Запоздалая месть

Наталья Солнцева, 2020

Благополучную семью бизнесмена Руднева запугивают телефонными звонками. Он просит разобраться с происходящим детектива Вячеслава Смирнова. Поначалу дело кажется пустяковым. Но во время поисков телефонного террориста мать Руднева умирает. Оказывается, полиция Москвы уже расследует серию загадочных смертей, когда жертве накануне призрак смерти вручает кольцо. Каким образом эти события связаны со знаменитой римской отравительницей Локустой и трагической историей любви австрийского принца и графини Марии Вечера?

Глава 7

Женщина, бравшая у Евы уроки испанского языка, работала в страховой компании, а муж уговаривал ее перейти в туристическую фирму своего брата.

— Английским и немецким я владею сносно, французским чуть-чуть, а по-испански ни слова не понимаю, — сокрушалась дама.

Способности к языкам у нее, наверное, были врожденные. Это Ева почувствовала с первого же занятия. Полсотни уроков — по три в неделю, и разговорный минимум она освоит.

Между Евой и будущей сопровождающей туристических групп установились теплые, доверительные отношения. Они пили вместе кофе с коньяком, болтали, делились маленькими секретами.

— В эту субботу муж везет меня в Абрамцево, — провожая Еву после очередного урока, сказала дама. — Погода обещает быть прекрасной. Не хотите прокатиться, посмотреть усадьбу Аксаковых, парк?

— С удовольствием, — выпалила Ева, запоздало понимая, что в Абрамцево ее влечет отнюдь не дом Аксаковых. — А как мы поедем? На электричке?

В Абрамцево до переезда в Москву проживала мать Руднева, там Гордей Иванович рос, учился в школе. Вдруг, оттуда протянется слабый, пусть едва заметный, но — след? Ведь должно же существовать объяснение происходящему в их семье? А Ершов? Он, кстати, откуда родом?

–…на нашей машине, — долетел до Евы обрывок предложения.

Она погрузилась в размышления и упустила начало, но переспрашивать не решилась. Итак, они едут на машине. Что ж, отлично!

Дама, любезно улыбаясь, попрощалась с преподавательницей.

— Так мы за вами заедем! — сказала она напоследок, закрывая за Евой дверь.

Вечером того же дня Ева заявила Смирнову, что в субботу едет в Абрамцево. Ее пригласили на загородную прогулку.

— Я там уже был, дорогая, — нахмурился он. — Ты знаешь. Никакого толку! Одна пустая трата времени.

— А что ты искал?

Всеслав пожал плечами.

— Что-нибудь! Разве у меня есть стоящая версия? Так… разные глупости. Хулиганство и колдовство. До чего я докатился?!

— По-моему, ты напрасно злишься, — сказала Ева. — Колдовство — далеко не шуточное дело. Люди и собаки просто так умирают, да?

Сыщик вздохнул и посмотрел на нее как на несмышленого младенца.

— Разумеется, не просто, а от болезней и по возрасту. Обычные причины смерти.

— Ты невыносим! — фыркнула она. — Если бы ты искал в Абрамцево человека, который занимается колдовством…

— Нет уж, уволь! — перебил ее Смирнов. — «Темные силы» не по моей части. Я не инквизитор.

— Вот поэтому теперь я съезжу, — вспыхнула Ева. — Может, мне больше повезет.

Она записала адреса, по которым ходил Славка, и задумалась.

— Ты спросил у Ершова, где он родился и рос?

— К сожалению, дорогая, твой журналист — коренной москвич. Во всяком случае, он так сказал. Мрачная личность: возле него все мрут, как мухи. Отец, старший братик… теперь и мамаша. Уж не его ли это проделки — кладбищенская пыль, восковые фигурки и письма? Ты бы побывала у него в квартире. Сплошной иконостас! Религиозность может вывернуться таким боком, что диву даешься. Интересно, он «небесных голосов» не слышит? На учете, как психически больной, не стоит?

— А что, есть подозрения? Мне он показался немного взвинченным и обостренно самолюбивым. Это не патология.

Первые дни лета выдались теплыми. Густо, сочно росли травы. Крапива вымахала такая, что сплошной стеной закрывала заборы.

Ева осторожно шла по тропинке, усыпанной лепестками акации. Она извинилась перед своей ученицей и ее мужем, объяснила, что у нее в Абрамцево свои дела — они отправились в парк, а Ева решила проведать отца Гордея Руднева.

Заросший седой щетиной старик сидел на скамеечке во дворе покосившегося деревянного дома, курил самокрутку.

— Мне нужен Иван Руднев! — крикнула Ева через забор. — Это не вы будете?

— Ну, я… Входи, дочка, собак у нас нету.

Вблизи было видно, что старик не промах по части крепких напитков: обрюзгшее, испитое лицо, синие мешки под глазами, трясущиеся руки. Он казался значительно старше своих лет.

— Я занимаюсь социальным обеспечением, — сказала Ева. — Проведываю одиноких пожилых людей, выясняю их материальное положение.

— А-а… — равнодушно пробормотал старик, щурясь от едкого дыма.

— У вас есть жалобы?

— Пенсия маловата. Дом валится, а починить не на что. Он мне от матери достался, в наследство. Жена выгнала… вот я с тех пор сюда и переселился. Работал на железной дороге, ремонтником. А теперь едва перебиваюсь.

— Дети у вас есть? — спросила Ева.

— Сын. Большим человеком стал, в Москве живет. Только он мне не помогает, обиделся. И жена обиделась. Не признают они меня. Катька, неблагодарная баба, за водку меня поедом ела! — распалился старик. — Будто рабочему человеку и выпить нельзя! Забыла, как я ее, голодранку, у себя в бараке поселил, женился на ней. Потом барак снесли, нам полдома дали. А она меня выгнала!

— Почему вы свою… бывшую жену называете голодранкой?

— А кто она есть? Работала продавцом в магазине, комнатушку снимала — половину зарплаты приходилось за жилье отдавать.

— Так она не здешняя?

— Катька-то? — старик Руднев выпустил из щербатого рта облако вонючего дыма. — Знамо дело, не тутошняя! Чего бы она у чужих людей угол снимала? Приезжая она.

— Откуда?

Старик почесал затылок, сделал пару затяжек.

— Запамятовал я… То ли из Березова, то ли из Березовки. Я ее так и называл: «чурка березовая»! — он сипло засмеялся. — Пацана бирюком вырастила, он со мной, родным папашей, разговаривал свысока. Я, вишь, для них пьяница, алкаш, значит. Они меня стыдились, а как Гордей школу окончил, Катька со мной развелась. Ни ответа, ни привета с тех пор!

Он сердито дымил, а Ева обдумывала очередной вопрос.

— У вас еще родственники есть?

— Не-а, — помотал давно не стриженой головой Руднев. — Я один, как перст, остался. У Катьки сестра была старшая — померла. Племянницы есть, дочки ее: они в Волоколамске живут. К нам ни разу не приезжали, только открытки слали… на Новый год. А больше родни нету.

Подул ветер, и на траву снегом полетели лепестки отцветающих акаций.

— Вы в колдовство верите? — вдруг спросила Ева.

Старик закашлялся, долго протирал слезящиеся глаза.

— Ни в бога, ни в черта! — хрипло сказал он. — Какое еще колдовство? Тьфу! Если что померещится, у меня одно лекарство — стакан водки.

Ева не сдавалась. Не может она уехать ни с чем!

— А в молодости… слышали о колдунах, ведьмах? Жили у вас в Абрамцево бабушки, которые гадали, ворожили, от болезней заговаривали?

Руднев уставился на Еву, как на умалишенную.

— Тебе что, ворожка нужна? Жениха увели? Или в девках засиделась?

— Похоже на то, — притворно смутилась она.

— Тут я тебе не помощник. Про ведьмаков только в сказках читал, и то давно было.

Скрывая глубокое разочарование, Ева попрощалась со стариком. Он привстал, крикнул вдогонку:

— А пенсию-то мне добавят?

Она, не оборачиваясь, махнула рукой — понимай, мол, как хочешь. Ускорила шаг. Ей нужно было еще успеть в школу, где учился Гордей Руднев.

Несмотря на субботний день, в школе проводили консультации по предстоящим экзаменам, мыли окна, убирали пустые классы. Несколько учителей, которых ей удалось застать, Руднева не знали. Сколько лет прошло… Вопрос о колдунах привел педагогов в изумление. Проживали в Абрамцево доморощенные экстрасенсы и народные целители, как и везде. Только кто же их всерьез принимает?

Из школы, совсем поникшая, Ева отправилась разыскивать улицу, где до переезда в Москву жили Рудневы. Дом был деревянный, на двух хозяев. Половина Екатерины Максимовны сразу бросилась в глаза заколоченными ставнями, травой по пояс во дворе. А в другой половине, как говорил Смирнов, жила одинокая женщина-пенсионерка.

Она увидела Еву через окно, вышла на крыльцо и крикнула:

— Катя к сыну уехала! А вы кто ей будете?

— Я дом купить хочу, — солгала Ева. — На вашей улице никто не продает?

Пенсионерка обрадовалась: хоть с кем-то удастся поговорить. Телевизор да радио — плохие собеседники.

— Заходите ко мне! — радушно пригласила она. — Я вас чаем угощу.

Она накрыла стол в просторной комнате с деревянными стенами. В углу белела печка. Диван с множеством вышитых подушечек соседствовал с самодельным буфетом, за стеклами виднелась гжельская посуда. Пахло лавандой и лампадным маслом.

Ева хвалила чай. Хозяйка улыбалась, потчевала гостью крыжовенным вареньем, пирожками.

— Из печки-то они совсем другого вкуса!

Слово за слово, заговорили о Рудневых.

— Катя со своим мужем не ужилась. Пил он, ругался, денег не давал — пришлось разойтись. Он к своей матери подался, а она тут осталась. Сын у них вырос хороший, толковый парнишка. Отца, правда, недолюбливал. Так тот и не заслужил любви-то!

Соседка говорила много, но все это уже было Еве известно.

— Если дом покупать, так у хорошего человека, — сказала она. — Руднева вам нравится?

— Мы рядом, почитай, двадцать лет прожили и ни разу не поскандалили. С Иваном у них ссоры случались, чуть ли не до драки. Но он, когда напьется, будто с цепи срывается. Трезвый — смирный, а пьяный — дурной! Нет, я на Катю пожаловаться не могу. Славная она баба… только замкнутая очень, вся в себе. Мы, бывало, вот так на стол соберем — чайку, оладушек, наливочки вишневой, она выпьет и молчит, молчит. Будто сама себе в душу глядит. Я болтаю без умолку, а Катя только кивает. Ой, а разве она дом надумала продавать?

— Мне ваш адрес дали в агентстве, — неопределенно ответила Ева.

Пожилая дама не поняла, что к чему, но виду не подала. Негоже выдавать свое невежество.

— Еще чайку? — предложила она.

Ева поблагодарила и отказалась.

— Меня друзья ждут. Они на машине. Если опоздаю к назначенному времени, уедут без меня. Придется электричкой добираться.

Вопроса о колдунах Ева, наученная горьким опытом, решила соседке Рудневых не задавать.

* * *

Гордей Руднев сидел у себя в офисе, изучая бумаги. В раскрытое настежь окно влетал тополиный пух. Кондиционеров Гордей Иванович не любил — воздух от них становился каким-то невкусным: не то что живой, с улицы.

Он третий раз перечитывал документ, не понимая его смысла. Да что за напасть? Руднев отодвинул от себя бумаги, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Его не покидало предчувствие беды.

— Ну, в чем дело? — спрашивал он у кого-то невидимого, кто должен был в совершенстве знать положение вещей. — Что меня гложет?

Угрозы по телефону и зловещие розыгрыши прекратились, но это не принесло желанного успокоения. Скорее напоминало затишье перед бурей. Гордей Иванович и не предполагал, как можно довести людей до грани умопомешательства обыкновенными «страшилками». Жена стала сама не своя, мать окончательно расхворалась. У него самого все валилось из рук.

— Не переживайте вы так, Гордей Иванович, — уговаривал его охранник. — Это все расчет на слабые нервы! Побалуются и перестанут. Надоест же им когда-нибудь?

Со времени своего переезда в Москву Руднев не знал более трудных месяцев.

Совсем еще юным пареньком он устроился на работу в «Мосстрой», поступил на заочное обучение в институт, прошел путь от разнорабочего до мастера. Еще до получения диплома решил основать свой строительный бизнес. Получилось. Начинал вместе с опытным подрядчиком, набирался опыта, из кожи вон лез, чтобы выжить в острой конкурентной борьбе, удержаться на рынке строительных услуг. Его фирма «Маркус» вставала на ноги, росла вместе с ним. Через пару лет он купил себе квартиру в Кузьминках, смог отсылать матери деньги на жизнь, потом… В общем, бизнес у Руднева пошел. Он сумел заработать кое-какой капитал, выстроил в Хотьково дом, предлагал Екатерине Максимовне переехать туда жить, да она отказалась наотрез. Дескать, не привыкла она к таким хоромам и боязно одной, на отшибе, — ни людей знакомых рядом, ни соседей.

Женитьба не входила в планы Руднева. Ссоры родителей, отвратительные сцены скандалов, доходящих до рукоприкладства, отбили у него охоту помышлять о браке. Зачем осложнять себе жизнь? Разве ему плохо одному? Женщина для постели при его деньгах всегда найдется, а связывать себя семейными узами, не зная наверняка, чем это может обернуться, — просто безрассудство.

Ирину он встретил случайно. Гордей Иванович никогда не увлекался женщинами вот так с ходу, с первого взгляда. Ирина поразила его своей особенной, броской красотой, густыми длинными волосами, глазами — бездонными озерами. Молодая и одновременно умудренная каким-то тайным, недоступным ему опытом, она сразила его, покорила сердце убежденного холостяка. Замирая от нахлынувших переживаний, Руднев решился и пригласил Ирину за свой столик. Он хорошо понимал, какую жизнь вела и, возможно, продолжает вести такая девушка — танцовщица, выступающая полураздетой в ночных клубах. Но ему стало вдруг все это неважно… кто она, чем занималась и занимается, что кроется за ее отработанной улыбкой, движениями и манерами, какие «приключения» привели ее на сцену столичных увеселительных заведений. Ему было наплевать! Лишь бы Ирина ответила ему взаимностью.

Вечер и ночь, проведенные вместе с ней, огненной кометой ворвались в его размеренное, отлаженное существование. Это была стихия, которая не спрашивает — захватывает и несет с собой, не разбирая дороги. И в ураганном вихре есть восторг и упоение!

Руднев предполагал, что Ирина может рассказать ему о своем прошлом, и не собирался ни о чем ее спрашивать. Каждые ее день и ночь, с рождения и до той минуты, когда он увидел ее, — принадлежат ей и освящены ею, какими бы они ни были. Они выпали на ее, а значит, теперь и на его долю, и следует принять их вместе с Ириной. Любовь ничего не разбирает, не судит, не делит на части, ни от чего не отрекается!

Через неделю после знакомства с Ириной Гордей Иванович сказал финансовому директору «Маркуса», своему ближайшему другу, что хочет жениться на танцовщице из «Фуэте».

Тот оторопел. Когда к нему вернулся дар речи, он, подозрительно глядя на Руднева, заявил:

— Взять в жены проститутку? Да ты с ума сошел!

Сильнейший удар в челюсть свалил его с ног и лишил двух зубов. В суд на своего шефа и бывшего друга финансовый директор подавать не стал — тихо написал заявление и ушел с фирмы по собственному желанию.

Руднев предвидел, что именно могут и будут говорить за его спиной об Ирине и об их браке, но он знал также, что сможет все это преодолеть. Равнодушие Ирины к его достатку, ее отказ уйти из «Фуэте» и оказаться на полном иждивении супруга ясно показали, что не корысть движет ею. Гордей Иванович не анализировал поступки и слова невесты, ему было все равно, по каким мотивам она приняла его предложение. Главное — она станет его женой, и он сумеет сделать ее счастливой.

Заручившись согласием Ирины, Руднев повез ее знакомиться с будущей свекровью. Та долго, пристально смотрела на избранницу сына.

— Красивая… Ну, как говорится, совет да любовь.

После свадьбы Гордей Иванович ни разу не пожалел о своем выборе. Ирина оказалась прекрасной подругой, нежной, хотя и слегка холодноватой, любовницей и покладистой женой. Она не бросила работу, но перестала выступать в каких-либо двусмысленных шоу, что существенно снизило ее заработок.

— У тебя будет свой счет в банке и своя карточка, — сразу, в первый же день их совместной жизни, сказал Руднев. — Ты — полноправная хозяйка в моем доме и в моем сердце.

Ирина заплакала. Она не ожидала от мужа такого доверия, благородства и великодушия. Рудневы отлично ладили друг с другом, спорные вопросы решали сообща. Ирина осознала, что у нее есть право голоса и к ней прислушиваются.

Когда Гордей Иванович заговорил о ребенке, возражать не стала. Почему бы и нет? Родился здоровенький, красивый мальчик — к обоюдному восторгу супругов. Ирина считала, что быть женщиной — слишком тяжелое испытание, поэтому пол ребенка несказанно ее обрадовал. А Руднев мечтал о сыне, и судьба подарила ему желаемое.

Наверное, безоблачного счастья не бывает. Над безмятежным семейством начали сгущаться тучи. Кто и почему затаил зло на них, Гордей Иванович не знал. Он многократно перебрал в памяти все события своей жизни, которые могли бы навлечь на него чью-либо месть, и не нашел ни одного весомого повода. Конкуренты? Они действовали бы иными, более простыми способами. Личные враги? Таких, по его мнению, Руднев не нажил — в бизнесе старался быть честным: никого не «подставлял», не «кидал», ни на кого несправедливо не «наезжал». Чужих жен не уводил, на чужих женщин не засматривался. До встречи с Ириной у него вообще не было ни одного серьезного романа. Юношеские влюбленности — не в счет, а в более зрелом возрасте его редкие связи с представительницами прекрасного пола сводились к обмену сексуальных услуг на деньги. Родственники? Чем могла его мать, Екатерина Максимовна, работавшая то обыкновенным продавцом, то кассиром в продмаге, будучи дамой незлобивой и скромной, вызвать чью-то ненависть? И почему неизвестный злодей взялся за нее только сейчас? Тетка умерла, двоюродные сестры из Волоколамска на роль телефонных террористок не подходили. Пьяница-отец — тоже. Ирина, ее прошлые знакомые? И эту версию нельзя сбрасывать со счетов.

Самым неприятным было то, что никто не мог предсказать, как злоумышленник поведет себя дальше. Перейдет ли он от слов к действиям?

Руднев долго ломал себе голову, а потом обратился к частному сыщику. Пусть в этой запутанной истории разбирается профессионал. Но и у профессионала возникли затруднения.

Звонок телефона прервал размышления Гордея Ивановича.

— Маме плохо, — срывающимся от волнения голосом сказала Ирина. — Приезжай скорее. По-моему, она…

— Вызови «Скорую»! — не дослушал жену Руднев.

— Уже вызвала, но…

— Я сейчас буду!

Он вскочил, бегом пустился вниз, к машине. Секретарша с недоумением проводила его взглядом. Руднев долетел до дома за полчаса. Екатерина Максимовна лежала на кровати — неестественно бледная, с закрытыми глазами. Ирина вытирала слезы. Врач «Скорой», сидя за столом, что-то писал. Он поднял голову, сочувственно посмотрел на Гордея Ивановича и сказал:

— Наступила остановка сердца и дыхания. Мы сделали все возможное… Я напишу заключение, вызовите потом участкового врача, он даст вам свидетельство о смерти.

У Руднева подкосились ноги. Слова врача доносились до него сквозь пелену тумана и слабости.

— Вам плохо? Сделайте ему укол…

«Вот оно! Первая обещанная смерть», — пронеслось в сознании Руднева, пока медсестра возилась с ним. Ее губы беззвучно шевелились: вернее, он просто перестал слышать.

— Гордей! — Ирина прильнула к нему, обняла.

Когда врачи уехали, Рудневу полегчало. То ли укол подействовал, то ли ощущение близости горячего тела жены.

— Твоя мама была с тобой все эти годы, — говорила она. — А я своей даже толком не помню. Екатерина Максимовна перед смертью звала тебя, очень беспокоилась… наверное, хотела попрощаться.

Гордей Иванович ничего не чувствовал, глядя на заострившийся, незнакомый профиль матери. Она ушла от них навсегда. К этому нужно будет привыкнуть.

— Где Антоша? — спокойно спросил он.

— С Валеком, — ответила Ирина, имея в виду охранника. — Я отправила их погулять.

— Правильно сделала, — кивнул Руднев. — Позвони сыщику.

— Зачем?

— Позвони! — твердо повторил он. — Наш неизвестный враг выполнил свое обещание.