Книга народной мудрости

И. М. Снегирев, 2014

Книга известного русского фольклориста и этнографа, профессора Московского университета, признанного знатока московских древностей Ивана Михайловича Снегирева (1793–1868) посвящена русским народным пословицам и притчам, заповедям истины и правды, обратившимся в житейскую мудрость. Эта книга была первым научным собранием жемчужин русской словесности. Автор приводит в примечаниях параллели в отечественных пословицах с чужестранными изречениями из библейских, греческих, римских и других источников.

Предисловие

Тому 17 лет, как изданы мною четыре выпуска моего сочинения «Русские в своих пословицах». В них я попытался показать мое отношение к Антропологии^[1], Физике и Истории, коснулся не только содержания, но и формы сих заветных изречений Русского народа, объяснив некоторые из них параллельными местами из отечественных летописей и грамот, из классических писателей, из пословиц у других Европейских народов. Конечно, этот опыт был только началом обширнейшего сочинения по этой части, разрабатываемой с таким рвением и успехом ученейшими мужами в Европе. В продолжение этого времени, пользуясь новыми исследованиями и открытиями в области Русской народности и советами богословов, юристов и филологов, я вновь разрабатывал Русские пословицы, касающиеся веры и благочестия, нравственности, юриспруденции, истории и т. д.

Чем более я вникал в этот, столь разносторонний и столь многосложный, предмет, обнимающий внутреннюю жизнь народа, тем более убеждался в необходимости возможно полного собрания и отчетливого издания текста русских пословиц и притчей; потому что напечатанные Гг. Кургановым, Новиковым, Богдановичем и Д. К. не полны, неверны, смешаны с поговорками и стихами, нередко переиначены так, что изгажен первобытный их пошиб. Итак, дело, прежде начатое мною с конца, должно было быть начато с основания его, т. е. собрать и сличить текст самих пословиц из всех доступных мне источников печатных, письменных и изустных. Для сей цели употреблены были мною все возможные мне средства. В изданных доселе пословицах находится много употребительных в разных областях России и вышедших из употребления, но сохранившихся в древних грамотах, летописях, отческих книгах, песнях и сказах; из этих письменных памятников я заимствовал пословицы, кои вошли в текст или служили объяснением и дополнением сходных с ними, ходящих в народе. Четыре рукописных сборника пословиц и притчей, конца ХVII века, 1) Князя М.А. Оболенского, 2) А.И. Тургенева, 3) М.П. Погодина и 4) собственный мой, доставили мне значительное пособие. Из предисловия к первому, по всей вероятности, писанного Симеоном Полоцким, открывается, что еще в конце ХVI столетия существовал письменный сборник Русских пословиц и притчей. В своих путешествиях по разным губерниям России я собирал местные пословицы или доставал их посредством переписки с иногородними. Радушное содействие мне в этом случае почтенных соотечественников послужило отрадным доказательством, что Русское сердце всегда откликнется Русскому и что отечественное дело всегда встретит в Русских живое участие. Незабвенно и обязательно для меня пособие, какое оказали мне сообщением своих замечаний или местных пословиц из Псковской, Тобольской, Ярославской, Костромской и других губерний: Архиепископ Ярославский и Ростовский Евгений Казанцев, покойный Кирилл Богословский, Доктор Богословия П.М. Терновский, Протоиерей и Профессор Ф.А. Голубинский, действ. Ст. Сов. И.Ф. Калайдович, П.Ф. Карабанов, М.П. Погодин, Н.И. Крылов, Ф.Л. Морошкин, Петр Илар. Страхов, Н.В. Калачов, А.И. Лобков, П.С. Максютин, П.В. Шереметевский и другие почтенные и любознательные мужи, о которых я упомяну в указании письменных пособий по этой части.

Сборник свой я назвал возможно полным, потому что совершенно полный не возможен по бесчисленному множеству и разнообразию пословиц, живущих в Русском народе. Многие из них таятся в разных его слоях, в некоторых семействах, и высказываются только в редких случаях жизни пред лицом событий. Спросите у Русского человека, крестьянина или посадского: какие он знает пословицы? Он тотчас не припомнит и не перечтет их; но в живой страстной речи он вымолвит их много. Кто же может подметить все такие моменты жизни и уловит все заветные слова в народе? Пословицы живущи, плодущи и неисчерпаемы; нередко они вытекают из других, одни сменяются другими. Здесь я представляю собранные мною в продолжение трех десятилетий и доставленные мне усердствовавшими.

Сличая напечатанные пословицы с изустными и письменными, я дополнял и исправлял одни другими, указывал в примечаниях параллельные места, источники и варианты (разнословия). Труд, конечно, не казистый, не блестящий; но не легкий и не излишний. Сколь часто одна и та же пословица, прошедши сквозь несколько веков и через разные места, облекалась в разные формы, переиначиваясь в словах и в строении речи, там сокращалась, здесь распространялась, там относилась к одному, здесь к другому предмету, там принималась в собственном, здесь в переносном смысле. Как в народе, так и равно в его языке и пословицах представляется смесь древнего с новым, коренного с прививным, отечественного с чужеземным, городского с сельским. Из этой смеси разных элементов сложилось органическое целое.

Встречающиеся в пословицах древние, обветшалые, областные речения, прямые и косвенные намеки на события, более или менее известные, на исконные верования, заветные обряды, стародавние обычаи и нравы требовали объяснений. Но можно ли вполне постигнуть и истолковать все явления общества уже не существующего, открыть подлинный смысл в неявственных отголосках минувшей жизни народа, столько изменившейся в потоке столетий! Кто разгадает все ее загадки и дополнит недомолвки! Времена древние, говорит пословица, дела темные. Пословицы, обнимая весь народ, его физическую, нравственную и духовную стороны, его былое и насущное, составляют предмет столь многосторонний, разнообразный и сложный, что трудно и едва ли возможно обозреть его вполне, уловив все его существенные и случайные изменения, бесчисленные оттенки. Но сколько позволяли мне мои средства и способности, я ограничился кратким объяснением тех только пословиц, коих происхождение и смысл открывали мне известные источники. Не сомневаюсь, что с большими средствами и проницательностью можно более сделать важных и любопытных открытий в этой области, где таятся живые семена мыслей и чувствований, где еще не изгладились следы некогда существовавших и теперь существующих нравов, обычаев и заветных поверий народа. «Мудрый уразумеет притчу и темное слово» Притч. Соломон. I(6). Находя в отечественных пословицах сходство, существенное и случайное, с чужестранными, я приводил в примечаниях параллельные, подобнозначущие места из библейских, Греческих, Римских и других, сколько мне удалось отыскать. С основательным знанием Восточных и Скандинавских языков такое сравнение может повести ко многим результатам, важным для Филологии, Философии и Истории, особливо когда изданы будут пословицы всех Славянских племен.

Не могу умолчать о моей благодарности за содействие мне в филологических исследованиях по сему предмету Гг. Профессорам С.П. Шевыреву, К.К. Гофману, О.М. Бодянскому и А.И. Менщикову, М.Н. Каткову, К.А. Коссовичу, которые усердствовали мне советом, указанием и сообщением материалов.

Невзирая на некоторые неудобства и невыгоды алфавитного, лексикологического порядка, я его предпочел систематическому. К этому меня склонила его употребительность и подручность, равно и пример Европейских ученых, которые следовали ему при издании пословиц. Из собранных материалов можно строить какие угодно системы. Для избежания же повторения одних и тех же пословиц, начинающихся с разных слов, я ссылался при одной на другие, сходные с нею своим содержанием.

В труде своем мне весьма приятна нечаянная встреча с известным знатоком и деятелем в Русской народности В.И. Далем, который готовит систематическое издание Русских пословиц. Чем более этот предмет будет разрабатываем с разных сторон, тем более представит данных, важных и любопытных для объяснения нашей народности.

Хотя бы в моем издании не восполнены были все недостатки и не исправлены все ошибки предшественников, хотя бы и сам я не избежал погрешностей, но без всякого притязания мог сказать, что текст у меня исправнее и отчетливее прежних изданий, полнее несколькими тысячами; потому что в СПб. издании Р.П. 1828 г. на первую букву 28 пословиц и поговорок, у меня одних пословиц 128. Не говоря о ссылках на многочисленные источники, сличениях, поверке и указаниях, эта кропотливая работа понятна знатокам дела. Все это обнадеживает меня, что издание мое и при других будет не излишним и не бесполезным.

Обозрение пословиц

Жизнь человечества и народов мы читаем в памятниках их бытия; но одни безгласные камни, тленные хартии не могут передать нам задушевных его мыслей, заветных верований и преданий. Есть еще не писанные, не изваянные из мрамора и металла, но живущие, бессмертные памятники души и сердца народов, которые преемственно переходят от одного поколения к другому в песни, сказки и пословицы. Это умственное наследство досталось народам из тех патриархальных времен, когда устами праведных и мудрых говорила сама вековечная и непреложная истина, когда одна с обязательною силой указывала человеку необходимое, должное и возможное, а другая открывала ему действительное и подлинное в жизни. Сии заповеди истины и правды, обратившиеся в житейскую мудрость, усвоились человечеству и народности в виде пословиц, кои заключали в себе судьбы его; ибо, по изречению Соломона в притчах, мысли праведных судьбы, т. е. уставы, законы^[2].

Кажется, нигде столь резко и ярко не высказывается внешняя и внутренняя жизнь народов всеми ее проявлениями, как в пословицах, в кои облекаются его дух, ум и характер. Летучее слово, проникнутое и одухотворенное живущей мыслию, получает самобытность и вековечность. Все минется, одна правда остается.

Итак, не без основания, пословицы сами себя определяют правдивыми, истинными, непреложными, неизбежными, неподсудными: Пословица правдива; Пословица мимо (дела) молвится; Старая пословица не сломится; На пословицу суда нет. Но ни глупая, ни пьяная речь не пословица, следственно, только умная, трезвая, здравая.

От присутствия в пословицах вечной правды, соединяющей в себе разумность, свободу и нравственность, им приписывали божественное происхождение, а по незапамятной, предысторической давности возводили начало их к младенчеству рода человеческого, искали в колыбели народов, окруженной мраком древности. Действительно, истинная мудрость и правда проистекают от сближения духа человеческого с духом Божиим. Сродна ей и младенческая одежда, как знак ее чистоты и простоты. Вот почему сама небесная правда и воссиявшая от земли истина^[3] облекались в одежду притчи и пословицы, когда благоволили прийти в явление человечеству.

Как искони все истинное, праведное, преизящное называлось божественным, то и народ всякое убеждение в сущей правде и непреложной истине почитает внушением свыше, гласом Божиим: Глас народа — глас Божи; Совесть добрая — глас Божий. Этот живой голос, по сущности своей, столь внятный сердцу человеческому, столь согласный с его совестью и умом, раздается от начала мира во всех племенах и языках, в их жизни и пословице. Доказательство тому найдем в пословицах, выражающих вечные, неизменные истины, уставы естественного разума; они у разных народов одинаковы; потому что происхождение их общечеловеческое. Сущностию своей они различаются от собственно народных пословиц, сих отголосков своего века и местности, нравов и обычаев, верований и мнений, духа и направления у той или другой нации. Как первые выражают по преимуществу общечеловеческие, религиозные, нравственные, естественные отношения, так в других отпечатлеваются случайные частные отношения жизни народной. Одни пребывают неизменны, непреложны, а другие, под местным колоритом, нередко входят в употребление и выходят вместе с изменением быта и духа народного.

Столь высоко происхождение пословиц! Исходя из уст пророков, оракулов, мудрецов, патриархов, царей и сивилл древнего мира, они сообщались народу как изречения мудрости, как правила жизни. Рассадником их были храмы, стогны городские и судилища. Долгое время мудрость передавала плоды своего размышления в простых, кратких и складных изречениях, благозвучных для слуха, доступных для ума и емких для памяти. Наконец, в пословицу обращалось всякое выражение ясного сознания, глубокого ума, меткого остроумия, которое открывало какую-нибудь полезную и важную для жизни истину. Случайно высказанное одним и подтвержденное большинством голосов переходило в общее достояние: имена моливших исчезли, речь их осталась. Аристотель называет пословицы «священными «остатками древнейшей Философии, без коих она» была для нас совершенно потерянною».

Потомки жили наследственною мудростью предков; немногие правила и наблюдения, высказанные в пословицах, заменяли письменные уставы и законы до тех пор, пока мудрость не перешла из действительной жизни в умозрение, пока действенные, живые ее слова не облечены были в мертвые письмена.

Хотя с пословицы и совлекли ее царственножреческое облачение, хотя одели ее в рубище простолюдина и вмешали ее в толпу черни, но и там она совершенно не утратила внутренней своей силы и влияния, по своему тайному сродству с жизнию народной и по первобытному свойству с вечною правдою, которая, по старой пословице, светлее солнца.

Итак, уделенная от первоначального своего назначения в человечестве, оставленная в удел простолюдью, пословица неумолкно живет в устах народа, обращается в кругу его мыслей, пользуется его уважением и доверенностью, служит ему свидетельством, порукою, уликою, оправданием, руководством и вообще веселым и полезным спутником в жизни. Пред ней, как пред законом, все равны, а она никому не подсудима, потому что безымянна, безлична и нелицеприятна. На пословицу суда нет. Всякий народ, возраст, всякое звание и состояние, свобода и рабство, богатство и бедность, счастие и несчастие, мудрость и простота — все составляет предмет ее суждений, строгих и беспристрастных, так что от пословицы не уйдешь. Над кем пословица не сбывается?

В пословице встретите вопросы о целях жизни, о характере и духе народа, о нравственных и юридических отношениях, о господствующих началах внешнего и внутреннего быта народного. Принимая живейшее участие во всех делах человеческих, она всегда берет сторону рассудка и справедливости, славит добродетель и нещадно клеймит порок укоризной, позором и насмешкой, но снисходит человеческой слабости и оплошности. Кто Богу не грешен, а Царю не виноват? Кто бабе не внук? Кто поживет и не согрешит? Грех да беда, на кого не была?

Пословицы, как естественные суждения, почерпнутые из жизни, легко и сами собой прилагаются к ней, тогда как ученые мнения и правила нередко остаются чуждыми в мире, без приложения к насущному быту.

Несмотря на внешнюю свою разрозненность и отрывочность, пословицы в жизни народной составляют невидимую, внутреннюю, органическую связь, нечто целое, как и сам народ. Даже противоречия в них иногда представляют нам различные взгляды, принадлежащие своему веку, месту и лицам, например: Вольному воля; Воля занесет в неволю; Воля в человеке или рай, или дьявол. Правда светлее солнца; Правда ходит по миру; Сильна правда, а деньги сильней.

Рассматривая в таких отношениях и с таких сторон отечественные наши пословицы, мы найдем в них то, что принадлежит человечеству вообще и что народности — возможное, должное и действительное в жизни общечеловеческой и народной; в первом случае мысль общая проявляется под общею или особенною формою; в другом — особенная мысль под особенной формой. Из этого начала объясняется нам сходство многих пословиц у разных народов, включая те, кои очевидно заимствованы и буквально переведены. Произведения же самого народа отличаются своим типом и характером.

Так в собственно Русских пословицах выражается свойственный народу склад ума, способ суждения, особенность воззрения; в них Русский ум находит любимый свой простор. Коренную их основу составляет многовековой, наследственный опыт, этот задний ум, которым крепок Русский и который с летами приходит, бедою и нуждою прикупается. Но пословица тем не ограничивается; она соединяет практический ум с высшею силою — разумом; потому что ум без разума беда. Если же нарушается постепенность и порядок в действиях того и другого, то ум заходит за разум. Кроме ума и разума пословица еще указывает нам особую способность, по-видимому, действующую независимо от того и другого и быстро обхватывающую сущность дела: его догадка, которая, по Русской пословице, лучше разума. Русский, от природы догадливый и сметливый, берет себе на ум, мотает себе на ус, что видит и слышит. Хотя, с одной стороны, из пословиц обнаруживается в Русском некоторая опрометчивость и нерасчетливость вероятностей удачи и неудачи, действование на авось (была не была), но с другой — сметливая простота и осмотрительность, которая учит: Десять раз отмерить и однажды отрезать и Не спросясь броду, не бросаться в воду. Такая противоположность выводится 1) от исконного верования на предопределение, судьбу, авось, от коих родились пословицы: Чему быть, тому не миновать; Суженого на коне не объедешь; Двух смертей не будет, а одной не миновать и 2) от опытного благоразумия и сметливости, сродной Русскому народу.

В Русских пословицах замечательны также многозначительность и разносторонность; восходя от чувственного к нравственному и духовному, от простого обиходного к высшему, некоторые из них могут быть принимаемы то в тесном, то в обширном смысле, в собственном и переносном. Так, например, известная пословица Знай самого себя может выражать «самую узкую исключительность», самую наивную и смешную «самостоятельность» и вместе основное начало истинной мудрости, сознанное и высказанное мудрецами древнего мира^[4]. По указанию Фишарта, одно греческое γνών σεαυτόν (знай себя) выражается сорока различными пословицами. Сколько встретите в них намеков и загадок, основанных на аналогии предметов из мира вещественного и духовного! Какой обширный смысл в приложении к жизни заключают в себе обиходные пословицы: Каково аукнется, таково и откликнется; На всякое чиханье не наздравствуешься; Кошке игрушки, а мышке слезки; По одежке протягивай ножки; Тише едешь, дальше будешь!

2. Как на сердце, так и на пословицы Русского народа вера и благочестие положили священную печать свою. Начиная и оканчивая дела свои с Богом, он славит святое имя Его, и в своих пословицах. Благочестие к Богу соединяется в них с благоговением и преданностью к Царю своему, с почтением к родителям, с любовью к отечеству, которое Русский человек называет святою Русью. Из таких источников проистекли правила его семейной и общественной жизни.

3. Древнейшие из Славянских пословиц, изображающих патриархальное странноприимство и хлебосольство, встречаются между Чешскими и Польскими: Гость в доме, Бог в доме. Русские также говорят: Кинь хлеб-соль на лес! Пойдешь — найдешь; Хлеб соль не бранит; За голодного Бог заплатит.

В пословицах высказались сродные Русскому добродушие, милосердие, терпение; в них мщение не выдается за освящение, как у Испанцев и Черногорцев. Разумеется, как в характере и быте народов, так и в пословицах есть свои оттенки, свои уклонения от основных начал. Если некоторые пословицы, по-видимому, оправдывают или извиняют ложь и воровство, зато другие обличают и осуждают их: да и те походят более на Русский юмор и сарказм, которые мнимым утверждением явной неправды вызывают наружу истину, например: Люди со лжи не мрут, и нам не треснуть стать; Не солгать, так не продать; Умей воровать, умей и концы хоронить и т. д. Умалчиваем о пословицах, оскорбляющих вкус своею грубостью и целомудрие своим неприличием. У какого народа их нет? Как иногда органические произведения выходят из рук природы уродливыми, равно и некоторые пословицы, возникшие из среды простых и грубых нравов, носят на себе признаки безобразия.

5. К этому присоединить надобно склонность и умение Русских прикидываться незнающими — хитрую простоту, кои нередко высказываются их пословицами, например: Мы люди неграмотные, едим пряники неписаные; Моя хата с краю, ничего не знаю и т.п. Острота у Русского более метка, чем едка.

Удивительно ли, что по сродству и отношению пословиц к жизни народной они у всех почти народов в особенном уважении. Восточные называют их цветом языка, ненанизанными жемчужинами, Китайцы достопамятными изречениями мудрых, Греки и Римляне господствующими мнениями (χυρίαι γνωμαι, dominae sententiae), Италианцы училищем народа, Испанцы врачеством души, Немцы уличною мудростию и, подобно Русским, правдивыми словами. Императрица Екатерина II, писавшая против злоупотребления пословиц комедию (Сумасшествие на пословицах), признала, что «они изощряют разум и придают силу речам».

В заключение коснемся содержания, формы и источников Русских пословиц.

1. Сколь многосложна и разнообразна семейная и общественная, нравственная и религиозная жизнь народа, столь многосложно и разнообразно содержание его пословиц, кои имеют к ней постоянное приложение. В них высказывается его быт и обиход прошедший и настоящий, его дух и характер, нравы и обычаи, верования и суеверия, господствующие понятия о природе, о Боге и человеке. Некоторые из них могут быть рассматриваемы преимущественно в отношении ко времени (древние, старинные и новые), а другие в отношении к местности (отечественные и заимствованные от других народов, городские и деревенские). Наконец, по содержанию своему, они касаются Естествознания, Философии и Истории. Первые содержат в себе наблюдения внешнего мира и природы человеческой. Относящиеся же к Медицине, во многом сходные с правилами Салернитанской школы, содержат в себе гигиенические правила и патологические наблюдения. В религиозных обнаруживаются понятия народа о вере и благочестии, по большей части почерпнутые из Св. Писания. В философских — более нравственные истины, чем умозрительные: здесь коренные начала самородной философии народа, здесь первые опыты свободного его мышления и психологические воззрения. Как пословицы составляют первичную форму права, так в них открываются следы прав государственного, канонического, гражданского и уголовного с их судебными обрядами, юридические символы, и вообще юридическая поэзия Русского народа; посему они принимаются юристами за первобытные источники права. Как в древнейшем быте народном право не отделяется от нравственности, то и в юридических пословицах преобладает нравственный характер. Наконец, в исторических намекается на достопамятные события и лица. Они более походят на притчи, какими их называет Нестор-летописец.

Некоторые из пословиц по смыслу своему могут относиться то к тому, то к другому отделу, например: Худая трава из поля вон, по прямому значению принадлежит к агрономическим, а в переносном то же выражает, что «изметнути, выбити из земли», т. е. по семейному и родовому суду изгнать вредного из общины. Ныне пословица Вольному воля относится к нравственной свободе человека, а в древности она выражала важное право перехода бояр и слуг, следственно, принадлежала к государственному праву.

Пословицы, выражая не только дух и характер народа, но также дух и характер разных его сословий, бывают: духовные, дворянские, купеческие, солдатские, крестьянские, как-то: Каков игумен, такова и братья; Не всем старцам в игумнах быть; Коли не поп, не суйся в ризы; Знают попа и в рогоже. — Дворянская служба, красная нужда; Не хвались барин хлебом, а слуга бегом. — Товар с накладом на одних санях ездят; Товар лицеем продать; Купец, что стрелец, попал, так попал, а не попал, так заряд пропал. — Что под дождичком трава, то солдатская голова; Хлеб да вода солдатская еда; Мужик сер, да ум у него не волк съел и т. д.

В этой животрепещущей речи таится первобытная поэзия народа. Тон, краски, оттенки, выражения, подобия, сравнения и контрасты заимствуют пословицы везде, где только найдут что-либо соответственное своей цели и вкусу: из природы, из жизни человеческой и народной, от святого алтаря, от военного стана, торжища, мирской сходки, судилища и домашнего обихода. С ними Русский нередко соединяет и благоговейное воспоминание о предках, передавших потомкам своим любимую свою пословицу как заповедь. Подобно Греческому и Римскому прибавлению к пословице φασί, ut ajunt, quod dicitur, quod dicunt, Русские приговаривают: Пословица говорится: ум хорошо, а два лучше.

Сообразно предмету и цели изменяются форма и тон пословицы: иногда она говорит прямо, наотрез, иногда обиняками, шуткой, намеками, подает добрый совет и предлагает чужой опыт и проступок на рассуждение, как бы для того, по замечанию Св. Григория Двоеслова, «чтобы люди, произнося над прочими строгий и беспристрастный суд, могли оглянуться и на себя, обратить внимание и на свои пороки».

Отличаясь от обыкновенных правил нравоучения старинною сановитостью, какою-то самоуверенностью и решительностью тона, особенным складом и строением речи, правдивая пословица не многоречива, ибо на правду мало слов, или, как говорят Немцы, короткая речь — хорошая речь. Это дает ей афористический характер, который особенно выражается в эллипсисах, столь часто встречающихся в Русских пословицах, где слово не договаривается, где иное говорится наобум, чтобы другой брал себе на ум, замотал на ус, зарубил на носу. Но, по времени и местности, краткие древние пословицы без рифм, распространяясь от позднейших прибавлений с рифмами, представляют, как видно из сличения рукописных сборников, смесь древнего с новым, например: Дорого, да мило — «дешево да гнило»; Что город, то норов — «что деревня, то обычай, что подворье, то поверье»; Век живи, век учись — а умрешь дураком» и т. д. Часто одна и та же мысль является в разных формах, принадлежащих разным временам или местностям, обличающих различие характера, образа жизни и взгляда, например: Овчинка не стоит выделки. — Игра не стоит свеч. Очевидно, что первая пословица заимствованная, другая — заимствованная, переводная. Так сосед с горами говорит: Дума наша за горами, а смерть за плечами; но приморский: Ум за морем, а смерть за воротом. У жителей долин и верхов: Где была трава, там и будет. Каждый век кладет свою печать на пословицы, в коих с течением времени заменяются древние слова новыми, например: Беда куны родит и Беда деньги родит; или В копнах не сено, а в кабалах не деньги. — В копнах не сено, а в людях не деньги.

2. Коренная древнейшая форма пословиц есть эпическая, но не редко облекается она в лирическую и символическую, например: «Где голь берет? Бог ей дает. Хороша дочь Аннушка! Кто хвалит? Матушка».

Отличаясь параллелизмом и симметричностью своих частей, иногда излагаемая определенным метром, она формою своей соответствует силе, живости и движению мысли и чувства. Склад, созвучие и нередко рифма составляют ее принадлежности. Как типическая принадлежность языка, она составляет немаловажное пособие по объяснению смысла, производства и изменения слов, строения речи. В этом искреннем выражении ума народного, не всегда подчиненного узам книжного языка, свободном, как мысль, надобно искать коренные свойства Русского слова, естественного строения речи. Здесь поражает внимание грамматика-философа особенность образов, смелость фигур, необыкновенность и свобода перестановок и эллипсисов, склад-лад и игривое созвучие речений. Сколько встретите в нем слов и оборотов старых, забытых и областных (архаизмов и провинциализмов), кои могут обогатить сокровищницу языка, дать повод к филолого-историческим исследованиям; ибо, по словам блажен. Августина, ipsa lingua popularis plerumque est doctrina salutaris (сам язык народный большей частью — наука полезная для здоровья). Укажем здесь некоторые из древних слов: выть, враг вместо овраг, калита, перевес, конь, строй, склока, голка, кресс, куны, смерд, страда, страдник, страдница, страдать вместо работать, ядь вместо яствие, чох и чих вместо чихание; верховодит, издовлять, паствиться, требить и т. д. Из областных заимствований следует: босота, ворогуша, дуван, кормля, моклак, грунь, кужел, кныши, лилек, первоучина, разгон, тулово; збойливый, звяготливый, запрометчивый, кусливый, приедчивый, торный; изгаснуть, огаснуть, кучиться, потачить, верстать, тучить, хоромить и пр. Нередко встречается в пословицах смесь Славянских форм с Русскими, например: враг и ворог, голова и глава, норов и нрав, полон и плен, собор и сбор, сором и срам, хорома и храмина; синонимы, проявляющие двойственность в отечественном языке: лоб и чело, глаз и око, уста и рот, живот и брюхо, спина и хребет. Попадается также отступление от употребительного рода существительных в словах: жаль и боль, в мужск. роде: ужин и ужина. Менее того замечательны особенности в изменении слов и строении речи; укажем некоторые.

1. Как в песнях, так и в пословицах прилагательные нередко употребляются вместо полного в усеченном виде, например: «Мать сыра земля, говорить нельзя»; Всякому мертву земля гроб; В чем молод похвалишься, в том стар покаешься. Убог камени не гложет».

2. Несклоняемые слова иногда склоняются, например: «Есть нета лучше; Авось небосю брат. За спасибо денег не дают».

3. Сказуемое ставится в среднем роде при именах мужских и женских, когда безотносительно определяет самую сущность предмета:

«Лев страшно, а обезьяна смешно; Мед сладко, а муха падко»^[5].

1. Как у Болгар местоимения са, се, ся и с нередко ставятся перед глаголом (са бореха, се надевах), так и в письменных памятниках нашей древности и в пословичном языке возвратные местоимения предшествуют глаголу: «Беден часто ся озирает вместо озирается; «Коли за друга ся ручаешь вместо ручаешься; Нам ся женить вместо жениться».

2. Вместо винительного падежа при действительных глаголах, особенно при неопределенных наклонениях, иногда употребляется именительный в пословицах, подобно как в древнем языке, например: С умом сума носить, дети, животина водить, рука приложить, голова, душа положить».

3. В употреблении времен, в значении одного и двух вместе неопределенных наклонений (быть ехать, быть опадать, не устать стать), и в самом строении речи представляется много особенностей, кои могут составить предмет отдельного рассуждения.

4. В управлении глаголов замечаем отступление от принятого синтаксиса, например: Кому (вместо у кого) болят кости, вредить кого, загораться до чего (Загорелая душа до винного ковша) и пр.

При точнейшем исследовании живой народной речи пословиц, без сомнения, откроется еще более особенностей языка, значения слов, строения речи.

Теперь обратимся к значению самой пословицы. Она различествует от апофегмы, гномы и сентенции не столько своим смыслом и содержанием, сколько складом и характером, хотя формы афористического мышления и смешиваются одни с другими.

В древности на Руси пословица означала только условие, помолвку, совещание, согласие, отсюда и в простонародном языке пословный, сговорчивый, также идиомы, областное наречие^[6]. Вместо нее употреблялось летописцами слово: глаголемое, т. е. какое-нибудь изречение, вошедшее в обычную, народную поговорку, также притча, как бы притекающая, причтенная, или, вероятнее, притканная к делу, к слову. Св. Дмитрий Ростовский называет прикровенным словом. В речи она служила украшением, красным словцом, как говорит пословица: Красна речь с притчею. Потом в смысле пословицы употреблялась молва, говор, разнесшийся в людях. Наконец, ей дано то же знаменование, какое имеет лат. proverbium и франц. proverbe, т. е. что придается, молвится к слову, что согласно со словом и делом, следственно, что согласно с истиною. Евреи называли притчу и пословицу Mischle (мысль?), а Греки παροιμια, что собственно значит выражение, отступающее от обыкновенной речи, или, по изъяснению Генр. Стефана, от παρα, при, у, в— οὶμη, слово, то же, что proverbium, пословица, присловие, которое в Игоревой песне называется припевкою.

Что ж касается до притчи, παραβολή, то в библейском и даже народном языке она нередко значит диковинный случай, разительный пример, (На веку бывает притчей много), причину, огласку, поношение, например: Притча во языцех, т. е. поношение в народах^[7]. По сказанию Блаж. Иеронима, «Сирские и Палестинские народы любили прибавлять к словам своим притчи, чтобы с помощью примеров и подобий впечатлеть в памяти то, что они могли забыть в простом предписании». Притча возводит частный случай до общего понятия. Некоторые былевые пословицы и древние сказания летописей, по-видимому, не что иное, как распространенные притчи, например: Погибоша яко Обри; Путята крести мечом, а Добрыня огнем; Пищанцы волчья хвоста бегают; Шемякин суд. Из насущного быта народного вышли многие притчи, обыкновенно применяемые к разным случаям жизни и отличные от священных названием мирских, градских: Голь да прав; Бежал от волка, да попал на медведя; Вот тебе, бабушка, и Юрьев день; Говорил бы про тебя, да боюсь тебя; На безлюдье и Фома дворянин и т. д.

Как многие притчи и басни сократились в пословицы (Есть притча короче воробьиного носа), так равно последние развиты в баснях и притчах и вошли в состав народных песен. Так в староладожской песне:

Хороша в мире пословица идет:

Будто с милым в любви жить хорошо.

В другой песне:

Ах! Как при пире, при беседе

Много друзей и братьев;

А как при горе, при кручине

Еще нет у молодца друга и брата.

Поговорки, не заключая в себе полного смысла, выражают только намек, применение, уподобление, сравнение, общеупотребительный оборот речи, идиому, напр.: На помине легок; Благим матом; Ни из короба, ни в короб; Ни к селу, ни к городу; Лицом в грязь не ударить; С твоего слова, как с золотого блюда; Семь верст киселя есть; Как снег на голову; Как сон в руку; Дать карачун; На свою голову охулки не положит; Словно мертвой рукой обвести; Между строк читает, т. е. разумеет сокровенный смысл; Приставит голову к плечам и т. д.

Хотя, по-видимому, отчасти сходны и даже смешиваются с поговорками прибаутки, присказки, припевки, погудки, но различны только по своему началу и значению, как показывает и самое их словопроизводство, например: Ни дать, ни взять; ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать; или, как в Игоревой песне, «ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима сглядати»; Я там был, мед пил, по усам текло, а в рот не попало; Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается и пр. Некоторые поговорки произошли от пословиц, и наоборот, например: Чужими руками жар загребать, т. е. легко, хорошо чужими руками и пр. Не похваляся, Богу помоляся, т. е. принимайся за дело!

Источники пословиц

Первыми источниками и образцами для письменных сборников Русских пословиц и притчей были Греческие, известные под названием Пчелы, Пчелиных очей, Маргарита и Цветословия. Не распространяясь о трех последних сборниках, скажем о первом Пчеле (Μέλισσα), который не что иное есть, как собрание разных изречений из Св. Писания, Отцов церкви и Еллинских мудрецов^[8]. Состав его относится к VI веку, а древнейший Славянский его перевод известен был в ХV веке. Другой его перевод, Антония и Максима^[9], писан в 1597 году в Дерманском монастыре, в Остроге. Из этого источника почерпал притчи Даниил Заточник. Разные списки их разошлись по России то сокращенные, то дополнительные; многие места из них обратились в народные пословицы и, наоборот, последние вошли в состав первых. С ХV столетия появляется Славянский перевод изречений Менандра мудрого; полууставный список его находится в числе рукописей Императорского Общества Ист. и Древн. Рос. № 189, в исходе ХV века, в 4, под заглавием «Менандра мудрого о разуме научающее в разум человеколюбства мудрость, человеком суть естества творити».

В Московской Патриаршей библиотеке находится под № 296 рукопись бумажная ХVI века, содержащая в себе Греческие пословицы, расположенные по азбучному порядку, под заглавием Пαριμίαι συλλεγείσαι έχ δικφόρων βίβλίων, т. е. Пословицы, собранные из разных книг. Такие собрания не только переводимы были на Славяно-Русский язык, по азбучному порядку, но и присоединялись к ним отечественные пословицы, притчи и поговорки, сходные с Греческими; стали подбирать Русские в том же порядке. Это было началом таких сборников. Укажем на известные нам, коими мы пользовались при издании своем.

а) Письменные.

1. ПАМИД. Пословицы Русские письменные в главном Московском Архиве Министерства иностранных дел. Один из древних опытов такого собрания встречается нам в скорописном сборнике конца ХVII века, где помещены разные сочинения Симеона Полоцкого, на 472 листах, доставленном нам князем М.А. Оболенским из библиотеки означенного Архива. В этой рукописи на 62 страницах помещены Повести: или пословицы всенароднейшие по алфавиту.

<…>

Судя по тому, что сборник содержит в себе по большей части статьи Симеона Полоцкого, можно с вероятностию заключать, что и Русские пословицы заимствованы сим ученым монахом ХVII века; самый слог предисловия сходен со слогом его сочинений.

1. ПСН Снегирева. Сборник пословиц и поговорок по азбучному порядку, на 73 страницах, скоропись на бумаге, начала ХVIII века, с позднейшими приписками в конце страниц и между строк. <…>

2. ТРГН. А.Н. Тургенева сборник Русских пословиц и поговорок, скоропись, конца ХVII века. Оторванная от сборника тетрадь с буквы Н до Х; начало ее осталось в Париже.

3. Из библиотеки М.П. Погодина рукопись, скоропись: книга о всенародных пословицах. «Объявление о просторечных мирских пословицах при времени и случаях и при разговорах в народе употребляемых, из которых многие из священных писаний и из древних историй являются писанными и человеческого жития по случаям в пристойностях сложенные, из них же многие Бога прославляют, а добрых людей прохваляют, а злых осуждают и посмевают и от худых дел предостерегают, и совести изобличают и к добрым делам наставляют, и некоторые и увеселение чинят, что читателю в прочтении их обстоятельно изъявит, написаны по алфавиту. Не возможно, чтоб все пословицы вдруг одним временем к написанию собраны быть могли; того ради впредь изысканных между алфавитами к написании. Порожние листы приуготовлены. А написанные начаты собирать в 714 году, в апреле месяце». Рукопись сия сообщена мне г. Погодиным тогда, когда уже оканчивалось печатание моей книги; посему я из нее включил неизвестные мне пословицы в дополнение.

4. Тобольские пословицы, доставленные мне бывшим Архиепископом Тобольским, что ныне Ярославский и Ростовский, Евгением Казанцевым.

5. Собрание около 400 Русских пословиц, записанных в течение 80-летней своей жизни достопочтенным любителем и знатоком отечественной Древности П.Ф. Карабановым, который владеет драгоценной коллекцией Русских антиков в Москве.

6. Рукописный сборник Русских пословиц Д.С.С. И.Ф. Калайдовича.

7. Рукописный сборник Русских пословиц Профессора Петра Ил. Страхова.

8. Рукописный сборник Русских пословиц П.С. Максютина.

9. Рукописный сборник Русских пословиц К.А. Коссовича.

10. Костромские и Нерехотские пословицы, собранные Действительным членом Императорского общества Истории и Древней России Мих. Як. Диевым.

11. Симбирские пословицы, собранные Г. Языковым и присланные мне П.В. Киреевским.

12. Калужские пословицы, доставленные мне П.М. Перевлеским.

б) Печатные.

Нам случилось найти изданные при Петре I Русские пословицы, о коих нам свидетельствовали видевшие это издание. Укажем на одного из них, ревностного и опытного Археофила П.С. Максютина, который полвека жизни посвятил изучению и собиранию отечественных древностей и преданий. В 1717 году Петр I из Амстердама писал в полк Левашеву о присылке к нему книжки о русских пословицах. Может статься, она была напечатана Тесингом в Славянской типографии.

1. Сбор разных пословиц и поговорок по азбучному порядку в книге Письмовник Н. Курганова, новое издание во граде Святого Петра, 1777 года, в типографии.

2. Пословицы, выбранные Российские. СПб., 1782, в типографии Н. Новикова.

3. Собрание 4291 древних Российских пословиц, изд. 3-е. Москва, 1787, в типографии Н. Новикова.

4. Пословицы, переложенные в стихи И. Богдановичем. СПб., 1785. Они помещены в собрании его сочинений. М., IV, 1818.

5. Полное собрание Русских пословиц и поговорок, расположенное по азбучному порядку с присовокуплением таблицы содержания оным и с предисловием Д.К. (Дмитрия Княжевича). СПб., 1822.

6. Русские пословицы и поговорки в лицах, соч. Алексея Сергеева. Спб. 1830.

7. Рассуждение о русских пословицах в сочинении А. Рихтера: Два опыта в словесности. СПб., 1826.

8. Двадцать восемь пословиц, чтение для Русских детей. М., 1836.

9. В Словаре Российской академии, VI том, 1789 г. с объяснением смысла пословиц.

10. Малороссийские пословицы и поговорки, собранные В. Н. С. Харьков, 1834.

11. Употребительные в Галиции пословицы в Grammatik der ruthenischen oder kleinrussischen Sprache in Galizien, von Ios. Lewicki, Przemysl, 1834.

12. Народне Српске пословице, изд. Их Вук. Стеф. Караджитчь, на Цетиньу, 1836.

13. Andrzeia Maximiliana Fredra Przyslowia low polocznych, albo przestrogi. sine loco et anno.

14. Przyslowia narodowe K. W. Woycickiego. III t. w Warschawie, 1830.

Примечания

1

Заглавная буква сохранена в авторском варианте. (Прим. ред.)

2

Притч. Соломон. ХII, 5. Здесь и далее примечания даны в авторском варианте, за исключением параллелей с нем. языком (Прим. ред.).

3

«И правда с небесе приниче, истина от земли возсия». Псал. 82,12.

4

Северная пчела 1845, № 61. Отечеств. Зап., 1847, Окт., стр. 16 и Сын отечества того же года.

5

В Латинск. также употребляются прилагательные в сред. роде, например: Triste lupus stabulis. Virg. Ecl. III, 80 и Varium et mutabile simper femina. V.Aen.IV, 569. Здесь подразумевается negolium, ens или aliquid, так как в русском дело. В Греческом если прилагательное сказуемое относится к целому роду, то ставится в средн: например: ή άρετή έστιν έπαὶνετόν.

6

«Не беша пословицы Псковичем с Новгородци». Карамзин. И.Г.Р. V, пр. 16. «А кто ти ся будет продан пословицею изНовоторжан в одерп» Древн. Рос. Вивлиоф. I, 78. «Се бо били челом…Иванцова жена и его сын и его деверь, пословице». Акты юридич. № 258. — Многие пословицы приходили Новгородские». Писм. Евангелие 1506 г. «Но и та пословица не по сущему преведеся». Максим Грек.

7

Ioba, ХVII, 6.

8

Fabricii Bibl. graeca, IХ. P. 744 и 599.

9

Москвитянин, 1843. № 9.