В потоке творчества: художник… Терентiй Травнiкъ в статьях, письмах, дневниках и диалогах современников

Ирина Михайловна Соловьёва

Первая книга из серии семикнижья «В потоке творчества: художник» открывает возможность детально познакомиться с живописным творчеством Терентия Травника – яркого выразителя современности. Здесь же автор представляет и некий срез нашей эпохи. Через коллекцию литературных портретов современников, оказавших влияние на внутренний мир художника, можно составить и портрет поколения. В книге представлены фотоматериалы из личного архива семьи Алексеевых и некоторые иллюстрации картин Травника.

Путь от рисования к живописи

С раннего детства Терентий воспринимал рисование, как нечто само собой разумеющееся и чувствовал себя при этом, как рыба в воде. Казалось, что его любовь к этому виду творчества родилась вместе с ним. Да и кто из нас в детстве не любил это занятие? Рисовали, действительно, многие, а вот художниками стали единицы, ведь детский рисунок — это далеко ещё не живописное полотно. Терентий мог часами вырисовывать фигурки человечков, животных, жанровые сценки. Любимым у него было изображать исторические сражения, баталии танков, морские и воздушные бои, где он скрупулезно прорабатывал все эпизоды и сцены, постепенно покрывая лист массой прорисованных подробностей и деталей.

Карандаши и бумага находились всегда рядом с ним. Рисунки были на разные темы. Он много фантазировал, придумывал, иногда что-то срисовывал и дорабатывал по-своему. Однажды он настолько увлекся своим занятием, что обыкновенного альбомного листа ему оказалось мало, для того, чтобы разместить все персонажи и сцены, которые теснились в его воображении, и он перенес свои художественные фантазии на большой лист ватмана. Мне довелось его видеть. Действительно, он впечатляет и по размерам, и по сценкам с тысячами миниатюрных героев! В семейном архиве по сей день бережно хранятся многие детские рисунки маленького Игоряши.

Терентий Травник. Фото Т. Кудиновой. 2004 г.

В школьном возрасте он продолжил совершенствовать свое изобразительное мастерство, посещая изостудию в районном Доме пионеров. В то время они жили в старом, четырехэтажном доме по 3-му Ростовскому переулку, что стоял на Мухиной горе недалеко от улицы Плющиха. С переездом на новую квартиру с уроками рисования стало значительно хуже. В районной школе иногда по месяцу не было занятий, а те, которые случались, проходили, по его словам, невыразимо скучно и однообразно. Вел уроки рисования учитель черчения по совместительству. Перегруженный своими прямыми обязанностями, он, не мудрствуя лукаво, ставил стул на парту и водрузив на него гипсовый куб или пирамиду, давал ребятам задание всё это нарисовать.

Немалая часть детства будущего поэта прошла в санаториях Крыма (в любимом санатории имени Тараса Шевченко, в г. Евпатория), в подмосковном санатории имени Герцена, на даче у друга отца в поселке Софрино и пионерских лагерях. Каждую смену он непременно входил в состав редколлегии, выпускающей отрядные стенгазеты. Для него это было самым любимым делом, а некоторые рисунки, созданные им, были настоящим украшением и радовали глаз не только самих ребят, но и их родителей, приезжающих в «родительский день».

В один из дней лета 1974 года, в пионерский лагерь имени А. П. Гайдара приехал корреспондент популярной и любимой многими в то время газеты «Вечерняя Москва». А уже скоро в одном из выпусков появилась фотография детей, занимавшихся в изостудии лагеря, на которой вместе со своим товарищем сидел и рисовал Игорь Алексеев. Под фотографией была небольшая заметочка о том, как пионеры готовятся к веселому карнавалу. Вырезка из этой газеты потом долго хранилась под стеклом письменного стола отца, за которым Игорь делал уроки. Стол и по сей день стоит в его домашнем рабочем кабинете.

Вспоминая свои школьные годы, Терентий признается, что часто получал призы именно за рисунки. Видимо, действительно неплохо рисовал и, главное, очень любил это занятие. У него оно легко получалось, но делать рисование своей будущей профессией ему совсем не хотелось. Более того, у него было полное убеждение в том, что профессии надо именно выучиться, освоить, приложив массу стараний и сил, а рисовать он и так умел. Ему хотелось стать археологом, астрономом, геологом, биологом, путешественником, кем-то именно из науки, но никак не художником.

Вообще-то с рисованием все складывалось довольно забавно. Обычно он себе говорил, что если из него ничего хорошего не выйдет, то художником-то он станет всегда. И вот теперь, когда он все-таки им стал, то с улыбкой вспоминает сказанное. И если кому-то рассказывает об этом, то непременно добавляет: «Ну, раз уж стал художником, то получается, что ничего путного из меня так и не вышло».

Профессия художника представлялась для него чем-то запасным. Он желал знать и уметь намного больше, чем то, что, казалось, всегда было с ним. Ему хотелось учиться, дерзать и преодолевать трудности, достигать высот самоотверженным трудом в неизвестном для него деле. На этом были построены все его игры и занятия в детстве. Это же он и внедрял в отношения со своими школьными друзьями.

К концу начальной школы он организовал дополнительные уроки, где каждый из ребят преподавал то, чем сам и увлекался. К примеру, Терентий — археологию, а его друзья, Коля Игумнов — биологию и Саша Басов — астрономию. Благодаря своим родителям они неплохо в этом разбирались. В этом районе жили преподаватели Московского университета, профессора, юристы, дипломаты.

Одноклассники Игоря были их детьми, и отсюда — знания. Они буквально их жаждали. Им не хватало обычных школьных уроков, и ребята часами не вылезали из читального зала районной детской библиотеки им. А. П. Гайдара. Терентий тогда бесповоротно влюбился в книги, в их запах, в их тишину. Эта любовь с ним и по сей день. Чудесное было время. Все они равнялись именно на ученых, а потому дополнительно учиться рисовать после школы Игорь и не думал. Видимо, считал, что умеет и ему вполне хватало нечастых, раз в неделю, посещений изостудии. С таким подходом к делу, да еще и с переездом на новую квартиру его рисование к восьмому классу заметно поугасло.

Может Терентий в чем-то и прав в своих суждениях, но у жизни были свои планы на этот счёт, и, несмотря ни на что, она с идеей художественного образования неотступно следовала за ним по пятам, не отпуская его от себя ни на шаг. И вскоре мы с вами сможем в этом окончательно убедиться.

К восьмому классу он полностью переключил свое внимание на музыку, самостоятельно освоив гитару и создав со своими друзьями Леонидом Чертовым, Димой Вороновым, Юрой Царевым, Володей Горчаковым, а позже и Сергеем Баранчиковым рок-группу «Ноев Ковчег». Его талант художника проявился и здесь. Рисуя плакаты своей рок-группы, он переснимал их и распространял черно-белые фотографии в классе. После окончания школы с ним произошли и вовсе невероятные события, связанные именно с рисованием.

В 1981 году Травник поступил в Московский электротехнический институт связи МЭИС, что недалеко от станции метро Авиамоторная, который и близко не был связан с искусством, к тому же на сложнейший факультет радиоэлектроники. МЭИС был абсолютно технический ВУЗ с мощной военной кафедрой. Живописи там, казалось, и в помине нет места, но это только на первый взгляд.

МЭИС. Фото 2001 г.

Этот институт Алексеев выбрал не случайно. Еще в школе он любил именно математику и хорошо учился по геометрии, алгебре, а по физике, какое-то время был лучшим учеником школы, участвовал в олимпиадах и конкурсах, нередко побеждал. Точные науки давались ему всегда легко. Свой выбор в сторону технического образования он объяснял тем, что просто мечтал научиться электронике, получить знания, позволяющие создавать аппаратуру для своего вокально-инструментального ансамбля — купив детали, самому паять усилители, микшеры, эквалайзеры, собирать разные звуковые эффект-приставки, чтобы с этим выступать на сцене.

Парадокс ли, а может, провидение, но получилось, что именно этот технический ВУЗ стал той самой отправной точкой, началом большого пути для Терентия, но только совсем не в технику, а в то самое рисование, самую́ живопись, от которой он так уверенно всегда уходил. Именно учась здесь, он осознанно сделал первый серьезный шаг в необъятный и всепоглощающий мир искусства.

Первый курс закончил хорошо, а к концу второго, понял, что резко теряет интерес к учёбе, стал посещать занятия выборочно и принял решение уйти из института. К этому времени он успел зарекомендовать себя вполне перспективным студентом и получил предложение оформить академический отпуск, к тому же на тот момент он проходил обследование в 133-й МСЧ по линии военкомата, как будущий призывник.

Академический отпуск оказался, как никогда, к месту. Это было здорово! Он получил свободу, но при этом оставался студентом. Его тянуло в студенческое братство, вдохновлял свободный дух ваганта. Пребывая в академическом отпуске, он продолжал постоянно ездить в институт ради общения или, как говорит сейчас молодежь «потусоваться». Кстати, слово это в лексикон сегодняшней молодежи пришло как раз из тех лет — из среды хиппи.

В одну из «тусовок» институтских хиппи Терентий знакомится с Сашей Быковым — Yellow. Yellow (Желтый) его прозвали за то, что он когда-то переболел желтухой. Саша также был в «академке», и уже успел отпустить волосы. Среда хиппи была весьма привлекательна для обоих. Они быстро сошлись на почве музыки и рисования. Идея живописи вновь стала актуальна для Терентия, и Саша предложил ему не терять время зря, а поступить в вузовскую изостудию. Одновременно Быков просто и по-дружески вводит Терентия в курс дела «волосатого братства». Именно в этот момент в душе Терентия и происходит та самая перемена, вольнодумное изменение ума, свойственное всякому интеллигентному юноше в восемнадцать с небольшим лет. Он понял — чем просто болтаться в «академке», лучше проводить это время с пользой: продолжать учиться в том же ВУЗе, но только… живописи.

Институт был той силой, что постоянно тянула его к себе. Московское студенчество манило и влекло, а сам он говорил, что «с упоительным безволием бросился в эту полувзрослую, полудетскую и, самое главное, свободную жизнь»:

«Надо просто хоть раз стать и быть студентом, чтобы по-настоящему понять, что это такое. Здесь всё — и первая любовь, и первый шаг навстречу миру, когда ты почти способен быть самостоятельным, но по-прежнему чувствуешь опору и поддержку своих родителей».

Тогда он бесповоротно для себя решил, что будет серьезно заниматься в вузовской изостудии и ходить на все ее занятия. Терентий всегда любил учиться. Свидетельством этому является не один десяток дипломов, справок, выписок, в общем, «корочек» о самых разных образованиях, начиная от нетрадиционной медицины и заканчивая слесарным и кулинарным делом.

Изостудия, куда он пришел, оказалась «весьма авторитетной, с волевым и знающим преподавателем». При поступлении Травник показал ему несколько своих рисунков и человек с большой рыжей бородой, в тяжелом вязаном свитере и с длинными волосами взял его в свою команду. В студии, 30 апреля 1983 года Терентий познакомится с Вадимом Овсянниковым (хиппи с именем Blomi), оказавшим впоследствии сильнейшее влияние и на жизнь, и на саму личность Травника.

«Мы как-то моментально с ним подружились, — вспоминает он в своих дневниках. — Так нежданно-негаданно рисование, если и не вернулось из моего детства, то, по крайней мере, сделало попытку установить двустороннюю связь. С этого момента оно основательно укрепилось в моем сердце, все больше и больше вытесняя меня из ВУЗа, а ВУЗ из моего ума со всеми его „лабами“, семинарами и лекциями, с бесконечными радиосхемами, платами, осциллографами, антеннами и лампами».

Интересно то, что учась на самом сложном, можно сказать, элитном вузовском факультете АТиЭ (Автоматики, Телемеханики и Электроники, филиал Московского МИРЭА), его любимыми предметами оставались история КПСС, иностранный язык и программирование, которое тогда только зарождалось в стране.

Внутренний гуманитарий проснулся в нем, не давая спокойно радоваться свободам студенческой жизни, и мысль об уходе из института все настойчивей неотступно следовала за ним.

Вадим, который учился на другом факультете, все-таки удержался и закончил вуз. Овсянников стал для Терентия очень близким человеком и, в какой-то степени, олицетворением институтской жизни. Иногда Травник ездил на лекции только ради того, чтобы хоть на переменах пообщаться с ним. Подружившись, они нередко ходили на этюды, продолжая, активно заниматься в студии. Вот тогда-то и проявилась у Терентия обстоятельная живопись, и ему очень не хотелось возвращаться к техническим дисциплинам.

Шел 1983 год. После «академки» Терентий все же вернулся к учёбе в МЭИС, где вскоре в большом зале института прошла первая, важная для него выставка живописи. Теперь изменился и круг его общения: предпочтением стали не одногруппники, а студенты с другого факультета, где в то время собрались почти все художники студии. Там, на почти женском факультете, не было такого нажима со стороны военной кафедры, но ходить с длинными волосами все равно не разрешали. В академотпуске он отрастил «хайр» (от англ. hair) — так длинные волосы называли хиппи, со многими из которых он перезнакомился на московских улицах. «Мы узнавали друг друга по волосам, „прикиду“ — одежде, сумкам, перекинутым наискось через плечо», — пишет он в дневнике.

Москва. Хиппи начала восьмидесятых ХХ века.

Вот так незаметно произошло его вхождение в большую живопись и в мир хиппи, где каждый третий был художником. Постепенно занятие живописью вышло на первый план, став явно приоритетным. Полотна «Предчувствие», «Журавль», «Вечная память», «Осенний минор» ярко характеризуют манеру Травника того времени. Из института он все-таки ушел — ушел сознательно, несмотря на многочисленные уговоры знакомых остаться. Хорошо сдал сессию, и не мешкая, написал заявление об отчислении по собственному желанию. И дальше всё, что происходило: и его учеба в Полиграфическом училище, и учёба в Университете искусств, и корректорская, а позже редакторская работа в ТАСС, и работа в Музее Искусств народов Востока на Суворовском бульваре (теперь Никитском) — всё шло только под эгидой живописи.

ГМИНВ на Никитском (Суворовский б-р). Москва. Фото 1998 г.

После ухода из МЭИС Терентий понял, что ему нужно что-то большее от живописи. Он побывал на собеседовании в Художественном училище 1905-го года, но, не стал дожидаться осени и поступил в Народный Университет искусств на отделение станковой и монументальной живописи, где принимали документы в течение всего года. Одновременно, подал документы в Полиграфическое училище №144, что на Петровке, в Москве.

Конец ознакомительного фрагмента.