иван, обращаясь к бомбардиру, разговор начал так: — Семен, ты где взял такого молодца? — Дьяк Федор Пряхин с порохом прислал, говорит дельный. — Ну, а ты сам как думаешь… — Думаю, что так, Государь. Растягивать подрыв в длинную волну мы не умеем, вот он (кивает в сторону немца) сделал как надо. Толковый немец и без злобы. В обозе у него порядок. — Ладно, прими чарку и ступай к своему делу.

Лагутин подходит к краю стола, берет кубок из рук Басманова, который застольный распорядитель в свите царя.

— За тебя, за твою викторию, Государь. — Пьет до дна и уходит.

Иван обращается к молодому немцу, который, не смущаясь, смотрит в глаза грозного царя. — Как зовут?

— Андрес Маулвурф, Государь. Из германцев я. Город Кенигсберг.

— Что означает твоя фамилия?

— По-русски, это маленький зверек, кротик, Государь.

— Лет тебе сколько?

— Двадцать три, Государь.

— Где обучен подрывному делу?

— Окончил школу морских минёров в Копенгагене. Это Дания, Государь. Имею диплом капитан-инженера.

— Кем зван в Московию?

— Я полагал, что Вами, Государь. Закупаю и храню порох для Вашего Величества по поручению князя Вяземского, что у Вас по военному делу.

— Сколько пороху подвез под кремль?

— В кремле пороха нет. Он хранится в Сокольниках в артиллерийских погребах. Теперь там пороху осталось…

Царь, повысив голос, перебил Маулвурфа:

— Где мой порох я и без тебя знаю, а кремль казанский, что под ним было?

— Сорок гражей, Государь.

— Что есть — гражи?

— Сорок гражей, это сорок небольших дубовых бочек по 5 ведер каждая с сухим английским порохом, с добавкой селитры. Каждая гража законопачена и залита воском для сохранности и безопасности перевозки. В затычке пороховой фитиль, можно подорвать каждую отдельно. Но можно и скопом.

— Ты сказал сорок бочек, но этого мало… Из Москвы привезено пятьдесят.

— Остальной заряд россыпью, Государь. В шурфах между гражами, для запала от свечи и подрыва волной.

— Почему подрыв задержался?

— Задержки не было, Государь. Свеча перед Вами сгорела чуть раньше, чем в холодном подземелье. Это должно быть так, Государь. Чтоб не случилось наоборот.

Царь долго молчал. Было видно и по лицу и по позе, что Иван сейчас не грозный, а скорее умиротворенный. Подняв глаза на немца, Иван продолжил:

— Вот что, немец, инженер ты дельный. И царево дело справил умело. В моей победе и твой успех. Мыслю так — заслужил награду. Только вот какую?

Царь опять умолк. Андрес воспользовался паузой, и вытянувшись по-прусски во фрунт, сказал:

— Государь! Германцу жить в России непросто. Мы для вас немые молчуны — немцы значит. Но я не молчун, и хотел бы остаться. Разрешите, Государь.

— А как же твоя Вера, немец? — Это подал голос, доселе молчавший, Алексей Адашев.

Андрес, переводя взгляд на царского любимца, ответил:

— Вера моя — это мое дело, да верная служба. Буду служить царю русскому, православному, так и Вера моя станет православной.

Поворачивается обратно к царю и заканчивает так:

— Бог един, но и царь один, Государь.

Царь лукаво прищурил глаза, посмотрел на инженера и продолжил:

— Немец мужчина обязательный и семьянин добрый — это нам ведомо. А что скажут твои фатер и мюттер, коль в России останешься?

— У моих родителей четыре сына. Я младший, и там, дома, я скорее им обуза, чем помощник. После окончания морской школы отец сам хлопотал о моей службе в Московии. На прощание, наставляя, говорил так: «Россы — народ молодой и держава их постоянно крепчает. Русский Великий князь — это Государь побольше, чем король прусский. За ним огромные земли, леса, реки, но главное — люди. Во многих ученых делах они пока еще младенцы. И им многому предстоит научиться. Особенно в военном инженерном деле. Ты минёр, капитан. Тут тебе и карты в руки». Маулвурф замешкался:

— Извините, Государь, так говорил мой отец.

Царь миролюбиво ответил:

— Ладно, немец, продолжай.

— Отец говорил также, что у ваших солдат крепкий дух и кулаки. Но русские пушки никуда не годятся и их всегда мало. И нет у россов теплого моря. Но вечно так не будет.

Царь с любопытством посмотрел на инженера. Тот умолк.

— А что это твой отец про нас так много знает? Бывал в наших краях?

— Да, Государь, бывал. Он торговец. Три года по Шведскому морю ходил с товаром к новгородцам. Подолгу жил у знакомца, с которым имел общее дело. Там и жену себе нашел, мою мать, она дочь новгородского купца Михайлова.

Царь спросил:

— Так ты, стало быть, на половину наш — русский. Что еще скажешь?

— Еще отец присоветовал: «Пока молодой, поезжай на Русь и постарайся стать там своим человеком. Такова отцова заповедь, Государь».

Маулвурф замолчал и, стоя перед царем навытяжку, ожидал продолжения разговора. Царь встал с дорожного трона, который больше похож на табуретку с резной спинкой, чем на царский трон, вышел из-за стола и, пройдя шатер из конца в конец, остановился подле немца.

— Ну а жена у тебя есть, кротик?

Царь переиначил немецкую фамилию инженера на русский манер. Маулвурф заметил это и с тайной надеждой на успех весело ответил:

— Жены нет, Государь. Но милая сердцу пассия есть — это дочь Вашего бомбардира, Семена Лагутина — девица Анна. Из Москвы в пороховом обозе стряпухой была и мне помощница по учету. Каждый день рядом, но без шалостей. Думаю, что я ей тоже по душе. Хотя о том не спрашивал. Дозволите, Государь, — спрошу, и Анну и отца ея.

Царь усмехнулся.

— Складно речи складываешь, немец. Где говору нашему научился?

— Мать русская. Да и в Москве я второй год, Государь. Нравится русский говор, вот и научился.

Иван Четвертый, помолчав, возвратился за стол, сел на трон и продолжил разговор так:

— Хорошо, гражник, это упрощает дело. Начни вот с чего. На Руси иноземцу без русской жены, да без православной веры — негоже. На все про все даю тебе полгода и мое дозволение. Но фамилию поменяй на русскую. Стань, например Андрей Крот. Это к тебе близко.

— Крёт на германском языке — жаба, Государь. Животное скользкое, пупыристое и отвратительное. — Гости царя весело засмеялись.

— А по нашему «крот» — это не жаба, а подземный копатель, хотя и слеп (царь грозно смотрит немцу в глаза), а ты вроде как нет, тебе эта фамилия впору.

— Государь! Но у русских «крот» — это тайный враг, шпион. Кличка хуже жабы. Пусть лучше Кротик, — по-русски — это мягкая шкурка для девичьей шубки.

— Пусть, — почти дружески улыбнулся Царь, и погрузился в свои мысли. Все застольные гости тоже притихли. Андрес ждал. Помолчав, и о чем-то пошептавшись с рядом сидевшим Алексеем Адашевым, царь Иван продолжил:

— Теперь вот что… За подвиги ратные на Руси царь жалует землями да званиями. За сорок бочек пороха, пристроенных под татарскую крепость так ловко, награждаю тебя поместьем с землей в восемь десятин, по десятине за каждые пять бочек, да черным крестьянским людом в сто душ из царских владений. Место на поселение подбери сам, там, где пожелаешь (задумался). Вот, кстати, к Вологде поближе перебирайся. Там мой удел да монастыри. Отсюда пойдет дорога, к Беломорью. По воде, аль по болотам, без взрывных дел не обойтись. Будешь бомбардиром у моих подрывников, а если по-немецки — капитан-минёром. С этого дня ты мой подданный и воин. Грамоту в Москве получишь.

Уже через два месяца, на южном берегу Белого озера, в глухом лесистом захолустье, несмотря на морозы, началось строительство барского поместья Кроты. Активным участником стройки был ее первый хозяин — Андрей Иванович Кротик, толковый немецкий инженер-минер. Отчество новый русский помещик получил по имени царя Ивана при крещении в русской церкви.

3. Осень, 1553 год

Прошёл год, Андрей Иванович Кротик был вызван в кремль к царю Ивану Грозному. После недавней болезни царь был явно «не в духе», но немца принял без раздражения.

— Как, немец, твоя новая служба?…

— Весьма доволен, Государь.

— Ну а свадьбу что откладываешь, или передумал…

— Как можно, Государь. Этой осенью по русскому обычаю после уборки урожая.

— Стало быть осенью… А живешь где, гражник?

— На дарованной Вами земле усадьбу строю и другие строения. Будет поместье Кроты, оно вдоль Белого озера, недалеко от старого русского города Белозёрск. На запад, по берегу, двадцать верст.

— Так значит, выбрал Белозёрские земли. Что там тебе приглянулось?

— Семен Лагутин, бомбардир Ваш, присоветовал. Он с тех мест, Государь. Говорит, сочных трав, густых лесов много. Церквей много. Зимник до Архангельска проходит рядом. Пятьдесят верст, не более. Да и Вы туда велели.

— Да, да, — это мне ведомо. В Москве жильем обзавелся? — Когда бываю в Москве, живу, как и прежде, при пороховых складах в Сокольниках у боярина Пряхина. — Царь нахмурился.

— Не гоже, это. При крещении в церкви тебя записали под мое имя — Я разрешил. Стало быть, ты царев крестник. Тебе жильё в Москве надобно. Завтра же ступай к Адашеву, я ему скажу, что с тобой делать. Просить не стыдись. Под ним мой скарб и казна, он царев постельничий.

— Спасибо, Государь. Отслужу Верой и Правдой.

— Вот-вот, этого мне и надобно.

Царь надолго умолк. Его острый изощренный ум строил какие-то логические схемы. Из исторической характеристики Ивана IV почти начисто исключены его собранность и осторожность, внимательность к собеседнику, забота о близких людях. Но все это у царя было, когда гнев и болезнь отступали. Малюту Скуратова ценил за слепую преданность цареву делу и прощал ему самоуправство. Вторая рука Ивана в последние годы его жизни — злой гений, хранитель царского оружия и государственных тайн боярин Богдан Бельский. Этому Иван доверял самое сокровенное, по-своему любил его за верность и внимательную настороженность, посвящал в свои личные переживания.

Так, незадолго до смерти, предвидя свою кончину, Иван Грозный именно Бельскому, под строгим секретом, зимой 1583 года, поручил собрать беломорских колдуний, привезти их в Москву и выведать от них — много ли осталось. Те предсказали смерть Ивану в марте на следующий год. Царь освирепел и приказал именно в марте всех этих ведьм сжечь живьем, а до той поры держать в темнице под охраной. Однако, пророчество сбылось и предсказательниц, а их было двенадцать душ, отправили восвояси в Архангельск.

Были у царя и другие любимчики, например, не безызвестный Борис Федорович Годунов, впоследствии, погубивший династию Рюриковичей. Но все эти люди приближены по строгому отбору и за особые заслуги. Другом царю из них не стал никто.

Теперь этот немецкий инженер. Капитан-минёр. Иван своим гибким умом чувствовал, что этого иностранца можно приблизить.

Помолчав, продолжил разговор так:

— Ты молод, царю, мне, ровесник, честен, услужлив, по матери — русский, любишь Россию. Такой не изменит, не предаст, хоть бы и немец. Не так ли гражник? — Андрей молчит. Царь продолжил:

— Пожалуй так, Я тебя позвал вот по какому делу. Ко мне в гости заявился английский мореход и торговец Ричард Ченслер. Шел к нам по Белу морю и через Колмогоры. Говорит, что путь этот добрый. Там оставил товар и приехал в Москву за разрешением на торговлю. С сукном, с ружьями и другим военным товаром привез на пробу ядерный черный порох. Говорит, в тайне от военного ведомства. Риск небольшой, всего десять зарядов. Но рвет каждый за десять. К зиме, как встанут реки, снаряжай своих ратников в Колмогоры и разберись, что это за новость. Теперь нам нужны крепкие заряды не для войны, а сам знаешь. Дело это пока тайное, да и не всем по уму. Хочу тебе поручить, что скажешь?

Андрей Кротик ответил сразу:

— Доверие оправдаю, Государь. Все, чему я обучен, принадлежит Вам и России.

— Ладно, я твоей клятвы не забуду. А пока езжай домой и не тяни со свадьбой. Стройку в Кротах поручи тестю, он сам недавно строился. Передай, я велел. Надеюсь, чему учили тебя датские минеры, ты хорошо помнишь. Если этот Ричард не врет, дам ему особый пропуск и преимущества. Не только война, но и торговля расширяет наши границы. Запомни мои слова, Андрюша.

Так, в 1555 году Ричард Ченслер получил грамоту на право беспошлинного ввоза своих товаров и заложил основу постоянного торгового сношения России с королевской Англией. Строительство, а точнее говоря, капитальное подновление дороги на Колмогоры к 1557 году было завершено и с этого времени поселения вокруг местного Беломорского монастыря стали называться городом Архангельском. Этот город вплоть до открытия Балтийского морского пути из Петербурга в Европу (1704 г.) оставался единственным и главным российским торговым портом. За исполнение царского поручения Андрей Иванович Кротик получил службу в Посольском приказе и стал поместным дворянином.

4. Октябрь 1570 год

Следующая встреча бывшего немецкого капитана с царем Иваном Четвертым состоялась в октябре 1570 года, в селе Коломенское, спустя 15 лет после Архангельской эпопеи. Тяжелое это было время. Россия переживала период болезненного царева сумасбродства, которое в годы опричнины не знало никаких пределов. Царь никому не верил и без разбора мстил всем, и виновным, и невиновным за крамолу и измену. Казни свершались каждый день. Вешали, жгли, топили, сажали на кол. Истреблению подвергались не только чиновники, но и их дети, старые родители и даже слуги, простой, ни в чем неповинный черный трудовой люд.

Главный палач Малюта Скуратов со своей опричной сворой «бешенных псов» нагонял страх не только на русскую знать, но и на преданных царевой службе иноземцев, многие из которых спешно покидали Москву. Царь, не ведая, что творит, гонялся и за ними. В открытую говорили о божьем проклятии, которому был подвергнут отец царя — Василий Третий. Злоба царя перешла и на церковь. В 1569 году по воле царя, Малютой Скуратовым был задушен митрополит Филипп Колычев. Царь не щадил даже родню. Двоюродный брат Ивана, последний удельный князь Владимир Старицкий, за высказанное вслух желание стать царем, был казнен со всем своим родом.

Вот в такое время Иван Грозный вспомнил о своем крестнике. На этот раз царь пригласил Андрея Ивановича не в кремль, а в летнюю резиденцию, в село Коломенское. В это время он тяжело болел и никого не хотел видеть, но минера Кротика велел позвать. С первых слов царя инженер понял, что разговор будет тяжелым. Сорокалетний царь, сутулясь, сидел в кресле и угрюмо смотрел на Андрея.

— Ну что, немец, почему тебя в Москве давно не видно? Все строишь свое поместье или от меня прячешься? Мне о тебе, мало что ведомо. Вот Малюта говорит, ты хворать стал.

— Хворь моя недолгая, Государь. Мокрый сезон сейчас. Судака-рыбу ловим, солим, сушим, вялим. К Вашему столу судачка, да копченых угрей доставил, и целый мешок раков, живьем. Если позволите, передам стряпчим Вашим на кухню.

— Ты погоди об угощении. — Иван подтянул себя в кресле и несколько смягчился в голосе.

— У меня разговор к тебе не об угрях, а о других змеях.

Царь умолк, обдумывая как сказать немецкому инженеру главное. С иностранцем в «лоб» нельзя: насторожится — пропало дело. Но и преамбула к беседе не должна быть долгой — пройдет трепет перед владыкой.

— Ты как-то в преданности мне клялся, а таких со мной все меньше. Ты с кем теперь, Кротик?

Инженер опешил и опустил глаза к полу. Он не предполагал, что царь мог в нем усомниться. Но царь Иван молчал, ожидая ответа. И Андрей сказал:

— Я понимаю Ваши сомнения, Государь. Вокруг Вас немало тех, кто забыл свой долг. Но мне можно верить.

— Пожалуй, так, — про себя подумал царь и вслух продолжил:

— Я тебе верю. Только вот, кругом одна измена. Князь Турунтай-Иван Пронский, старый приятель. Удача всегда держала его за ухо. Во всех сражениях был тверд и успешен. За что приближал его к себе во всех войнах. И тот, подлый его дух, предался смуте. Пришлось утопить.

Помолчав немного, царь снова заговорил.

— Или полководец князь Петр Щенятьев. Сказался больным. Прознал от Скуратова, что обозвал я его трусом. Решил спасти свою шкуру бегством. Отрекся от мира, от семьи, от имения, принял подстриг в Белозерском монастыре и стал святым Пименом. Малюта нашел беглеца и поджарил его на огромной сковороде.

Царь снова поменял позу в кресле и сел поудобнее.

— В котлах варить, живьем сжигать, на кол сажать, топить, четвертовать, — все это былое, да и не я придумал. В Европе такие дни — давно праздники. — Царь немного помолчал и снова продолжил.

— Боясь царской кары, воры и изменники надумали по монастырям прятаться. В подстриг облачатся, а святость не тронь. Под куполом церкви все схимники — ангелы, значит. Так вот я и решил: пусть эти ангелы улетают на небо, — царь внимательно посмотрел на инженера, и закончил так:

— С твоей, крестник, помощью…

Андрей Крот насторожился. Что кроется за новой идеей царя, он никак не мог взять себе в толк. Но зная вспыльчивость своего хозяина, продолжал молчать.

— Что насупился, Кротик? Дело для всех новое, а для тебя нехитрое. Оно вот в чем. Есть у меня воевода Никита Голохвастов-Казаринов. Удрал из Москвы на Оку и опять в монастырь, где принял подстриг. Монахи из страху его выдали. Теперь он под стражей сидит дома. Твоя задача, Андрюша, так законопатить для него бочку с порохом, чтобы его подлая душонка в один миг отлетела на небо, а требуха собакам. И чтоб при этом фейерверк был поярче.

Инженер остолбенел. Стеклянным взором он уперся в переносицу Ивана Грозного и, как оглушенный ударом грома, продолжал молчать.

— Ну как, сможешь? — уже строго спросил царь. — Инженер понял, что дальше молчать нельзя, и он открыл пересохший рот:

— Дело действительно нехитрое, Государь, но… — Молчи, гражник, — перебил его царь. — Еще одно слово и будешь конопатить две бочки. Ты все понял, немец? Иди и делай свое дело. Казнь на той неделе. Ступай с глаз моих вон.

***

На берегу Москвы-реки, на косогоре, в царском сельце Коломенском установлен деревянный помост на подобии эшафота, но виселицы нет. Вместо нее, посреди стола прибита к полу огромная железная бочка на полсотни ведер с двойным дном. На днище бочки опричники засыпают порох с промасленными опилками. Под столом аккуратно сложены сухие березовые поленца. На косогоре, в отдалении огромная толпа людей. Перед толпой походный деревянный трон царя. Пока пуст. Но вельможи подле трона уже собрались. Четверо опричников в красных кафтанах ведут к бочке воеводу. Усаживают вовнутрь бочки, привязывают руки и ноги к железным скобам и плотно набивают бочку вонючей требухой.

По тропинке от колокольни вслед за сворой собак идет царь Иван Грозный в окружении небольшой свиты. Звонят колокола. Царь садится на трон и говорит немецкому инженеру Маулвурфу, который сзади.

— Поджигай Крестник, посмотрим салют в честь воеводы Казарина.

От дымящегося фитиля Маулвурф поджигает пороховой шнур, тянущийся под бочку с порохом на помосте. Шнур шипя, разгорается, и пламя ползет по нему все ближе и ближе к месту казни. Через пару минут раздается взрыв, мастерски направленный минером точно вверх. Из бочки в небо вылетает белое облако и расплывается в жирный гриб. От воеводы не осталось и следа. Под столом разгораются поленца. Белый дым сменяется ярким костром. Разносится запах паленого мяса. Толпа ревет от страха и восторга. Из под помоста начинают выстреливать фейерверки. Свору голодных собак спускают с привязей. Царь встает и говорит на ухо подошедшему Маулвурфу:

— Теперь ты, как и Я проклят небом. — Уходит.

Так русский инженер немецкого происхождения, выполнив грозный приказ царя Ивана, стал невольным соучастником сатанинских его оргий. Здесь уместен вопрос: почему благородные люди, приближаясь к деспоту, не могли устоять против злой воли Царя и сами становились сатанистами?

Есть версия: за Иваном Четвертым долгие годы тянулся шлейф родового проклятия. И Небо мстило не только Ивану, но всей его царской рати. Может быть, и Андрей Кротик не исключение?

5. С небом не спорят

В старину говорили: «С небом не спорят — там живут боги». Вот поучительная история. Царь Василий Третий решил насильно подстричь в монахини свою верную, но бесплодную супругу Соломонию, чтобы взять в жены Елену Глинскую. Нужно было получить дозволение на новый брак от высших чинов православной церкви, трех патриархов: Константинопольского, Александрийского и Иерусалимского. Все трое, царю отказали, а Феолипт, Патриарх Константинопольский, пояснил причину отказа: «Нам открылось, что если дерзнешь вступить в законно преступное супружество, то будешь иметь сына с лютостью зверя. А род твой сгинет».

Царь Василий не внял пророчеству патриархов и тем навлек на себя и свой род гнев божий. Так Глинская родила ему сына, который против естества, став великим князем в малолетстве, а потом и царем всея Руси, своей лютостью и изуверствами затмил всех своих предков, за что получил в истории нелестное имя — Иван Грозный.

В назидание царю Василию, Небо подарило монахине Соломонии крепкое здоровье, и она вскоре родила прелестного мальчика, судьба и отец которого истории неизвестны.

***

Однако, этим все не кончилось, и проклятие перешло на детей царя Ивана. В порыве бешенного гнева, царь ненароком убил железным посохом своего любимого старшего сына Ивана, прямого наследника трона, и впоследствии, на престол взошел слабоумный Фёдор. Это был последний царь из династии Рюриковичей. Сам Иван Грозный скоропостижно, без видимых причин скончался 18 марта 1584 года, когда ему было всего 54 года. Как гласит легенда, день смерти был предсказан свыше. Спасти род Рюриковичей от вымирания мог бы последний сын Ивана IV, царевич Дмитрий. Но через 7 лет после смерти Ивана, царевича Дмитрия, еще младенцем, зарезали в Угличе. Безвольный и больной царь Федор не уберег брата от гибели. А после его смерти на Русскую землю пришла смута. Церковь спохватилась, но было поздно, оставалось одно: замаливать перед Богом грехи царя Василия и его сына Ивана и возвести царевича Дмитрия в святые. Казалось бы, что на этом Небо смирится. Но не помогло. Проклятие переметнулось с семейства и дел Ивана Грозного, на тех лиц, с которыми царь Иван творил свои оргии. Да, с небом лучше не спорить.

Об этом гласят факты русской истории. Так под гнев божий сначала подпали царские опричники, самое ближайшее окружение, охрана и личное войско Ивана Грозного. Это были люди родовитые и высоких званий. Среди них молодые крепкие парни — дети князей, думных бояр, царедворцев, да и сами царедворцы. Стараниями и хитрыми интригами боярина Бориса Годунова, который тоже был опричником, опричнина была распущена в 1572 году еще при живом Иване. Годунов, боясь замарать руки в крови царских оргий, не безосновательно рассчитывая в будущем на царство, убедил Ивана в бесполезности и даже во вреде огромного числа приближенных служак, которых было более шести тысяч. Бориса Годунова поддержал Малюта Скуратов, они были сродственниками: дочь Малюты Мария, — жена Бориса. Так эти два самых «верных» царю человека уничтожали конкурентов. Но и с ними судьба обошлась сурово. Малюта Скуратов, а от роду Григорий Лукьянович Бельский, думный дворянин, который вошел в историю как самый жестокий, самый омерзительный тип, палач и злодей, загадочно погиб в Ливонском походе (1573 год). Но полагают, что он был отправлен на тот свет людьми Годунова. А этот Годунов, выходец из низкого сословия худородных бояр, но хитроумный служака, впоследствии став царем Всея Руси, и постоянно осознавая себя слугой, рабом в доме Рюриковичей, беспощадно изгонял известных русских князей с их уделов, каждый из которых с не меньшим основанием мог быть русским царем. В конце концов, так и вышло, династии из Годуновых не получилось. Сын царя Бориса — Федор, просидев на троне всего шесть недель, был жестоко растерзан стрельцами, вместе со своей матерью Марией Скуратовой. А к власти, после немалой смуты, пришел сурово гонимый в свое время Годуновым Дом князей Романовых.

6. Петр Великий

Начнем с Петра Алексеевича, четвертого царя из дома Романовых на русском престоле. Царем Петр Первый стал в 1682 году, в возрасте десяти лет. Его детские и юные годы, стараниями старшей сводной сестры Софьи, ставшей правительницей после смерти царя Алексея Михайловича, были превращены в испытания на выживаемость. Каждый день молодому царю грозила гибель. Опасаясь расправы со стороны регентши, мать Петра, княгиня Наталья Нарышкина держала его при себе в родовом селе Преображенском, подальше от Московского кремля и от управления государством. Но уже в десять лет юный царь, вдали от столицы, стал создавать свое собственное, пока только для забав, потешное войско. Это войско, состоявшее из преданных Петру близких по домашнему окружению юных добровольцев, впоследствии стало основой для русских полков нового типа. Старые стрелецкие полки, вовлеченные в московскую смуту на стороне Софьи и посадившие ее на престол, мародерствовали, бунтовали по любому поводу, не подчинялись командирам и в будущем были обречены на роспуск и уничтожение.

В 1689 году по настоянию матери Петр женился на Евдокии Лопухиной и, опираясь на потешное войско, отстранил Софью и ее окружение от государственной власти. Из стрелецких и потешных полков была создана регулярная армия, которую обучали иностранцы, в основном немецкие и голландские офицеры. С новой армией Петр Первый дважды ходил воевать Азов и в 1696 году присоединил его к России.

Но, насаждаемая царем европейская воинская дисциплина была встречена «в штыки» старыми стрельцами и недовольство службой среди них постоянно нарастало. Оно усугублялось тяжелыми условиями солдатского бытия и жестокостью иностранных командиров. В 1698 году четырехтысячный московский стрелецкий полк, находясь в походе из Азова на Луки, взбунтовался и повернул свой марш на столицу. Лазутчики от заточенной в монастырь Софьи обещали стрельцам за подмогу, вернуть им старые привилегии и избавить от ненавистных иностранцев и русских бояр.

У стен Новоиерусалимского монастыря, где теперь город Истра, стрелецкое войско было наголову разбито петровской гвардией, а оставшиеся в живых, разбежались по домам. Царь Петр в это время находился за границей и вынужден был спешно возвратиться. Все крамольные стрельцы, их командиры, их семьи подверглись повторному сыску, изгнанию с жилья и истреблению особо дерзких. Роль палача при Петре Первом, исполнял уличный торгаш и балагур, а потом конюшенный при царском дворе и первый потешный воин — Алексашка Меншиков. Это потом он, через дружбу Петра, стал вельможей, фельдмаршалом и первым военным министром в России. Но в начале пути Меншиков выслуживался перед царем не только военной храбростью, но и услугами сводника, и хладнокровного киллера. Мораль простая: «Царь — бог, царская воля — закон». Под началом Меншикова и при непосредственном участии царя и его приближенных было казнено полторы тысячи и сослано более шестисот человек, стрельцов и членов их семей. Большая часть казней проводилась в разрушенном поляками Новодевичьем монастыре и на Красной площади в Москве. Для бывших царских воинов наступили тяжелые времена. Гонения продолжались до 1707 года.

7. Потомки Маулвурфа

Несколько слов о потомках капитана Маулвурфа. В период от Ивана Грозного до Петра Великого, а это более ста лет, новый русский род жил без потрясений. Семья разрослась и многие обустроились в Москве и Петербурге. Но мужская ветвь клана из поколения в поколение крепко держалась за фамильное поместье Кроты. Об этом из записей в синей тетради известно следующее.

Зачинатель рода Андрей Иванович Кротик (немец Маулвурф) женился на Анне Семеновне Лагутиной, и они все свои годы прожили в Кротах. Родили троих сыновей. Первенца назвали Иваном, по имени царя Ивана Четвертого.

Иван Андреевич, первый сын Маулвурфа, свободно говорил и по-русски, и по-немецки, но молился уже только по православному. В 1591 году женился на дочери московского помещика Самохина, привез жену в Кроты, и вскоре у них родился сын, названный Дмитрием, в честь царевича, погибшего в Угличе.

Этот Дмитрий Иванович, первый внук немецкого инженера, рано остался без отцовского надзора, который вторично женился и привел в дом другую хозяйку. Рос Дмитрий в московском имении своей матери и знал только русский язык. Его матушка, Евдокия Самохина, привезла малолетнего сына в отчий дом и подстриглась в монахини. Когда Дмитрий вырос, три года служил в кавалерии, потом вышел в отставку, женился, как и дед на русской женщине, боярышне Ольге Кашиной, и обрусел настолько, что прибавив к фамилии деда русское окончание «ов», во всех документах стал записываться только как Кротиков — русский помещик. С молодой женой возвратился в отчий дом. В 1623 году у них родился сын, названный в честь прадеда Андреем. Андрей Дмитриевич женат был дважды. От первой жены детей не было. Во втором браке, от жены немки, в 1662 году у него родился сын Дмитрий, первый в роду Кротиковых Дмитрий Андреевич.

Волею судеб, этот Дмитрий Андреевич оказался в Преображенском полку Петра Первого в одной роте с Ярославом Казариным. Этот отпрыск князя Никиты Голохвастова-Казарина хорошо знал историю о том, как его дальний предок в 1570 году был казнен Иваном Грозным при помощи бочки с порохом, которую начинил немецкий инженер Андрей Крот. Ярослав как-то спросил у Дмитрия, не знает ли он что-нибудь о немецком инженере с фамилией Крот. Непосвященный в эту историю Дмитрий прямо ответил, что это его первый немецкий предок. Потом долго не мог взять в толк, чем это он насолил Ярославу. А тот, затаив злобу, тайно стал искать возможности отомстить семейству ненавистного немецкого инженера.

Случай представился в 1698 году, когда царь, вернувшись из-за границы, решил извести всю стрелецкую вольницу, унаследовавшую от времен царя Ивана вседозволенность опричнины. Ярослав донес (через Меншикова) Петру на унтер-офицера Дмитрия Кротикова, как на потомка карателя из Ивановой опричнины, и что отец Дмитрия стрелецкий стольник Андрей, приближенный к Софьи. Второе придуманное обвинение Ярослав добавил для крепости. Его расчет был прост: царь Петр скор на расправу. Так бы оно и было, но Дмитрий в это время гостил в немецкой слободе в семье своего двоюродного дяди, женатого на немке. Петр приказал Меншикову разобраться. Тот приехал в слободу за петровским воином, но Франц Лефорт заступился за Дмитрия и заверил Меншикова в том, что предки этого Кротика никакого отношения, ни к опричнине, ни к стрелецким бунтарям не имеют. Царю просил передать, что он, Лефорт, давно знает русскую эпопею этой семьи, от двоюродного брата отца Дмитрия, Ивана, который женат на Ирме Клайндорф и работает садовником в его, Лефорта, доме.

Меншиков доложил Петру Алексеевичу о выполненном поручении, все как было. Царь ответил Алексашке так: «Что ж, Франц человек честный и глубоко порядочный. Он мой друг и я ему верю». Потом позвал Ярослава, отчитал за ложный донос и расправу над семьей Кротиковых категорически запретил. Вскоре Дмитрий, сказавшись больным, удалился в родовое имение Кроты и дело как бы забылось.

8. Осень. 1702 год

Спустя четыре года, злобный Ярослав Казарин вторично, уже письменно, донес на Дмитрия, на этот раз только что назначенному губернатором Шлиссельбурга, генерал-аншефу Александру Даниловичу Меншикову. В доносе сообщалось, что Кротиковы спокойно и благополучно проживают на Белом озере в дарованном еще Иваном 1У поместье Кроты. Летом этого года бывший унтер-офицер Преображенского полка Дмитрий и его отец Андрей ездили в Новодевичий монастырь на поклон к гробу скончавшейся в 1699 году монахини Сусанны, под именем которой здесь была захоронена опальная царевна Софья. Теперь их владения можно конфисковать. Дмитрий с отцом действительно приезжали в Москву и в Новодевичьем монастыре посетили могилу Евдокии Самохиной, ушедшей из дома Кротиковых еще в 1593 году. Но факт посещения монастыря, где ранее проживала опальная царевна Софья считался крамольным. Ярослав, не вдаваясь в известные ему подробности, предложил губернатору «изгнать кротов из их норы». Меншиков, хорошо зная царя, ответил Казарину так: «Царь имеет божье право заменить расправу на милость, но милость на расправу, — это не царево дело. Я же совершать такую кару сам не стану. Без дозволения за такое можно поплатиться головой. Вот если бы поместье во время грозы сгорело…». Меншиков умолк и внимательно посмотрел на Казарина.

— Господин генерал-губернатор, я все понял.

***

Летом 1703 года над Белозерском разразилась гроза. Этот факт достоверный. Поместье Кроты, что в двадцати верстах от города, сгорело дотла. Горели не только барские жилые дома, но и деревенские избы, хозяйские постройки, лодки, рыболовные снасти, словом сгорело все, что могло гореть. Помимо хозяев без крова осталось более тридцати крестьянских семей. Погибло одиннадцать крестьян и почти весь домашний скот. Через три дня приехала следственная комиссия, осмотрела что осталось, переписала крестьян и под стражей отправила в Вологду. Бывший петровский воин Дмитрий Кротиков, спасая семью, погиб при пожаре, а его отец Андрей со всем семейством уехал в Москву в немецкую слободу к двоюродному брату Ивану. Иван радушно принял погорельцев и посоветовал брату обратиться к царю за помощью. Но восьмидесятилетний отец Дмитрия, не перенеся горя, вскоре умер. Иван попытался как-то помочь родственникам, но оказалось, что при пожаре пропали многие фамильные документы. Все собирать заново было некому.

Так в 1703 году семейство новых русских дворян совершенно неожиданно подверглось каре небесной. Вопрос — за какие провинности? Эти русские, по мужской линии из оседлых немцев, не были ни опричниками, ни опальными стрельцами, ни притеснителями крестьян. Но в приближенных к царю Ивану значился их родоначальник — Андрес Маулвурф. Может быть поэтому, судьба его потомков не была безоблачной. Небо продолжало мстить всем, кто помогал царю Ивану, сыну Василия Третьего. Такая легенда имела хождение в то время.

Но скорее всего, это была очередная воровская проделка Алексашки Меншикова и его подручного Казарина. Гроза была, но поджег тоже не исключен. Все имущество, что осталось после пожара, подобрал Ярослав. А крестьянские семьи из погорелых деревень, были переписаны, переведены в государевы и по этапу отправлены на Урал к заводчику Демидову, за что последний отвалил золотом, помимо казны и Меншикову. Опустошенная земля «кротов» надолго осталась без призора.

9. Андрей — Дипломат

Следующий Кротиков — Андрей Дмитриевич — пятое колено в роду инженера Маулвурфа, сын Дмитрия погибшего на пожаре в 1703 году. Этот Андрей уже на полном основании писался русским дворянином, как по чину пращура капитана Кротика, так и по принадлежности к старому боярскому роду своей прабабушки — Ольги Кашиной. Но мать его, как и бабушка, была тоже немкой. Еще девицей приехала погостить у дальних русских родственников в Россию, и застряла здесь на много лет. Вышла замуж за унтер-офицера Преображенского полка Д. А. Кротикова и быстро родила ему сына, назвали Андреем. В десять лет Андрея отправили на учебу в Пруссию, где он сначала учился в немецкой гимназии, а потом успешно окончил кенигсбергский университет. Получил первоклассное образование и свободно владел не только русским и немецким, но и несколькими европейскими языками. По возвращении домой, в Россию, был зачислен в Посольский приказ. В 1707 году отправлен на службу обратно в Кенигсберг с паспортом дипломата «для справления царевых дел».

В 1709 году, Андрей-дипломат обратился к царю Петру Первому с докладом о выполненном задании и с просьбой восстановить права на сгоревшее фамильное владение Кроты. Царь разрешил, в награду за активное участие в создании по его приказу копии древнерусской летописи, которая в это время хранилась в Кенигсберге у литовского князя герцога Б. Родзевилла. При этом, совсем еще молодой Андрей (29 лет) получил от Петра Первого грамоту на чин дворянина, что было весьма кстати, так как старые бумаги сгорели.

Пользуясь разрешением царя и новым статусом, Андрей-дипломат восстановил фамильную усадьбу на берегу Белого озера в Кротах, на этот раз дом выстроил в камне, составил родословную, и заложил в завещании семейную традицию для последующих хозяев поместья Кроты: первого сына называть именем деда, а второго — именем отца. Эта традиция была присуща всем русским фамилиям того времени, родословная ветка которых по мужской линии зарождалась на Западе.

10. Родословная по мужской линии

Потомки Маулвурфа, как и он сам, все люди высоко образованные.

Привязанность к делу предков — наследственная черта обрусевших немцев и их русских потомков. Верная служба царю и русскому отечеству — их первый фамильный крест. Высокая профессиональная подготовка — незыблемая традиция рода. Так Иван Кротик служил с отцом по минному делу. Его сын, Дмитрий служил в кавалерии, а внук Андрей стал первым дипломатом в семействе Кротиковых. Он служил переводчиком, по старому, толмачом, еще в посольском приказе царя Алексея Михайловича. Четвертое колено — Дмитрий Андреевич, — первая роковая веха в трудной судьбе семейства. С него начались беды, о чем рассказано выше.

До шестого колена родословная по мужской линии составлена в 1763 году, вторым в роду Кротиковых Андреем Дмитриевичем (дипломатом), который перед смертью (1764 г.) включил ее в завещание, и условием проживания в Кротах завещал потомкам не уходить от имен Андрей и Дмитрий. Эпиграфом к родословной Андрей-Дипломат избрал фразу из древних германских изречений:

«Живи и помни — в каждом живом — вечность, история предков. Свято сохраняй и продли»

Вот список Андрея-Дипломата, переписанный в синюю тетрадь графиней Светланой Владимировной Курминой:

1. Андрей Иванович Крот-Маулвурф (1529—1592).

Инженер-минер. Жил 63 года. Зачинатель рода.

Жена Анна, дочь бомбардира Семена Лагутина.

2. Иван Андреевич Кротик (1555—1607). Минер. Жил 52 года.

Жена Евдокия, дочь Московского помещика Самохина.

3. Дмитрий Иванович Кротиков (1592—1659).

Кавалергард, русский помещик. Жил 67 лет.

Жена Ольга, дочь вологодского боярина Кашина.

4. Андрей Дмитриевич Кротиков (1623—1704).

Толмач Посольского приказа. Жил 81 год. Жена немка.

5. Дмитрий Андреевич Кротиков (1662—1703). Унтер-офицер Преображенского полка. Помещик. Жил 41 год. Жена немка.

6. Андрей Дмитриевич Кротиков. (Рожден в 1680 году).

Дворянин. Дипломат. 84 года. Жена Ирина,

дочь московского помещика Преснухина.

Семейные хроники в древнем семейном архиве Кротиковых прерываются на родословном списке, приведенном выше. После этого, вплоть до 1914 года, новых записей в родословной нет. Сведения о трех поколениях семейства Кротиковых (1764—1858) утрачены. В эти годы русским государством правили немецкие женщины и их дети, прибрав к рукам своих русских царственных супругов. Но для мирских немцев «петровское благоденствие» сгинуло навсегда. Три поколения дворян Кротиковых держались в тени, растворились в массе русской аристократии и судьба их неизвестна. Однако, родословная условно, вкратце, восстановлена и продолжена графиней Светланой Владимировной Курминой, которая, выдерживая старый стиль списка, заново переписала и дописала его, по обрывкам сохранившихся семейных записей и со слов своего мужа полковника генштаба царской армии Кротикова Андрея Дмитриевича.

Ее список впоследствии стал известен как «Синяя тетрадь». Записи ее рукой на новых страницах синей тетради последние:

7. Дмитрий Андреевич Кротиков (1725—1782). Жил 67 лет.

8. Андрей Дмитриевич Кротиков (1765—1825). Жил 60 лет.

9. Дмитрий Андреевич Кротиков (1810—1864). Жил 54 года.

10. Андрей Дмитриевич Кротиков (рожден в 1858 г.) Военный инженер, полковник артиллерии. В отставке по ранению с 1914 года. Жена Светлана Владимировна, из графского рода Курминых.

11. Дмитрий Андреевич Кротиков (рожден 18-го ноября 1907 года).Поместный дворянин, записан в пажеский корпус. Именно этот Дмитрий Андреевич стал впоследствии советским военным летчиком, последним потомком немецкого капитана-минера Андреса Маулвурфа с дарованной царем Иваном Грозным русской фамилией Кротиков.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Времена и судьбы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я