Дарители. Дар огня

Екатерина Соболь, 2016

В волшебном королевстве у каждого жителя был свой чудесный дар, полученный от Сердца волшебства. Там обитали пугающие ночные стражи, прекрасная королева льда, могущественный волшебник Барс. А потом волшебство исчезло. С тех пор прошло триста лет, и внезапно история, которая давно стала сказкой, получила продолжение. Хватит ли главному герою мужества, решимости и доброты, чтобы завершить то, что не сумел сделать великий и могучий Сивард?

© Е. Соболь, текст, 2016

© ООО «РОСМЭН», 2016

* * *

Пролог

Если вам скажут, что я, Олдус Прайд, ни в чем не виноват, не слушайте. В тот день я повел себя как последний болван. Но давайте я начну с самого начала. Порядок — вот что важно, когда рассказываешь о невероятных событиях.

Накануне дня, когда порядку в нашем королевстве пришел конец, я проснулся от оглушительного стука в дверь. Открыл глаза — и даже не сразу сообразил, где именно заснул. С королевскими посланниками такое случается: слишком много путешествуем. Стук продолжался, а я моргал, глядя в потолок, пока не вспомнил: я в какой-то унылой северной деревушке, сегодня канун Зимнего дня, а заснул я от усталости еще до заката — и прямо на диване. Свет за окном был вечерний, блеклый, значит, проспал я не больше часа.

— Господин посланник, проснитесь! — громыхал за дверью голос Седрига, хозяина гостиницы.

Я застегнул мундир (кажется, не на те пуговицы), схватил сумку, куда складываю все, что добыл для короля — такое без присмотра не оставишь, — и распахнул дверь.

— Там… на площади! — выпалил Седриг, тыкая в сторону окна. — Как из-под земли вырос!

Вид у него был такой бледный, что я молча бросился за ним.

На площади было людно: все готовились к завтрашней ярмарке Зимнего дня. Повсюду уже расставили столы с соком и пирогами, развесили еловые ветки. Вот только веселиться, кажется, так и не начали. Толпа была непривычно тихая — люди плотно обступили что-то в углу площади и глухо, угрожающе перешептывались. Я протолкнулся сквозь толпу — при виде моего мундира все давали мне дорогу — и обомлел.

Среди привычных, грубо сколоченных столов, за которыми жались притихшие торговцы, высилось что-то невиданное. Огромный, будто вросший прямо в землю прилавок из крепко переплетенных веток, уставленный чашками, блюдцами, вазами и корзинами. Кому все это принадлежит, было ясно сразу: скриплер сидел прямо на прилавке, свесив вниз ноги-корни, и протирал чашки полотенцем раза в два больше его самого. Он был как две капли воды похож на всех остальных из своего племени — корявый пенек с руками-ветками, ростом едва мне по колено, — но вел себя более чем странно. Не улепетывал при виде людей, не пытался спрятаться, а главное…

— Подходите, господа и дамы, и особенно дети. Совершенно без всякой платы — чашка лучшего чая, — вдруг проскрипел он.

На слух — как будто ветер качает старую деревянную дверь. Даже не знаю, что было более жутко: то, что он заговорил, или то, что он сказал «без всякой платы». Обмен — основа жизни в нашем королевстве, даже малые дети знают: нельзя никому давать свои игрушки или другое имущество, не попросив ничего взамен.

–…А к чаю — пряники, орехи, засахаренные лимоны, — прибавил скриплер, будто решил, что еще недостаточно произвел впечатление.

По толпе пронесся сдавленный, потрясенный стон.

Говорят, в старые времена, еще до потери Сердца, скриплеры держали по всему королевству чайные, где давали людям отдых и мудрые советы. Поверить в это трудно: всем моим современникам, а также их отцам, дедам и прадедам, скриплеры известны как обычные домашние вредители, которые стараются не попадаться людям на глаза, — так, шуршат иногда на чердаке. Интерес у них один: хватать все, что плохо лежит, и утаскивать неизвестно куда, — конечно, не говоря при этом ни слова. Когда что-то пропадает или теряется, люди говорят, что это забрал скриплер, и чаще всего так оно и есть. Сказки про добрых говорящих скриплеров, мастеров чаепитий, — это для детей. Ну, так я думал до того дня.

— Никто и не заметил, откуда его прилавок взялся! — дрожащим голосом сказал Седриг. — Задержите эту деревяшку побыстрей, и дело с концом!

— А что… — Голос у меня сел, и я прокашлялся. — Что пропало?

— Пока ничего, но…

–…Прекрасное печенье, чай высшего сорта для всякого, кто пожелает, — невозмутимо проскрипел виновник всеобщего беспокойства.

— Раз он ничего не украл, я не могу его задержать, — заявил я, думая о том, как глупо буду выглядеть, если начну гоняться за скриплером по всей площади. И даже если поймаю — куда мне его деть?

— Да кому еще за порядком следить, как не посланникам? — возмутился Седриг. И он был прав: действительно некому. — А мы пока клетку для него найдем, сейчас, я быстро… — И он скрылся в толпе.

Я, если честно, понятия не имел, что делать, никаких инструкций на такой невиданный случай у меня не было.

— Господа, не толпитесь, — громко сказал я. — Здесь множество других развлечений.

Никто не двинулся, и я твердо прибавил:

— Тех, кто сейчас же не приступит к веселью, я задержу по подозрению в краже.

Люди заворчали, но тут же начали расходиться: у нас в королевстве нет ничего хуже, чем подозрение в воровстве. Через минуту этот угол площади опустел, и я остался один перед пугающе нарядным прилавком.

— Апельсиновый мармелад, желе из морошки совершенно без всякой платы, — сообщил скриплер, в упор глядя на меня блестящими глазами, едва заметными среди складок коры.

Я глубоко вздохнул и подошел ближе.

— У вас есть разрешение на присутствие здесь? — наобум спросил я.

— С каких пор нужно разрешение, чтобы быть на ярмарке Зимнего дня? — спросил скриплер, вытирая полотенцем тоненькую чашку.

Я с трудом оторвал от нее взгляд — вещь старинной работы, явно сделана еще до потери Сердца. Вот бы купить ее для короля…

— Людям — не нужно. А волшебным существам оно необходимо.

Это правило я выдумал на ходу: все волшебные существа, кроме скриплеров, уже давным-давно вымерли.

— Мой народ держал чайные испокон веков.

— Эти сведения ничем не подтверждаются.

— Вы всегда такой скучный или только в честь праздника, господин Прайд?

— Я просто слежу за поря… Стойте, откуда вы знаете мое имя?

Скриплер сделал вид, что оттирает какие-то невидимые пятна на ободке чашки, и я навис над прилавком, как мне казалось, угрожающе. От резкого движения у меня из-под воротника выскользнул медальон, и, прежде чем я успел отшатнуться, скриплер коснулся его своим тонким пальцем-веткой.

— О, медальон-защитник. — Его скрипение стало мечтательным.

— Решите его стащить — будете в Цитадели еще до заката, — сердито ответил я, заталкивая медальон обратно под рубашку.

— Вы зря беспокоитесь. Мы никогда не берем то, что действительно нужно хозяевам.

— Ох, да что вы говорите. А все те старинные предметы, которые вы уже триста лет тащите по всему королевству, тоже никому не нужны?

— Несомненно. Я всегда думал: если люди останутся без творений предков, они быстрее поймут, как убога их нынешняя жизнь. И тогда стряхнут смертельное оцепенение уныния, отправятся искать Сердце, вернут себе дары, и королевство начнет жить, а не трястись над старинными вещами. Жаль, что этого так и не случилось. Но то, что действительно нужно людям, мы не берем.

— Ну конечно.

— Ваш медальон никто из нас не взял бы. Эта вещь важна для вас не потому, что дорого стоит. Такие медальоны превращают вашу любовь к родичам в волшебство, которое их защищает, где бы вы ни были. Кстати, можно посмотреть портреты вашей семьи? А впрочем, там нет портретов. — Он бросил полотенце и, с кряхтением приподняв огромный чайник, налил в чашку заварки.

Я поежился. Откуда, Странника ради, этот деревянный воришка мог знать, что в медальоне?

— Вы положили туда по пряди волос жены и сына. Такая жалость, что люди разучились красиво рисовать. Один мастер древности даже мой портрет однажды сделал. Чаю, господин Прайд?

И скриплер невозмутимо подвинул ко мне чашку.

Мы постояли, глядя друг на друга. Лично я думал о том, почему эта работа сделала меня таким занудой. Раздавал бы скриплер свой чай с печеньем — кому он мешает? Мой сын, увидев такое, от счастья с ума сошел бы. Я тоже, будь я в его возрасте.

Но мне уже двадцать семь, так что я решил, что надо держаться твердо.

— Покажите мне разрешение или будьте добры уйти вместе с прилавком.

Я отлично знал: подобных разрешений вообще не существует.

— Ну, если вы настаиваете… Секундочку.

Скриплер вздохнул, прикрыл глаза и вытянул руку в сторону. Из-под прилавка тут же высунулась еще одна деревянная рука — очевидно, там прятался другой скриплер — и протянула первому мятый лист бумаги. Я заглянул под прилавок: никого, второй уже ускользнул в щель между корнями прилавка.

Скриплер как ни в чем не бывало подал мне лист, я развернул его и обомлел.

— «Подателю сего разрешается присутствовать на ярмарке Зимнего дня. Олдус Прайд». Это что, моя подпись? Подождите! Я помню, когда написал это! В прошлом году. Моему сыну. Он был еще слишком мал, чтобы идти на ярмарку, но так хотел, что я написал ему разрешение!

— Чтобы малыш с юных лет приучался к правилам и бумагам — он ведь, по вашему мнению, тоже обязан стать посланником.

— Я думал, эту записку давно выбросили.

Мне показалось, он усмехнулся, хотя вряд ли это можно утверждать о ком-то настолько деревянном.

— Я ведь говорил: мы собираем вещи, которые не нужны владельцам. Мы верим, что все однажды может пригодиться. Ну, теперь все в порядке?

Я украдкой обвел взглядом площадь. Люди покупали пироги, играли в снежки, бросали камни по мишеням, то и дело поглядывая в нашу сторону. Взгляды их ничего хорошего не предвещали: мрачные, подозрительные. Люди терпеть не могут все необычное, все, что нарушает их спокойствие, — этому каждого посланника учат сразу.

— Это разрешение не подойдет, — громко и сурово сказал я, так, чтобы вокруг услышали. — Нужно разрешение с большой королевской печатью.

— Сейчас что-нибудь подберем.

И скриплер невозмутимо полез под прилавок.

— Подождите! — сердито прошептал я. — Мне не нужно очередное ваше якобы разрешение! Мне нужно, чтобы вы убрались отсюда. Зачем вы вообще явились?

— Решил проверить, как поживают люди. Кажется, не очень хорошо. А почему вы не пьете чай?

— Уходите отсюда. Если не удастся посадить вас в клетку, они просто сожгут прилавок и, скорее всего, вместе с вами.

— Не сожгут, если вы скажете всем, что у меня вкусный чай и что я не хочу никому зла.

— И с чего вы взяли, что я это сделаю?

— С того, что вы сказали «они сожгут», а не «мы сожжем». Орехи в сахаре сегодня очень удались, попробуйте.

Хуже всего было не то, что я не знал, как прогнать странного говорящего скриплера с площади, а то, что я и не хотел. Слишком часто я в детстве представлял себя усталым путником-героем, который после всех подвигов остановится отдохнуть в чайной у скриплера.

А тот, кажется, это почувствовал и подошел ближе, переваливаясь на своих спутанных корнях. От него пахло теплым деревом, как в дровяном сарае летним днем.

— Люди после потери Сердца стали совсем не те, что раньше. Злые, сердитые. Держатся за свои порядки и свое добро. Мой народ уже триста лет боится близко к вам подходить — или пнут, или горящей головней бросят. Но знаете, почему я пришел?

Теперь он скрипел совсем тихо, и я нагнулся вперед, чтобы слышать. Медальон опять выскользнул из-под воротника и закачался в воздухе между нами, но на этот раз я не стал его убирать.

— Сегодня мы все проснулись и поняли: что-то надвигается. Мы это каждой веткой чувствуем. — Скриплер пошевелил одной из веток на голове. — Боюсь, людям скоро придет конец — те, кем они стали, не смогут спасти королевство. Я пришел попрощаться. Вспомнить, в какой дружбе были наши народы раньше, какие праздники устраивали. Так что давайте все начнем с чистого листа, — он потряс редкими листьями на голове, — и вместе вспомним старые добрые времена. В последний раз. Выпейте чаю, Олдус. Я же вижу, вам хочется.

— Умеете вы праздничное настроение создать, — пробормотал я и опрокинул чашку себе в рот. Наверное, это был лучший чай, какой я пробовал в своей жизни, но вкуса я так и не почувствовал. От слов скриплера у меня мурашки по спине поползли, и, чтобы успокоиться, я начал сбивчиво повторять Устав Посланников.

— Нам ничего не грозит. У нас нет врагов. Наши худшие враги — воры, а они все в Цитадели. Наша главная ценность — имущество предков, а оно в сохранности. Старинные предметы — ну, те, что вы не украли, — в королевской казне, а остальные скоро там будут. — Я крепче вцепился в сумку. — Так что не надо меня запугивать.

— Кстати, что у вас там? — Скриплер кивнул на сумку и долил чаю в мою опустевшую чашку. — Я чувствую старинные вещи. Неужели прямо тут и купили?

— А что вас удивляет?

— Мои скриплеры давно обыскали все в этой деревне. Тут не осталось ничего, сделанного мастерами древности.

— Ну, значит, на этот раз мы вас обставили.

Самодовольную улыбку я сдержать не смог. После потери Сердца уже триста лет за старинными предметами охотятся и посланники, и скриплеры. Как ни грустно признаться, в этом соревновании обычно выигрывают юркие пни, которые могут пролезть в любую щель.

— Нас всегда вызывают из столицы, когда умирают старики, — продолжил я (гордость не давала мне промолчать). — Мы осматриваем предметы в их доме и, если среди них есть старинные, честно платим за них наследникам. В этой деревне скончалась старушка, и у нее на чердаке я сегодня нашел вот это.

Я оглядел площадь — все косились на нас, каждый из своего угла. Ну и пусть. Я постарался встать так, чтобы загородить прилавок от любопытных взглядов, и вытащил из сумки два деревянных ящика: один большой, другой маленький. Увидев их, скриплер подавился воздухом.

— Вот этот стоил мне довольно дорого. Глядите, в каком хорошем состоянии. — Я погладил по крышке большой черный ящик с резьбой в виде волчьих морд. Даже после стольких лет на своей работе я не мог понять, как предкам удавалось делать вещи такой красоты. — Правда, какой-то умник набил его булыжниками, и теперь они застряли и не вынимаются. Пришлось тащить ящик вместе с ними.

Я откинул крышку. Внутри лежало шесть камней: все одинаковые, круглые и серые, размером почти с кулак. Скриплер не то крякнул, не то свистнул — словом, издал какой-то совершенно не деревянный звук, — и я, довольный тем, какое впечатление произвел, провел рукой по крышке второго ящика. Тот был маленький, из светлого полированного дерева — легко уместился бы в кармане.

— Этот подешевле, потому что не открывается, замок заело, но тоже явно старинной работы. Думаю, предки складывали в него леденцы, или табак, или что-то вроде того. Неплохой улов, а?

Скриплер смотрел то на меня, то на ящики — он выглядел настолько потрясенным, что моя самодовольная улыбка стала еще шире.

— «И прежде чем навеки закрыть глаза, Великий Сивард сказал: “Однажды эта игра продолжится”», — проскрипел он так сдавленно, что я еле разобрал.

— Ну да, так кончается сказка про Сердце волшебства. При чем тут это?

Вместо ответа он достал из-под прилавка еще одну чашку, налил чаю, залпом выпил и наполнил снова. Ветки, которыми он вцепился в чашку, подрагивали.

— Шкатулка секретов принадлежала Сиварду. А темный ларец с огненными камнями — его заклятому врагу, разрушителю, — неразборчиво проскрипел он.

— Сивард — самый знаменитый из героев прошлого. Все, что ему принадлежало, стоит таких денег, что вряд ли валялось бы на чердаке у старушки. А после разрушителя и вообще не осталось вещей — я бы знал.

— В этой деревне не было старинных предметов, мы проверяли. — Взгляд скриплера как-то просветлел, будто он окончательно проснулся. — И если они там вдруг появились, кто-то хотел, чтобы вы их нашли. М-да, кажется, я ошибся: ваш народ рановато хоронить. Игра продолжается. Знаете, что такое шахматы, господин Прайд?

— Какая-то игра предков, видел однажды в королевской казне. При чем тут это?

— Эта игра показывает, как работает любое сказочное приключение. Суть вот в чем: есть фигурки двух цветов — черные и белые. Среди них есть черный король и белый король, и сами они почти ничего не могут. Для того чтобы за них сражаться, есть другая фигура: ферзь, всесильный воин. Вот такой. — Он вытянул ветку в сторону, пошевелил пальцами в воздухе, и второй скриплер, который, очевидно, по-прежнему был где-то под прилавком, вложил в нее деревянную фигурку, выкрашенную в черный цвет, а потом вторую — такую же, но из светлого дерева.

— Да сколько ж сокровищ вы прикарманили… — застонал я.

Скриплер строго посмотрел на меня:

— Не отвлекайтесь. В нашей игре белый король — это Барс, величайший из волшебников, добрый покровитель нашего королевства, а черный — это Освальд.

— Освальд? Легендарный король, который загадал желание стать бессмертным и этим угробил Сердце волшебства? — Я сухо рассмеялся. — С тех пор уже триста лет прошло.

— Их ферзями, великими воинами, были Сивард и разрушитель. В битве за Сердце они оба, как вы знаете, погибли. — Скриплер сбросил обе фигурки под прилавок, и я с тоской проводил их взглядом. — По легенде, однажды на свет появятся их наследники, новые ферзи, черный и белый.

— А при чем тут ящики?

— Огненные камни — легендарное оружие разрушителя. А в шкатулку секретов Сивард спрятал кое-что для своего наследника. Эти предметы даже мы, скриплеры, триста лет считали потерянными, а теперь они вдруг нашлись. Уже догадались, что это значит?

— Хотите сказать, что новые ферзи уже появились и скоро сразятся за Сердце волшебства? — Это было просто безумие, я хотел даже рассмеяться, но ничего не вышло. — Но я ведь… я не один из них, нет?

— Нет, конечно. В игре есть фигуры поменьше и послабее. Вы, пожалуй, ладья. — Скриплер выставил на прилавок пузатую фигурку из светлого дерева, похожую на башню.

— Уф, ну спасибо.

— А сейчас вы отдадите мне шкатулку секретов, и я в нужный час передам ее наследнику Сиварда. Открыть ее вы все равно не сможете, — будничным тоном прибавил скриплер и протянул ветку ко мне.

И вот тут я наконец рассмеялся.

— Шутите? Конечно, я вам ее не отдам. Посланники и скриплеры — худшие враги, вы вечно уводите вещи у нас из-под носа! И вообще, я уже составил опись предметов, которые купил в этой поездке.

— Вы ее исправите.

— Знаете что? Король назначил меня главой отряда посланников, хотя все они старше меня. А все потому, что я умею находить предметы и не выпускать их из рук.

Скриплер вдруг улыбнулся — деревянные углы рта потянулись в стороны.

— Можно, я расскажу вам историю? Про мальчика, который так верил в сказку про Сердце волшебства, что сделал себе деревянный меч — довольно неаккуратно, но уж как мог, — и заявил родителям, что идет искать Сердце и не остановится, пока не найдет и не вернет людям дары. А родители посмеялись над ним и сказали мальчику, что если он будет и дальше мечтать о несбыточном, то никогда не будет зарабатывать много денег. И он вырос, и стал хорошим посланником, который круглый год ездит по королевству и покупает старинные предметы для короля, почти не видя жену и сына. Но зато ему платят десять золотых в месяц и разрешают, как всякому посланнику, иметь одну старинную вещь. — Он постучал веткой по моему медальону. — Когда он последний раз был дома, его сын сказал, что хочет стать как Сивард, найти Сердце и вернуть людям дары. А наш герой ответил ему, что, если он и дальше будет верить в невозможное, никогда не вырастет уважаемым человеком.

— Откуда вы все это знаете? — выдавил я.

— Думаете, скриплеры просто копошатся на ваших чердаках и тащат старые носки и корзины? Мы слышим все, что вы делаете. А теперь отдайте мне шкатулку — поверьте, Освальд сделает все, чтобы она не досталась тому, кому предназначена, а я сохраню ее в целости.

— Никто никому ничего не отдает просто так. — Я был так растерян, что перестал сохранять на лице суровое выражение. — Может, купите?

— Раньше, до потери Сердца, люди часто давали друг другу вещи просто так — это называлось подарок. Почему бы не возродить традицию прямо сегодня?

Скриплер ждал, вытянув ко мне ветку, и что-то такое было в его взгляде, что я как будто на секунду стал тем, кем воображал себя двадцать лет назад, — усталым путником, которого скриплер приветствует в чайной перед новыми опасными приключениями.

И я медленно поставил шкатулку из светлого дерева перед ним. Скриплер улыбнулся, подтянул ее к себе. Через секунду она исчезла под прилавком, а я словно очнулся. Осознание того, что я только что сделал, рухнуло на меня, как груда камней.

— А теперь уходите, — пробормотал я. — И прилавок заберите.

— Ну-ну, Олдус, что вы. Не волнуйтесь так. Выпейте еще чаю. Поздравляю вас.

— И вас, — мрачно сказал я, отхлебнув из чашки. Даже если я прямо сейчас переверну прилавок, наверняка пособник скриплера уже утащил шкатулку. Какой же я болван. Если шкатулка и правда принадлежала Сиварду — ей цены нет.

— Я имел в виду не Зимний день. Вы добровольно расстались со своей вещью, в наших чайных путники так и поступали, но сейчас эта традиция, увы, утеряна. По традиции скриплеров за свой подарок вы получите один мудрый совет. А он вам пригодится — вы ведь отправляетесь потом в Хейверхилл, верно?

Я захлопал глазами. Откуда он мог знать?

— В Хейверхилле хранится секрет, — важно сказал скриплер. — А точнее, два. Жители дорого дали бы за то, чтобы никто не узнал про один из них, а про второй они и сами не знают. И вот мой совет: когда окажетесь там, внимательно смотрите по сторонам и крепче держите ларец с камнями. Я бы и его забрал, да не могу — это темное волшебство, мы не можем прикасаться к таким предметам. Освальд жаждет заполучить эти камни и натворить бед. То, что люди не слышали о нем триста лет, не значит, что он вдруг перестал быть бессмертным. Освальд никуда не исчез, он гораздо ближе, чем вы думаете. И жаждет того же, что и раньше: уничтожить Сердце раз и навсегда.

Он так это сказал, что у меня мороз по коже прошел.

— И еще кое-что, — прибавил скриплер. — Вам ведь было приятно отдать мне шкатулку, верно?

Я заносчиво фыркнул — это было глупо, но в тот момент, когда я подвинул шкатулку к нему, я и правда почувствовал себя счастливым.

— До потери Сердца ваши предки говаривали: «Пусть озаряют звезды путь дарителей». Это значит: если отдаешь что-то от всего сердца, ты создаешь особый вид волшебства. И оно всегда возвращается к тому, кто сделал доброе дело. Не забывайте об этом, Олдус, кого бы ни встретили в Хейверхилле.

— Так что у них хранится? — Я отодвинул чашку. — Если бы что-то ценное, они бы давно уже это продали. Какой-то могущественный предмет-помощник?

— О нет. Это не вещь. — Голос его душераздирающе заскрипел.

Я подождал еще, но продолжения не последовало. Скриплер смотрел в другую сторону, и я обернулся.

Трое детей тянули родителей в сторону прилавка, а те за руки тянули их назад.

— Мам, ну можно, пожалуйста? Он же живой, как в сказках!

— Вкуснейший чай, детки! Господин посланник подтвердит! — Скриплер посмотрел на меня, и я уныло кивнул.

После того что я только что сделал, прилавок скриплеров уже не казался мне чем-то из ряда вон выходящим.

И дети с радостным визгом бросились к скриплеру. Родители с опаской пошли за ними, а скриплер ловко вытащил из-под прилавка сразу пять чашек с блюдцами. Глаза у него блестели.

— А теперь, детки, скажите: почему, вы думаете, прилавок такой большой? — весело спросил скриплер. И сам же ответил: — Чтобы на нем можно было сидеть! Залезайте! — И дети с радостным визгом полезли по сплетенным веткам наверх.

— Нельзя сидеть на столе! — возмутился их отец.

— Сегодня праздник, пусть развлекутся, — отмахнулся я.

Тот посмотрел на меня круглыми глазами и неуверенно кивнул. И тут, расталкивая людей, которые опять начали собираться вокруг прилавка, к нам пробился хозяин гостиницы.

— Нашел! Вот. — Он торжественно поставил передо мной клетку.

— Не нужно, я все проверил. У него есть разрешение на установку прилавка.

— Какое такое разрешение?

— Официально заверенное и подписанное представителем королевской власти, — хмуро сказал я, и хозяин гостиницы сник. Я в последний раз бросил взгляд на прилавок — скриплера уже облепили дети, и он ловко крутился во все стороны, разливая чай и протягивая им печенье.

— Если мы еще встретимся, как я вас узнаю? — крикнул я.

Скриплер взглянул на меня, и я вдруг понял: он стал выглядеть моложе, даже листьев на голове как будто прибавилось.

— Меня зовут Пал. Любой скриплер вам скажет, как меня найти.

И я улыбнулся. На душе у меня стало так легко, словно я правда ему поверил: рано унывать, скоро придет наследник Великого Сиварда и спасет нас всех.

«Давно пора», — подумал я, оглядывая убогую, старую площадь, и пошел в гостиницу, держа Седрига под локоть.

— Завтра утром еду в Хейверхилл. Знаете, как туда добраться?

— В Хейверхилл? — Седриг закашлялся. — А зачем вам туда?

— Увидел на одной старой карте это название. Я даже не думал, что кто-то живет так высоко в горах. Наверняка у них уже лет сто проверки не проводили — вдруг там завалялось что-нибудь интересное. А что?

— Да ничего. Это часа три пешком в горы, повозок свободных у меня сейчас нет. И вообще, ничего вы в такой глуши не купите.

И мне вдруг почудилось: он не хочет, чтобы я туда отправился.

— Оттуда они нечасто спускаются, мы к ним тоже не ходим, — с нажимом продолжал Седриг. — Зачем вам туда идти прямо в Зимний день? Оставайтесь лучше у нас на праздник. У нас тут вон какая невидаль — разрешенный заверенный скриплер.

Но я только покачал головой. Жажда деятельности кипела во мне, как вода в чайнике скриплера Пала.

— Я выйду на рассвете, — важно сказал я и, оставив растерянного Седрига посреди улицы, отправился к себе.

В своей комнате, скрипучей и промерзшей насквозь, я рухнул на кровать и проспал до рассвета, на этот раз никем не потревоженный. Когда первый луч бледного зимнего солнца глянул в окно, я оделся и спустился вниз.

Внизу было холодно и очень тихо, у потухшего камина спал большой серый кот. Я хотел было позвать хозяина, но тут входная дверь распахнулась рывком, так что холодный ветер взметнул в камине пепел и осыпал им кота. Тот недовольно мяукнул и заснул опять.

На пороге стоял румяный, толстощекий человек в расстегнутом полушубке, как будто ему было жарко даже на таком морозе.

— Поздравляю с Зимним днем! — Он приветственно раскинул руки. — Я Йенс Кэмпбелл, пекарь, старейшина Хейверхилла. Мне про вас Седриг рассказал. Говорит, вы к нам сегодня собирались.

Он кивнул на дверь в соседнюю комнату: оттуда доносился мощный храп хозяина гостиницы, которого мои приготовления к отъезду, кажется, ничуть не потревожили.

— А мне Седриг говорил, вы не спускаетесь к ним в деревню, — подозрительно начал я. — С чего сам господин старейшина решил меня проводить?

Йенс расплылся в улыбке:

— Решил: дай, думаю, посмотрю, как в Барнаби гуляют!

— В пять часов утра?

— Да, что-то я рано. А тут вы. Вот это везение — прямо на праздник господин посланник к нам едет! На нашу ярмарку Зимнего дня решили посмотреть?

Я молча вышел за дверь, и он тут же бросился за мной.

— Хорошо, что вы нас посетите! Местечко у нас отличное, хоть и дальнее! — зачастил он, беспокойно поглядывая на мой мундир. — Вы, к примеру, знаете, в какой деревне до сих пор умеют соболиные полушубки шить?

— Э… в Хейверхилле? — предположил я.

— Так и знал, что вы про это слышали! Ярмарка у нас небогатая, но для такой скромной деревеньки неплохая! Расстарались мы в этом году, увидите!

— Скажите, а вам знакомо вот это? — Я остановился и вынул из сумки ларец с булыжниками: вдруг этот пекарь что-то про них знает?

— Камешки какие-то. Не знаю. А чего это?

Лицо у него было простодушное, и я сразу понял, что о камнях он и правда ничего не знает, и с сожалением убрал их в сумку.

— Деревня у нас отличная, — опять затянул Йенс. — Уж такое мирное местечко! Хорошо, что решили к нам заглянуть! И ярмарка у нас будет просто…

Я вздохнул и перестал слушать.

Было прекрасное тихое утро, снег хрустел под ногами. Йенс рассказывал, какие пироги будут у них на ярмарке и какие развлечения. Лицо у него было безмятежное, румяное, и я подумал: а что, если скриплер решил меня разыграть, обманом выманил шкатулку, и в Хейверхилле ничего странного не будет? Я едва не спал на ходу, убаюканный рассказом Йенса. Самому расспрашивать было рано: если они и правда хранили что-то незаконное, сначала надо осмотреться.

Дома попадались все реже, дорога упрямо карабкалась вверх между двух заснеженных склонов.

–…У нас там тихо, спокойно. Скучновато, я бы сказал. Такая же деревня, как любая другая, совершенно…

Йенс вдруг насторожился, оборвав себя на полуслове. Я тоже наконец очнулся и заметил: сзади доносится какой-то странный шум, что-то похожее на веселый скрежет. Кто-то нагонял нас, и я замедлил шаг. До этого я слышал такой звук всего однажды, в детстве, но сразу узнал. Губная гармошка — редкий, ценный предмет. Откуда, Странника ради, она могла взяться в такой глуши?

— И кого сюда несет? — со свирепостью, неожиданной для такого радушного человека, пробормотал Йенс и сжал рукоятку ножа, висевшего у него на поясе.

Вскоре из-за поворота выехала скособоченная, запряженная хилой лошадкой повозка. Правил ею некто в истертой куртке с капюшоном. Увидев нас вдалеке, он молниеносным движением оторвал гармошку от губ и спрятал в карман.

— Доброго утречка, господа, — поравнявшись с нами, он придержал лошадь. — Вам повезло, что в этот славный Зимний день великолепный фокусник решил удостоить визитом именно вашу деревню.

Голос был совсем молодой, лица я почти не видел, но в голове у меня сразу вспыхнуло кое-какое подозрение. Парень сидел, свесив ноги с повозки, но левую держал как-то странно, будто не мог распрямить ее до конца.

— Езжай своей дорогой, оборванец, — грубо сказал Йенс. При виде повозки его дружелюбие растаяло, как масло на солнце.

Я его понимал: тех, у кого мало имущества, нигде не жаловали, а судя по потрепанному виду повозки, лошади и одежде владельца, с имуществом дела у него обстояли так себе. Мои подозрения крепли с каждой минутой.

— Хейверхилл — это ведь сюда? Поеду с вами, в компании всегда веселее.

— Хорошая идея, — быстро сказал я. — Не подвезете меня заодно? Ноги устали.

Пекарь что-то возмущенно забормотал себе под нос. Даже приближаться к беднякам было плохой приметой — можно заразиться их неудачей, — но мне надо было проверить свою догадку.

— Садитесь, если не шутите. — Человек в капюшоне подвинулся, и я залез на хлипкую телегу — та скрипнула и просела.

В столице мы до сих пор берегли крепкие, добротные повозки, изготовленные предками, но эту явно сделали недавно, то есть была она полным хламом.

Я удобно устроился на козлах и, сделав вид, что мне жарко, расстегнул полушубок. Увидев мундир посланника, возница вздрогнул и как-то скособочился, пряча лицо. Но было поздно, я его уже узнал и, пока он не опомнился, дернул руку вперед и стянул с него капюшон. Ярко-рыжие волосы сверкнули под блеклым солнцем.

— Так и есть. Хромой воришка, — тихо сказал я, глядя на пекаря.

Тот шагал в нескольких шагах от повозки, старательно показывая, как он возмущен тем, что я, приличный на вид человек, сел рядом с таким бедняком.

— О, так вот вы как меня называли. — Фальшиво бодрым голосом пробормотал рыжий парень. — А я надеялся — может, ловкий сокол, или мастер побегов, или вроде того.

— Я помню твое дело, — спокойно сказал я. — Пятеро молодых людей пытались украсть старинную кружку, вас застали, пособники тебя бросили, потому что ты хромой и не можешь быстро бегать. Тебя приговорили к пяти годам в Цитадели, ты просидел там год, а пару месяцев назад сбежал.

Рыжий парень еле слышно застонал.

— Слушайте, я исправился, честно. Я ничего не краду — год в Цитадели как-то отбил охоту. Я умею показывать фокусы. Езжу по дальним деревням, зарабатываю, не высовываюсь. Кто ж знал, что посланника понесет в такую глушь? Вечно мне везет как утопленнику.

— Я по пальцам могу пересчитать всех, кому удавалось сбежать из Цитадели, и все они — птицы куда покрупнее тебя. Серьезно, как ты это сделал? С твоей-то… ногой.

— Ну, если я вам скажу, как я смогу опять провернуть этот трюк, когда туда вернусь? — Рыжий положил поводья на колени и, сведя запястья, протянул руки в мою сторону. — Давайте уже, не тяните. Я знаю правила. Вы меня задержали, отвезете назад и получите за это что-нибудь. Что там получают посланники за поимку беглецов?

— Тебе сколько, шестнадцать? Родители где?

Он в ответ только пожал плечами, и я продолжил:

— Зачем ты вообще украл ту кружку? У нас в королевстве надо быть безумным, чтобы взять чужую вещь.

Он снова дернул плечом.

— Слушайте, с каких пор посланники беседуют с арестованными? Наручники у вас в левом кармане, надевайте уж побыстрее.

Еще пару дней назад я бы так и поступил, но странная радость от вчерашнего разговора со скриплером все еще никуда не делась и сейчас так и подбивала меня сделать глупость.

— Поводья возьми, твоя лошадь в сугроб уже заворачивает, — сказал я.

Парень посмотрел на меня так, будто у меня выросла вторая голова, но послушался.

— Законы нашего королевства против воров разумны, — негромко сказал я, потягиваясь. — У нас слишком мало имущества, чтобы спускать такое. Но я считаю, что пяти лет многовато за кражу кружки. Думаю, для воспитания юных умов вроде тебя года вполне достаточно.

Он вытаращил глаза:

— Вы точно посланник?

— Я работаю в отделе поиска предметов, а не в отделе наказаний. Но имей в виду: узнаю, что ты кого-нибудь обокрал, передумаю. — Я развернулся и приподнял ткань на повозке. Кроме старого одеяла, ведра воды и охапки соломы, там ничего не было, и я удовлетворенно кивнул. — Кстати, насчет краденого — на чем ты играл, когда ехал сюда?

— Ни на чем, — быстро ответил он, по-прежнему глядя на меня широко раскрытыми глазами.

— Ага, конечно. Давай сюда. — Я вытянул ладонь, и он, глубоко вздохнув, положил на нее губную гармошку. Я бережно повертел ее в руках. — Ее ты явно украл, — пробормотал я. — Такие редкие предметы даже мне нечасто удается достать.

— Не украл. Она моя, — запальчиво сказал он, и что-то такое было в его голосе, что я почему-то сразу ему поверил. — Всегда в нашей семье по наследству передавалась. Я ее спрятал, прежде чем в ту кражу ввязаться.

— Продай ее мне. Заплачу два золотых, цена хорошая.

— Я бы скорее бабушку продал, чем ее. Но бабушки у меня нет, так что можете за нее не беспокоиться, и… — Парень оборвал себя на полуслове, и глаза у него будто потемнели. — А, я понял. За свободу же надо чем-то расплатиться.

— У каждого есть предметы, которые не продают. — Я потер свой медальон, а потом протянул рыжему гармошку.

Тот недоверчиво посмотрел на меня и вдруг фыркнул и улыбнулся. Улыбка у него была на редкость хорошая, она будто заново перерисовывала его бесцветное, худое лицо.

— Вот это денек, — тихо сказал он.

— У вас все в порядке? — неожиданно подал голос пекарь, по-прежнему держась на расстоянии. — Держите карманы крепче, господин посланник, такой оборванец может и вором оказаться.

— Полный порядок, господин старейшина, — жизнерадостно сказал рыжий, пряча гармошку.

— Откуда знаешь, что я старейшина? — подозрительно спросил Йенс.

— Сразу видно! Внушительность, величие, царственная фигура, мощный голос.

Я был уверен, что такой грубой лестью никого не купишь, но Йенс приосанился и гордо выпятил подбородок.

— Устрою в вашей деревне просто грандиозное представление, многоуважаемейший господин старейшина. Могу ли я за него рассчитывать на три медяка?

— Посмотрим, — важно сказал пекарь. — Если хорошо нас развлечешь, получишь что-нибудь. Хотя с такого, как ты, довольно и двух. Господин посланник, может, слезете оттуда? Я бы вам про нашу деревню еще порассказал.

— Если хотите, я подвинусь, вы тоже сядете, место есть, — с готовностью сказал рыжий.

Йенс гневно отвернулся и зашагал быстрее.

— Откуда знаешь, что я уже устал его слушать? — весело пробормотал я.

— Если б я не видел дальше собственного носа, сидел бы еще в Цитадели, — фыркнул он. — Желаете послушать музыку?

— Не возражаю, — кивнул я. — Хотя, думаю, мастера древности играли получше.

— Это уж само собой. Но мастеров нет и уже не будет, а плохо — всегда лучше, чем никак. Думаю, об этом же думал тот, кто сделал эту телегу, — сказал он, пнув свое душераздирающе скрипящее средство передвижения, и вытащил из кармана гармошку.

Мы ехали уже долго, а вокруг ничего не менялось. Вдоль дороги не попадалось ни единого дома, только сосны да ели, крепко одетые инеем. Я понял, что Хейверхилл уже близко, когда в небе начали загораться разноцветные огни — их запускают в Зимний день в каждом городе и деревне, от Лютого Севера до Персикового Юга. Запасы этих огней и трубки для их запуска — единственное, что после предков осталось в изобилии. Запасов было столько, что в каждом городе и деревне до сих пор в Зимний день могли запускать огни. Для многих это были самые счастливые минуты. Люди собирались и, затаив дыхание, смотрели, как взмывают в небо огни, — самая яркая и красивая вещь, какую они увидят за год.

Огни вспыхивали в низком небе и тут же таяли, как сахар в горячей воде, скрипела телега, звенела гармошка, лошадиные копыта с хрустом вдавливались в снег, и почему-то настроение у меня было просто отличное.

А затем — алые огни как раз сменились зелеными — я заметил кое-что странное. Вдоль одной стороны дороги — той, что шла почти отвесно вверх, в гору, — на стволах всех деревьев была выжженная полоса, будто кто-то провел факелом на одной высоте, на уровне моего плеча.

— Что это такое? — поинтересовался я.

— А? — вскинулся Йенс. — Где? Метки? Да это пожар лесной у нас был.

— Какой-то странный пожар.

Йенс дернул плечами, беспокойно поглядывая на гору. Я посмотрел туда же и увидел: высоко на склоне среди деревьев пробирались люди в белых охотничьих полушубках, человек десять. Один из них замахал Йенсу рукой. Тот сделал вид, что не заметил.

— Никто и никогда не охотится в Зимний день, — насторожился я. — Что они там делают?

— Да я не знаю, кто это.

— Они вам помахали.

— А, ну, значит, наши парни из деревни решили пойти ловушки проверить. А может, и дичь подстрелить. Там уже, наверное, ярмарка началась, — изо всех пытаясь казаться спокойным, выдавил Йенс.

Но я видел, как он напуган: от его самоуверенности не осталось и следа. Он больше не снимал руку с ножа.

Мы шли все дальше, я тревожно вглядывался в лес. Вокруг было тихо и пусто, снег искрился, как глазурь на торте. Потом вдалеке я заметил неясное движение. Кто-то вскрикнул. В этом лесу явно что-то творилось.

Я сделал рыжему знак придержать лошадь, спрыгнул с повозки, нагнал Йенса и схватил его за рукав. А вдруг скриплер меня все же не обманул?

— Если вы сейчас же не скажете мне, в чем дело и почему кто-то охотится здесь в праздник, я вызову других посланников. И отдел поиска, и отдел наказаний. И все вместе мы выясним правду. Как вам такой план?

Йенс задышал тяжело, как бык, и я выложил лучшую свою карту.

— До меня дошли слухи, что вы здесь кое-что скрываете. Уверен, вам не хочется, чтобы об этом узнал отдел наказаний. Или нет?

— Это Седриг проговорился, да? — сдавленно забормотал Йенс. — Старый пень! Так и знал, что нельзя ему рассказывать! Мы ни в чем не виноваты, у нас хорошая деревня! Я потому вас и провожаю, из Барнаби по-другому не добраться. Седриг мне ночью послал с птицей весть, что вы к нам идете. Сегодня день охоты, и я боялся: вдруг кто-нибудь из наших в вас попадет или этот нелюдь сам на вас бросится, вот и решил проводить, чтобы…

— Нелюдь? — переспросил я.

Йенс тревожно оглянулся на застывший лес.

— Нам пора, господин Прайд. Серьезно пора. Давайте мы лучше у меня дома поговорим, я на стол соберу, обед хороший устрою, а заодно мы…

— Слушайте, Йенс, — я положил руку ему на плечо, хотел, чтобы получилось дружелюбно, но сжал с такой силой, что он поморщился, — пока не объясните, я с места не сдвинусь.

— Помните сказку про Великого Сиварда и Сердце волшебства? — выпалил Йенс, и у меня по спине пополз холодок. — Помните, у Сиварда был враг, разрушитель? А что он делать мог, помните?

— У него был дар уничтожать все, к чему он прикоснется, — медленно начал я.

— В этом лесу живут парнишка и его отец, — будто через силу выталкивая слова, сказал Йенс. — И у парня — дар. Странником клянусь, такой же, как у разрушителя.

Я замер, приоткрыв рот.

— Но этого не может быть, — упрямо пробормотал я. Одно дело — слушать болтовню скриплера на ярмарке, а другое — действительно в нее поверить. — После потери Сердца даров не бывает. И даже если бы в королевстве родился кто-то с даром, особенно таким, его держали бы под строгим присмотром. Как такое возможно, чтобы…

— Да мы договорились! — Йенс повысил голос и сбивчиво, перепуганно зачастил: — Отец у него обычный, просто охотник. Они не здешние, пришли лет десять назад, поселились высоко в горах. Это парень оставил метки на деревьях, чтобы мы в их охотничьи угодья не ходили. Мы тут не охотимся и вообще ни ногой, но вдруг дети случайно забредут?

— Я ничего не понимаю, — честно сказал я. Мы так и стояли посреди дороги. Рыжий парень опустил поводья и молча переводил взгляд с меня на Йенса и обратно. Судя по лицу, он не верил в этой истории ни единому слову. — Успокойтесь и говорите медленно, ладно?

Йенс со стоном выдохнул.

— Первые пару лет, как они пришли, вообще тише воды были, только отец спускался иногда в деревню дичь продать, а ребенка мы и не видели ни разу. А потом, лет пять назад, голодная зима была, долгая, страшная, вся дичь ушла, и мальчишка залез к одному нашему крестьянину украсть овцу. — Йенс говорил все быстрее, захлебываясь словами. — Подошел к ней, руку протянул, вот так, только пальцем ее тронул, а она тут же замертво и упала. Да только крестьянин это увидел, шум поднял. А когда на овцу глянули, на ней след жженый остался, там, где он прикоснулся. Все сразу вспомнили — в сказке разрушитель то же самое делал, только тот-то еще людей вот так убивал, тронет — и все. Мы тогда сгоряча сами чуть мальчишку не порешили.

Я недоверчиво фыркнул, хотя на самом деле мне было так жутко, что чуть волосы не шевелились.

— Но если это правда, почему вы не вызвали посланников?

— Да мы хотели, и тут отец мальчишки пришел. И нас уговорил: дескать, его сын тихий, больше никого не тронет, а если еще раз сбежит, тогда делайте что хотите. Вы бы видели его отца — мрачный тип, и взгляд у него… спорить не захочешь. Ну, мы и договорились: пусть в лесу живут, они нам каждый месяц приносят дичь и шкуры, а мы за это помалкиваем. У нас редко кто бывает. Мы не ходим на их землю, вон парень подпалины на деревьях оставил, чтобы показать границу, и за нее не выходит, даже когда его загоняют. Понимаете, они шкуры уж очень хорошие достают, дельных охотников уже давно не сыскать, а эти…

— Подождите, — перебил я, вытирая лоб. — Кто кого загоняет? Вы сказали, что не ходите туда. Тогда почему сейчас в лесу столько ваших людей? Никто и никогда не охотится в Зимний день.

Йенс насупился и почесал шею. Он был красный как рак.

— Тогда, пять лет назад, в деревне большая ссора вышла. Многие говорили, что надо вызвать посланников и дело с концом, пусть его в Цитадель посадят, у других и вообще руки чесались самим от него избавиться. И тогда папаша парнишки одно условие предложил. Сказал, что мы можем раз в год на парня охоту устраивать. Если наши смогут его убить, отец нам мстить не будет, но если не смогут, мы весь оставшийся год его не трогаем, и посланникам не заявляем. Заодно и наши парни тренируются, ну, как в сказках на чудовищ охотились. Молодые они, охота героями себя почувствовать, а где им еще удаль показать? Мы и согласились. Это его отец нас заставил, ясно? Лично я всегда, всегда был за то, чтобы от парня просто избавились, я верный слуга короля! — Он перевел дыхание. — Охота каждый год в разный день, мы случайно выбираем, чтобы парень с отцом подготовиться не успели, просто тыкаем в календарь вслепую, а на этот раз случайно в Зимний день попали.

— И сейчас они пытаются его поймать, — пробормотал я. В это было невозможно поверить, но страх на румяном простом лице Йенса был так отчетливо виден, что невольно передался и мне. — Ваши охотники что, стреляют в человека?

— Да это уже пятая охота, а пока живой. Да он, наверное, вроде как и не человек, раз не такой, как все, верно? Так, задели его пару раз, но чтобы насмерть — не было такого! — залепетал Йенс. — Он быстрый, как белка, от стрел уворачивается, лес хорошо знает. И зачем он вам сдался? Пойдемте отсюда, ярмарка уже точно началась, и мы…

— Забудьте про ярмарку. Нужно поймать его и отвезти во дворец. Если вы говорите правду, человек с подобным даром не может разгуливать на свободе. Его нужно держать в особом месте, где он не причинит никому вреда, и мне очень нужно, чтобы вы мне… — но договорить я не успел.

Кто-то бесшумно выскочил на дорогу прямо перед нами.

Меня зовут Олдус Прайд. Запомните мое имя, вы его еще услышите: говорю без ложной скромности. Но эта история не обо мне.

Она о том, кто совершил нечто удивительное, и, как всегда бывает в таких случаях, всякий пересказывает историю по-своему. Каких только выдумок мне не приходилось слышать! Но я передам вам чистую правду: то, что поведал мне он сам.

Тем зимним утром я встретил его в первый раз, и с этого, собственно, все и началось.