Там, где смерть и кровь, не бывает красоты

Лариса Соболева, 2010

На улице найдена почти раздетая девушка, не помнящая ни своего имени, ни недавних событий, ни того, почему она вся в крови. А вскоре у себя дома обнаружен убитым некто Усманов, отпечатки в квартире совпадают с отпечатками девушки, страдающей амнезией. Работник пресс-службы милиции София и ее друг Артем, только что получивший звание майора, пытаются разобраться в этом деле. Успешному расследованию мешают личные обстоятельства: София давно разлюбила мужа и теперь вынуждена подолгу выяснять отношения, а Артем устал от связи с истеричкой Ликой, требующей, чтобы он всегда был только с ней… Ранее книга издавалась под названием «Злодеи-чародеи»

2

Квартира была трехкомнатная, повышенной комфортности, следовательно, очень просторная — хоть соревнования в ней устраивай. Артем обходил комнаты, по привычке внимательно осматривая место обитания убитого, ведь именно оно дает более или менее верное представление о проживающем здесь человеке.

Интерьер был, что называется, стильный и функциональный, продуманный мудрой головой. Кажется, ничего лишнего тут нет, и в то же время — множество предметов, в понимании обычных людей, именно лишних, к тому же дорогих. Например, вазы. Ваз было много — напольные, из прозрачного стекла — в форме бокалов, вытянутые и круглые, похожие на тарелки и бесформенные. Или другая комната, в которой эти декоративные детали, вазы, заменили свечи разной высоты — от двух сантиметров до тридцати, но ни одной тонкой среди них не было. И своеобразными картинами окружил себя убитый, может быть, они говорили о его высоком художественном вкусе, но лично Артему эти полотна напомнили «последний крик» душевнобольного художника перед совершением самоубийства. При всем при том порядок везде царил идеальный, нигде не было ни одной небрежно брошенной вещи.

Артем вернулся в спальню, где на коврике из натуральной овчины у разобранной кровати лежал труп сорокалетнего мужчины. В такой необычной квартире и само убийство, по идее, должна была отличать чья-либо изощренная фантазия, а на деле мужчину убили весьма банально — полоснули его бритвой по горлу. Она лежала в уголке кровати. Собственно говоря, способов лишить жизни человека существует относительно немного, и все они известны.

— Артем, — Вовчик вошел в спальню с пакетом, в котором лежало полотенце. — Вот, в ванной нашли. Короче, убийца вытерся этим полотенцем и бросил его на пол.

— «Пальчики» есть? — осведомился Артем.

— Даже пятерни остались! Здесь поработала женщина.

Артем перевел взгляд на постель: м-да, кувыркались на ней с большой самоотдачей и страстью. Но кто сказал, что здесь была женщина? А если клиент с перерезанным горлом — гомосексуалист?

Криминалист Друбич сидел на корточках в коридоре. Артем присел возле него и, взглянув на стену у плинтуса, присвистнул: действительно, пятерни! Кровавые отпечатки. Такое везение — редкая вещь.

— Здесь она упала, — сказал криминалист. — Наверно, пьяная была. Отпечатки ладоней остались на полу и на стене… Видишь, она поднималась, держась за стену.

— Считаешь, это была «она»? Не «он»?

— Ну, мужчины с такими изящными ладошками практически не встречаются, даже при общей щуплой комплекции мужская рука все равно крупнее и грубее.

— А если тут поработал подросток?

— На кухне Валентин протокол составляет, сходи к нему. Понятые говорят, что убитый был большим любителем женщин, связей своих не скрывал, он же одинокий. Но ни с мальчиками, ни с подростками-девочками его не засекали. Посмотри еще… — указал на стену Друбич. — Видишь, какой четкий пальчик? Между прочим, маленький, типично женский… Не знаю, кто его убил, но женщина на момент убийства здесь была, и она выпачкала руки в крови… А кстати, это как раз не должно бы нас удивлять — из горла кровь обычно хлещет фонтаном, может с ног до головы облить. Потом женщина решила уйти, вот она шла по коридору и, будто нарочно, везде оставляла отпечатки. Вот здесь она упала, затем поднялась и направилась в ванную, где вытерлась полотенцем, после чего покинула квартиру. Если мы найдем идентичные этим пальчикам отпечатки в картотеке, то, считай, дело закроют без следствия.

Софию кто-то толкнул в бок, вернув ее из смутных мечтаний в больничную действительность. Это была Инесса.

— Ой, простите, — София покраснела от собственной, как ей показалось, неловкости. Ее фантазии вертелись вокруг личности этой странной девочки, и, само собой, они унесли Софию куда-то далеко от реальности. — Я задумалась.

— А вам психиатр не нужен? — явно заигрывая с нею, спросил врач. Очевидно, до этого между ним и Инессой шла речь об услугах психиатра по отношению к девочке без имени и памяти. — Могу вам помочь исключительно в индивидуальном порядке, я стажировался!

— Благодарю вас, — в тон ему ответила София, с недавних пор (примерно часа два назад) невзлюбившая докторов. — У меня есть личный психиатр.

— Есть, есть, — заверила Инесса. — С пистолетом за поясом и в звании майора, а уж здоровенный… жуть!

— Понял.

— Повторяю: нам срочно требуется анализ крови, ее и той, следы которой имелись на ее теле. Из анализов выжмите все, что только возможно: наркотики, психотропные там, алкоголь… Второе: обследование и диагноз…

— Она ж не у нас в отделении лежит…

— А какие проблемы? Вы просто передайте начальству наши требования. Девочку же к вам привезли, она — человек, а ваши отнекивания — это всего лишь слова. Лаборатория-то у вас есть, я думаю? До свидания. До скорого!

Случалось, до Софии смысл чьих-то речей доходил с опозданием, как произошло и в этот раз, поэтому только в конце коридора она приостановилась, готовясь выдать вслух гневную тираду по поводу «психиатра в звании майора и с пистолетом за поясом». И Инесса туда же! Все о ней знают больше, чем есть на самом деле! Но через секунду она передумала и промолчала, потому что оправдания — это же самое убедительное доказательство вины.

— Ой, быстрее! — глянув в окно, заторопилась Инесса. — Тачки стоят под окном! Кстати, не вздумай когда-нибудь садиться за руль!

— Это почему же?

— Ты вечно о чем-то задумываешься! Ладно еще, если ты сама врежешься в столб и убьешься, а вдруг убийцей станешь? Собьешь человека, скажем…

— Зачем ты столько поручений надавала врачу? — перебила ее София.

— На всякий случай. Честно сказать, я не знаю, что нам с девчонкой делать. Потеря памяти — это не преступление, как и кровь на теле. Может, она наркотиками накачалась, стала свидетельницей чьей-то драки и так далее. Да, ты сфотографировала ее? — спохватилась Инесса.

— Конечно.

— По телику фотку покажем, авось ее мама с папой найдутся и поставят свою непутевую дочь в угол. Шевелись, а то там все тачки разберут…

София удостоилась высокой чести стать единственной женщиной в небольшой компании мужчин. Сие сборище почтило своим присутствием новоиспеченного майора и начальство в лице Кима Денисовича. Ким же и произнес первый тост:

— Многие десятилетиями ждут очередного звания, да так и не дожидаются, а в редких случаях почести, «звезды» и должности падают на человека будто сами собой, начиная с ранней молодости, но мы-то знаем, что ничего не случается просто так! Твои «звезды», Артем, завоеваны тобой в прямом смысле слова. Раньше ходило такое выражение: «Служить, не щадя живота своего», и оно явно относится к тебе, Артем! К тому же звания нужно получать за заслуги, а не за выслугу лет. Надеюсь, такими темпами ты скоро дослужишься до генерала. Ну, пьем?

Рюмки мужчин и бокал Софии дружно зазвенели, выпили все до дна. Артем пил осторожно, чтобы не проглотить свои «звездочки», которые он бросил в рюмку «на счастье», — им место не в желудке, а на погонах. Затем все дружно заработали челюстями — проголодались зверски, ребята с места убийства прямиком в ресторан поехали, а Артем съездил за Софией и Денисовичем, и тот вскоре взял на себя и второй тост:

— К твоим «звездам» подарок один прилагается… Короче, готовься занять должность начальника уголовного розыска!

Если и были у Артема завистники — а они наверняка были, — то только не в этой компании. Ребята искренне обрадовались этой новости, потому что умный и толковый начальник — это залог спокойствия подчиненных и слаженная общая работа, поэтому Артема все принялись поздравлять даже более активно, чем за его «звездочки», хотя и несколько преждевременно. Но не весь же вечер поздравлять! А постулат «ни слова о работе» не касается тех, кто не может расстаться и после работы. Денисович, закусывая, поинтересовался:

— Чем порадуете? Как обстоит дело с убитым?

— Не так уж безнадежно, — сказал Артем. — Убили его ночью…

— Часа в три ночи, — внес уточнение Друбич.

— Складной допотопной бритвой, убийца ее там же и оставил, — продолжил Артем. — Интересно то, что в ванной у него нашли две фирменные электробритвы, так что, скорее всего, убийца принес этот раритет с собой. Предположительно с убитым была женщина, правда, ее никто не видел, но все утверждают, что Усманов приводил домой исключительно женщин. Отпечатков там осталось — миллион!..

— Сплошняком кровавые пятерни, — дополнил Друбич. — Впечатление такое, словно она буквально вымачивала руки в его крови, чтобы везде оставить отпечатки.

— Она? Считаешь, что убийца — женщина? — осведомился Денисович.

— Ладошки типично женские, — утвердительно кивнул Друбич.

— На них разве написано, кому они принадлежат?

— Не иронизируйте! Мы нашли еще один кровавый след: отпечаток босой ножки — женской, миллион даю! По всем признакам до момента убийства Усманов занимался с нею весьма энергичным сексом. Нашли его в спальне, возле кровати, с которой он явно упал на пол, когда его чикнули по горлу. Кровать — натуральный полигон! — в непотребном виде, будто там толклось аж пять любовных пар, а не одна. Признаков, что в квартире был еще кто-либо, не обнаружено; в общем, Денисович, — опять шерше! Опять ля фам!

— Согласен, — поддержал криминалиста Артем, — искать нам предстоит женщину.

— Опросили всех соседей?

— Не всех, некоторых дома не было! Но у нас есть две телефонные трубки Усманова, так что на его друзей-приятелей мы скоро выйдем. По некоторым свидетельствам, он — глава некой фирмы, только пока никому не известно, что она собой представляет. Пойдем покурим?

Все поднялись из-за стола, остался один Вовчик, предложивший Софии:

— А мы с тобой как некурящие пойдем танцевать!

— Здесь никто не танцует, мы будем выглядеть как две белые вороны.

— Ты разве у нас косоглазая и хромая, почему ты так комплексуешь? Вставай, вставай! — Вовчик потянул ее за руку из-за стола и вытащил на «пятачок». — Пусть все на тебя посмотрят, увидят, как в тридцать два можно выглядеть на двадцать! Все эти жалкие люди не знают, что они сидят в одном зале с будущей великой писательницей!

— Ты не знаешь, проводятся ли где-то конкурсы на лучшего льстеца? — прищурилась София.

— Зачем это тебе?

— Тебе, а не мне. Ты получил бы Гран-при!

— О, о, бежит! — вытянув шею, вдруг хихикнул Вовчик. — Щас он тебя у меня отнимет.

— Вовка, пойди-ка теперь ты покури, — оттеснил его подоспевший Артем.

— Не курю и другим не советую!

— Тогда сходи свежим воздухом подыши.

— Я ж говорил: отнимет! Ладно, пойду подышу…

С Вовкой двигаться в «заторможенном» ритме танца было проще и легче, потому что он все еще считался мальчишкой и ему с Софией не приписывали «преступную» связь. С Артемом все было по-другому: казалось, глаза всех посетителей буквально впивались в них обоих и наблюдали, что-то подмечали, запоминали… Глупость, конечно! Но это и был некий озноб перед прыжком в бездну, на который непросто отважиться, потому что Артем вовсе не звал туда. И в то же время звал: для этого ведь совсем не надо махать руками и кричать — достаточно на него посмотреть, постоять рядом, взять его за руку. А в том положении, когда «бессознательное» берет верх над сознанием, ты все это прекрасно понимаешь, но повернуть стрелку в противоположную сторону никак не можешь и, главное, не хочешь… Остается лишь надеяться, что ты не выкинешь какой-нибудь экстравагантности! Так думала София.

— А я тоже приготовила тебе подарок, — сказала София, чтобы только не концентрироваться на биополе своего партнера, на его дыхании, его руках и их близости.

— Где же он? — безразличным тоном спросил Артем.

Иногда эдаким своим выспренним равнодушием, никому не нужной показухой — мол, меня на земле ничто не удивляет и не радует — он страшно злил Софию. И напускной грубостью — тоже, и… просто так злил!

— У тебя в кабинете, — буркнула она ему в ответ. — На твоем столе.

— Я туда еще не заходил.

— Значит, завтра и увидишь…

И вдруг он прижал ее к себе крепче, чем следовало бы, а нос свой погрузил в ее волосы. Надо было как-то отреагировать, а как? «Бессознательное» победило: София обхватила Артема за шею — вот дура-то, вроде она сама ему сейчас навязывалась, даже нет — трактовка напрашивается однозначная: она повисла на нем!

— А зачем ты ездила с Инессой в больницу? — поинтересовался он. — Знаешь, не стоит с ней так сильно сближаться, она баба злая и завистливая.

— Ей было лень одной ехать, а меня она увлекла неординарным случаем. Девчонку какую-то нашли на улице без сознания, вызвали «неотложку», а потом врачи позвонили в милицию. Представляешь, она ничего не помнит, говорит как-то сумбурно, невнятно. И она абсолютно без одежды разгуливала в такой-то холод!

— Что значит без одежды?!

— В одной комбинации. Ай, забыла тебе сказать. Врачи почему в милицию-то позвонили: девочка была вся в крови, а ран на ее теле не обнаружили.

— Где ее нашли?! В каком месте?!

— Это все Инесса знает.

— Идем, все уже за стол вернулись, — вдруг сказал Артем.

…В таком состоянии она могла обратиться только к папе. София позвонила, он открыл дверь и поднял брови — ведь дочь не предупредила его о своем приезде, к тому же было уже поздно.

— Софи, ты ли это?

— Я, па! И я пьяная. Пусти меня, а?

— Ну, заходи, я тебе рад.

София сбросила сапожки, пальто и прямиком двинулась к любимому дивану. Утонула в его подушках, поджав ноги и натянув на колени юбку. Квартира ее папы — это Эдем, место полной релаксации и неги: здесь так уютно, царит дух старины…

— Где ты так набралась? — спросил папа, присев рядом с ней.

— В кабаке. Нашему сотруднику присвоили звание майора, он и поил нас. Па, принеси мне попить.

— Морс есть, клюквенный. Хочешь?

— Морс? Какие изыски… Твои «ухажерки» сварили?

— Купил в магазине. — Он ушел и быстро вернулся с упаковкой морса и со стаканом, налил напиток и подал стакан дочери. — Почему мы грустим?

— Па, можно я переночую у тебя? А Борьке ты скажешь, если он спросит, что я весь вечер у тебя проторчала… Представляешь, что будет, если я заявлюсь домой подшофе?

— Боишься его?! — изумился папа.

— Еще чего! Потрясений лишних не хочу и сотрясений воздуха тоже… У, это он звонит, сейчас я сама ему все скажу. — София потрясла сумку, оттуда выпал телефон и всяческие мелочи, без которых женщинам — просто не жизнь, и взяла трубку: — Боря, я у папы… Потому что батарея села, я недавно это обнаружила и зарядила… Боря, не делай проблем на пустом месте!.. Могу и не приходить! — И она отключила трубку.

— М-да! — Арсений Александрович, скрестив на груди руки, не смог сдержать улыбки. — Ваш дырявый семейный обоз, похоже, катится под гору?

— А мои знакомые думают, что у меня — надежный семейный корабль в лице Борьки, а лично он — незаслуженное мною счастье. Надоели все!

— У тебя кто-то появился?

— Если бы, — фыркнула София, отпила глоток морса и задумалась.

— Но ты хоть пишешь?

— Ищу тему, сюжет… Сегодня мелькнула одна идея…

— Ну что, что такое? Говори.

София рассказала ему о странной девочке без имени, одежды и памяти, и папа одобрил:

— Хороший «крючок» для полета фантазии. Ты же сочинитель — так сочиняй!

— Па, амнезия — давно избитая тема, каждый день по телевизору мелькает что-то такое, а мне хочется чего-то необычного, и реального, и нереального одновременно. Я же собираюсь писать про нашу бабушку Марго!

Арсений Александрович встал с дивана, подошел к стеклянному шкафу, где хранились добытые им в поездках реликвии, и уставился в его застекленные дверцы. Наверное, все эти обереги, амулеты, необработанные камни, изделия из бисера и фигурки из глины должны были подсказать ему какую-то идею, полезную для дочери.

— Необычного хочется? — повторил отец. — А если у нее не просто амнезия?

— Что ты имеешь в виду?

— В связи с твоим рассказом мне припомнилась одна моя поездка. Как-то все лето я провел с одним другом в экспедиции, искали мы полезные ископаемые. Забросили нас туда на вертолете. Казалось, в той глуши вообще никого нет, но люди там нашлись, они жили, сохраняя свои древние традиции. У них были тайные знания — нет, не технические, а знания о силах природы, о ее механизмах. Они творили чудеса…

Рассказчиком папа Софии был замечательным, и хмель быстро выветрился из ее головы. София слушала отца, уточняя собственные смутные идеи и формируя из них единый замысел. Да, начать надо с мистики и ужасов — ух!..

И НАЧАЛО РОМАНА БУДЕТ ТАКИМ

«Евстафий Неонилович, которого Марго наняла для Анфисы, грезившей о карьере актрисы, значился в театре на должности суфлера, а ранее он был комиком. Первый актер-репетитор, хоть и в трагиках числился, без меры наглым оказался, к тому же был он безбожным пьяницей, докучал горничной своими приставаниями, и Марго пришлось выставить его вон. Этот же слегка чудаковатый, бойкий, маленький старичок с белыми волосами до плеч послушал Анфису, читавшую Байрона, и вынес свой вердикт:

— Ваша протеже весьма талантлива, полагаю, ее ждет большое будущее.

— Я с вами полностью согласна, — оживилась было Марго, но вдруг несколько замялась: — Она и поет прекрасно, наша гувернантка учит ее игре на рояле… Однако, Евстафий Неонилович, мне думается, что Анфисе больше подойдет амплуа трагической актрисы, а вы… вы — бывший комик… Сможете ли вы помочь ей раскрыть ее талант?

— Не извольте беспокоиться, я хоть и комический актер в прошлом, но показал дорогу к подмосткам немалому числу талантов. Двум моим ученикам впоследствии предложили ангажемент в столице-с! — Суфлер поднял вверх указательный палец, высоко взметнув руку, при этом он вытаращил глаза как настоящий трагик во время исполнения предсмертного монолога главного героя пьесы. — Научить кого-либо нашему ремеслу способен всякий приличный артист, а каждый комик в душе является трагиком. Видели бы вы меня на сцене… — закатил он в упоении глаза. — Газеты писали, что я играл трагикомедию! Раскрывал саму суть образов героев!

Разумеется, он немного прихвастнул, но притом он был весьма трогателен. Марго доверила ему свою горничную, положив актеру жалованье — за каждый урок пять рублей. Затем она проверила, как идут занятия ее шестилетнего сына Митеньки с гувернанткой, а больше ей как-то нечем было заняться. От скуки она села за рояль, раскрыла ноты, взяла аккорд, сыграла пассаж, разминая пальцы, и… передумала музицировать. Для деятельной, энергичной Марго невыносимы были обязанности светской дамы и хозяйки дома — это же слишком просто, здесь не нужны ни ум, ни сообразительность. А вот недавно она решала одну сложнейшую задачу, правда, история Камелии принесла ей много огорчений и разочарований, но теперь и это осталось в прошлом, в настоящем же наступило гнетущее однообразие.

— А не навестить ли мне тетушку с дядюшкой? — сказала вслух Марго, и, как всегда, когда едва у нее мелькала какая-то мысль, она подчинила себе — почти полностью — графиню Ростовцеву.

Через несколько минут Марго уже глядела в окошко кареты, чуть покачиваясь в такт перестуку колес. О, весна, весна… Начинающееся цветение и все эти колдовские запахи пагубно сказывались на ее душевном состоянии. К ней подкрадывались некие желания, казавшиеся какими-то обманчиво-близкими, в душу ей проникали смутные мечты, заставляя ее забываться надолго. К счастью, с Марго никого больше не было в карете, иначе бы ее спросили: «О чем вы задумались, сударыня?» О чем! О нем, конечно, с которым они никогда-никогда…

Марго тряхнула головой, чтобы не впасть в меланхолию окончательно и в результате не разреветься. Лучше подумать о тете и дяде, правда, у них ее не ждало особое веселье, а уж развлечения — тем более. Это были родственники ее мужа, и им сейчас ой как нелегко приходилось — недавно они похоронили свою младшую дочь. Очень странная история… А странность эта заключалась в том, что юная графиня ничем не болела, просто она вдруг слегла и за какие-то считаные дни… умерла! Доктора так и не сумели обнаружить причину ее внезапной смерти, видимо, они и сами не поняли, от какой такой хвори скончалась бедняжка.

У Ростовцевых вместо признаков глубокого траура и печали она застала чуть ли не настоящую бойню. Граф Алексей Борисович, красный, словно вареный рак, завидев Марго, кинулся к ней с негодующим видом, без приветствия, что, собственно, вполне извиняло его ввиду неких возникших обстоятельств:

— Нет, ты только послушай, Маргарита! Послушай эту бесстыдную ложь! И кто лжет?! Наша старая Манефа! Которую мы так обласкали и, не нуждаясь более в ее услугах, держим с недавних пор в своем доме на правах почти что родственницы, не заставляя ее работать! — Он резко повернулся к няньке, оказавшейся поблизости: — Отвечай, мерзавка, ты в сговоре?!

Лицо старой няньки с тройным подбородком, обильно облитым слезами, сморщилось, и с просительно-страдальческой интонацией она проблеяла:

— Бог с тобой, батюшка! Рази ж я могу неблагодарностью черной заплатить за твои доброту и ласку? Я ить всех графчиков твоих нянчила, понапрасну ты меня оговариваешь…

— Молчать! — затрясся от гнева граф.

Не находя себе места, он носился по комнате от стены к стене, словно вихрь. А ведь граф Ростовцев всегда был весьма сдержан, как и все представители их породы, включая и мужа Марго. Эдак его удар хватит! Не понимая причин столь сильной ярости дяди, Марго взмолилась, поглядывая на вошедшую тетушку в траурном платье и с мокрыми глазами:

— Дядя, объясните мне толком, что у вас произошло?

— Нас обокрали! — взревел тот, взмахнув руками. — Пробрались в мой кабинет, открыли ключом ящик бюро и унесли тысячу рублей ассигнациями! И к сейфу тоже подбирались, а там — фамильные драгоценности! Я это понял по открытому шкапу с книгами! Да вот не открыли-с! Не вышло-с!.. Но ты послушай, Маргарита, что такое несет наша Манефа! Она якобы видела вора! Ну! — подал он знак ладонью няньке. — Говори, говори. Я с удовольствием еще разок послушаю твою ересь!

Граф плюхнулся в кресло, закинул ногу на ногу и, постукивая ладонями о подлокотники, уставился в потолок, демонстрируя всем своим видом, что, мол, все, что доведется Марго сейчас услышать, есть лишь одна чистая ложь. Марго повернулась к няне, ободряюще кивнула ей, и та, порядком смущаясь и беспрестанно всхлипывая, поведала им такие «ужасы с кошмарами», от которых просто волосы дыбом вставали…

Манефу измучила бессонница: крутишься-крутишься, зевота одолевает, а сон нейдет, хоть ты лопни. Старуха села на постели, свесив вниз ноги, и вздохнула:

— Что ж это за напасть такая, прости господи?

Манефа взяла графин, хотела воды попить, а там — ни капли. Последнее время Манефу и жажда терзала, доктор сказал, мол, болезнь у нее какая-то сахарная, запретил ей кушать чай с вареньем и сладенькое. Дурак он, да и только: из-за сахара болезней не приключается! Нащупав босыми ногами тапочки, Манефа влезла в них, подкрутила поярче огонек в лампе, взяла ее в руки и засеменила к двери. Из людской она зашаркала на другую половину дома — в кухню, но тут вдруг откуда-то потянуло прохладой. Манефа поежилась. Оглядевшись, она увидела, что парадная дверь раскрыта, считай, настежь!

— Вышел кто, что ли? — недоумевающе проговорила она и направилась в ту сторону.

Она чувствовала себя здесь наполовину хозяйкой — ведь прожила в этом доме всю свою жизнь, как же ей теперь не проверить, кто еще из домашних бессонницей мается? Оно ж вдвоем и веселее за разговором-то ночные часы коротать.

Манефа подалась во двор. Никого… Тут и идти-то особо некуда, дорога уходит в сторону и ведет к воротам, перед парадным входом — лужайка с клумбой, за ней деревца растут, дальше — ограда, за особняком — конюшня и хозяйственные постройки. Фонари горят всю ночь напролет, вокруг все видно, а никого и нету! Кто же дверь-то открыл? Манефа вдруг наступила на метлу и чуть не упала. Это еще что, господи?! Прокоп у них и метет, и сторожит, но бросить вот так метлу на видном месте… это непорядок!

— Прокоп! — позвала она сторожа. — Уж не воры ли к нам забрались? Прокоп, подлая твоя душа, куды сбег?!

Тот не отозвался. Уснул небось, а завтра примется брехать, будто он всю ночь глаз не сомкнул! Подняв над головой лампу, Манефа побрела к конюшне — там же тепло, сторож-то наверняка на лавке дрыхнуть устроился. Но тут она услышала чьи-то легкие шаги со стороны дома. Оглянуться ей короткая шея не позволила. Старуха затопталась на месте, разворачиваясь всей своей круглой кургузой фигурой к дому. Да, шаги звучали с той стороны… Манефа подумала было пойти навстречу этому неизвестному, как вдруг дыхание у нее перехватило, и она так и обмерла, вытаращив глаза.

А увидела она женскую фигуру, спускавшуюся по ступеням особняка. Появление этой фигуры и вызвало у нее такое потрясение. По ступенькам медленно сошла вниз… Элиза!!! Покойница!!! Девушка что-то держала в руках. Она прошла мимо своей старой няньки, будто той и не было на белом свете. На девушке было то самое платье, в котором ее в гроб положили, а плечи ее покрывало какое-то незнакомое пальто-ротонда. Понимая умом, что такого просто быть не может — Элиза ведь покоится в могиле, свидетелей ее смерти — великое множество народа! — потрясенная Манефа еле вымолвила онемевшим языком:

— Дитятко!..

Элиза даже не оглянулась, даже спинка ее стройная не дрогнула, не дала она никакого знака, что услышала свою няньку. Она проследовала к воротам и вышла на улицу. Старуха собственными глазами видела, как Элиза белой тенью плыла мимо ограды!

Опомнилась Манефа, когда покойницы уже и след простыл. Кинулась в дом, попробовала закричать, но отчего-то крик застрял у нее в горле. Старая нянька задыхалась, ее сердце билось все чаще и чаще, и наконец она упала без чувств. Ни разу в жизни она не падала в обмороки, а тут — грохнулась, заполучив себе синяки по всему телу…

— Рано утром меня прислуга в чувство привела и в комнату проводила, — закончила свой фантастический, совершенно невозможный рассказ Манефа. И добавила плаксиво: — А час тому назад Алексей Борисович обнаружили кражу-с!

Марго всего, чего угодно, ожидала, но вовсе уж не подобных сказок, потому у нее даже не нашлось слов, чтобы сделать свое заключение и как-то успокоить дядюшку с тетушкой.

— Ересь! — указал рукой на старуху возмущенный граф. И подскочил в кресле. И заходил по комнате. И затопал ногами. — Нет, Маргарита, ты слышала?! Играть на нашем горе — это жестокая подлость!..

— Батюшка! — бухнулась перед ним на колени несчастная Манефа. — Гневаешься ты понапрасну, невиновная я! Клянусь всеми святыми, Элизу я нашу видала! Вот те крест!

Тетушка Марго, Ирина Сергеевна, всхлипнула и поднесла к носу белоснежный платок, а граф, обессилев, рухнул обратно в кресло и застонал.

— Погодите, дядя, — вмешалась Марго. — Не будьте так суровы к старой няне, служившей вам верой-правдой долгие годы.

— Неужели, Марго, ты веришь ее бредням? — поморщился граф.

— Отнюдь нет, — сказала она. — Тем не менее нет и причин ей не доверять.

Непонятно, каким образом старуха исхитрилась удариться лбом об пол, ведь она была такой неуклюжей и неповоротливой.

— Благодарю вас, ваше сиятельство, заступница вы наша!

— Встань, няня, и подойди ко мне, — приказала ей Марго.

Марго хотелось посмотреть в ее глаза, когда она начнет ее допрашивать. Нянька подошла к Марго, покрывшись испариной и побледнев, вероятно, чувствовала она себя неважно.

— Стало быть, ты утверждаешь, будто видела во дворе призрак Элизы?

— Призрак?! — неподдельно изумилась няня. — Да вовсе нет, ваше сиятельство, я не призрака видала, а саму Элизу! Вот как вас зрю в сей час!

— Допустим, — нехотя кивнула Марго. Она не представляла, с какой стороны ей подступиться к этому неординарному событию, но идеи к ней обычно приходили быстро. — Отчего же ты не подумала, что ночью в доме просто побывала похожая на Элизу девушка?

— Никак нет, похожей не было, — со всей ответственностью отрицательно закачала головой Манефа. — Элиза прошла от меня в трех шагах, как же мне ее не распознать?! Я ж с лампой стояла, светила на нее, лапушку, а она на лампу… на меня то есть… и не взглянула. Элиза то была, Элиза, а не другая какая-то девушка, Христом Богом клянусь! Нешто я не отличу мою лапушку?! — И она перекрестилась, окончательно озадачив Марго.

— Позволь тебе напомнить, что Элизу мы похоронили!

— Нешто я не знаю? — захлюпала носом Манефа. — Я ж от гроба не отходила, то ручку ей поправлю, то цветочки, то головку, а она… словно живая лежала… — Внезапно няня замерла, тупо уставившись в некую точку в пространстве. — А вчерась она из дому-то вышла… и как будто неживая…

— Как это — неживая?! — подхватила Марго.

Манефа лишь пожала плечами, не умея выразить словами свои смутные ощущения.

Но ведь пропала-то крупная сумма денег — даже и для призрака, хотя, по идее, «тот свет» не должны бы вообще волновать ни деньги, ни сейфы, ни чужие драгоценности! Этим стоило заняться всерьез. Марго наконец пришла в себя и, преисполнившись решимостью выяснить, что же на самом деле случилось прошлой ночью, обратилась к дяде:

— Дядюшка, вы разрешите мне допросить слуг?

— Изволь, — махнул тот рукой, безнадежно так махнул, явно не веря ни во что, кроме того, что его дурачат. — Кого тебе позвать первым?

— Няня упомянула о стороже, с него я и начну.

Дядя позвонил в колокольчик, отдал распоряжение пришедшему лакею, и вскоре в зимний сад (именно там проходил их совет — подальше от половины прислуги) вошел мрачный бородатый мужик. Он остановился у порога и мял свою шапку в руках, угрюмо потупившись.

— Подойди ближе, — приказала Марго. Сторож сделал шаг вперед и замер. Тогда она поднялась с места и сама павой подплыла к нему: — Скажи, почему ты ночью двор не сторожил?

— Ей-бо, стерег я! — живо сказал он.

— Как же стерег, когда тебя там и не было? Няня ночью встала, увидела открытую парадную дверь, позвала тебя, а ты…

— Я стерег, — упрямо повторил Прокоп, косясь из-под насупленных бровей то на хозяев, то на няньку, то на Марго.

— Ты, видно, места своего лишиться хочешь? Говори правду: где ты был?

Сторож переминался с ноги на ногу, низко опустив голову. Наконец, он дал весьма невразумительный ответ:

— Померещилось мне…

— Что именно? — участливо спросила Марго.

— Не-прав-до-по-доб-ство! — шепотом, по слогам, вымолвил он, безумно вытаращив круглые глаза.

— Расскажи, не бойся. Все расскажи!

— Не засмеете?

— Нет, слово даю.

— Я ходил все эдак кругом дома, — несмело начал сторож. — Ну, вывернул из-за угла, гляжу — а по дорожке к дому идет… девица! Я и обомлел! Уж больно она на барышню нашу покойную похожа…

— Похожая или то была Элиза? — спросила Марго.

— Не могу знать, ваше сиятельство, однако похожая, как две капли водицы!

— И что же было дальше?

— Они-с ключами стали дверь открывать. Я крикнул: «Кто тама?» А Элиза Алексеевна посмотрели на меня… так страшно, аж душа ушла в пятки! Я кинулся бежать куды попало и заперся в сторожке. Испужался я, оченно сильно испужался! Прошу простить меня, господа хорошие, ведь то была покойница, а как живехонькая! Ох!

Наступила долгая пауза, во время которой Марго изучала лицо и весь облик сторожа, стараясь понять, насколько он искренен. Она встала, прошлась туда-обратно задумчиво, вдруг резко обернулась и бросила Прокопу:

— Ступай! И ты, няня, иди к себе.

Слуги убрались прочь, и граф зло ударил ладонями по подлокотникам, прорезюмировав:

— Лгут! Оба! Потому что оба — в сговоре с ворами!

— Дядя, возможно, я ошибаюсь, — осторожно произнесла Марго, — но мне кажется, что сторож и нянька говорили… правду. Они изрядно напуганы…

— Правду?! — так и подлетел он, взорвавшись словно порох. Марго и его жена даже вздрогнули. — А правда, милостивая государыня, состоит в том, что нас подло обокрали! Да-с! И кражу эту теперь списывают на нашу… покойную дочь! Словно мы — дураки полнейшие, в сказки такие дикие поверим! Это ли не наглость?!

— Алексис, — робко сказала Ирина Сергеевна, — не кричи так, слуги услышат.

— Пусть все и слышат! — разорялся граф. — Всех выгоню!!! Вон!!!

— Погодите горячиться, дядя, — вставила Марго. — Коль ваши слуги лгут и правда поступили с вами так подло, мы обязательно обо всем дознаемся, слово даю! Я тотчас еду к Зыбину Виссариону Фомичу, просить его о помощи…»